Обречённый гонец

"Гони же! Гони!.. ты торийских гонцов!
Повозка пусть мчится на бешенных крыльях!
И пусть же твой путь из надгробных венков
Лежит на тринадцати жизнях кобыльих.

Возьми в свои руки больного младенца!
Держи хрупкий свёрток ты сей на груди…
Спаси же дитя от тьмы прерожденца!
Тринадцать голов, подгоняя, веди!

В расщелье падёшь под валькирий ты криков…
Слетишь ты с обрыва из-за глаз наваждений,
Тела ваши рухнут на копьё сердолика.
Ты мчи! И не верь ни одному из виденний!

Гони же! Гони!.. От Ползучего Ужаса,
Коней не жалей… Ты должен успеть.
Ведь ты лишь порвёшь цепи древнего узуса:
"Рождённый во перьях быть должен мереть!"

Танатос! Ты вечен… Ты Время и есть…
И Гипносу яро передай мой поклон…
Но, что же, Вы, Боги, забыли-то здесь?!
Почему имена наши пишет Харон?

Убийцы несутся за вами на псах!
Чрез чёрные горы ваша жизнь всё летит.
Лишь топот копыт, лишь гроза в небесах,
Пока же Дитя на груди хладно спит…

Гони же! Гони!.. Не оборачивай взгляд!
Гони же, покуда не кончится суша!
Пред вами - лишь тьма, за вами - лишь Ад,
Что стремится забрать Спасённую Душу.

На повозке своей потуши фонари,
Отпусти умирать издохшую лошадь.
Спасение есть! В дыму. Там, вдали…
За расщельем, что сознанье раскрошит.

С упоеньем пробравшись сквозь игольный лес,
Повозка так слепо летела к обрыву…
Где жадно оскалившись, праздновал бес,
Где глас стай волков был слышен с надрывом.

Гони же! Гони!.. Ты чертей от себя.
Нет более суши под твоим колесом…
Проснувшись, улыбнулся младенец любя,
А ты же - молись, чтоб всё было лишь сном.

Истошное ржание во тьме первозданной
Разбудит тебя и ты всё поймёшь.
Ты скован фатою ночной, болью стланной,
И в ней, не распутавшись, ты так и падёшь.

Отпусти же младенца. Ты покойно разут…
Пред тем как разбиться, про себя помолись.
В миг последний, уж с болью, взглянуть повернись.
Как ангелы свёрток к небесам вознесут."