Vermilion
Чешуйки мягко колышаться, еле уловим шепот потрескивающих черных глянцевых частиц, составляющих такую прочную на первый взгляд оболочку, тихий треск ощетинившихся линий, съеживающихся под успокаивающим действием сверхмерного тепла, разлитого небрежной массой в Верховный Грааль. Он мелодичен по своей природе, соразмерен тихому пульсу под тонкой кожей. Его тепло, крупицами огненной массы проникло в самую глубь ослепленного внезапным светом сознания, монохромно соединяющего эйфорические взрывы с тлением; перманентно осев, переваривает изнутри медленно, с тихим шипением задевая каждую марионеточную нить, отдающую ноющим вздохом, безмятежно скользит по хрупким сплетениям позвоночника, мерно заполняя все сакральное дымящимся пеплом…
Глазницы спектральны, роговицы изменчивы в оттенках, согласно предписаниям ласк, странный привкус соли и плесени перманентно оседает на кончике языка, подобно загнанному крюку. Тишина созвучна с настойчивым ходом забывшего обо всех прелюдиях времени, пунктирным ритмом стонут циферблаты, ведь Кролики давно покинув свои норы, совокупляются с охотничьими псами и пошлыми кокетками-картами, по дороге за счастьем. Им кто-то шепнул, что Страна Чудес все еще держится на кончике иглы…
Шелковыми звездами расшиты сны, их мертвые глаза остывают, прикасаясь к абортированному эмбриону завтра, липкие щупальца-языки ткут седые пряди лжи, покрывая ими веки, словно перхотью или снегом. Пагубная паутина разбита абсцентными секторами, вместилищами гениев-суицидников, нерожденных индиго, где светодиодные бабочки пожираются еще в коконе.
Гипнотический взгляд, подвешенный гильотированным занавесом, змеиный или паучий, или все же бархатный резкий человеческий, мания остается гримасничать всегда издали, на почтительном расстоянии отталкивающей руки. Магия совершенства отчаяния, недосягаемости, граничащего с позором. Вкушать едкие запретные плоды, оставляя внутренности ощетинившимся кошмарам, блеющим в истерии по углам…
Пламя покачивается подобно мягкому скелету удава, исторгая благовония из сожженной части крыльев.
Гримасы боли-экстаза, совершенный холст непережеванных судорог блаженства. Большая мягкая пасть с одними лишь деснами, сосет раскрывающуюся куколку, застыв в полуулыбке. Пахнет скисшим молоком, свежеразделанным мясом, счастьем…
03.11.2010
Глазницы спектральны, роговицы изменчивы в оттенках, согласно предписаниям ласк, странный привкус соли и плесени перманентно оседает на кончике языка, подобно загнанному крюку. Тишина созвучна с настойчивым ходом забывшего обо всех прелюдиях времени, пунктирным ритмом стонут циферблаты, ведь Кролики давно покинув свои норы, совокупляются с охотничьими псами и пошлыми кокетками-картами, по дороге за счастьем. Им кто-то шепнул, что Страна Чудес все еще держится на кончике иглы…
Шелковыми звездами расшиты сны, их мертвые глаза остывают, прикасаясь к абортированному эмбриону завтра, липкие щупальца-языки ткут седые пряди лжи, покрывая ими веки, словно перхотью или снегом. Пагубная паутина разбита абсцентными секторами, вместилищами гениев-суицидников, нерожденных индиго, где светодиодные бабочки пожираются еще в коконе.
Гипнотический взгляд, подвешенный гильотированным занавесом, змеиный или паучий, или все же бархатный резкий человеческий, мания остается гримасничать всегда издали, на почтительном расстоянии отталкивающей руки. Магия совершенства отчаяния, недосягаемости, граничащего с позором. Вкушать едкие запретные плоды, оставляя внутренности ощетинившимся кошмарам, блеющим в истерии по углам…
Пламя покачивается подобно мягкому скелету удава, исторгая благовония из сожженной части крыльев.
Гримасы боли-экстаза, совершенный холст непережеванных судорог блаженства. Большая мягкая пасть с одними лишь деснами, сосет раскрывающуюся куколку, застыв в полуулыбке. Пахнет скисшим молоком, свежеразделанным мясом, счастьем…
03.11.2010
Метки:
