Поэт в лабиринте

I
В одной из нашенских столиц,
На оживлённом перекрёстке,
Через который вместо птиц
Летят автоповозки,
Собою площадь затмевал
И с важным видом наблюдал
За продвиженьем толп и торб
Большой-большой железный столб.

Заметный всем на фоне гор,
Своим призваньем гордый,
Держал он крепко светофор
В руке, над улицей простёртой.
Чтоб не ржавел руки металл,
Длань в белый цвет окрасил некто
И вдохновенно начертал
На ней название проспекта.

Тут как-то днём, в одно из лет,
Довольный всем на свете,
Шёл начинающий поэт
Неунывалов Петя.
А перед ним, невдалеке,
Легонечко ступая,
Шагала с сумочкой в руке
Девица молодая.
Её божественнейший тыл,
Прикрытый тканью тонкой,
Поэта так обворожил,
Что тот рванул вдогонку.

Догнал, взглянул в лицо мельком
И впал в недоумение -
Он с этой феей был знаком
Вне всякого сомнения.
И даже более того,
Поэт почти без риска
Мог поручиться головой,
Что знал девицу близко.
Но где, когда встречался с ней,
Не мог он вспомнить, хоть убей.
Он поглядел ещё разок –
Ну, нет, уж это слишком!
Другой, пожалуй бы, извлёк
Тут записную книжку,
Но Пётр достаточно был юн,
И список всех прекрасных лун,
Его приветивших беспечно,
Не продолжался бесконечно.

Короче, сказочный конфуз!
Но ретируется лишь трус,
А Петя не был робок
И дальше шёл, не дуя в ус,
С полубогиней обок.

Шёл и настойчиво глазел.
Глазами, это значит, ел,
Что далеко не всем приятно.
Иная б, глядя на Петра,
Сочла, что парень пьян с утра,
И что он, видимо, дурак
И даже, может быть, маньяк.
И это было бы понятно,
Но тут всё двигалось обратно.

Подняв прелестные глаза
На Петю-прилипалу,
Царица звёзд, как стрекоза,
Сама в сачок попала
И совершенно не нашла
Соседство с Петей неприличным –
Она боролась, как могла,
С наплывом чувств аналогичным.
И, аварийный сброс тепла
Из перегретого котла
Не посчитав ошибкой,
Вдруг осчастливила Петра
Застенчивой улыбкой.

С небес посыпались цветы,
И оба уж открыли рты,
Чтоб побеседовать друг с другом,
Но милой спутницы черты
Вдруг исказились от испуга.
А Петя крылья опустил
И позабыл про все печали.
Ему дорогу преградил
Столб, упомянутый вначале.

Чем дать отпор напасти злой?
Поэт в любовном опьяненьи
Внезапный натиск столбовой
Геройски встретил головой,
Но этот подвиг боевой
Не повлиял на ход сраженья.
Столб задрожал, но не упал,
А в черепной коробке
Внезапно полный мрак настал:
Повылетали пробки.

Вокруг лежащего Петра
Тотчас народ собрался.
Дебатов пыл, как жар костра,
Поспешно разгорался.
И, боевой храня запал,
Как некий грозный викинг,
Победно сверху столб взирал
На этот бурный митинг.
А Петя, тот едва дышал
И ничего не слышал.
Забудешь, чай, и про пожар,
Когда дадут по крыше.
Но мы продолжим наш рассказ,
Поскольку в этот самый час
Освобождённый дух поэта
Уже летел быстрее света
Туда, где, как вещают сны,
Спасенья нет от новизны,
Где ночь - прозрачна, небо – ясно,
И лишь фантазия всевластна,
Где крокодилам ходу нет,
Когда горит зелёный свет,
Где у простой осины
На ветках апельсины,
Где разрешается стрелять
В мороз из пистолета
Всем тем, кому наскучит ждать,
Когда наступит лето,
Где можно запросто летать
Без реактивной тяги,
Где не дадут вам заскучать
Волшебники и маги,
Где можно весело пожить,
Меняя лица, словно маски,
И где есть всё, что может быть
Не наяву, а в сказке!

II

В краю покрытых мраком тайн
Снегоуборочный комбайн,
Скрежещущий устало,
Закинул Петю, как чурбан,
В корыто самосвала.
Водитель злобно пнул педаль,
Чуть не сломав пружину,
И вскачь погнал куда-то вдаль
Несчастную машину.

Доставки срочной ремесло
Шофёр освоил чётко:
Дрезину старую трясло,
Как в бочке чёртовой селёдку.
Поэт ни сесть, ни встать не мог;
Его, казалось, бил сапог:
Толчок под зад пинками в бок
Немедленно сменялся,
И Петя, словно колобок,
По кузову катался.

И он совсем уже был плох,
Как вдруг, достигший цели,
Проклятый автогад заглох
На придорожной мели.
Поэт вкусил покоя сласть,
Но радость с ужасом сплелась,
Когда, лишаясь груза,
Стальная чаша поднялась,
И Петя вывалился в грязь,
Как из сетей медуза.

Он угодил в краю невзгод
На луг, покрытый кровью.
Но убивали тут не скот
И кровь разлили не коровью.
Не бычья жизнь – людей судьба
Кончалась на полянке;
Кругом валялись черепа
И прочие останки.
Над полем вился жуткий смрад,
И многочисленный отряд
Полулюдей-полузверей
Уже форсировал ручей
И продирался сквозь репей,
Чтоб сходу слопать гостя,
Застрявшего в компосте.

Тут нам приходится признать,
Что Петя пробовал удрать.
Но отворилась дверь кабины,
И из неё, как с домовины,
Беззубый выбрался мертвец.
?Поштой! Куда же ты, штервец!? -
Сказал он шепеляво
И, встав у Пети на пути,
Прижал его к своей груди
Холодной и костлявой.
Слабак такой не снёс бы страх.
Он произнёс бы только ?Ах!?
И помер от инфаркта
Посередине акта.
Но наш Петруша до конца
За жизнь свою сражался
И на груди у мертвеца,
Как рыбка, трепыхался.

И вдруг злодей разжал клешни
И вытянулся в струнку,
И людоеды, словно пни,
Вросли в пейзаж, глотая слюнки.
Едва не съеденный поэт
Шмыгнул, как ящерка, в кювет
И там, напутствуемый злостью,
Вооружился длинной костью.
А из-за леса, из-за лип
Вовсю клаксонили ?бип-бип?
Въезжавшие на поприще
Патрульный полицейский джип
И три машины скорой помощи.

Спустя минуту полисмен
В темно-зелёной форме
Уже летел сквозь прах и тлен
К тонувшему при шторме.
“Excuse me, sir, what is your name?
Neunivaloff Piuter?
You were in danger, and the blame
Is laid upon computer!
But now you are thank God alive,
You don’t need more, I think, your knife.
The doctor’s skill, I swear,
Will help you to forget this square!”
(Простите, сэр, как Вас зовут?
Неунивалоф Пьютер?
Вы рисковали жизнью тут!
С ума сошел компьютер!
Вас Бог сберёг, хвала ему!
Теперь Вам шпага ни к чему.
Придётся только подлечиться
От шока нервного в больнице.)

Вот тут бы Пете и блеснуть
Заморским лексиконом,
Но в голове стояла муть,
Как после самогона.
Поэт поэтому без слов
Покинул свой окопный ров
И только вымолвил: “Thank you” (Благодарю Вас) ,
На верхнем будучи краю,
Где вновь упал с разгона
В объятья, - милостью творца
На этот раз не мертвеца,
А представителя закона.

III

Такого Пётр не ожидал:
На площади столицы
Его торжественно встречал
Весь медицинский персонал
Огромнейшей больницы.
Составлен был парадный скоп
Примерно на две трети
Из очень миленьких особ
Неравнодушных к Пете.
Под их овации герой
С приятным трепетом в поджилках
Несомый через женский строй
Как знатный римлянин в носилках
Прибыл в палату number one (номер один) ,
Где был возложен на диван
И начал крепнуть духом,
Обняв подушку с пухом.

Потом начался медосмотр.
Но, чтобы душным летом,
Не утомил себя наш Пётр
Ходьбой по кабинетам,
В его палату на приём,
Иными брезгуя делами
И окропив себя духами,
Пришли со всем своим добром
Целительницы сами.
Они слыхали про стихи, –
“He is a poet, is not he? (Он поэт, не так ли?) ” –
Шептались в коридоре,
И в восхищённом до-мажоре
Звучал ответ одной из мисс:
“It’s wonder, but that’s right, he is! (Это удивительно, но это так)”
Короче, Петр был в моде,
Хотя и в переводе.

Язык баллады слишком сух,
Чтоб рассказать в двух строчках,
Как рад в курятнике петух,
Когда поодиночке
Туда влетают вместо мух
Взволнованные квочки.
Одна Петру при свете дня
Прижгла зелёнкой ранки
И подарила, уходя,
Комплект больничного белья
И для анализов две банки.
Потом явилась медсестра
С пробиркой наготове,
Чтоб взять из пальца у Петра
На память каплю крови.
Ещё одна из райских лоз
Над Петей зеленела,
Пока измерить удалось
Температуру тела.
Тут оказалось всё о кей,
Благодареньем божьим,
Но ликований апогей
Настал немного позже,
Как только выяснилось вдруг
Трудами опытных подруг,
Что, несмотря на потрясение,
Остался ровным сердца стук,
И не повысилось давление!

Когда здоровье не шалит,
Визит врача недолог.
Не обнаружив гайморит
С больным рассталась без обид
Мисс-отоларинголог.
Дантистка, личиком светла,
Как юная Гекуба,
Во рту у Пети не нашла
Ни одного больного зуба.
И то, что Петин взор лучист
И чрезвычайно зорок,
Признала леди-окулист
Без всяких оговорок.

Хирург и дерматолог,
Стараясь выглядеть смелей,
Вдвоём вступили в мавзолей,
Чтоб лицезреть святые мощи.
Объект осмотра был не тощий.
Но, увидав Петра без шорт,
Одна из сердцеедок
Спросила: “Where does it hurt? (Где болит?)” ,
И тут поэта дёрнул чёрт
Сказать: “I have a headache (У меня болит голова)” .

Что тут стряслось, не передать!
Случилась суматоха.
Хирург упала на кровать,
Ей стало очень плохо.
Петруша впал при этом в раж
И, позабыв одеться,
Осуществил прямой массаж
Её груди и сердца.

Тут, чуть не снявши дверь с петель,
Влетели с коридора
Те, что подглядывали в щель
В порядке меднадзора.
Хирург поспешно ожила
И, к восхищенью зрителей,
Поэта нежно обняла
Как своего спасителя.

Чем мог бы кончиться осмотр,
Уже догадывался Пётр,
Облепленный народом,
Но в этот миг над входом
Возникла надпись: “Time of rest (Мёртвый час)” .
Как сонм чертей, узревших крест,
Содом угомонился,
И многолюдный съезд невест
Куда-то испарился.

IV

Тут захотел пойти поэт,
Прощенья просим, в туалет
И, прихватив с собою банки,
В пустынный вышел коридор,
Но зря в волшебном этом замке
Искал его пытливый взор
Для нужд естественных притвор.
Он ощущал недоумение,
(Но ведь на то и сновидение,
Чтоб в нём по воле силы зла
Бесплодно, вплоть до пробуждения,
Искать приметы санузла.)

Внезапно в сад герой наш вышел,
Здесь под ветвями, как под крышей,
Стояли статуи с боков
То ли героев, то ль богов.
Одна фигура под стеклянным
Располагалась колпаком,
Её прообраз, как ни странно,
Казалось, был Петру знаком.
Вглядевшись, наш герой и вовсе
Был несказанно удивлён:
На белокаменном утёсе
Стоял в скульптуре воплощён
Не кто-нибудь, а лично он!
И все сомненья отметала
Внизу табличка из металла:
?Неунывалов Пётр, поэт.
Велик его в искусстве след?.

?Вот это да! Когда же только
Я так прославиться успел?? -
Подумал Пётр, кляня столь горький
Нежданный в памяти пробел.
И тут к отраде сердца вящей
Его внимание привлёк
На пьедестале возлежащей
Толстенной книги корешок.
Там, за стеклом, в сияньи света
Сверкало солнцем в царстве снов
?Неунывалова поэта
Собранье избранных трудов?!

Поэт прочувствовал интригу.
Он банки выпустил из рук
И, овладеть желая книгой,
Стал обходить колпак вокруг.
Но не нашёл под купол входа,
Он полминуты подождал
И, оглядевшись ?– нет народа,
Большущий камень в руки взял.
Осталось лишь разбить стекло,
Но чудо тут произошло:
Булыжник в птицу превратился,
Захлопал крыльями и взвился,
А перед Петей в тот же миг
Невесть откуда появился
Какой-то сгорбленный старик.
?Дружок, - промолвил дед сердито,
Ты хочешь будущее знать?
Но ты же ведь не из бандитов,
Зачем же всё вокруг ломать?
Всё происходит в свой черёд,
Что предначертано, случится.
Твой час когда-нибудь придёт,
Не нужно только торопиться.

Жизнь – это хитрый лабиринт:
Мечты по большей части ложны,
Ведёт в тупик и бурный спринт,
И шаг сверх меры осторожный.
Мир полон всяческих соблазнов:
Им только б сбить тебя с пути,
Чтоб в сердце свет померк, угаснув,
Чтоб выход ты не смог найти.

Но ты в пути не одинок:
С тобой – безмерность подсознания,
Твоя судьба, твоё призвание,
То, что зовётся словом ?Бог?.
Пусть еле слышен глас небесный,
Но только он тебя спасёт
И в этот сад по краю бездны
Однажды снова приведёт.
Ты вновь увидишь книгу эту
И, заглянув в её листы,
Поймёшь, что без пера поэта
Они останутся пусты.
Но в этот час ты будешь мудрым
И подготовленным вполне.
Завета будущего сутры
Родятся в звёздной тишине!

--------------------------

Сантехник Петя Унывалов
Очнулся, лёжа на полу
В одном из вверенных подвалов.
У друга нашего на лбу
Большая шишка красовалась:
Под кондачком, как оказалось,
Он головой погнул трубу.

?Одна беда от этой пьянки!
Ну ладно б, выпили полбанки,
Да и пошли бы по домам,
Так нет же, вечно мало нам!?

Придя с подвала в мастерскую,
Наш Пётр, печалясь и тоскуя
И о безжалостном пороке
Не прекращая горевать,
Достал заветную тетрадь
И написал такие строки:

?Какой-то дух невидимый
Живёт внутри меня.
Его не знаю имени,
И с ним мы не друзья.
Ведь часто одурманенный
Вином и табаком,
Не рад он жизни, связанной
Со мною дураком.

Но иногда случается,
На милость гнев сменив,
Он мне напеть пытается
Неведомый мотив.
В минуты сокровенные
Он шепчет мне стихи
И дарит ободрение,
Когда дела плохи.
И зреет мысль под лиственным
Настилом шалаша:
Что если дух таинственный
И есть моя душа??