Глюцики
1929год, деревня Буй. В этой местности сумерки наступали сразу, а ночь – как будто лампочку кто на небе выключал. Природа Костромской губернии славилась своей первобытной красотой и тихим уютом. Именно тихим, словно петухи только и тревожили деревни. А леса! Какие там были леса! Уж если дубняк, то только из вековых могучих дубов. Как старейшины, перешептываясь листвой, великаны будто оглашали вердикты. Насколько все величаво! А елки?! Смешные поросли из деток, тесно прижимаясь к стройным пушистым красавицам, цеплялись за них корнями, путаясь во мху и иголках. Ельник, сосняк, осинник… Будто царь лесной всем раздал свою землю, и, обленившись в конце, оставил смешанные непроходимые дебри и буреломы, не зная куда их пристроить. Между ними зияли лысины полей, да все больше пустые, холостые, из одних только чертополохов, конопли, да ромашек. Все угодья под урожай были ближе к деревням, да хуторам. Кто как мог свою межу и вспахивал. А под корм скотине траву на стороне косили. Ничего не пропадало.
Деревня Буй, хоть и была всего восемнадцати домов, но славу имела на всю округу. То ли тем, что сукно валяли лучшее, то ли притчами, да несуразными чудесами. Говорили, что Фрося – местная колдунья, то добро творит, не нарадуешься, то пакость черную удумает, хоть в петлю лезь. Заговоры знала и отговорить могла, портила и лечила… И не старела, совсем не старилась!
- Да ври ты больше! – Колька шмыгал носом, и все время почесывал левую пятку, наколол видно: " Брешет твоя бабка, не может человек в зверя превращаться! Как братка мой Сенька из города приехал, он мне все рассказал. Их в Интернате учат, что всё это враки, и оборотней не бывает. А бабка твоя видела не Фросю, померещилось ей все. Это ?глюцики? называется, ну, сон такой. Вроде видишь, а верить глазам нельзя!"
-Да, вот те крест! – Вовка подкинул ветку в угли, - Они ж с поля возвертались с батей, и видят, из дома своего Фрося выходит. Вышла так, потянулась, и в поле. А ужо как к просу подошла так в кошку обернулась, и брысь в колосья! Она как бежала, так просо за ней и клалось, прям стежкой стелилось…
Так тишина недоверия и сморила крепким сном пацанят на старые отцовы сюртуки. Каждый в своих мыслях засыпал. Вовка верил своей бабе Пане, а Колька братке из города. Но что ж за глюцика такая появилась? И обоим показалось, что надо бы проверить.
Колька с Вовкой были неразлучными друзьями. Все было вместе: дорога по шесть верст в каждую сторону до школы и обратно, игры в ?буденовцев?, рыбалка на речке…
Умирали в битвах всегда по ?настоящему?, брали в плен, и белая гвардия всегда оставалась побежденной. Штругали свистульки, как дядя Митяй учил, подплясывали в огороде, глядя в окна на деревенские праздники. А под строгим запретом шалить было еще задорнее. Каждый четверг заберутся под чью-нибудь баню, и в щелке в запотевшем от парева окне, как в кино виделось. А что не виделось, то додумывать приходилось. Чем кончится, что отхлестав Матрену веником по голому заду, чуть позже Силантий стоит на коленях и косы плетет ей в предбаннике? Чудно! Отчего так у взрослых?!
Святки в деревне Буй – это был самый долгожданный праздник перед Пасхой. Видано ли, на сорок две бабы только четырнадцать мужиков, да и то из бутылки не просыхали. Каждая девица чего-то ждала, надеялась, перекрестившись, гадала. А после хохотала до слез. Ну что за умора! Святочный вечер четверга сулил пацанам радостные возбуждения то ли от греховности содеянного, то ли от запрета увиденного. Так что, время от времени отводили глаза - стыдно было, при этом как то странно горело все тело. Парились девки при тусклой свече, а как за самоваром отводили душу, так баню ветром сквозили, смрад и гарь выгоняли. А по ?чистому? каждая по одиночке возверталась, и глядела на будущее через зеркала. Зеркало спереди, зеркало сзади, свечи по бокам, и так глядели в бесконечность. Наготове тряпку держали, чтоб накинуть на зеркало, если что привидится, чтобы не торопить будущее, чтоб не навлечь на себя, а только чуть подсмотреть на облик суженого жениха.
Фаинка пришла первая. Года три уж, как созрела, но бабы на гадания и не думали брать, малая еще была. Тихонечко так сидит, трясется, слова какие-то шепчет, а коридор-то в зеркалах пустой. А Колька возьми, да и чихни. Что тут началось! Визги, крики, тазы летят. Уж больно Файка испужалась. Вроде даже после этого говорить чуть с запинкой стала.
Анисима была вдовой. Муж уже семь лет, как в речке утоп. Все ждала нового мужа, как то от прежнего ни детей, ни побоев не нажила. Вошла в парную, а сесть боится. Со своими свечами вошла, все ритуалы сделала, и умолкла. Сидит, ждет, а там ничего. Так и мальчишкам видно, что ничего, стекло все больше отпотевает. От долгого ожидания нетерпеливая дура возьми, да и крикни: - Что же не видно ничего? Где мой суженый?!
Ой, что тут стало свечи потухли, темнота Аниска орет, как порося на резке. Затем выбежала, и огородами долго еще ее вопли доносились.
Входит степенная Клавдия, молодка лет 20. Села на место гадальное, не спеша свечи свои раздула, сидит смотрит. Тихо так сидит, нашептывает себе под нос. Уже пацаны и кимарить начали. Вдруг в одной точке показалось что-то, а точка в отражении все крупнее кажется, и вроде силуэт появляется Сон, как рукой сняло, аж глаза тереть стали, не мерещится ли. В зеркалах вроде мужик какой-то идет, ладный такой, и бусики в руках жемчужные протягивает. А Клавдия сидит, как вкопанная, обомлела, замерла. Рот открыт, а крика нет. А мужик все ближе и ближе подходит, и вроде бусики на шею ей одевает. Свет погас, крик истошный, мальчишки наутек. Затаились у сарайки за четыре дома. Сердце колотилось наверное часа три, а на самом деле и десяти минут не прошло. Ничего сразу не поняли, только бабий вой, да завывания подруг. Клавка удушена оказалась, да только не бусиками жемчужными, а мочалом банным.
- Ты чего трясешься, Вовка? Сам же видал, не было никого подле Клавки. Чего думки то думать, сама видать и удушилась.
- А мы окромя срама ничего что ли не видали? Знаешь, что запор на дверях Клавка заперла и больше не вставала, и дура тряпку накинуть не решилась, подпустив мужика так близко. Все подсмотреть рожу хотела. Вот и насмотрелась.
Да-а, такой сказ!
- Никакой это не сказ, глюцики это. Да, смотрели, а глази обман зреют.- Колька рассуждал по взрослому,- Значит, упустили чего. И вообще, ты потустороннее нынче не крути. Видишь, без черта не обошлось. Значит нужна была Клавка черту.
Деревня Буй, хоть и была всего восемнадцати домов, но славу имела на всю округу. То ли тем, что сукно валяли лучшее, то ли притчами, да несуразными чудесами. Говорили, что Фрося – местная колдунья, то добро творит, не нарадуешься, то пакость черную удумает, хоть в петлю лезь. Заговоры знала и отговорить могла, портила и лечила… И не старела, совсем не старилась!
- Да ври ты больше! – Колька шмыгал носом, и все время почесывал левую пятку, наколол видно: " Брешет твоя бабка, не может человек в зверя превращаться! Как братка мой Сенька из города приехал, он мне все рассказал. Их в Интернате учат, что всё это враки, и оборотней не бывает. А бабка твоя видела не Фросю, померещилось ей все. Это ?глюцики? называется, ну, сон такой. Вроде видишь, а верить глазам нельзя!"
-Да, вот те крест! – Вовка подкинул ветку в угли, - Они ж с поля возвертались с батей, и видят, из дома своего Фрося выходит. Вышла так, потянулась, и в поле. А ужо как к просу подошла так в кошку обернулась, и брысь в колосья! Она как бежала, так просо за ней и клалось, прям стежкой стелилось…
Так тишина недоверия и сморила крепким сном пацанят на старые отцовы сюртуки. Каждый в своих мыслях засыпал. Вовка верил своей бабе Пане, а Колька братке из города. Но что ж за глюцика такая появилась? И обоим показалось, что надо бы проверить.
Колька с Вовкой были неразлучными друзьями. Все было вместе: дорога по шесть верст в каждую сторону до школы и обратно, игры в ?буденовцев?, рыбалка на речке…
Умирали в битвах всегда по ?настоящему?, брали в плен, и белая гвардия всегда оставалась побежденной. Штругали свистульки, как дядя Митяй учил, подплясывали в огороде, глядя в окна на деревенские праздники. А под строгим запретом шалить было еще задорнее. Каждый четверг заберутся под чью-нибудь баню, и в щелке в запотевшем от парева окне, как в кино виделось. А что не виделось, то додумывать приходилось. Чем кончится, что отхлестав Матрену веником по голому заду, чуть позже Силантий стоит на коленях и косы плетет ей в предбаннике? Чудно! Отчего так у взрослых?!
Святки в деревне Буй – это был самый долгожданный праздник перед Пасхой. Видано ли, на сорок две бабы только четырнадцать мужиков, да и то из бутылки не просыхали. Каждая девица чего-то ждала, надеялась, перекрестившись, гадала. А после хохотала до слез. Ну что за умора! Святочный вечер четверга сулил пацанам радостные возбуждения то ли от греховности содеянного, то ли от запрета увиденного. Так что, время от времени отводили глаза - стыдно было, при этом как то странно горело все тело. Парились девки при тусклой свече, а как за самоваром отводили душу, так баню ветром сквозили, смрад и гарь выгоняли. А по ?чистому? каждая по одиночке возверталась, и глядела на будущее через зеркала. Зеркало спереди, зеркало сзади, свечи по бокам, и так глядели в бесконечность. Наготове тряпку держали, чтоб накинуть на зеркало, если что привидится, чтобы не торопить будущее, чтоб не навлечь на себя, а только чуть подсмотреть на облик суженого жениха.
Фаинка пришла первая. Года три уж, как созрела, но бабы на гадания и не думали брать, малая еще была. Тихонечко так сидит, трясется, слова какие-то шепчет, а коридор-то в зеркалах пустой. А Колька возьми, да и чихни. Что тут началось! Визги, крики, тазы летят. Уж больно Файка испужалась. Вроде даже после этого говорить чуть с запинкой стала.
Анисима была вдовой. Муж уже семь лет, как в речке утоп. Все ждала нового мужа, как то от прежнего ни детей, ни побоев не нажила. Вошла в парную, а сесть боится. Со своими свечами вошла, все ритуалы сделала, и умолкла. Сидит, ждет, а там ничего. Так и мальчишкам видно, что ничего, стекло все больше отпотевает. От долгого ожидания нетерпеливая дура возьми, да и крикни: - Что же не видно ничего? Где мой суженый?!
Ой, что тут стало свечи потухли, темнота Аниска орет, как порося на резке. Затем выбежала, и огородами долго еще ее вопли доносились.
Входит степенная Клавдия, молодка лет 20. Села на место гадальное, не спеша свечи свои раздула, сидит смотрит. Тихо так сидит, нашептывает себе под нос. Уже пацаны и кимарить начали. Вдруг в одной точке показалось что-то, а точка в отражении все крупнее кажется, и вроде силуэт появляется Сон, как рукой сняло, аж глаза тереть стали, не мерещится ли. В зеркалах вроде мужик какой-то идет, ладный такой, и бусики в руках жемчужные протягивает. А Клавдия сидит, как вкопанная, обомлела, замерла. Рот открыт, а крика нет. А мужик все ближе и ближе подходит, и вроде бусики на шею ей одевает. Свет погас, крик истошный, мальчишки наутек. Затаились у сарайки за четыре дома. Сердце колотилось наверное часа три, а на самом деле и десяти минут не прошло. Ничего сразу не поняли, только бабий вой, да завывания подруг. Клавка удушена оказалась, да только не бусиками жемчужными, а мочалом банным.
- Ты чего трясешься, Вовка? Сам же видал, не было никого подле Клавки. Чего думки то думать, сама видать и удушилась.
- А мы окромя срама ничего что ли не видали? Знаешь, что запор на дверях Клавка заперла и больше не вставала, и дура тряпку накинуть не решилась, подпустив мужика так близко. Все подсмотреть рожу хотела. Вот и насмотрелась.
Да-а, такой сказ!
- Никакой это не сказ, глюцики это. Да, смотрели, а глази обман зреют.- Колька рассуждал по взрослому,- Значит, упустили чего. И вообще, ты потустороннее нынче не крути. Видишь, без черта не обошлось. Значит нужна была Клавка черту.
Метки:
