Понтий Пилат
Сияло солнце на Арбате,
и Мастер рано утром встал,
решив, что деньги нужно тратить,
пошел в дешевый ресторан.
Летел к концу его роман,
шедевр души и яркость слова.
И Понтий, всадник и тиран,
ворвался в его мысли снова...
***
В белом плаще с кровавым подбоем,
степенно ступая по плитам дворца,
Понтий Пилат вечерней порою
думал с тоской о счастье конца.
На свете более всего
он ненавидел запах роз,
но в этот вечер, как назло,
их аромат душил до слез.
- ?О боги, боги! Ну за что же,
немилость мне свою послав,
вы обо мне забыли позже,
гемикранией наказав.
Я – прокуратор Иудеи.
Имею все, что захочу.
Однако все же не умею
найти я в истине мечту?
Присел устало у фонтана
он в кресло, руку опустив,
но вспомнив вдруг о чести сана,
с секретарем заговорил.
- ?К тетрарху дело ли послали?? -
он начал вяло речь свою.
- ?Да, прокуратор, как сказали,
мы все доставили ему.
Но он в итоге отказался
по делу выдать заключенье,
и смертный приговор остался
им не подписан, под сомненьем.
Тогда Синедрион вам снова
на утверждение направил.
Вы силу знаете закона.
Судите сами – в силу правил?
- ?Хочу увидеть я того,
кого судить мне надо скоро.
Решится ныне жизнь его
и утвержденье приговора?
Сейчас же перед ним возник
тот человек, познавший боли.
С тревожным любопытством стих.
На вид так 27, не боле.
На нем был старенький хитон,
синяк под глазом – дело стражи,
и ссадина над самым ртом.
По слухам смел был и отважен.
- ?Так это ты смутил народ,
воззвав Ершалаимский Храм разрушить?
Других ли не было забот,
чем всех людей покой нарушить??
Как каменный сидел Пилат,
боясь пошевелиться вдруг,
молясь, чтоб наступил закат,
он изнывал от адских мук.
- ?Поверь мне, добрый человек... ? -
вперед подавшись, странник молвил.
- ?Что, что?? - не поднимая век,
спросил Пилат – ?Ты все запомнил?
Сказал ты: добрый я? Не знали.
Ты ошибаешься мой друг.
Меня чудовищем прозвали
за власть и за свирепый дух.
Позвать ко мне Кентуриона!
Уж Крысобой все объяснит.
Марк лучше всех из легиона,
собой и солнце он затмит?
И вот предстал перед Пилатом
Марк, по прозванью Крысобой.
Казалось, был морским пиратом -
огромный, страшный хищник злой.
- ?Имел мне смелость он сказать,
что, мол, я добрый человек.
Тебе придется рассказать.
Так, чтоб запомнил тот навек?
Марк вывел странника во двор,
сбив с ног бича ударом сильным.
- ?Зовут Пилата – Игемон!
Лишь так. Забудь другое имя?
Через минуту вновь предстал
пред прокуратором несчастный.
- ?Как называть тебя?? - звучал
в тиши Пилата голос властный.
- ?Иешуа меня зовут.
Готов я призван быть к ответу.
Га-Ноцри прозвище дают.
Я путешествую по свету?
- ?Бродяга значит. Дети есть??
- ?Нет. Одинок я в этом мире?
- ?А можешь грамотно прочесть
и написать? Чему учили??
- ?Да. Знаю грамоту и мне
известен греческий язык.
Я светлый путь ищу во тьме...?
- ?Довольно!? Арестант поник.
- ?Так это ты воззвал разрушить
Храм Божий, возмутив народ??
- ?Я б не посмел покой нарушить,
бессмыслицей позоря род?
- ?Да... люди разные приходят
на праздник праздно поглазеть:
убийцы, воры, маги ходят.
А ты вот лгун, коль посмотреть?
- ?Но я не вру! Все происходит
по глупости, поверьте мне.
За мною верный спутник ходит,
но пишет он слова не те!?
- ?И кто такой?? – ?Податей сборщик.
Левий Матвей зовут его.
Он верит, я не заговорщик.
Ушел, отрекшись от всего.
Я утверждал, что вскоре рухнет
храм старой веры, чтим пока.
И новый храм воздвигнут будет –
храм истины, что на века!?
- ?Чтоб сборщик свои деньги бросил?!
Ну, в это не поверю я.
Но позже мы об этом спросим.
И в чем же истина твоя??
- ?А истину понять не сложно:
болезнь в преддверии грозы.
И боль терпеть столь невозможно,
что думаешь о смерти ты.
И как от дел уйти не знаешь,
чтоб все исчезло вмиг вокруг.
Собака чтоб пришла, мечтаешь,
единственный твой верный друг.
Смотреть, не то что думать, больно -
вот истина простая в чем.
Мне жаль, поверь, что я невольно
твоим являюсь палачом.
Но все пройдет, не сомневайся.
Совет хочу я дать тебе:
оставь дворец и прогуляйся
по Елеонской, ты, горе.
Со мною вместе. Ты несчастен.
Твоя беда лишь в том, поверь,-
ты слишком замкнут, безучастен,
утратил веру ты в людей.
Нельзя же всю свою любовь
одной собаке подарить.
Гораздо шире выбор твой.
А жизнь - скудна, что говорить?
Он улыбнулся, замолчав.
А секретарь, в предчувствие гнева,
не только больше не писал,
смотрел на стражу ошалело.
- ?Да развяжите вы его!? -
велел Пилат им по-латыни.
И те, не поняв ничего,
приказ исполнить поспешили.
- ?Сознайся, ты великий врач??
- ?Нет, прокуратор, не пришлось?
- ?Для тебя нет смотрю задач,
чтобы решить не удалось.
Ты и латинский понимаешь??
- ?Да, понимаю, я не скрою?
- ?Откуда про собаку знаешь??
- ?Ты в воздухе водил рукою?
- ?Так значит, ты не призывал
разрушить храм?? - ?Клянусь, чем хочешь!?
- ?Ну, я бы клятвы не давал,
тебе уж вряд ли чем поможешь.
На волоске вся жизнь твоя?
- ?Не ты ли жизнь мою решаешь??
- ?Да я велю казнить тебя!
Что говоришь, ты понимаешь??
- ?Ошибся. Резать волосок
тот, кто подвесил, только вправе?
- ?Так значит ты еще пророк?!
Теперь сомнения отпали.
Ты проповедуешь, похоже,
что все добры – не так ли это?
А Крысобой? Он добрый тоже??
- ?Да, но несчастен, несомненно.
С тех пор как был он покалечен
жесток и черств стал, я не спорю?
- ?Да добрыми ж и изувечен!
В Долине Дев на поле боя?
- ?Он изменился бы, поверь мне,
мне б только с ним поговорить?
- ?Вот это уж и впрямь веселье!
Мой долг сего не допустить?
И тут вдруг в голове Пилата
внезапно формула сложилась:
мол, слишком тяжкая расплата,
по делу связь не подтвердилась.
Не связаны бродяги речи
с волнениями в Ершалаиме.
Он в беспорядках не замечен,
а все доносы – сплетни злые.
И вывод тут один возможен:
философ тот – больной душевно,
и потому быть сослан должен
в Кесарию он непременно.
- ?По делу все??
- ?Нет, к сожаленью?
- ?Что там еще??
- ?Есть дополненья…?
И, прочитав пергамент быстро,
он изменился вмиг в лице.
Возникли о бессмертье мысли
и размышленья о конце.
- ?Ответь, Га-Ноцри. Но подумай!
Не говорил ли что-нибудь
о кесаре великом всуе?
И приговор свой не забудь!-
от солнца будто заслоняясь,
послал ему он взор-намек. -
Слова все взвесь, не забываясь.
Или не долгим будет срок.
Итак, ты знаешь ли Иуду?
О кесаре с ним вел беседы??
- ?Да, прокуратор, врать не буду,
добрее человека нету?
Меня с радушием он встретил
и интерес свой проявил.
Просил он, чтобы я ответил,
свой взгляд на власть ему открыл?
- ?И что ответил? Не забыл ли?? -
звучала безнадежность в тоне.
?Что власть любая – есть насилие!
Лишь справедливость! Ничто боле.
Она одна главней всего.
И царство истины настанет!?
- ?А дальше?? - ?Дальше ничего.
Меня, схватив, арестовали?
- ?Да не тебе судить законы
и рассуждать о власти смело.
Пусть выведут конвой с балкона.
Здесь государственное дело!
На свете нет прекрасней власти,
чем власть Тиверия. Запомни!
Коль веришь ты в богов участье,
то час пришел, о них ты вспомни.
Молись покрепче! Впрочем, вряд ли
хоть что-то уж тебе поможет.
Скажи, ну ,может, хоть женат ты??
- ?Один я? – голос стал тревожен.
- ?Ты отпустил бы, игемон?
- ?Не думаешь ли ты, несчастный,
что я готов быть сам казнен.
Ведь ты преступник! И опасный!
Еще хоть слово! Все во двор!
Как прокуратор Иудеи
я утверждаю приговор.
Чтоб говорить вы с ним не смели!
И пригласите вмиг ко мне
главу Малого Синедриона.
Поговорим наедине
до вынесенья приговора?
На площади уже собралась
толпа, волнуясь в нетерпенье.
А на террасе состоялась
беседа в мраморных именьях.
- ?Га-Ноцри дело разобрал.
Приговорен он к смертной казни.
И Дисмас, Гестас, Вар-равван.
Но есть один вопрос неясный.
В честь Пасхи праздника должны
на волю отпустить законно
того, чьей меньше всех вины.
Ну, это ясно и резонно.
Итак, спросить хочу сейчас:
кого Синедрион намерен
помиловать, даруя шанс?
Надеюсь, выбор будет верен?
- ?Мы отпускаем Вар-раввана? -
сказал Каифа. – ?Неужели?
Признаюсь, несколько нежданно.
Вы не ошиблись? В самом деле? -
Пилат уверен был в ответе.
Первосвященник прав, бесспорно.
Но легче нет задач на свете -
смущенье выразить притворно.
- Духовная свята обитель
и приговор понятно сказан.
Но римской власти представитель
учесть моменты все обязан.
Два преступленья несравнимы.
Здесь сумасшедший и убийца!
Ошибка тут непоправима,
она вернется к вам сторицей.
Всего изложенного в силу,
прошу пересмотреть решенье.
Отпущен должен быть Га-Ноцри.
Он меньше вреден, без сомненья?
- ?Все тонкости мы изучили
и отпускаем Вар-раввана.
Наш приговор мы подтвердили?, -
Каифа повторил упрямо.
Все кончено! Нет исключенья.
Уйдет Га-Ноцри навсегда.
Боль, от которой нет спасенья,
не излечить мне никогда.
И вдруг тоска пронзила душу,
как будто что-то он забыл.
Не досказал и не дослушал,
когда с Га-Ноцри говорил.
Он оглянулся, замирая.
Мир в красной гуще багровел.
Душил Пилата, обжигая,
бессилья самый страшный гнев.
Как будто снова опоздал,
бессмертием души влекомый.
На солнце вдруг озноб пробрал
и страх доселе неведомый.
- ?Как? После ходатайства
того, кто властью обличен?
Каифа, впредь остерегайся!
В моем лице гласит закон?
- ?Что слышу я? Ты угрожаешь??
Нарушил разве я закон?
Да ты же сам и утверждаешь
все приговоры, игемон.
Все споры больше неуместны!? -
уж трижды отказал Каифа.
- ?С тобою стало мне вдруг тесно!?
- ?Идет гроза, хоть ветер стихнул?
- ?Не от грозы мне стало душно.
С тобой!? - сказал Пилат в бессилье.
- ?Тебе беречься теперь нужно,
покоя нет тебе отныне!
И твоему народу. Верь мне.
Пилат Понтийский говорит!
Не в Рим, а прямо на Капрею
от меня весть вмиг полетит.
Ты жаловался слишком долго.
Настал и мой черед, Каифа,
Пусть император судит строго!
Терпенья чаша уж испита.
Убийц, заведомо виновных,
от смерти прячешь, не стыдясь.
А вот философов покорных –
казнишь ты, бога не боясь!?
Лицо Каифа покраснело,
улыбку исказил оскал.
- ?Ты сам-то, прокуратор, веришь,
тому, что мне сейчас сказал?
Не веришь! Ясно понимая,
что прав я! Но покуда жив,
бороться, веру защищая,
я буду, руки не сложив.
Опасен Иешуа Га-Ноцри.
Легко речами люд смутить.
Народ он сгубит иудейский
и веру их не воскресить! -
Каифа смолк. – Смотри, Пилат, -
он указал рукой в толпу,
предсмертный начался парад.
Не Вар-равван виной всему!
Жалкий разбойник он всего лишь.
Не может он народ вести.
И с этим вряд ли ты поспоришь.
Толпа как море, посмотри!?
И вытерев холодный пот,
Пилат промолвил равнодушно:
- ?Мы увлеклись. Народ нас ждет.
Закончить казнь к полудню нужно?
И, извинившись пред Каифой,
на лестнице меж стен из роз
он вынес приговор. Со свитой
пошел неспешно на помост.
Поднялся, щурясь машинально.
Не оттого, что солнце жгло.
Чтобы не видеть боль страданья,
затронул душу кто его.
Толпа неистово кричала,
в безумстве слабых задавив.
Он ждал. Когда же замолчала,
он, подняв руку, огласил:
- ?Именем кесаря императора!?
- ?Да здравствует кесарь!?
- ?Преступники пред вами разны,
но приговор у них один.
Их предадут позорной казни,
и правосудие свершим!?
Вашу вину развеет прах.
Закон всегда один для всех!
Повесят вас на трех столбах.
Вот наказание за грех!
Лишь одному великий кесарь
дарует жизнь. В честь Светлой Пасхи.
Обычаю поклон отвесив.
И по закону. Для огласки.
По выбору Синедриона
его вам имя оглашу...?
Ничто: ни шороха, не вздоха,
не нарушало тишину.
Казалось, все вокруг исчезло,
и умер ненавистный город.
Но одно слово - все воскреснет.
В безумстве все слова потонут.
И будут лезть, давя друг друга,
чтоб лично чудо лицезреть:
спасение из смерти круга.
На это стоит посмотреть.
- ?Все, все! - Пилат сказал себе, -
Им имя лишь назвать осталось, -
и прокричал он в тишине:
Он – Вар-равван!?
Толпа взорвалась.
и Мастер рано утром встал,
решив, что деньги нужно тратить,
пошел в дешевый ресторан.
Летел к концу его роман,
шедевр души и яркость слова.
И Понтий, всадник и тиран,
ворвался в его мысли снова...
***
В белом плаще с кровавым подбоем,
степенно ступая по плитам дворца,
Понтий Пилат вечерней порою
думал с тоской о счастье конца.
На свете более всего
он ненавидел запах роз,
но в этот вечер, как назло,
их аромат душил до слез.
- ?О боги, боги! Ну за что же,
немилость мне свою послав,
вы обо мне забыли позже,
гемикранией наказав.
Я – прокуратор Иудеи.
Имею все, что захочу.
Однако все же не умею
найти я в истине мечту?
Присел устало у фонтана
он в кресло, руку опустив,
но вспомнив вдруг о чести сана,
с секретарем заговорил.
- ?К тетрарху дело ли послали?? -
он начал вяло речь свою.
- ?Да, прокуратор, как сказали,
мы все доставили ему.
Но он в итоге отказался
по делу выдать заключенье,
и смертный приговор остался
им не подписан, под сомненьем.
Тогда Синедрион вам снова
на утверждение направил.
Вы силу знаете закона.
Судите сами – в силу правил?
- ?Хочу увидеть я того,
кого судить мне надо скоро.
Решится ныне жизнь его
и утвержденье приговора?
Сейчас же перед ним возник
тот человек, познавший боли.
С тревожным любопытством стих.
На вид так 27, не боле.
На нем был старенький хитон,
синяк под глазом – дело стражи,
и ссадина над самым ртом.
По слухам смел был и отважен.
- ?Так это ты смутил народ,
воззвав Ершалаимский Храм разрушить?
Других ли не было забот,
чем всех людей покой нарушить??
Как каменный сидел Пилат,
боясь пошевелиться вдруг,
молясь, чтоб наступил закат,
он изнывал от адских мук.
- ?Поверь мне, добрый человек... ? -
вперед подавшись, странник молвил.
- ?Что, что?? - не поднимая век,
спросил Пилат – ?Ты все запомнил?
Сказал ты: добрый я? Не знали.
Ты ошибаешься мой друг.
Меня чудовищем прозвали
за власть и за свирепый дух.
Позвать ко мне Кентуриона!
Уж Крысобой все объяснит.
Марк лучше всех из легиона,
собой и солнце он затмит?
И вот предстал перед Пилатом
Марк, по прозванью Крысобой.
Казалось, был морским пиратом -
огромный, страшный хищник злой.
- ?Имел мне смелость он сказать,
что, мол, я добрый человек.
Тебе придется рассказать.
Так, чтоб запомнил тот навек?
Марк вывел странника во двор,
сбив с ног бича ударом сильным.
- ?Зовут Пилата – Игемон!
Лишь так. Забудь другое имя?
Через минуту вновь предстал
пред прокуратором несчастный.
- ?Как называть тебя?? - звучал
в тиши Пилата голос властный.
- ?Иешуа меня зовут.
Готов я призван быть к ответу.
Га-Ноцри прозвище дают.
Я путешествую по свету?
- ?Бродяга значит. Дети есть??
- ?Нет. Одинок я в этом мире?
- ?А можешь грамотно прочесть
и написать? Чему учили??
- ?Да. Знаю грамоту и мне
известен греческий язык.
Я светлый путь ищу во тьме...?
- ?Довольно!? Арестант поник.
- ?Так это ты воззвал разрушить
Храм Божий, возмутив народ??
- ?Я б не посмел покой нарушить,
бессмыслицей позоря род?
- ?Да... люди разные приходят
на праздник праздно поглазеть:
убийцы, воры, маги ходят.
А ты вот лгун, коль посмотреть?
- ?Но я не вру! Все происходит
по глупости, поверьте мне.
За мною верный спутник ходит,
но пишет он слова не те!?
- ?И кто такой?? – ?Податей сборщик.
Левий Матвей зовут его.
Он верит, я не заговорщик.
Ушел, отрекшись от всего.
Я утверждал, что вскоре рухнет
храм старой веры, чтим пока.
И новый храм воздвигнут будет –
храм истины, что на века!?
- ?Чтоб сборщик свои деньги бросил?!
Ну, в это не поверю я.
Но позже мы об этом спросим.
И в чем же истина твоя??
- ?А истину понять не сложно:
болезнь в преддверии грозы.
И боль терпеть столь невозможно,
что думаешь о смерти ты.
И как от дел уйти не знаешь,
чтоб все исчезло вмиг вокруг.
Собака чтоб пришла, мечтаешь,
единственный твой верный друг.
Смотреть, не то что думать, больно -
вот истина простая в чем.
Мне жаль, поверь, что я невольно
твоим являюсь палачом.
Но все пройдет, не сомневайся.
Совет хочу я дать тебе:
оставь дворец и прогуляйся
по Елеонской, ты, горе.
Со мною вместе. Ты несчастен.
Твоя беда лишь в том, поверь,-
ты слишком замкнут, безучастен,
утратил веру ты в людей.
Нельзя же всю свою любовь
одной собаке подарить.
Гораздо шире выбор твой.
А жизнь - скудна, что говорить?
Он улыбнулся, замолчав.
А секретарь, в предчувствие гнева,
не только больше не писал,
смотрел на стражу ошалело.
- ?Да развяжите вы его!? -
велел Пилат им по-латыни.
И те, не поняв ничего,
приказ исполнить поспешили.
- ?Сознайся, ты великий врач??
- ?Нет, прокуратор, не пришлось?
- ?Для тебя нет смотрю задач,
чтобы решить не удалось.
Ты и латинский понимаешь??
- ?Да, понимаю, я не скрою?
- ?Откуда про собаку знаешь??
- ?Ты в воздухе водил рукою?
- ?Так значит, ты не призывал
разрушить храм?? - ?Клянусь, чем хочешь!?
- ?Ну, я бы клятвы не давал,
тебе уж вряд ли чем поможешь.
На волоске вся жизнь твоя?
- ?Не ты ли жизнь мою решаешь??
- ?Да я велю казнить тебя!
Что говоришь, ты понимаешь??
- ?Ошибся. Резать волосок
тот, кто подвесил, только вправе?
- ?Так значит ты еще пророк?!
Теперь сомнения отпали.
Ты проповедуешь, похоже,
что все добры – не так ли это?
А Крысобой? Он добрый тоже??
- ?Да, но несчастен, несомненно.
С тех пор как был он покалечен
жесток и черств стал, я не спорю?
- ?Да добрыми ж и изувечен!
В Долине Дев на поле боя?
- ?Он изменился бы, поверь мне,
мне б только с ним поговорить?
- ?Вот это уж и впрямь веселье!
Мой долг сего не допустить?
И тут вдруг в голове Пилата
внезапно формула сложилась:
мол, слишком тяжкая расплата,
по делу связь не подтвердилась.
Не связаны бродяги речи
с волнениями в Ершалаиме.
Он в беспорядках не замечен,
а все доносы – сплетни злые.
И вывод тут один возможен:
философ тот – больной душевно,
и потому быть сослан должен
в Кесарию он непременно.
- ?По делу все??
- ?Нет, к сожаленью?
- ?Что там еще??
- ?Есть дополненья…?
И, прочитав пергамент быстро,
он изменился вмиг в лице.
Возникли о бессмертье мысли
и размышленья о конце.
- ?Ответь, Га-Ноцри. Но подумай!
Не говорил ли что-нибудь
о кесаре великом всуе?
И приговор свой не забудь!-
от солнца будто заслоняясь,
послал ему он взор-намек. -
Слова все взвесь, не забываясь.
Или не долгим будет срок.
Итак, ты знаешь ли Иуду?
О кесаре с ним вел беседы??
- ?Да, прокуратор, врать не буду,
добрее человека нету?
Меня с радушием он встретил
и интерес свой проявил.
Просил он, чтобы я ответил,
свой взгляд на власть ему открыл?
- ?И что ответил? Не забыл ли?? -
звучала безнадежность в тоне.
?Что власть любая – есть насилие!
Лишь справедливость! Ничто боле.
Она одна главней всего.
И царство истины настанет!?
- ?А дальше?? - ?Дальше ничего.
Меня, схватив, арестовали?
- ?Да не тебе судить законы
и рассуждать о власти смело.
Пусть выведут конвой с балкона.
Здесь государственное дело!
На свете нет прекрасней власти,
чем власть Тиверия. Запомни!
Коль веришь ты в богов участье,
то час пришел, о них ты вспомни.
Молись покрепче! Впрочем, вряд ли
хоть что-то уж тебе поможет.
Скажи, ну ,может, хоть женат ты??
- ?Один я? – голос стал тревожен.
- ?Ты отпустил бы, игемон?
- ?Не думаешь ли ты, несчастный,
что я готов быть сам казнен.
Ведь ты преступник! И опасный!
Еще хоть слово! Все во двор!
Как прокуратор Иудеи
я утверждаю приговор.
Чтоб говорить вы с ним не смели!
И пригласите вмиг ко мне
главу Малого Синедриона.
Поговорим наедине
до вынесенья приговора?
На площади уже собралась
толпа, волнуясь в нетерпенье.
А на террасе состоялась
беседа в мраморных именьях.
- ?Га-Ноцри дело разобрал.
Приговорен он к смертной казни.
И Дисмас, Гестас, Вар-равван.
Но есть один вопрос неясный.
В честь Пасхи праздника должны
на волю отпустить законно
того, чьей меньше всех вины.
Ну, это ясно и резонно.
Итак, спросить хочу сейчас:
кого Синедрион намерен
помиловать, даруя шанс?
Надеюсь, выбор будет верен?
- ?Мы отпускаем Вар-раввана? -
сказал Каифа. – ?Неужели?
Признаюсь, несколько нежданно.
Вы не ошиблись? В самом деле? -
Пилат уверен был в ответе.
Первосвященник прав, бесспорно.
Но легче нет задач на свете -
смущенье выразить притворно.
- Духовная свята обитель
и приговор понятно сказан.
Но римской власти представитель
учесть моменты все обязан.
Два преступленья несравнимы.
Здесь сумасшедший и убийца!
Ошибка тут непоправима,
она вернется к вам сторицей.
Всего изложенного в силу,
прошу пересмотреть решенье.
Отпущен должен быть Га-Ноцри.
Он меньше вреден, без сомненья?
- ?Все тонкости мы изучили
и отпускаем Вар-раввана.
Наш приговор мы подтвердили?, -
Каифа повторил упрямо.
Все кончено! Нет исключенья.
Уйдет Га-Ноцри навсегда.
Боль, от которой нет спасенья,
не излечить мне никогда.
И вдруг тоска пронзила душу,
как будто что-то он забыл.
Не досказал и не дослушал,
когда с Га-Ноцри говорил.
Он оглянулся, замирая.
Мир в красной гуще багровел.
Душил Пилата, обжигая,
бессилья самый страшный гнев.
Как будто снова опоздал,
бессмертием души влекомый.
На солнце вдруг озноб пробрал
и страх доселе неведомый.
- ?Как? После ходатайства
того, кто властью обличен?
Каифа, впредь остерегайся!
В моем лице гласит закон?
- ?Что слышу я? Ты угрожаешь??
Нарушил разве я закон?
Да ты же сам и утверждаешь
все приговоры, игемон.
Все споры больше неуместны!? -
уж трижды отказал Каифа.
- ?С тобою стало мне вдруг тесно!?
- ?Идет гроза, хоть ветер стихнул?
- ?Не от грозы мне стало душно.
С тобой!? - сказал Пилат в бессилье.
- ?Тебе беречься теперь нужно,
покоя нет тебе отныне!
И твоему народу. Верь мне.
Пилат Понтийский говорит!
Не в Рим, а прямо на Капрею
от меня весть вмиг полетит.
Ты жаловался слишком долго.
Настал и мой черед, Каифа,
Пусть император судит строго!
Терпенья чаша уж испита.
Убийц, заведомо виновных,
от смерти прячешь, не стыдясь.
А вот философов покорных –
казнишь ты, бога не боясь!?
Лицо Каифа покраснело,
улыбку исказил оскал.
- ?Ты сам-то, прокуратор, веришь,
тому, что мне сейчас сказал?
Не веришь! Ясно понимая,
что прав я! Но покуда жив,
бороться, веру защищая,
я буду, руки не сложив.
Опасен Иешуа Га-Ноцри.
Легко речами люд смутить.
Народ он сгубит иудейский
и веру их не воскресить! -
Каифа смолк. – Смотри, Пилат, -
он указал рукой в толпу,
предсмертный начался парад.
Не Вар-равван виной всему!
Жалкий разбойник он всего лишь.
Не может он народ вести.
И с этим вряд ли ты поспоришь.
Толпа как море, посмотри!?
И вытерев холодный пот,
Пилат промолвил равнодушно:
- ?Мы увлеклись. Народ нас ждет.
Закончить казнь к полудню нужно?
И, извинившись пред Каифой,
на лестнице меж стен из роз
он вынес приговор. Со свитой
пошел неспешно на помост.
Поднялся, щурясь машинально.
Не оттого, что солнце жгло.
Чтобы не видеть боль страданья,
затронул душу кто его.
Толпа неистово кричала,
в безумстве слабых задавив.
Он ждал. Когда же замолчала,
он, подняв руку, огласил:
- ?Именем кесаря императора!?
- ?Да здравствует кесарь!?
- ?Преступники пред вами разны,
но приговор у них один.
Их предадут позорной казни,
и правосудие свершим!?
Вашу вину развеет прах.
Закон всегда один для всех!
Повесят вас на трех столбах.
Вот наказание за грех!
Лишь одному великий кесарь
дарует жизнь. В честь Светлой Пасхи.
Обычаю поклон отвесив.
И по закону. Для огласки.
По выбору Синедриона
его вам имя оглашу...?
Ничто: ни шороха, не вздоха,
не нарушало тишину.
Казалось, все вокруг исчезло,
и умер ненавистный город.
Но одно слово - все воскреснет.
В безумстве все слова потонут.
И будут лезть, давя друг друга,
чтоб лично чудо лицезреть:
спасение из смерти круга.
На это стоит посмотреть.
- ?Все, все! - Пилат сказал себе, -
Им имя лишь назвать осталось, -
и прокричал он в тишине:
Он – Вар-равван!?
Толпа взорвалась.
Метки:
