Роман - Любовь на троих. Глава 14 продолжение
Никон отдал ему шесть купюр, а остальные положил в карман брюк. По выражению лица музыканта дилер понял, что тот хотел побыть один.
– Позвони, если еще, что-нибудь понадобится, – сказал он, выходя из квартиры.
Как только парадная дверь закрылась, Никон подошел к сейфу и открыл дверь. Внутри лежал альбом в кожаном переплете, в котором были рисунки портретов Маргарет.
Открыв альбом, Никон стал пролистывать альбом. На его рисунках были запечатлены изображения и чувства такой силы, что ему одновременно стало приятно и захотелось умереть. На рисунке ветер растрепал ее длинные волосы, а на лице сияла улыбка, ее улыбка заводила его. В ней не было ни капли боли. Он потянулся к холодильнику и достал бутылку шампанского. Опустошая бутылку большими глотками, он пролистал альбом, который всегда оказывался слишком коротким. Как и всегда он вернулся к последней странице. На ней он нарисовал Маргарет в образе городской модницы. Большие изумрудно - фиолетовые глаза в окружении пышных ресниц, полные чувственные губы, густые брови, мягкий овал лица, чуть вздернутый нос. Сияющие переливы жемчужных и розоватых тонов лица контрастировали с темно-синим платьем, украшенным шелковыми лентами. Золотые браслеты на изящной ручке. Венчала наряд, шляпка, украшенная жемчужинами. Никон прекрасно передал фактуру шелкового платья. Свет на картине очень ровный, не оставляющий место тени на лице. Эта работа Ника была признана образцом вкуса, женственности и красоты. Он согласился выставлять эту картину на выставках. Кто был на картине, не знал никто. Многие считали, что это его фантазия. Искусная выдумка, видение, мираж. Что никоим образом не принижало художественной ценности талантливой работы. В тот вечер, когда он написал эту песню, ставшую потом хитом, слова и рифмы песни приходили быстрее, чем он успевал их записывать: ?Мир необычный, совсем другие звуки. С тобою все иначе, нам было не до скуки. Все перевернулось в новый узор. С тобой, в разноцветный калейдоскоп. И, что было раньше и будет потом. Тобой не заменит, наверно никто. Миг расставанья, а что впереди. Коснусь, я губами, дрожащих ресниц. - Тебе буду сниться, - Прочту я в глазах. Там, впереди, зазвенит пустота. Не исчезай. Дай мне свою ладонь. Зачем, зачем терять любовь? А может быть нам затеряться в городе? Хотя бы на сутки забыть адреса, Забыть, о разлуке и неизбежности. Хотя бы на сутки ее задержать. А может быть маски откинуть игривые? И стать на сутки такими как есть. Свободными и счастливыми. Давай, будем честными именно здесь. Гулять, в этом полуночном городе. И видеть улыбку твою и глаза. Спаси меня от разлуки и холода. Хотя бы сутки, сутки мне дай. Когда небо застелет и в горести. Буду бредить во мраке и тьме. Иссыхающей невозможностью. Сохрани меня в себе. Ты не увидишь, как я догорая. Сначала, буду подолгу молчать. И в случайном сексе - самообмане. Искать в чужих лицах другой причал. Ты не увидишь, как я догораю. Когда и скучать перестаешь...Призрачной тенью в мире скитаясь. Наркотою и дурью травить свою кровь.
Он слышал голос Маргарет, как будто это произошло только вчера. Эта песня была его видением их истории. Настоящая откровенность была продана в количестве, превышающем миллион копий и вышла на вершины рейтингов продаж, а Никон затем начал гастрольный тур. Неважно, сколько женщин у него было, неважно, что он говорил всем об их отношениях, он бы сделал все, только бы Марго не исчезла из его жизни навсегда. Никон безудержно закричал изо всех сил. Казалось, кто-то выпустил на свободу дикого зверя. От его пронзительного крика могли разбиться стекла в окнах. Боль пронзила его пульсирующие виски, и ему казалось, что голова может в любой момент лопнуть. От крика он немного успокоился и погрузился в другое воспоминание. Он увидел ту самую таверну, постель была в беспорядке, а Маргарет хитро улыбалась.
– Что ты хочешь сделать?
– Что? – Никон удивленно спросил.
Они уже выпили изрядное количество ее знаменитого рома и занялись любовью...
– Что ты хочешь сделать? – она тихо повторила, настаивая на ответе.
Никон принял ее правила и решил подыграть. Если она позволяла ему решать, чем им заняться дальше, то он, разумеется, воспользуется такой щедростью. Он произнес:
– Скажи, что любишь меня.
Она еще раз улыбнулась, когда начала опускаться к его поясу. Ей не нужно было много времени, чтобы снова пробудить в нем страсть. Через несколько минут, когда Маргарет почувствовала, что он был достаточно возбужден, она посмотрела на Никона и с самым сексуальным видом тихо сказала: ?Я люблю тебя?…Таких мощных волн оргазма он не получал после расставания с Маргарет. Он теперь вообще не получал удовольствия от оргазма. Он больше никогда его не получал. Он отбросил фотоальбом и, упав на кровать, уставился в потолок, чувствуя себя скорее мертвым, чем живым. В какое-то мгновение ему показалось, что он слышит отзвуки этой песни, но это было лишь его воображение. Уставшее тело Никона, казалось, лежало так вечность, пока он не сел. Слезы, которые он сдерживал до этого дня, потекли по щекам. Его бледное лицо вспыхнуло, когда он почувствовал, что сил больше не осталось. Он тонул в горечи, но не верил в жалость к себе, и от этого становилось только хуже. Он резко встал. Почему все было так хреново? Он вернулся в гостиную. Нужно было выпить виски.
- Почему?
Он так ее любил.
-Почему?
С диким ревом он разносил вдребезги гостиную, как потерявший терпение хулиган. Кулаками и ногами он колотил беззащитные стены и мебель. Он отвел правую руку назад и от стены отвалился большой кусок штукатурки. Он схватил восточную лампу со стола и швырнул ее через всю комнату. Он со злостью кинул мраморную пепельницу в декоративную пластинку на стене, и они обе разбились. Тяжело дыша, промокнув насквозь от алкогольного пота, он схватил платиновый диск и разбил его, разбросав повсюду осколки. Битое стекло сверкало на полу, как песок на солнце. Сколько бы номеров Никон не разносил за время своей карьеры, он никогда не ломал гитары. Он подошел к выстроенным в ряд гитарам, схватил Стратокастер за гриф, размахнулся и стал колотить корпус, пока тот не превратился в щепки. С каждой сломанной вещью, Никону становилось немного лучше. Он подошел к другому платиновому диску, приготовился и разбил стекло правым кулаком. Кровь полилась из руки, застрахованной на крупную сумму. Он схватил бутылку пива из бара и с жадностью начал пить. Жидкое лекарство согревало его вздымающуюся грудь и обезболивало кровоточащую руку, на некоторые раны которой, нужно было бы наложить швы. Он включил радио. Это была единственная безопасная радиостанция, так как на ней никогда не ставили его песен. На этом радио играли только песни 60х годов. Во время рекламы он сходил на кухню за еще одним пивом. По радио говорилось о сети музыкальных магазинов и в качестве рекламы, поставили его песню. Его глаза защипали, но слез не было, так как Никон понял, что где бы он ни был, нельзя спрятаться от самого себя. Как будто выполняя свою работу, он подошел к проигрывателю, взялся за приемник и дернул обеими руками. Потребовалось несколько сильных рывков, прежде чем погасли лампочки. Держа в руке приемник, Никон спотыкаясь пошел назад, разрывая провода и ломая одну из больших колонок. Обезумев и задыхаясь, Никон подошел к огромной раздвижной двери, ведущей на балкон. Он случайно уронил приемник и повернул щеколду, запирающую тяжелую дверь. Свежий воздух наполнил его легкие. Прохладный ветерок, казалось, придавал Никону сил, когда тот вышел на балкон и посмотрел вниз. Его фиолетово - бордовый спорткар сверкал на парковке прямо под ним. Никон поднял приемник, вытянул его за перила балкона и прицелился к машине. Несколько секунд поразмыслив, правильно ли он держит руку, Никон разжал пальцы. Стекла разлетелись во все стороны, когда приемник ударился о лобовое стекло машины и провалился внутрь. Никон вернулся за пивом, от которого его отвлекли, и дернул дверцу холодильника со всей силы. Она открылась с грохотом и несколько продуктов полетели на пол. Дверца болталась на одной петле. Никон взял пиво, отпил половину и, как накачанный бейсболист швырнул банку в свою коллекцию гитар, едва промазав по своей любимой. Он схватил еще одну банку из испорченного холодильника, и его взгляд вернулся к гитарам. Его гитары были, как приемные дети, он любил каждую из них по-своему. Некоторые гитары хранили определенные воспоминания, каждая из них могла творить магию. Это была та способность, которую Никон уважал и которой больше всего восхищался в этих гитарах до сегодняшнего дня. Теперь, как бы он не любил какую-либо гитару, какой бы ценной она не была, он хотел чувствовать только боль. Он дарил миру музыку, очень хорошую музыку и просил в ответ малого. Немного пространства для творчества и душевного спокойствия. Вместо этого у него было материальных благ больше, чем он мог бы когда-либо использовать, и совершенно ничего из того, за что стоило бы бороться. Совсем недавно он бы дрался насмерть за все это. Теперь, когда у него было все, он хотел все это отдать. Вид сверху был не таким живописным, как он представлял. То, что он считал своим творческим самовыражением, продавалось звукозаписывающими компаниями за деньги. Он быстро расстался с иллюзиями относительно этой системы, но что еще он мог делать? Без музыкальной индустрии он не смог бы делиться своей музыкой. Как бы усердно ему не пытались объяснить это, для него ноты никогда не приравнялись бы к долларовым знакам. Он делал музыку, потому что это давало ему ту отдушину, без которой дальше ничего не было. Никон собирался уничтожить все свои гитары. Если бы не эти гитары, никаких проблем бы не было. Он решил оставить любимую гитару напоследок. Он жадно глотнул пива. В ярости он схватил редкую модель Телекастера и ударил ее о кофейный столик, разбив и то и другое. Затем он поднял Лес Пол и, размахивая им как бейсбольной битой, разбил лампу и несколько других предметов, пока не отломился гриф.
– Дерьмо, дешевое дерьмо, – ворчал он.
Он услышал какой-то стук. Это что же, в его голове играл ударник? Потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это один из соседей стучал в стену.
– Что, громковато для вас, а? – закричал Никон в сторону стука. Стучать не перестали.
– Вы меня выводите, козлы!
Тук-тук-тук-тук-тук.
– Черт возьми, я вас предупреждаю! – сказал он.
Тук-тук-тук-тук-тук.
Никон вошел в спальню и приблизился к ночному столику. На столе лежала пачка Мальборо. Он взял сигарету и закурил. Сделал глубокую затяжку и прислушался к тому, что творилось вокруг. Пепельница была переполнена окурками, поэтому он положил сигарету на стол. Никон старался избежать конфликта, но ублюдок сосед не успокаивался. Никон подошел к сейфу, вытащил пистолет и вышел из спальни.
- Ну что, говнюк, хочешь поиграть в игру?
Тук-тук-тук-тук-тук.
Бах-бах-бах!
Он сделал три выстрела в стену. Стук немедленно прекратился. Он прицелился в один из платиновых дисков на другой стене и разнес сверкающий круг на осколки. Он прицелился в телевизор и отправил его на тот свет. Оставалась одна пуля. Он держал посеребренный пистолет с благоговейным трепетом. Всего-то и надо один раз нажать на спусковой крючок. Идея самоубийства ему понравилась. Может быть, в следующей жизни ему все удастся сделать правильно. Закрыв глаза, он медленно поднял пистолет. Спусковой крючок дразнил его окровавленный палец. Дуло приятно холодило висок. Подготавливая себя, он снова открыл глаза. Перед ним, словно посмеиваясь, стояли еще два Лес Пола.
– Могу я хотя бы умереть достойно? – вопрошал он, когда ярость стала снова его охватывать. Он не мог даже покончить с собой без музыкального сопровождения. Трясущейся рукой он ударил одну из гитар. Деревянные обломки разлетелись во все стороны. Он проделал большую дыру в гитаре, а потом отошел, чтобы посмотреть на свою работу. Гитара была окончательно сломана, но этого было недостаточно. Он поднял обломки и кинул их в стеклянную дверь. Никон подошел к краю балкона. Внизу небольшая толпа собралась вокруг разбитого шикарного автомобиля.
– Кто-нибудь хочет автограф? – спросил он, выбрасывая разломанную гитару.
– Погодите, погодите, у меня есть еще один подарок! – заорал он и вбежал в спальню.
Его тяжелые шаги стряхнули сигарету, которую он забыл на ночном столике. Она тлела на густом ковре. Никон порылся в сейфе, выгреб охапку стодолларовых купюр и выбежал назад на балкон, прежде чем его зрители могли бы разойтись и пустил деньги по воздуху. Несколько осторожных зрителей отступили, но как только стало понятно, что это было конфетти из банкнот, они ринулись вперед. Никон помахал небольшой толпе рукой и вернулся в квартиру. Оставалась одна гитара. Он посмотрел на прекрасные цвета Лес Пола. Его правильно называли ?Солнечным лучом?. На этой гитаре были золотые узоры и позолоченные звукосниматели. Из всех гитар она нравилась Никону больше всего. Эта гитара была первой, которую он купил. Он подошел к ней с осторожностью и уважением и осторожно поднял ее. Он сел на пол. Успокоившись, он был рад, что не разбил эту гитару. Его правая рука сильно болела, но он хотел поиграть. Кровь капала с руки и стекала по корпусу гитары. Никон увлеченно смотрел на это. Какую бы дозу он не принял, его пальцы никогда предавали его, а эта гитара всегда отвечала на его зов. Он начал наигрывать что-то, напоминающее Хендрикса, и вдруг резко остановился. Что-то потрясло его в последнем аккорде, и он не мог продолжать. Этот аккорд смутно напомнил Никону проигрыш из его песни. Глубоко вдохнув, он частично вернул себе спокойствие. Он был лишь талантливым малым, который умел быстро перебирать пальцами по струнам. Он начал наигрывать одну из своих любимых мелодий, несмотря на то, что гитара не была подключена, Никон слышал ее очень хорошо. Он сыграл последнюю ноту и задумался. Раньше он любил ощущать инструмент в своих руках. Он любил заставлять струны оживать. Он любил просто держать эту гитару. Тут ему пришла мучительная мысль о том, что он также любил обнимать Маргарет. Он быстро поднялся и отбросил гитару. Она приземлилась с громким звоном. Он невыразительно взглянул на гитару и подумал об Маргарет. Они обе дали ему столько счастья... Он схватил почти пустую бутылку виски и допил остаток. Бутылка тихо выскользнула из его руки. Очень пьяный и сильно под кайфом, он шатаясь подошел к пианино. Огонь от сигареты, тлеющей на ковре в спальне, добрался до пухового одеяла. Одеяло вспыхнуло, и пламя быстро распространилось по комнате. Разбросанная одежда загоралась… Всего несколько часов назад о жизни Никона, неважно насколько он был несчастен, большинство людей могли только мечтать. Все это было иллюзией, он был частью попсовой элиты, своеобразным героем. Сейчас он стал самим собой, и ничто его не волновало. Он чувствовал шипы, врезающиеся в его сердце, и впервые за долгое время снова ощутил себя человеком. Он притуплял свои чувства, он вредил своему здоровью и личностному росту, погрязнув в пороках. Он ослепил себя, потому что боялся осознать, что его целью и его даром было умение быть честным с собой. И единственными моментами, когда он понимал эту глубокую истину, были те, когда он играл музыку. Он тихо нажимал на клавиши, и из-под его пальцев текла мелодия. Его рука сильно болела, но он не останавливался. С каждой нотой, каждым аккордом, с каждым новым звуком его внутренняя боль немного утихала. С каждой нотой он сливался с музыкой. Сильно вспотев, Никон почувствовал сзади какое-то шевеление. Он старался игнорировать его, насколько это было возможно. Наконец, он обернулся и увидел огромные языки пламени, вздымающиеся из его спальни. Сначала он подумал, что это галлюцинация, но огонь был обжигающе реален и к тому же двигался в его сторону. Его любимая гитара уже догорала. Он хотел спасти ее, но не мог. Он решил не прерывать музыку, но каждый раз, когда он нажимал на клавиши, на них отражалось алое сияние. Он не обращал внимания на маленькие красные капли, стекающие по его длинным пальцам. Израненные вены выступали на его руках, по лицу бежал пот. На какой-то момент он почувствовал, что дьявол Вуэльзивул покинул его. Он собрал волю в кулак и стал петь своим обычным грубым голосом. Ему никогда не было настолько наплевать. Пока огонь поглощал квартиру, Никон ни разу не закричал и ни разу не сфальшивил. Его спасли, Никон был весь в шрамах, он был просто неузнаваем. Шло время. В один из дождливых и солнечных дней, он увидел посреди неба Радугу и подумал о своей матери. Он поднял руки к небу и прокричал:
– Матушка, возьми меня к себе. Его мать (богиня легкокрылой радуги Эрида, дочь богини ночи Никты), услышала его и сказала,
– Прости меня сынок, я даже не могу спуститься к тебе*, слишком большой грех мы совершили с твоим отцом. Я превращу тебя в ангела ночи, в Неонового ангела. Ты сможешь видеть Маргарет, но ты не сможешь с нею говорить.
Никон согласился.
* (Бог греха, Сокар, запретил матери Никона встречаться со своим с сыном, который являлся и сыном Дьявола. Хотя сам Сокар, постоянно пользовался услугами Дьявола, его сила – проявлялась через функции Дьявола, через зависимость от материального мира (деньги, соблазны, искушения) и погружение в иллюзии. Сокар, бог лжи, огня и греха – создатель мира иллюзий, является хранителем входа в царство мёртвых. Он показывал умершим подземные пути, ведущие в потусторонний мир.)
– Позвони, если еще, что-нибудь понадобится, – сказал он, выходя из квартиры.
Как только парадная дверь закрылась, Никон подошел к сейфу и открыл дверь. Внутри лежал альбом в кожаном переплете, в котором были рисунки портретов Маргарет.
Открыв альбом, Никон стал пролистывать альбом. На его рисунках были запечатлены изображения и чувства такой силы, что ему одновременно стало приятно и захотелось умереть. На рисунке ветер растрепал ее длинные волосы, а на лице сияла улыбка, ее улыбка заводила его. В ней не было ни капли боли. Он потянулся к холодильнику и достал бутылку шампанского. Опустошая бутылку большими глотками, он пролистал альбом, который всегда оказывался слишком коротким. Как и всегда он вернулся к последней странице. На ней он нарисовал Маргарет в образе городской модницы. Большие изумрудно - фиолетовые глаза в окружении пышных ресниц, полные чувственные губы, густые брови, мягкий овал лица, чуть вздернутый нос. Сияющие переливы жемчужных и розоватых тонов лица контрастировали с темно-синим платьем, украшенным шелковыми лентами. Золотые браслеты на изящной ручке. Венчала наряд, шляпка, украшенная жемчужинами. Никон прекрасно передал фактуру шелкового платья. Свет на картине очень ровный, не оставляющий место тени на лице. Эта работа Ника была признана образцом вкуса, женственности и красоты. Он согласился выставлять эту картину на выставках. Кто был на картине, не знал никто. Многие считали, что это его фантазия. Искусная выдумка, видение, мираж. Что никоим образом не принижало художественной ценности талантливой работы. В тот вечер, когда он написал эту песню, ставшую потом хитом, слова и рифмы песни приходили быстрее, чем он успевал их записывать: ?Мир необычный, совсем другие звуки. С тобою все иначе, нам было не до скуки. Все перевернулось в новый узор. С тобой, в разноцветный калейдоскоп. И, что было раньше и будет потом. Тобой не заменит, наверно никто. Миг расставанья, а что впереди. Коснусь, я губами, дрожащих ресниц. - Тебе буду сниться, - Прочту я в глазах. Там, впереди, зазвенит пустота. Не исчезай. Дай мне свою ладонь. Зачем, зачем терять любовь? А может быть нам затеряться в городе? Хотя бы на сутки забыть адреса, Забыть, о разлуке и неизбежности. Хотя бы на сутки ее задержать. А может быть маски откинуть игривые? И стать на сутки такими как есть. Свободными и счастливыми. Давай, будем честными именно здесь. Гулять, в этом полуночном городе. И видеть улыбку твою и глаза. Спаси меня от разлуки и холода. Хотя бы сутки, сутки мне дай. Когда небо застелет и в горести. Буду бредить во мраке и тьме. Иссыхающей невозможностью. Сохрани меня в себе. Ты не увидишь, как я догорая. Сначала, буду подолгу молчать. И в случайном сексе - самообмане. Искать в чужих лицах другой причал. Ты не увидишь, как я догораю. Когда и скучать перестаешь...Призрачной тенью в мире скитаясь. Наркотою и дурью травить свою кровь.
Он слышал голос Маргарет, как будто это произошло только вчера. Эта песня была его видением их истории. Настоящая откровенность была продана в количестве, превышающем миллион копий и вышла на вершины рейтингов продаж, а Никон затем начал гастрольный тур. Неважно, сколько женщин у него было, неважно, что он говорил всем об их отношениях, он бы сделал все, только бы Марго не исчезла из его жизни навсегда. Никон безудержно закричал изо всех сил. Казалось, кто-то выпустил на свободу дикого зверя. От его пронзительного крика могли разбиться стекла в окнах. Боль пронзила его пульсирующие виски, и ему казалось, что голова может в любой момент лопнуть. От крика он немного успокоился и погрузился в другое воспоминание. Он увидел ту самую таверну, постель была в беспорядке, а Маргарет хитро улыбалась.
– Что ты хочешь сделать?
– Что? – Никон удивленно спросил.
Они уже выпили изрядное количество ее знаменитого рома и занялись любовью...
– Что ты хочешь сделать? – она тихо повторила, настаивая на ответе.
Никон принял ее правила и решил подыграть. Если она позволяла ему решать, чем им заняться дальше, то он, разумеется, воспользуется такой щедростью. Он произнес:
– Скажи, что любишь меня.
Она еще раз улыбнулась, когда начала опускаться к его поясу. Ей не нужно было много времени, чтобы снова пробудить в нем страсть. Через несколько минут, когда Маргарет почувствовала, что он был достаточно возбужден, она посмотрела на Никона и с самым сексуальным видом тихо сказала: ?Я люблю тебя?…Таких мощных волн оргазма он не получал после расставания с Маргарет. Он теперь вообще не получал удовольствия от оргазма. Он больше никогда его не получал. Он отбросил фотоальбом и, упав на кровать, уставился в потолок, чувствуя себя скорее мертвым, чем живым. В какое-то мгновение ему показалось, что он слышит отзвуки этой песни, но это было лишь его воображение. Уставшее тело Никона, казалось, лежало так вечность, пока он не сел. Слезы, которые он сдерживал до этого дня, потекли по щекам. Его бледное лицо вспыхнуло, когда он почувствовал, что сил больше не осталось. Он тонул в горечи, но не верил в жалость к себе, и от этого становилось только хуже. Он резко встал. Почему все было так хреново? Он вернулся в гостиную. Нужно было выпить виски.
- Почему?
Он так ее любил.
-Почему?
С диким ревом он разносил вдребезги гостиную, как потерявший терпение хулиган. Кулаками и ногами он колотил беззащитные стены и мебель. Он отвел правую руку назад и от стены отвалился большой кусок штукатурки. Он схватил восточную лампу со стола и швырнул ее через всю комнату. Он со злостью кинул мраморную пепельницу в декоративную пластинку на стене, и они обе разбились. Тяжело дыша, промокнув насквозь от алкогольного пота, он схватил платиновый диск и разбил его, разбросав повсюду осколки. Битое стекло сверкало на полу, как песок на солнце. Сколько бы номеров Никон не разносил за время своей карьеры, он никогда не ломал гитары. Он подошел к выстроенным в ряд гитарам, схватил Стратокастер за гриф, размахнулся и стал колотить корпус, пока тот не превратился в щепки. С каждой сломанной вещью, Никону становилось немного лучше. Он подошел к другому платиновому диску, приготовился и разбил стекло правым кулаком. Кровь полилась из руки, застрахованной на крупную сумму. Он схватил бутылку пива из бара и с жадностью начал пить. Жидкое лекарство согревало его вздымающуюся грудь и обезболивало кровоточащую руку, на некоторые раны которой, нужно было бы наложить швы. Он включил радио. Это была единственная безопасная радиостанция, так как на ней никогда не ставили его песен. На этом радио играли только песни 60х годов. Во время рекламы он сходил на кухню за еще одним пивом. По радио говорилось о сети музыкальных магазинов и в качестве рекламы, поставили его песню. Его глаза защипали, но слез не было, так как Никон понял, что где бы он ни был, нельзя спрятаться от самого себя. Как будто выполняя свою работу, он подошел к проигрывателю, взялся за приемник и дернул обеими руками. Потребовалось несколько сильных рывков, прежде чем погасли лампочки. Держа в руке приемник, Никон спотыкаясь пошел назад, разрывая провода и ломая одну из больших колонок. Обезумев и задыхаясь, Никон подошел к огромной раздвижной двери, ведущей на балкон. Он случайно уронил приемник и повернул щеколду, запирающую тяжелую дверь. Свежий воздух наполнил его легкие. Прохладный ветерок, казалось, придавал Никону сил, когда тот вышел на балкон и посмотрел вниз. Его фиолетово - бордовый спорткар сверкал на парковке прямо под ним. Никон поднял приемник, вытянул его за перила балкона и прицелился к машине. Несколько секунд поразмыслив, правильно ли он держит руку, Никон разжал пальцы. Стекла разлетелись во все стороны, когда приемник ударился о лобовое стекло машины и провалился внутрь. Никон вернулся за пивом, от которого его отвлекли, и дернул дверцу холодильника со всей силы. Она открылась с грохотом и несколько продуктов полетели на пол. Дверца болталась на одной петле. Никон взял пиво, отпил половину и, как накачанный бейсболист швырнул банку в свою коллекцию гитар, едва промазав по своей любимой. Он схватил еще одну банку из испорченного холодильника, и его взгляд вернулся к гитарам. Его гитары были, как приемные дети, он любил каждую из них по-своему. Некоторые гитары хранили определенные воспоминания, каждая из них могла творить магию. Это была та способность, которую Никон уважал и которой больше всего восхищался в этих гитарах до сегодняшнего дня. Теперь, как бы он не любил какую-либо гитару, какой бы ценной она не была, он хотел чувствовать только боль. Он дарил миру музыку, очень хорошую музыку и просил в ответ малого. Немного пространства для творчества и душевного спокойствия. Вместо этого у него было материальных благ больше, чем он мог бы когда-либо использовать, и совершенно ничего из того, за что стоило бы бороться. Совсем недавно он бы дрался насмерть за все это. Теперь, когда у него было все, он хотел все это отдать. Вид сверху был не таким живописным, как он представлял. То, что он считал своим творческим самовыражением, продавалось звукозаписывающими компаниями за деньги. Он быстро расстался с иллюзиями относительно этой системы, но что еще он мог делать? Без музыкальной индустрии он не смог бы делиться своей музыкой. Как бы усердно ему не пытались объяснить это, для него ноты никогда не приравнялись бы к долларовым знакам. Он делал музыку, потому что это давало ему ту отдушину, без которой дальше ничего не было. Никон собирался уничтожить все свои гитары. Если бы не эти гитары, никаких проблем бы не было. Он решил оставить любимую гитару напоследок. Он жадно глотнул пива. В ярости он схватил редкую модель Телекастера и ударил ее о кофейный столик, разбив и то и другое. Затем он поднял Лес Пол и, размахивая им как бейсбольной битой, разбил лампу и несколько других предметов, пока не отломился гриф.
– Дерьмо, дешевое дерьмо, – ворчал он.
Он услышал какой-то стук. Это что же, в его голове играл ударник? Потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это один из соседей стучал в стену.
– Что, громковато для вас, а? – закричал Никон в сторону стука. Стучать не перестали.
– Вы меня выводите, козлы!
Тук-тук-тук-тук-тук.
– Черт возьми, я вас предупреждаю! – сказал он.
Тук-тук-тук-тук-тук.
Никон вошел в спальню и приблизился к ночному столику. На столе лежала пачка Мальборо. Он взял сигарету и закурил. Сделал глубокую затяжку и прислушался к тому, что творилось вокруг. Пепельница была переполнена окурками, поэтому он положил сигарету на стол. Никон старался избежать конфликта, но ублюдок сосед не успокаивался. Никон подошел к сейфу, вытащил пистолет и вышел из спальни.
- Ну что, говнюк, хочешь поиграть в игру?
Тук-тук-тук-тук-тук.
Бах-бах-бах!
Он сделал три выстрела в стену. Стук немедленно прекратился. Он прицелился в один из платиновых дисков на другой стене и разнес сверкающий круг на осколки. Он прицелился в телевизор и отправил его на тот свет. Оставалась одна пуля. Он держал посеребренный пистолет с благоговейным трепетом. Всего-то и надо один раз нажать на спусковой крючок. Идея самоубийства ему понравилась. Может быть, в следующей жизни ему все удастся сделать правильно. Закрыв глаза, он медленно поднял пистолет. Спусковой крючок дразнил его окровавленный палец. Дуло приятно холодило висок. Подготавливая себя, он снова открыл глаза. Перед ним, словно посмеиваясь, стояли еще два Лес Пола.
– Могу я хотя бы умереть достойно? – вопрошал он, когда ярость стала снова его охватывать. Он не мог даже покончить с собой без музыкального сопровождения. Трясущейся рукой он ударил одну из гитар. Деревянные обломки разлетелись во все стороны. Он проделал большую дыру в гитаре, а потом отошел, чтобы посмотреть на свою работу. Гитара была окончательно сломана, но этого было недостаточно. Он поднял обломки и кинул их в стеклянную дверь. Никон подошел к краю балкона. Внизу небольшая толпа собралась вокруг разбитого шикарного автомобиля.
– Кто-нибудь хочет автограф? – спросил он, выбрасывая разломанную гитару.
– Погодите, погодите, у меня есть еще один подарок! – заорал он и вбежал в спальню.
Его тяжелые шаги стряхнули сигарету, которую он забыл на ночном столике. Она тлела на густом ковре. Никон порылся в сейфе, выгреб охапку стодолларовых купюр и выбежал назад на балкон, прежде чем его зрители могли бы разойтись и пустил деньги по воздуху. Несколько осторожных зрителей отступили, но как только стало понятно, что это было конфетти из банкнот, они ринулись вперед. Никон помахал небольшой толпе рукой и вернулся в квартиру. Оставалась одна гитара. Он посмотрел на прекрасные цвета Лес Пола. Его правильно называли ?Солнечным лучом?. На этой гитаре были золотые узоры и позолоченные звукосниматели. Из всех гитар она нравилась Никону больше всего. Эта гитара была первой, которую он купил. Он подошел к ней с осторожностью и уважением и осторожно поднял ее. Он сел на пол. Успокоившись, он был рад, что не разбил эту гитару. Его правая рука сильно болела, но он хотел поиграть. Кровь капала с руки и стекала по корпусу гитары. Никон увлеченно смотрел на это. Какую бы дозу он не принял, его пальцы никогда предавали его, а эта гитара всегда отвечала на его зов. Он начал наигрывать что-то, напоминающее Хендрикса, и вдруг резко остановился. Что-то потрясло его в последнем аккорде, и он не мог продолжать. Этот аккорд смутно напомнил Никону проигрыш из его песни. Глубоко вдохнув, он частично вернул себе спокойствие. Он был лишь талантливым малым, который умел быстро перебирать пальцами по струнам. Он начал наигрывать одну из своих любимых мелодий, несмотря на то, что гитара не была подключена, Никон слышал ее очень хорошо. Он сыграл последнюю ноту и задумался. Раньше он любил ощущать инструмент в своих руках. Он любил заставлять струны оживать. Он любил просто держать эту гитару. Тут ему пришла мучительная мысль о том, что он также любил обнимать Маргарет. Он быстро поднялся и отбросил гитару. Она приземлилась с громким звоном. Он невыразительно взглянул на гитару и подумал об Маргарет. Они обе дали ему столько счастья... Он схватил почти пустую бутылку виски и допил остаток. Бутылка тихо выскользнула из его руки. Очень пьяный и сильно под кайфом, он шатаясь подошел к пианино. Огонь от сигареты, тлеющей на ковре в спальне, добрался до пухового одеяла. Одеяло вспыхнуло, и пламя быстро распространилось по комнате. Разбросанная одежда загоралась… Всего несколько часов назад о жизни Никона, неважно насколько он был несчастен, большинство людей могли только мечтать. Все это было иллюзией, он был частью попсовой элиты, своеобразным героем. Сейчас он стал самим собой, и ничто его не волновало. Он чувствовал шипы, врезающиеся в его сердце, и впервые за долгое время снова ощутил себя человеком. Он притуплял свои чувства, он вредил своему здоровью и личностному росту, погрязнув в пороках. Он ослепил себя, потому что боялся осознать, что его целью и его даром было умение быть честным с собой. И единственными моментами, когда он понимал эту глубокую истину, были те, когда он играл музыку. Он тихо нажимал на клавиши, и из-под его пальцев текла мелодия. Его рука сильно болела, но он не останавливался. С каждой нотой, каждым аккордом, с каждым новым звуком его внутренняя боль немного утихала. С каждой нотой он сливался с музыкой. Сильно вспотев, Никон почувствовал сзади какое-то шевеление. Он старался игнорировать его, насколько это было возможно. Наконец, он обернулся и увидел огромные языки пламени, вздымающиеся из его спальни. Сначала он подумал, что это галлюцинация, но огонь был обжигающе реален и к тому же двигался в его сторону. Его любимая гитара уже догорала. Он хотел спасти ее, но не мог. Он решил не прерывать музыку, но каждый раз, когда он нажимал на клавиши, на них отражалось алое сияние. Он не обращал внимания на маленькие красные капли, стекающие по его длинным пальцам. Израненные вены выступали на его руках, по лицу бежал пот. На какой-то момент он почувствовал, что дьявол Вуэльзивул покинул его. Он собрал волю в кулак и стал петь своим обычным грубым голосом. Ему никогда не было настолько наплевать. Пока огонь поглощал квартиру, Никон ни разу не закричал и ни разу не сфальшивил. Его спасли, Никон был весь в шрамах, он был просто неузнаваем. Шло время. В один из дождливых и солнечных дней, он увидел посреди неба Радугу и подумал о своей матери. Он поднял руки к небу и прокричал:
– Матушка, возьми меня к себе. Его мать (богиня легкокрылой радуги Эрида, дочь богини ночи Никты), услышала его и сказала,
– Прости меня сынок, я даже не могу спуститься к тебе*, слишком большой грех мы совершили с твоим отцом. Я превращу тебя в ангела ночи, в Неонового ангела. Ты сможешь видеть Маргарет, но ты не сможешь с нею говорить.
Никон согласился.
* (Бог греха, Сокар, запретил матери Никона встречаться со своим с сыном, который являлся и сыном Дьявола. Хотя сам Сокар, постоянно пользовался услугами Дьявола, его сила – проявлялась через функции Дьявола, через зависимость от материального мира (деньги, соблазны, искушения) и погружение в иллюзии. Сокар, бог лжи, огня и греха – создатель мира иллюзий, является хранителем входа в царство мёртвых. Он показывал умершим подземные пути, ведущие в потусторонний мир.)
Метки:
