Новелла 3-я Новый Афон
(Глава вторая повести ?Выживание?)
Новый Афон.
============
…Утром меня разбудила жажда. Я встал и огляделся, так как события вчерашнего вечера помнил смутно. Небольшая комнатка домика, построенного, видимо из досок и многослойной фанеры и прилепившегося к крутому косогору у ресторана ?Эшери?, была сплошь заставлена кроватями. На кроватях лежали матрацы без постельного белья. С одного из таких ?лежбищ? я и встал.
Испытывая сильную жажду, я вышел на залитую солнцем дорогу и невдалеке у обочины увидел торчащую из земли водопроводную трубу с краном. Я открыл кран и, даже не пропустив теплую порцию воды, жадно приник к крану. Нагретая солнцем в трубах вода, вскоре сменилась ледяной. Очевидно, этот водопровод был отведен от протекающего по ущелью родника. Вода была чистая и необычайно вкусная. Вдоволь наглотавшись этой родниковой воды, я разделся и, охая от её прохлады, умылся по пояс. В голове сразу прояснилось, и я почувствовал бодрость и прилив сил. С приливом сил появился и энтузиазм, давший вчера сбой. Я решил, что здесь, в этом придорожном ресторане мне делать нечего и решил добираться до Нового Афона и цитрусового совхоза, где, возможно, будут лучшие условия для меня и моей семьи.
Вытираясь маминым рушником, я огляделся. На стоянке у ресторана припарковалось несколько легковых автомашин и очередной экскурсионный автобус, на лобовом стекле которого красовалась табличка ?Сухуми – Эшери?. Сообразив, что в легковые автомашины вряд ли меня возьмут в качестве пассажира, я решил идти в Афон пешком.
Солнышко пригревало, воздух был изумительный и я, привычный к пешим путешествиям и любящий их, с удовольствием зашагал по дороге, бодро сшибая прутиком попадающиеся кустики растительности и напевая какой-то бравурный мотив. Дорога, спускаясь с перевала, петляла по склону горы. Передо мной расстилался потрясающий воображение вид. На ближнем плане виднелись склоны гор и возвышенностей, плотно покрытые плюшем зелени, слева вдали расплавленным голубым металлом блистала ширь Чёрного моря, а далеко впереди на самом горизонте возвышались далёкие вершины гор с белыми шапками снега на них, красивые, как на открытке…
…Только одно портило эту идиллию, раздражало меня и не давало насладиться в полной мере окружающими меня красотами юга - голод. Он неумолимо давал о себе знать всё сильнее и сильнее. Справа от меня вверх уходил склон горы, то покрытый травой и мелким кустарником, то отдельными деревьями и даже участками леса. Внезапно на склоне у самой дороги я увидел… яблоню. Её ветки были щедро усеяны большими яблоками. Спелыми. С красными боками. Я обрадовался: ?Вот и пища!? Подскочив к яблоньке, я стал обеими руками срывать замечательные плоды и запихивать их, по привычке сельской пацанвы, за пазуху. Набив полную пазуху этих плодов, я решил, что мне хватит ?заморить червячка? и что, вероятно, этот щедрый юг меня ещё премирует придорожными яблонями, я вернулся на дорогу, зашагав вновь по своему маршруту. Выбрав самое сочное и красное яблоко, я, глотая голодую слюну и, предвосхищая блаженство насыщения, вонзил свои зубы в пахучую мякоть…
?Яблоко? оказалось, действительно, очень сочным, но от терпкости этого сока у меня даже скулы свело. С трудом сделав глоток, я почувствовал, что у меня будто весь пищевод продрали наждаком, до того он стал сух от терпкости, а рот наполнился слюной от сильнейшего ощущения оскомы. Таких яблок мне пробовать, ещё не доводилось. В детстве, когда мы, вечно полуголодные пацанята, совершали налёт на колхозные яблоневые сады и жадно поедали ещё зелёные яблоки, мне доводилось набивать себе оскому. И это ощущение было мне привычным. Но та оскома, которую я испытал от одного куска этого ?южного яблока? не шла ни в какое сравнение с прошлыми оскомами!
Я с отвращением выплюнул откушенный кусок и сплюнул тягучую слюну. Потом, подумав, безжалостно расстался с накоплениями ?пазухи?, высыпав прямо на землю эти красивые, краснобокие, такие спелые с виду плоды, напоминающие яблоки. И только гораздо позже я узнал, что я попробовал вовсе не яблоки, а только-только налившуюся, совершенно ещё неспелую хурму. Которую едят только тогда, когда её мякоть превращается в коричневое желе, а шкурка отдирается как обёртка на сосиске. Тогда этот замечательный плод сказочно сладок и душист…
Но Небо было ко мне, всё-таки, милостиво. Эта обочина напомнила мне своей щедростью к путнику украинские сельские дороги. По краям сельских украинских дорог, росли в изобилии и изумительной вкусности груши ?гнэлычки?, и сливы, и вишни с черешнями, и кусты смороды и малины, и прочая съедобная вкуснятинка, которая нас, пацанов, щедро подкармливала в голодные послевоенные годы. На моё удивление, что-де, такое богатство и – ничьё, мать поясняла, что каждый украинский селянин считал своим долгом в честь какого-то доброго события в его жизни: рождения ли долгожданного сына, или возвращения живым с войны и прочих столь же значимых событий, отблагодарить Бога, посадив плодовое дерево или куст. Да не на своём участке – для себя, а при дороге – для всех людей-путников. Кто-то садил дерево, кто-то куст, а кто-то выкапывал придорожный колодец и приделывал к нему небольшую беседку или, на крайний случай, скамеечку, чтоб усталый путник, попив чистой и ледяной колодезной водицы, присел на скамеечку и пожелал добрым рукам, соорудившим всё это, доброго здоровья на долгие лета. Добрый обычай!..
…Со времён ?катастройки? и развала нашей великой державы на ?уездные княжества?, который подло и предательски произвели верховные партократы из эгоистического своего желания и непомерных амбиций, чтобы быть хоть в захолустье, да бесконтрольным ?самодержцем?, я не был на моей родине Украине. Полагаю, что и там, как и в России, этот обычай умерщвлен, а все придорожные деревья и кусты пересчитаны и приватизированы наиболее жадными и хищными шакалами из стаи ?предпринимателей?. И теперь никто БЕСПЛАТНО не сможет, ни яблочка съесть, ни водицы колодезной напиться!
Впрочем, вероятно, и некому это делать – путников в естественном значении этого слова - не стало вовсе. Теперь по дорогам путешественники пролетают на авто с большой скоростью и редко кто думает остановиться и передохнуть к придорожного колодца – вместе с преслуватым ?рыночным новым порядком? повсеместно пришёл криминал. Попробуй, отдохни! И машину отнимут, и тебя обдерут до нитки, если не прибьют, и жену изувечат…
…Свой путь до Нового Афона я осилил довольно легко. Даже удалось приглушить голод! После несъедобной ?яблони? мне попалось много плодовых деревьев и кустов со знакомыми и незнакомыми плодами, которые я, понуждаемый голодом, с юношеской бесшабашностью, смело поедал, набивая ими свой пустой желудок.
Вскоре дорога спустилась к самому морю и потянулась между двумя шеренгами стройных кипарисов. Я радостно сбежал к синим волнам, быстренько скинул с себя всю одежду, осторожно проковылял к воде по крупной гальке берега и бросился в пенные волны этой божьей благодати – Чёрного моря! Бурным кролем поплыл от берега. Вода была чистая и настолько прозрачная, что на глубине 6-7 метров подо мной были видны камешки на дне. Отплыв от берега на приличное расстояние, я лег на спину и, закрыв глаза, отдался легкому и убаюкивающему покачиванию волны…
…До сих пор при малейшей возможности я прилетаю, приезжаю, прихожу к этому Кладезю жизни и здоровья и чувствую, погружаясь в эту удивительную влагу, как во мне каждую минуту пополняется то, что дороже всего на свете для человека – здоровье…
…Немного пообсохнув на берегу после купания, я продолжил свой путь…
…Вскоре показались первые дома. Они стояли вдоль дороги каменные, роскошные, по сравнению с домишками селян в России, как минимум, двухэтажные, с обязательным садом на приусадебном участке и с добротной оградой. Порой, с такой плотной и высокой, что из-за неё ничего нельзя было разглядеть на участке. Дорога уходила вдаль в обрамлении высоких и стройных кипарисов. Слева было море, справа – линия участков, за которыми высились горы.
Внезапно, линия участков отступила дальше к горному склону и из туннеля, выскользнули железнодорожные пути и зазмеились рядом с дорогой. Впереди показалось здание железнодорожного вокзала. Как всегда на юге, оно было ослепительно белым, с украшениями в виде башенок, с просторной большой открытой залой в виде беседки, украшенной колонами и пилястрами. Я сообразил, что дорога Краснодар – Сухуми, по которой я ехал, проходила через этот курортный посёлок, Новый Афон, и посетовал про себя, что не знал, что Сухуми меня не примет, а то бы я сразу сошёл здесь, не доезжая до неприветливого Сухуми. В этом самом Новом Афоне. Да… ?Знать бы, где упасть – соломки бы подстелил?!
За вокзалом домов стало значительно больше. Они выстроились в узкую улочку, которая потянулась в горы. Море отступило, и на площади между морем и дорогой раскинулся поселковый парк. С прудами, соединёнными проливчиками, с красивыми мостиками, перекинувшимися через эти проливчики и раскрашенными, как детские качели, яркими красками. Кругом бродили толпы людей: парами и поодиночке, а то и целыми экскурсионными группами. Дорога круто вильнула и вывела меня к небольшой площади, очевидно, центру посёлка. И слева, и справа виднелись столики открытых веранд кафе. Там сидели весёлые, нарядно одетые люди, смеялись, хохотали, пили вино и кофе, галдели…
Я огляделся в поисках кого бы спросить о местонахождении конторы цитрусового совхоза. К людям за столиками решил не подходить, так как, уже различал местных и отдыхающих и понимал, что отдыхающие могут и не знать где эта самая контора. В тени огромной чинары я увидел лавочку, на которой чинно и осанисто сидели старики, явно местные. Несмотря на жару, многие из них были в черкесках с газырями, некоторые в простых суконных пиджаках, все с орденами и медалями прошедшей, (а может быть, ещё и гражданской!?) войны.
Они сидели молча, надменно-серьезные, по-кавказски гордо выпрямившись, лишь изредка перебрасываясь сжато-скупыми фразами.
Я подошел к ним, учтиво поздоровался и вежливо спросил, как мне пройти к конторе совхоза. Мой вопрос повис в воздухе. Никто не только мне не ответил, но даже не глянул на меня. Их лица с седыми бородами и с большими носами с заметной горбинкой, были неподвижны, словно высеченные из ценного красного дерева. Было такое впечатление, словно я в другом измерении и они меня не только не слышат, но и не видят. Немало подивившись такой странной реакции, я не стал повторять свой вопрос.
И хорошо сделал. Много позже, живя среди абхазов, я узнал, что у этих гордых горцев есть свои незыблемые законы уважения старших. Узнал, что по их законам младший не может обратиться к старшему по своей инициативе. Он должен ждать, пока старший обратит на него внимание и позволит ему это сделать.
На углу сидела пожилая женщина и торговала зеленью. Я подошёл к ней и спросил её. Она, видно соскучившись по собеседнику, радостно приняла мой вопрос:
- Купи, дорогой, у меня кинзу! Что, дорогой?! Контора совхоза?! Так вон она! – и она указала рукой направление. – Видишь, вон мост через нашу речку Псырцха? Вот перейдёшь через мост и уткнёшься в калитку. За калиткой – аллейка. Она и приведёт тебя к конторе. Так купишь у меня кинзу?! Свежая! Только с грядки – прокричала она мне уже в спину.
Я перешёл мост через небольшую, но бурную речушку. По российским меркам, так это была даже и не речушка, а большой ручей. Но по местным понятиям это была самая настоящая горная речка, которая брала истоки где-то далеко в горах, вытекая из горных ледников. Причудливо извиваясь по ущелью и натыкаясь на преграды, она образовывала довольно большие запруды, в которых вода была такая чистая и прозрачная, что видно было даже рыбин снующих туда – сюда. Эту речку можно было в любом месте перейти вброд, даже не снимая штанов, лишь закатав штанины. Но стоило в горах пройти самому маленькому дождю, как эта речка превращалась в бушующий поток мутной воды, которая неслась с устрашающей силой и грохотом, ворочая в своём русле огромные многотонные глыбы горной породы.
Тогда я всего этого ещё не ведал и, лишь остановившись на мосту, подивился тому, что построили такой большой и высокий мост через эту речку-ручеёк. Вдали речного русла дальше по ущелью виднелся небольшой водопад и ниже под ним - небольшое озерцо. В его спокойной воде отражались белые колонны нависающей над ним маленькой железнодорожной станции, зажатой между двумя тоннелями. Да так, что длины её перрона едва хватало на состав. Позже я узнал, что эта станция называется ?Платформа Агараки? по названию ущелья. Слева над платформой Агараки нависала Иверская гора, а справа гора, на которой стоял храмовый комплекс, ослепительно сияя под солнцем куполами без крестов. Позже я узнал, что это комплекс бывшего новоафонского монастыря, в котором ныне размещался санаторий, который почему-то называли по номеру – ?Третий санаторий?…
…За мостом была развилка дорог; влево уходила основная трасса на Сочи, вправо – улица Совхозная. Перейдя этот развилок я увидел ограду и в ней большую калитку. Калитка была открыта и я проследовал за неё. Пройдя по аллейке среди цветущих кустов с какими-то, одуряюще пахнущими цветами и растущими мандариновыми деревьями, на ветках которых красовались уже начавшие желтеть мандарины, я подошёл к зданию. К входной двери этого здания вели несколько широких ступеней и небольшая площадка. На стене у входа была закреплена вывеска ?Дирекция совхоза ?Псырцха?. Здание было небольшое, но, довольно-таки, претенциозное. Белые колоны поддерживали портик над входом, наверху которого виднелся небольшой балкон с бетонными перилами и балясинами. Всё было то ли окрашено, то ли побелено и ослепительно белело в лучах щедрого южного солнца.
Я потянул на себя витиеватой формы медную ручку входной двери, но дверь не поддалась. Она оказалась закрытой. Я в растерянности присел на ступеньки возле входа. Такого варианта я не предусматривал. Было ещё только 15 часов и я полагал, что контора будет открыта, я сумею решить все свои вопросы и где-нибудь пристроиться на ночёвку. Впрочем, последнее меня не очень волновало, так как ночи были здесь, как я уже изведал, удивительно тёплыми, комаров здесь не водилось и, при нужде, переночевать можно было на любой парковой скамейке, или даже здесь на этом крылечке. Мучило меня другое – голод. Все плоды, которые подарила мне щедрая обочина дороги, уже давно переварились в моём молодом желудке и он настырно требовал новой порции пищи.
От нечего делать я решил прогуляться по парку, мимо которого проходил. Там я видел кафе, и у меня тлела слабая надежда на Его Величество Случай. Вдруг мне удастся где-то в кафе подработать и меня за это накормят?!.
…Время, которое я описываю, было совершенно иное, чем сейчас, когда я его описываю, а ты, уважаемый Читатель, читаешь эти строки. И меня, без сомнения, накормили бы в первой же ?забегаловке?, если бы я подошёл к повару и об этом попросил. Но не так мы были воспитаны мамой. Страшно, порой, бедствуя, мы никогда бы не смогли просить милостыни. Иногда мама горько подшучивала над этой нашей фамильной непомерной гордостью, приводя польскую поговорку, которую когда-то переняла от свекрови, владеющей польским языком и гордящейся своей шляхетской(*) кровью: ?Деньзи – нема, гонор – ма!? (**)
Я издали через перила с нескрываемой завистью наблюдал, как посетители кафе, уписывают за обе щёки шашлык или люля-кебаб, как берут руками местный белый пухлый свежий хлеб – лаваш, накладывают на него специи и зелень и, отправляя в рот, старательно пережевывают…
А на столе искрится в бокалах шампанское и стоят запотевшие литровые бутылки охлаждённого столового вина…
Правда, при взгляде на эти бутылки, мой голод немного отступал и я, вспоминая свою ?пьянку? прошлым вечером, смачно сплёвывал, не испытывая никакого желания опять попробовать этого проклятого столового…
Посреди парка, выдаваясь в озеро своей плавучей площадкой-залом, стояло ещё одно кафе. Я подошёл к нему по деревянному проходу-мосткам. Мостки подводили к центральному входу в кафе и огибали его по окружности. Я прошёл дальше входа и остановился, облокотившись на перила. Внезапно за моей спиной открылась дверь, ведущая в служебные помещения, и оттуда вышел мужчина в белом переднике и колпаке. Он встал рядом со мной и устало закурил. Я набрался храбрости и спросил его:
- Вы здесь работаете? – вопрос был, конечно, бессмысленным, так как его одежда давала ответ, однако он ответил:
- Да? А что? – спросил он, в свою очередь.
- Да… вот… хотел спросить… нет ли у вас какой-нибудь работы… что-то перетащить… помочь… убрать…
Мужчина внимательно посмотрел на меня:
- Кажется, директору нужен был уборщик зала, - неуверенно сказал он – но условий я не знаю, а директор будет только в понедельник. Так что…
Он сожалеющее развёл руками и, сделав последнюю затяжку и, отбросив окурок в воду, побежал на зов из глубин кухни.
?Так вот отчего закрыта была дверь в контору!? - догадался я – ?Сегодня-то, воскресенье! Выходной!?
Я понял, что влип и грустно поплёлся дальше по парку...
…А парк жил своей жизнью. Кругом ходили люди. Они переходили с острова на остров по переброшенным мосточкам. Стояли у перил и кормили лебедей и рыб, отрывая от большущих, купленных именно для этой цели батонов, куски. Лебеди гордо подплывали к мосткам и брали корм без суеты и подобострастия, не теряя своей горделивой королевской осанки. В прудах было неимоверное количество рыбы. Крупные жирные зеркальные карпы быстро подскакивали к упавшим кусочкам и жадно их заглатывали, махнув хвостом и растворяясь сразу в глубине пруда.
В моей голове родились нескладные строчки:
В парке, где зелени южной обилие,
Парочки кормят карпов из пруда,
Я бы не прочь на их месте поплавать,
Если б наградой была мне еда…
Так сказать: ?У кого чего болит, тот о том и говорит?…
…Невдалеке от меня у перил мостика стояла мать с маленькой девочкой, которая капризничала и хныкала, просясь домой. Мать, молодая женщина, видимо, увлеченная приятным разговором с заигрывающим с нею местным черноглазым парнем, успокаивала дочь, всё предлагала ей ?покормить рыбок? и совала девочке почти целый батон. Девочка капризничала и отталкивала рукой батон от себя…
Я жадным взглядом наблюдал за… батоном. И, таки, дождался своего счастливого случая! Мать, в конце концов, потеряла терпение и, взяв за руку капризничающего ребёнка, поволокла девочку к выходу из парка. Парень независимой походкой пошёл за ними…
И на перилах остался лежать этот, почти целый батон! Я, медленно сместившись на место ушедшей девочки, незаметно накрыл ладонью этот желанный батон…
…На крыльцо конторы совхоза я возвращался значительно повеселевший. В мгновение умятый батон приятно согревал мой желудок…
… Быстро, как это бывает только на юге, наступила темнота. Я решил расположиться на ночь здесь, на этой площадке, про себя отметив, что очень хорошо, что комаров здесь, в этом благословенном краю, не водиться! Бросив под голову свою тощую котомку, я лег на спину и стал смотреть в небо…
…И было на что смотреть! До этого я никогда не видел южного ночного неба. Казалось, будто все звёзды небосклона сбежались сюда и сияли ярко,
по-особому, перемигиваясь друг с другом, будто разговаривая на каком-то своём языке, и игриво демонстрируя землянам свою красоту. С удивлением я заметил, что падающих звёзд, оказывается, гораздо больше, чем я считал до этого. То здесь, то там вдруг ярко светившая точечка срывалась и, прочертив по тёмному небосклону светящуюся некоторое время черточку, пропадала.
Я вспомнил мамины слова: ?Под падающую звёздочку – загадывай желание! Сбудется обязательно!? Но звёзды падали так быстро, что желание загадать я просто не успевал. Поэтому я загадал заранее, ни грамма не веря в то, что моё желание сбудется:
?Эх! Наесться бы от пуза маминого борща, да поспать в мягкой кровати!
Долго очередной падающей звёздочки ждать не пришлось. Яркая точечка сорвавшись, прочертила небо и погасла.
Борщ не появился…
В своих сладких мечтаниях, я, вероятно, стал уже подрёмывать, как вдруг меня в бок толкнула внезапно открывшаяся конторская дверь. Я ведь лёг прямо под дверью, полагая, что она закрыта и там никого нет. Однако дверь явно пытались открыть пошире и я услышал женский удивлённый голос:
- Это кто же там дверь держит?! Что за баловство!?
Я отодвинулся от двери. В образовавшуюся щель осторожно высунулась чья-то голова. В свете, появившимся из двери я увидел женскую голову в платочке в горошек. Женщина подслеповато щурилась, разглядывая меня, и, открыв пошире дверь, вышла на крыльцо. Я шустро подхватился и поднял свою котомку.
- Это что же ты здесь, никак спать пристроился? А что, ночевать больше негде?! Нашел себе гостиницу! – пожилая женщина – теперь я разглядел её получше – сыпала свои вопросы не переставая, не давая возможности мне ответить. Уловив паузу, я пробормотал:
- Вы уж меня извините! Я не знал, что в конторе кто-нибудь есть! Простите! Не хотел Вам помешать или напугать!
Женщина, всё это время внимательно меня разглядывая, фыркнула:
- Меня напугать?! Да меня уже давно никто и ничем не может напугать! А чего ты именно у моей конторы-то пристроился?
- Да я приехал на работу устраиваться… А попал в выходной… Вот и решил дождаться рабочего дня… А идти некуда… И денег нет ни копейки…
Продолжая меня разглядывать, женщина спросила:
- А давно приехал-то? И откуда?
- Да вчера. Из Усть-Лабинской…
- А чего же вчера и не пришёл в контору?
- Да… Вчера я был в Сухуми… Там пытался найти работу…
- А в Усть-Лабинской у тебя кто остался?
- Никого… Впрочем, долго рассказывать!
- А я никуда не тороплюсь, - сказала женщина, неожиданно присела на ступеньки и приглашающее похлопала рукой рядом с собой, - садись, рассказывай…
Чувствуя исходящие от этой пожилой женщины доброту и материнское участие, я поведал ей и события последних двух суток, и проблемы нашей семьи, и свои грандиозные планы. Женщина слушала внимательно, не перебивая, только уточняя вопросами для себя что-то. Выслушав меня, она ненадолго задумалась, потом, будто что-то решив для себя, встала:
- Подожди меня здесь! – и скрылась за дверью конторы.
Выйдя через несколько мгновений, она закрыла дверь конторы на ключ и скомандовала мне:
- Пошли!
Я даже не стал спрашивать, куда мы идём, и покорно пошёл с нею. По дороге она сказала:
- Значит так: звать меня - Марья Андреевна. Я в конторе этой и убираюсь, и сторожу. Сейчас идём ко мне домой! Накормлю тебя и спать уложу, а сама вернусь в контору, а то, неровен час, завхоз заскочит проверить… А он у нас – паршивый человечишка – дальше некуда!..
…Не прошло и часа, как я вдоволь нахлебавшись самого настоящего украинского борща, который Мария Андреевна, как оказалось, готовила ничуть не хуже моей мамы, лежал на мягкой постели хозяйки - сама она пошла назад, сторожить - и, уже засыпая, дремотно подумал:
?А падающая звёздочка не подвела, самым чудесным образом выполнив полностью мои несбыточные, казалось, желания?…
Засыпая, я и не думал о том, что этот приморский посёлок подарит мне вскоре много удивительных событий и неоценимых знаний. Только впервые за последние несколько суток я почему-то почувствовал себя защищенным. Как дома.
Вскоре я спал спокойно и крепко, как спится только в юности.
(Продолжение следует)
Новый Афон.
============
…Утром меня разбудила жажда. Я встал и огляделся, так как события вчерашнего вечера помнил смутно. Небольшая комнатка домика, построенного, видимо из досок и многослойной фанеры и прилепившегося к крутому косогору у ресторана ?Эшери?, была сплошь заставлена кроватями. На кроватях лежали матрацы без постельного белья. С одного из таких ?лежбищ? я и встал.
Испытывая сильную жажду, я вышел на залитую солнцем дорогу и невдалеке у обочины увидел торчащую из земли водопроводную трубу с краном. Я открыл кран и, даже не пропустив теплую порцию воды, жадно приник к крану. Нагретая солнцем в трубах вода, вскоре сменилась ледяной. Очевидно, этот водопровод был отведен от протекающего по ущелью родника. Вода была чистая и необычайно вкусная. Вдоволь наглотавшись этой родниковой воды, я разделся и, охая от её прохлады, умылся по пояс. В голове сразу прояснилось, и я почувствовал бодрость и прилив сил. С приливом сил появился и энтузиазм, давший вчера сбой. Я решил, что здесь, в этом придорожном ресторане мне делать нечего и решил добираться до Нового Афона и цитрусового совхоза, где, возможно, будут лучшие условия для меня и моей семьи.
Вытираясь маминым рушником, я огляделся. На стоянке у ресторана припарковалось несколько легковых автомашин и очередной экскурсионный автобус, на лобовом стекле которого красовалась табличка ?Сухуми – Эшери?. Сообразив, что в легковые автомашины вряд ли меня возьмут в качестве пассажира, я решил идти в Афон пешком.
Солнышко пригревало, воздух был изумительный и я, привычный к пешим путешествиям и любящий их, с удовольствием зашагал по дороге, бодро сшибая прутиком попадающиеся кустики растительности и напевая какой-то бравурный мотив. Дорога, спускаясь с перевала, петляла по склону горы. Передо мной расстилался потрясающий воображение вид. На ближнем плане виднелись склоны гор и возвышенностей, плотно покрытые плюшем зелени, слева вдали расплавленным голубым металлом блистала ширь Чёрного моря, а далеко впереди на самом горизонте возвышались далёкие вершины гор с белыми шапками снега на них, красивые, как на открытке…
…Только одно портило эту идиллию, раздражало меня и не давало насладиться в полной мере окружающими меня красотами юга - голод. Он неумолимо давал о себе знать всё сильнее и сильнее. Справа от меня вверх уходил склон горы, то покрытый травой и мелким кустарником, то отдельными деревьями и даже участками леса. Внезапно на склоне у самой дороги я увидел… яблоню. Её ветки были щедро усеяны большими яблоками. Спелыми. С красными боками. Я обрадовался: ?Вот и пища!? Подскочив к яблоньке, я стал обеими руками срывать замечательные плоды и запихивать их, по привычке сельской пацанвы, за пазуху. Набив полную пазуху этих плодов, я решил, что мне хватит ?заморить червячка? и что, вероятно, этот щедрый юг меня ещё премирует придорожными яблонями, я вернулся на дорогу, зашагав вновь по своему маршруту. Выбрав самое сочное и красное яблоко, я, глотая голодую слюну и, предвосхищая блаженство насыщения, вонзил свои зубы в пахучую мякоть…
?Яблоко? оказалось, действительно, очень сочным, но от терпкости этого сока у меня даже скулы свело. С трудом сделав глоток, я почувствовал, что у меня будто весь пищевод продрали наждаком, до того он стал сух от терпкости, а рот наполнился слюной от сильнейшего ощущения оскомы. Таких яблок мне пробовать, ещё не доводилось. В детстве, когда мы, вечно полуголодные пацанята, совершали налёт на колхозные яблоневые сады и жадно поедали ещё зелёные яблоки, мне доводилось набивать себе оскому. И это ощущение было мне привычным. Но та оскома, которую я испытал от одного куска этого ?южного яблока? не шла ни в какое сравнение с прошлыми оскомами!
Я с отвращением выплюнул откушенный кусок и сплюнул тягучую слюну. Потом, подумав, безжалостно расстался с накоплениями ?пазухи?, высыпав прямо на землю эти красивые, краснобокие, такие спелые с виду плоды, напоминающие яблоки. И только гораздо позже я узнал, что я попробовал вовсе не яблоки, а только-только налившуюся, совершенно ещё неспелую хурму. Которую едят только тогда, когда её мякоть превращается в коричневое желе, а шкурка отдирается как обёртка на сосиске. Тогда этот замечательный плод сказочно сладок и душист…
Но Небо было ко мне, всё-таки, милостиво. Эта обочина напомнила мне своей щедростью к путнику украинские сельские дороги. По краям сельских украинских дорог, росли в изобилии и изумительной вкусности груши ?гнэлычки?, и сливы, и вишни с черешнями, и кусты смороды и малины, и прочая съедобная вкуснятинка, которая нас, пацанов, щедро подкармливала в голодные послевоенные годы. На моё удивление, что-де, такое богатство и – ничьё, мать поясняла, что каждый украинский селянин считал своим долгом в честь какого-то доброго события в его жизни: рождения ли долгожданного сына, или возвращения живым с войны и прочих столь же значимых событий, отблагодарить Бога, посадив плодовое дерево или куст. Да не на своём участке – для себя, а при дороге – для всех людей-путников. Кто-то садил дерево, кто-то куст, а кто-то выкапывал придорожный колодец и приделывал к нему небольшую беседку или, на крайний случай, скамеечку, чтоб усталый путник, попив чистой и ледяной колодезной водицы, присел на скамеечку и пожелал добрым рукам, соорудившим всё это, доброго здоровья на долгие лета. Добрый обычай!..
…Со времён ?катастройки? и развала нашей великой державы на ?уездные княжества?, который подло и предательски произвели верховные партократы из эгоистического своего желания и непомерных амбиций, чтобы быть хоть в захолустье, да бесконтрольным ?самодержцем?, я не был на моей родине Украине. Полагаю, что и там, как и в России, этот обычай умерщвлен, а все придорожные деревья и кусты пересчитаны и приватизированы наиболее жадными и хищными шакалами из стаи ?предпринимателей?. И теперь никто БЕСПЛАТНО не сможет, ни яблочка съесть, ни водицы колодезной напиться!
Впрочем, вероятно, и некому это делать – путников в естественном значении этого слова - не стало вовсе. Теперь по дорогам путешественники пролетают на авто с большой скоростью и редко кто думает остановиться и передохнуть к придорожного колодца – вместе с преслуватым ?рыночным новым порядком? повсеместно пришёл криминал. Попробуй, отдохни! И машину отнимут, и тебя обдерут до нитки, если не прибьют, и жену изувечат…
…Свой путь до Нового Афона я осилил довольно легко. Даже удалось приглушить голод! После несъедобной ?яблони? мне попалось много плодовых деревьев и кустов со знакомыми и незнакомыми плодами, которые я, понуждаемый голодом, с юношеской бесшабашностью, смело поедал, набивая ими свой пустой желудок.
Вскоре дорога спустилась к самому морю и потянулась между двумя шеренгами стройных кипарисов. Я радостно сбежал к синим волнам, быстренько скинул с себя всю одежду, осторожно проковылял к воде по крупной гальке берега и бросился в пенные волны этой божьей благодати – Чёрного моря! Бурным кролем поплыл от берега. Вода была чистая и настолько прозрачная, что на глубине 6-7 метров подо мной были видны камешки на дне. Отплыв от берега на приличное расстояние, я лег на спину и, закрыв глаза, отдался легкому и убаюкивающему покачиванию волны…
…До сих пор при малейшей возможности я прилетаю, приезжаю, прихожу к этому Кладезю жизни и здоровья и чувствую, погружаясь в эту удивительную влагу, как во мне каждую минуту пополняется то, что дороже всего на свете для человека – здоровье…
…Немного пообсохнув на берегу после купания, я продолжил свой путь…
…Вскоре показались первые дома. Они стояли вдоль дороги каменные, роскошные, по сравнению с домишками селян в России, как минимум, двухэтажные, с обязательным садом на приусадебном участке и с добротной оградой. Порой, с такой плотной и высокой, что из-за неё ничего нельзя было разглядеть на участке. Дорога уходила вдаль в обрамлении высоких и стройных кипарисов. Слева было море, справа – линия участков, за которыми высились горы.
Внезапно, линия участков отступила дальше к горному склону и из туннеля, выскользнули железнодорожные пути и зазмеились рядом с дорогой. Впереди показалось здание железнодорожного вокзала. Как всегда на юге, оно было ослепительно белым, с украшениями в виде башенок, с просторной большой открытой залой в виде беседки, украшенной колонами и пилястрами. Я сообразил, что дорога Краснодар – Сухуми, по которой я ехал, проходила через этот курортный посёлок, Новый Афон, и посетовал про себя, что не знал, что Сухуми меня не примет, а то бы я сразу сошёл здесь, не доезжая до неприветливого Сухуми. В этом самом Новом Афоне. Да… ?Знать бы, где упасть – соломки бы подстелил?!
За вокзалом домов стало значительно больше. Они выстроились в узкую улочку, которая потянулась в горы. Море отступило, и на площади между морем и дорогой раскинулся поселковый парк. С прудами, соединёнными проливчиками, с красивыми мостиками, перекинувшимися через эти проливчики и раскрашенными, как детские качели, яркими красками. Кругом бродили толпы людей: парами и поодиночке, а то и целыми экскурсионными группами. Дорога круто вильнула и вывела меня к небольшой площади, очевидно, центру посёлка. И слева, и справа виднелись столики открытых веранд кафе. Там сидели весёлые, нарядно одетые люди, смеялись, хохотали, пили вино и кофе, галдели…
Я огляделся в поисках кого бы спросить о местонахождении конторы цитрусового совхоза. К людям за столиками решил не подходить, так как, уже различал местных и отдыхающих и понимал, что отдыхающие могут и не знать где эта самая контора. В тени огромной чинары я увидел лавочку, на которой чинно и осанисто сидели старики, явно местные. Несмотря на жару, многие из них были в черкесках с газырями, некоторые в простых суконных пиджаках, все с орденами и медалями прошедшей, (а может быть, ещё и гражданской!?) войны.
Они сидели молча, надменно-серьезные, по-кавказски гордо выпрямившись, лишь изредка перебрасываясь сжато-скупыми фразами.
Я подошел к ним, учтиво поздоровался и вежливо спросил, как мне пройти к конторе совхоза. Мой вопрос повис в воздухе. Никто не только мне не ответил, но даже не глянул на меня. Их лица с седыми бородами и с большими носами с заметной горбинкой, были неподвижны, словно высеченные из ценного красного дерева. Было такое впечатление, словно я в другом измерении и они меня не только не слышат, но и не видят. Немало подивившись такой странной реакции, я не стал повторять свой вопрос.
И хорошо сделал. Много позже, живя среди абхазов, я узнал, что у этих гордых горцев есть свои незыблемые законы уважения старших. Узнал, что по их законам младший не может обратиться к старшему по своей инициативе. Он должен ждать, пока старший обратит на него внимание и позволит ему это сделать.
На углу сидела пожилая женщина и торговала зеленью. Я подошёл к ней и спросил её. Она, видно соскучившись по собеседнику, радостно приняла мой вопрос:
- Купи, дорогой, у меня кинзу! Что, дорогой?! Контора совхоза?! Так вон она! – и она указала рукой направление. – Видишь, вон мост через нашу речку Псырцха? Вот перейдёшь через мост и уткнёшься в калитку. За калиткой – аллейка. Она и приведёт тебя к конторе. Так купишь у меня кинзу?! Свежая! Только с грядки – прокричала она мне уже в спину.
Я перешёл мост через небольшую, но бурную речушку. По российским меркам, так это была даже и не речушка, а большой ручей. Но по местным понятиям это была самая настоящая горная речка, которая брала истоки где-то далеко в горах, вытекая из горных ледников. Причудливо извиваясь по ущелью и натыкаясь на преграды, она образовывала довольно большие запруды, в которых вода была такая чистая и прозрачная, что видно было даже рыбин снующих туда – сюда. Эту речку можно было в любом месте перейти вброд, даже не снимая штанов, лишь закатав штанины. Но стоило в горах пройти самому маленькому дождю, как эта речка превращалась в бушующий поток мутной воды, которая неслась с устрашающей силой и грохотом, ворочая в своём русле огромные многотонные глыбы горной породы.
Тогда я всего этого ещё не ведал и, лишь остановившись на мосту, подивился тому, что построили такой большой и высокий мост через эту речку-ручеёк. Вдали речного русла дальше по ущелью виднелся небольшой водопад и ниже под ним - небольшое озерцо. В его спокойной воде отражались белые колонны нависающей над ним маленькой железнодорожной станции, зажатой между двумя тоннелями. Да так, что длины её перрона едва хватало на состав. Позже я узнал, что эта станция называется ?Платформа Агараки? по названию ущелья. Слева над платформой Агараки нависала Иверская гора, а справа гора, на которой стоял храмовый комплекс, ослепительно сияя под солнцем куполами без крестов. Позже я узнал, что это комплекс бывшего новоафонского монастыря, в котором ныне размещался санаторий, который почему-то называли по номеру – ?Третий санаторий?…
…За мостом была развилка дорог; влево уходила основная трасса на Сочи, вправо – улица Совхозная. Перейдя этот развилок я увидел ограду и в ней большую калитку. Калитка была открыта и я проследовал за неё. Пройдя по аллейке среди цветущих кустов с какими-то, одуряюще пахнущими цветами и растущими мандариновыми деревьями, на ветках которых красовались уже начавшие желтеть мандарины, я подошёл к зданию. К входной двери этого здания вели несколько широких ступеней и небольшая площадка. На стене у входа была закреплена вывеска ?Дирекция совхоза ?Псырцха?. Здание было небольшое, но, довольно-таки, претенциозное. Белые колоны поддерживали портик над входом, наверху которого виднелся небольшой балкон с бетонными перилами и балясинами. Всё было то ли окрашено, то ли побелено и ослепительно белело в лучах щедрого южного солнца.
Я потянул на себя витиеватой формы медную ручку входной двери, но дверь не поддалась. Она оказалась закрытой. Я в растерянности присел на ступеньки возле входа. Такого варианта я не предусматривал. Было ещё только 15 часов и я полагал, что контора будет открыта, я сумею решить все свои вопросы и где-нибудь пристроиться на ночёвку. Впрочем, последнее меня не очень волновало, так как ночи были здесь, как я уже изведал, удивительно тёплыми, комаров здесь не водилось и, при нужде, переночевать можно было на любой парковой скамейке, или даже здесь на этом крылечке. Мучило меня другое – голод. Все плоды, которые подарила мне щедрая обочина дороги, уже давно переварились в моём молодом желудке и он настырно требовал новой порции пищи.
От нечего делать я решил прогуляться по парку, мимо которого проходил. Там я видел кафе, и у меня тлела слабая надежда на Его Величество Случай. Вдруг мне удастся где-то в кафе подработать и меня за это накормят?!.
…Время, которое я описываю, было совершенно иное, чем сейчас, когда я его описываю, а ты, уважаемый Читатель, читаешь эти строки. И меня, без сомнения, накормили бы в первой же ?забегаловке?, если бы я подошёл к повару и об этом попросил. Но не так мы были воспитаны мамой. Страшно, порой, бедствуя, мы никогда бы не смогли просить милостыни. Иногда мама горько подшучивала над этой нашей фамильной непомерной гордостью, приводя польскую поговорку, которую когда-то переняла от свекрови, владеющей польским языком и гордящейся своей шляхетской(*) кровью: ?Деньзи – нема, гонор – ма!? (**)
Я издали через перила с нескрываемой завистью наблюдал, как посетители кафе, уписывают за обе щёки шашлык или люля-кебаб, как берут руками местный белый пухлый свежий хлеб – лаваш, накладывают на него специи и зелень и, отправляя в рот, старательно пережевывают…
А на столе искрится в бокалах шампанское и стоят запотевшие литровые бутылки охлаждённого столового вина…
Правда, при взгляде на эти бутылки, мой голод немного отступал и я, вспоминая свою ?пьянку? прошлым вечером, смачно сплёвывал, не испытывая никакого желания опять попробовать этого проклятого столового…
Посреди парка, выдаваясь в озеро своей плавучей площадкой-залом, стояло ещё одно кафе. Я подошёл к нему по деревянному проходу-мосткам. Мостки подводили к центральному входу в кафе и огибали его по окружности. Я прошёл дальше входа и остановился, облокотившись на перила. Внезапно за моей спиной открылась дверь, ведущая в служебные помещения, и оттуда вышел мужчина в белом переднике и колпаке. Он встал рядом со мной и устало закурил. Я набрался храбрости и спросил его:
- Вы здесь работаете? – вопрос был, конечно, бессмысленным, так как его одежда давала ответ, однако он ответил:
- Да? А что? – спросил он, в свою очередь.
- Да… вот… хотел спросить… нет ли у вас какой-нибудь работы… что-то перетащить… помочь… убрать…
Мужчина внимательно посмотрел на меня:
- Кажется, директору нужен был уборщик зала, - неуверенно сказал он – но условий я не знаю, а директор будет только в понедельник. Так что…
Он сожалеющее развёл руками и, сделав последнюю затяжку и, отбросив окурок в воду, побежал на зов из глубин кухни.
?Так вот отчего закрыта была дверь в контору!? - догадался я – ?Сегодня-то, воскресенье! Выходной!?
Я понял, что влип и грустно поплёлся дальше по парку...
…А парк жил своей жизнью. Кругом ходили люди. Они переходили с острова на остров по переброшенным мосточкам. Стояли у перил и кормили лебедей и рыб, отрывая от большущих, купленных именно для этой цели батонов, куски. Лебеди гордо подплывали к мосткам и брали корм без суеты и подобострастия, не теряя своей горделивой королевской осанки. В прудах было неимоверное количество рыбы. Крупные жирные зеркальные карпы быстро подскакивали к упавшим кусочкам и жадно их заглатывали, махнув хвостом и растворяясь сразу в глубине пруда.
В моей голове родились нескладные строчки:
В парке, где зелени южной обилие,
Парочки кормят карпов из пруда,
Я бы не прочь на их месте поплавать,
Если б наградой была мне еда…
Так сказать: ?У кого чего болит, тот о том и говорит?…
…Невдалеке от меня у перил мостика стояла мать с маленькой девочкой, которая капризничала и хныкала, просясь домой. Мать, молодая женщина, видимо, увлеченная приятным разговором с заигрывающим с нею местным черноглазым парнем, успокаивала дочь, всё предлагала ей ?покормить рыбок? и совала девочке почти целый батон. Девочка капризничала и отталкивала рукой батон от себя…
Я жадным взглядом наблюдал за… батоном. И, таки, дождался своего счастливого случая! Мать, в конце концов, потеряла терпение и, взяв за руку капризничающего ребёнка, поволокла девочку к выходу из парка. Парень независимой походкой пошёл за ними…
И на перилах остался лежать этот, почти целый батон! Я, медленно сместившись на место ушедшей девочки, незаметно накрыл ладонью этот желанный батон…
…На крыльцо конторы совхоза я возвращался значительно повеселевший. В мгновение умятый батон приятно согревал мой желудок…
… Быстро, как это бывает только на юге, наступила темнота. Я решил расположиться на ночь здесь, на этой площадке, про себя отметив, что очень хорошо, что комаров здесь, в этом благословенном краю, не водиться! Бросив под голову свою тощую котомку, я лег на спину и стал смотреть в небо…
…И было на что смотреть! До этого я никогда не видел южного ночного неба. Казалось, будто все звёзды небосклона сбежались сюда и сияли ярко,
по-особому, перемигиваясь друг с другом, будто разговаривая на каком-то своём языке, и игриво демонстрируя землянам свою красоту. С удивлением я заметил, что падающих звёзд, оказывается, гораздо больше, чем я считал до этого. То здесь, то там вдруг ярко светившая точечка срывалась и, прочертив по тёмному небосклону светящуюся некоторое время черточку, пропадала.
Я вспомнил мамины слова: ?Под падающую звёздочку – загадывай желание! Сбудется обязательно!? Но звёзды падали так быстро, что желание загадать я просто не успевал. Поэтому я загадал заранее, ни грамма не веря в то, что моё желание сбудется:
?Эх! Наесться бы от пуза маминого борща, да поспать в мягкой кровати!
Долго очередной падающей звёздочки ждать не пришлось. Яркая точечка сорвавшись, прочертила небо и погасла.
Борщ не появился…
В своих сладких мечтаниях, я, вероятно, стал уже подрёмывать, как вдруг меня в бок толкнула внезапно открывшаяся конторская дверь. Я ведь лёг прямо под дверью, полагая, что она закрыта и там никого нет. Однако дверь явно пытались открыть пошире и я услышал женский удивлённый голос:
- Это кто же там дверь держит?! Что за баловство!?
Я отодвинулся от двери. В образовавшуюся щель осторожно высунулась чья-то голова. В свете, появившимся из двери я увидел женскую голову в платочке в горошек. Женщина подслеповато щурилась, разглядывая меня, и, открыв пошире дверь, вышла на крыльцо. Я шустро подхватился и поднял свою котомку.
- Это что же ты здесь, никак спать пристроился? А что, ночевать больше негде?! Нашел себе гостиницу! – пожилая женщина – теперь я разглядел её получше – сыпала свои вопросы не переставая, не давая возможности мне ответить. Уловив паузу, я пробормотал:
- Вы уж меня извините! Я не знал, что в конторе кто-нибудь есть! Простите! Не хотел Вам помешать или напугать!
Женщина, всё это время внимательно меня разглядывая, фыркнула:
- Меня напугать?! Да меня уже давно никто и ничем не может напугать! А чего ты именно у моей конторы-то пристроился?
- Да я приехал на работу устраиваться… А попал в выходной… Вот и решил дождаться рабочего дня… А идти некуда… И денег нет ни копейки…
Продолжая меня разглядывать, женщина спросила:
- А давно приехал-то? И откуда?
- Да вчера. Из Усть-Лабинской…
- А чего же вчера и не пришёл в контору?
- Да… Вчера я был в Сухуми… Там пытался найти работу…
- А в Усть-Лабинской у тебя кто остался?
- Никого… Впрочем, долго рассказывать!
- А я никуда не тороплюсь, - сказала женщина, неожиданно присела на ступеньки и приглашающее похлопала рукой рядом с собой, - садись, рассказывай…
Чувствуя исходящие от этой пожилой женщины доброту и материнское участие, я поведал ей и события последних двух суток, и проблемы нашей семьи, и свои грандиозные планы. Женщина слушала внимательно, не перебивая, только уточняя вопросами для себя что-то. Выслушав меня, она ненадолго задумалась, потом, будто что-то решив для себя, встала:
- Подожди меня здесь! – и скрылась за дверью конторы.
Выйдя через несколько мгновений, она закрыла дверь конторы на ключ и скомандовала мне:
- Пошли!
Я даже не стал спрашивать, куда мы идём, и покорно пошёл с нею. По дороге она сказала:
- Значит так: звать меня - Марья Андреевна. Я в конторе этой и убираюсь, и сторожу. Сейчас идём ко мне домой! Накормлю тебя и спать уложу, а сама вернусь в контору, а то, неровен час, завхоз заскочит проверить… А он у нас – паршивый человечишка – дальше некуда!..
…Не прошло и часа, как я вдоволь нахлебавшись самого настоящего украинского борща, который Мария Андреевна, как оказалось, готовила ничуть не хуже моей мамы, лежал на мягкой постели хозяйки - сама она пошла назад, сторожить - и, уже засыпая, дремотно подумал:
?А падающая звёздочка не подвела, самым чудесным образом выполнив полностью мои несбыточные, казалось, желания?…
Засыпая, я и не думал о том, что этот приморский посёлок подарит мне вскоре много удивительных событий и неоценимых знаний. Только впервые за последние несколько суток я почему-то почувствовал себя защищенным. Как дома.
Вскоре я спал спокойно и крепко, как спится только в юности.
(Продолжение следует)
Метки:
