Свет мой Родничок
Середина лета. Жарко. Сухо. Легкий ветерок веет, приносит ленивое гудение шмелей, сильный аромат истомленной солнцем лесной гвоздики. Ветер шевелит листву берез и осин. От того на лесной стежке пляшут, играют теплые светотени. Тропа пересекает сильно пересохший лесной ручей. Из него лакает влагу одинокий волк. Он поднимает голову, прислушивается. Открытая пасть, высунутый из-за жары язык. Волк что-то почуяв, скрывается в чаще.
По лесной тропинке идут две девочки и мальчик. Рядом с ними бежит собака, то обгоняя детей, то останавливаясь и настороженно шевеля ушами. Собака каштанового цвета, хвост колечком – лайка. Она, уткнув нос в землю, замирает на том месте, где только что лакал воду волк, потом поворачивается в ту сторону, куда он убежал и глухо рычит. После, тоже полакав немного из ручья, бежит дальше. Девочки – селянки, обе в длинных рубашках до щиколоток с вышивкой на подоле, вороте, плечах и рукавах в районе запястья.* Подпоясанные вязанными поясками с привешенной к ним полудюжиной оберегов. Они босиком. Волосы заплетены в косы и перехвачены на головах голубыми вязанными ленточками.
Обе худенькие. Одна остроносая. У нее из-под повязки вдоль спины пониже лопаток ниспадает светло-русая косичка. Другая чуть веснушчатая и курносая. У этой коса рыжая с необычным розоватым отливом. Не коса – косища, толстенная, до пояса, будущая погибель молодцам.
Обе они миленькие, большеглазые. Обеим лет девять – десять.
Мальчик постарше на год, выглядит покрупнее, посолиднее своих спутниц. Сразу видно по одежке, что он принадлежит к иному сословию: обут в сафьяновые сапожки красной кожи, штаны-гоши из темно-синего дорогого сукна, рубаху до колен, но расшитую красными и золотыми шелковыми нитями, а также пояс с дорогой серебряной застежкой и серебряными бляшками по всей длине, к которому привешен большой охотничий нож в ножнах, рог, инкрустированный серебром и тул-колчан со стрелами. За спиной у парня небольшой (по мальчишечьим силам) наборный лук. Довершает наряд легкая шапочка лихо заломленная набекрень с фазаньим пером сбоку, из-под которой красиво выбиваются льняные кудри. Улыбка паренька благодушная и бесшабашная.
У одной девочки в руках берестяной туес, в котором две кружки, наполненные доверху малиной. У другой такой же туес, из которого выглядывает лобастый каштановый белогрудый и белолобый щенок с грустными глазами.
- Никак подходим уже, - произносит солидно мальчик.
- С чего ты взял, Пересвете? – говорит остроносая.
- С того, Зарёна, что тропка в горку подалась, а на холме, куда она идет, просвет между деревьями. Стало быть, либо поляна, либо человечье жильё! Опять же, собачка твоя, Весняна, зря туда пялиться и стойку делать не станет, - каштанка в самом деле замирает с поднятой передней лапой, сигнализируя людям, что там впереди кто-то есть.
Они делают еще шагов пятьдесят и останавливаются на вершине холма, вернее, даже возвышенности.
- Ну, что я молвил – вот он монастырь Троицкий. Сергиева обитель.
В окружении глухой чащи перед детьми предстает полу-расчищенная поляна, на которой лес вырублен, но кое-где еще остаются небольшие группки деревьев. По всей поляне всюду торчат пенья и лежат колоды от срубленных деревьев. В середине поляны совсем чисто и там стоит небольшая деревянная церковь, которая возвышается над крошечными домиками-кельями числом тринадцать. Большая часть поляны обнесена тыном, внутри которого видны грядки огородов.
- На-ка вот, Зарёна, держи, - мальчик передает ей охотничий рог, достав его откуда-то из-за спины. – Как тут все сделаете, по тропе вниз спуститесь, да мне протрубите. Я тут же явлюсь. А пока мы с лайкой поохотимся. Здесь вас охранять не надо, чай монастырь, никто не обидит.
- Ни пуха, ни пера, Пересвете!
- Удачи тебе, Пересвете! - обе девочки кланяются.
- И вам удачи, авось батюшка Сергий щена вылечит! Он быстро спускается по тропе вниз. Тихонько призывно свистит замешкавшейся псице. Та облизывает щенка, поднимает на звук морду и стремглав бросается за мальчиком.
Девочки некоторое время глядят вслед уходящему провожатому, после снова поворачиваются в сторону поляны.
- Весняна, зри, в нашу сторону вроде бы человек идет?
- Ага! А за ним еще один.
- Второго я знаю – сие мой дядя Родион, ноне он послушник монастырский!
- Верно, Зарена, верно…
*Вышивки в очень древние времена изначально задумывались, как оберег от нечистой силы и делались в местах проникновения под одежду, а это ворот, рукава и подол. То же касается и мужской одежды.
***
Монах Сергий быстро идет в сторону чащи, где притаились две девочки. Он мало изменился. Разве что борода стала гуще, да ряса поизносилась: латанная – перелатанная. В руках у него ведро.
- Куда идешь, отче? – окликает его молодой мужчина в рясе, работающий неподалеку в огороде. Сергий останавливается.
- А-а-а, Родя, землячок, свет мой, так, стало быть, по воду, - слегка поднимает пустое ведро.
- Как так, отче, источник-то в другой стороне?
- Тот далёко. Я же замыслил поискать иной, чтобы поближе. Не то братие ропщут, мол, далеко таскать! Мол, Сергий выбрал место для монастыря негодное, безводное.
- Ропщут, верно. Возьми меня с собой, отче?
- Ну, пойдем. Вдвоем оно веселее будет, - Родион от природы высокий, длинными шагами догоняет Сергия, и они идут вместе бок о бок. Родя пришел в монастырь около года тому назад и сейчас он послушник. Попутчик отца Сергия, шагает рядом со своим наставником, который его старше-то всего на два года. поминутно заглядывая ему в лицо, выглядящее вдохновенным и одухотворенным. Родион знает из опыта, что, когда у отца Сергия такое лицо – жди чего-то необычного: прозорливости, исцеления, а то и видений. О последних послушник только слышал от самого Сергия, когда тот рассказывал, как искушали его бесы в первое время на Маковце.
Заглянув в пустое ведро, Родя поворачивает к наставнику свое лицо с небольшой бородкой-эспаньолкой, или, как говорят жители южной Руси, как у цапа (козла), и с любопытством спрашивает:
- Как же ты искать воду станешь? Нешто лозой?
- Можно, конечно, и с лозой походить. Однако, я знаю способ лучше, борзее, ибо сам знаешь, дела иные галдят наперебой: ?Меня сделай, прежде меня! Нет меня! Меня! Меня!?
- Сие что же за способ?
- Так не с лозой, свет мой, с молитвой идти надобно, с верой. Тогда ноги сами куда надобно принесут. Да… Где-то тут позрить следует (монах задумывается, словно бы прислушивается к чему-то внутри себя), - они останавливаются перед небольшой, еще не вырубленной рощицей, недалеко от тына, и совсем недалеко (метров пятьдесят) от прячущихся девочек.
- А скажи-ка, Родя, что, давно ли дождь был?
- Давно, отче, седмицу али боле.
- Стало быть, вода дождевая должна была бы уже вся высохнуть? А вон левее, в ямке, что между двух березок, позри-ка, и не высохла! Как так?
- Верно, отче, верно. Из-под земли сия вода сочится, помочь ей надо! Эх, кабы нам заступ сейчас! Так я мигом сбегаю?
- Есть, свет мой, способ лучше, борзее и богоугоднее, - он опускается на колени прямо перед ямкой, заполненной водой и начинает молиться. Его спутник, не отводя от наставника зачарованного взгляда, тоже медленно становится на колени следуя примеру Сергия. Он не столько молится, сколько глядит восхищенно на одухотворенное лицо своего наставника, который начав молиться шепотом, с каждой минутой делает это все громче и громче. Когда же произносит сильно и вдохновенно: ?Благо мое, помоги! Милостью пресвятой Пречистой Девы Богородицы, милостью Живоначальной Пресвятой Троицы – воду отвори?, - Сергий трижды знаменует крестом воду в ямке. Со дна ее на поверхность поднимается пузырь воздуха, потом некоторое время, секунд десять, ничего не происходит, а потом вода, словно закипает бьющими из недр на поверхность струйками, выходит за края ямки. И вот уже новый родник течет, ищет себе дорогу в зеленой траве. Глубоко в недрах земли долгие века копилась эта живительная влага, пробиваясь понемногу наверх, и вот вырвалась животворным ключом на свободу. Вскоре по берегам нового ручья чахлая прежде жизнь зацветет, зазеленеет. Оранжевые и желтые цветы купальницы, похожие на розы, будут расти, как камыш, прямо из воды. Чемерица украсит белыми и зелеными метелками берега, споря за место с зарослями таволги, усыпанной бледно-розовыми цветами. Ароматный хмель развесит всюду свои вьющиеся гирлянды. Родничок напитает собой все вокруг (источник этот и в наше время по сей день утоляет жажду любого желающего испить из него).
А из ямки уже бьет крохотный фонтанчик. Сергий медленно опускает в него руки и омывает свое лицо. Потом черпает еще ладонью-ковшиком и пробует на вкус:
- Вкуснющая, холоднющая! Благодарю тебя, Боже, что услышал молитву недостойного раба твоего! За помощь твою благодарю, Господи! – лицо его светится радостью и умилением. Он стоит так на коленях еще минут пять, потом произносит, - Хорошо тут, сыне, благостно, уходить не хочется. Однако, дела опять заголосили, особливо одно новое… Вот что, свет мой, ты пока тут побудь, воздай молитвой благодарственной Господу нашему. После воды в ведерко набери, да монахам нашим отнеси, порадуй их Божьей милостью. Ну, и окопать родничок надо, дабы воду брать сподручней было. А я пока отойду недалёко. Чую еще одно дело возникло безотлагательное, - Родион тут же принимается ревностно исполнять данное ему распоряжение, поднимает очи к небу и произносит: Слава в вышних Богу, и на земле мир, В человецех благоволение. Хвалим Тя, благословим Тя, кланяемтися, славословим Тя, благодарим Тя, великия ради славы Твоея…, - длинноногий послушник истово читает молитву. Когда он после вернется в монастырь, и с восторгом поведает инокам о чуде, свидетелем которого оказался – они дадут ему новое прозвище Родя Родничок. Он обожает своего наставника и с этого момента решает сделаться его летописцем. Родион обнаружил большие способности в обучении грамоте. Его послушание, среди прочего, заключается в переписывании книг.
Сергий оставляет своего послушника и направляется прямиком к девочкам. Они, забыв прятаться, выходят из-за деревьев, тянут шейки и встают на мыски, чтобы поглядеть на новорожденный ключ. Им-то все хорошо было слышно, но плохо видно. Девочки, взглянув друг на друга, кланяются подошедшему до земли.
- Мир тебе, батюшка Сергий!
- Мир монастырю твоему, батюшка Сергий!
- Мир и вам, мои милые. Что приключилось? Неужто заплутали?
- Просьба большая у нас к тебе, отче, - говорит Зарёна, - вон она, в туесе сидит.
- Ну-ка, ну-ка, свет мой, что за просьба? – монах подходит к стоящему на траве плетеному коробу. – О, экая просьба приятственная. И вовсе она не большая, маленькая. Как звать-величать сию просьбу лобастенькую?
Щенок бьет по стенкам туеска хвостиком.
- Белолобый, батюшка, - отвечает Весняна.
- А тебя, свет мой?
- Весняна, а подружку мою Зарёной кличут.
- Вы никак шмелевские?
- Верно, отче, шмелевские мы.
- Стало быть землячки?
- Ага! Моя мама много про тебя, батюшка, сказывала.
- А как матушку твою величать?
- Веточка, то есть Ружицей раньше звали, а ныне всё больше Веточкой кличут.
- Ружица, как же, знаю! И что же сказывала матушка про меня?
- Сказывала, что ты, батюшка, всякое зверье жалуешь и жалеешь зело. Сказывала, мол, был у нее котик любимый, Царапка. И как-то притащился он домой, а на нем живого места нет – весь израненный. Шерсть клочьями, ухо порвано, лапа прокушена насквозь, вот. А на ту пору ты, дескать, мимо проходил. Стал жалеть, гладить. А на утро-то Царапка как новенький! Будто и не хворал вовсе. Все раночки затянулись, зажили. Только еще дня три похромал и всё!
- А мне мой батюшка - Зыбко имя его, тоже сказывал, дескать, пас он коров, а на ту пору ты тоже мимо шел. Разговорились. Батюшка мой тут и посетуй, что у коровы одной молоко пропало и как бы ее теперь не забили на мясо хозяева. А корова та была кроткая, ласковая да послушливая. Жалко же. Тут ты к той корове подошел и тоже стал жалеть, гладить скотину. А тем же вечером молоко к корове-то и возвернулось.
- Ох и мастера же люди сказки сказывать, - говорит Сергий, - чего было, чего и не было, все скроят! Так, видимо, совпало тогда, что должно было статься. Я-то при чем?
- А как же родник, отче? Вон он, мимо нас уже течет, - говорит хитро прищурившись, Зарёна. Новорожденный родничок прокладывает себе путь по лесной подстилке и, скатившись с невеликого камушка в пядь высотой, обретает голос, журчит весело, словно приветствует людей.
- А что – родник? За ручеек сей, дабы воду ближе брать, монахи все молились, не я один. Сие не человек, сие все Господь делает! Он и человека, и животину всякую жалеет и блага им потребные дарует. Он сам благо и есть. Без него никто ничего содеять неспособен! Ну что же сие мы, про щена-то позабыли? Иди-ка ко мне, Белолобый, - Сергий вынимает маленькую собачку из туеса, Белолобый пытается его лизнуть. Монах кладет щенка на траву на спину:
– Погоди-ка, малыш. Э-э-э, да у тебя и пузико белое, и грудка. А вот лапка-то - того, хворая.
- Хворая, отче. Занозил какой ни то колючкой. Видать к тому же ядовитой! Занозу-то уж не достать, она глубоко. Мы пытались. Лапка вон опухла, а ранка от занозы гноится. Прежде он хоть на трех бегал, а теперь перестал. Лежит только, скулит и зрит умоляюще, - всхлипывает Весняна.
- Ну не печалуйся, свет мой, Господь милостив. Ты, - он обращается к Весняне, - возьми, у меня с собой трава целебная сушеная, вот держи, в мешочке. Разведи ее щепотку ключевой водицей, хоть на листе подорожника так, чтоб вроде кашицы стало. А мы пока с Зарёной, у нее, чай, очи посуше, занозу испробуем вытащить. А ты, Белолобый, никак спать хочешь? Так давай! Во сне нам сподручнее будет занозу доставать, - щенок и впрямь закрывает глаза и сворачивается клубочком. Сергий гладит его еще с полминуты потом говорит:
- Ты, Зарёнушка, держи его лапку ранкой вверх.
- Отче, так он же от боли проснется, когда занозу доставать станем, - шепчет девочка.
- Не проснется, свет мой. Господь ему глубокий сон послал.
Монах начинает гладить больную лапку, шептать молитвы, прикрыв глаза. Его пальцы словно сами собой, то гладят, то нажимают в разных местах щенячью лапу. Так проходит минут пять. Сергий открывает глаза и глядит на ранку. Из нее вдруг обильно течет гной и показывается что-то темное. Монах подцепляет это ногтями и вытаскивает небольшой шип в виде вытянутого треугольника. Девчонки визжат от восторга.
- Давай, Весняна, что содеяла, - девочка дает ему желто-зеленую кашицу на листе подорожника.
- Хорошо, - хвалит он ее, - а тебе вот взамен, держи собачью болячку, - он отдает ей шип. Сергий мажет ранку лечебной кашицей, лепит сверху лист подорожника и ловко привязывает его к лапке тут же сорванной длинной травинкой. – Не будите его! Пусть спит кутя подольше. Сей сон целебный. А в общем, заживет как на собаке!
Девочки крепко обнимают Сергия, целуют со слезами радости на глазах. Сердца их переполняет сейчас счастье, благодарность к своему благодетелю и чудодею. Вдруг Весняна, вспомнив что-то, восклицает:
- Ах, что же сие мы: батюшка, прими, не погнушайся. Вот, - она бросается ко второму туесу и достает две большие кружки с малиной, - сие мы с Зарёной поутру насбирали. Бери вместе с кружками. Подарок тебе от нас.
***
Из чащи леса на поляну осторожно выходит Пересвет. Взгляд его голубых очей иной, чем прежде: он становится серый, острый, пронзительный. Рядом с ним, чуть впереди, собака. Она замирает, задирает морду кверху и делает стойку, поднимая переднюю лапу. Охотник, проследив ее взгляд, видит молодой дубок на другом краю поляны, листва которого в одном месте слегка шевелится, хотя ветра нет.
Парень снимает с плеча свой небольшой наборный лук. Рука в рукавице берет стрелу. Спущенная гудящая тетива из сыромятной кожи.
С дерева что-то падает вниз. Охотник уже рядом с добычей. Садится на корточки, разглядывая соболя, черного, как печная сажа, со стрелой в глазнице. Собака нюхает добычу. Виляющий каштановый хвост.
Тут раздается звук трубящего рога. Мальчик и лайка одновременно поворачивают головы на звук.
***
Дети оставляют позади себя Маковец, радостные и довольные. Каждый из них получил что хотел: Пересвет неплохо поохотился и помог сестре; Весняна счастлива за Белолобого, счастлива, что познакомилась с отцом Сергием; Зарёна рада за Пересвета, рада за подругу, рада за Белолобого. Она полна доверху новых впечатлений, о которых хватит разговоров на неделю. Ну, может быть, не обо всех она расскажет…, особенно о некоторых сердечных переживаниях, связанных с одним мальчиком. Рада и мать щена, которая, вернувшись с охоты вместе с Пересветом, первым делом сунула нос в туес со своим щенком и каким-то собачьим чутьем разузнала, что ему стало легче, и ее сынок скоро пойдет на поправку. Псица радостно носится туда-сюда, прыгает, пытаясь добраться с благодарностями до лиц Весняны и Зарены, чтобы лизнуть их. В конце концов, хозяйке приходится даже приструнить, прикрикнуть на собаку, а то ведь разбудит Белолобого.
Дети шагают по мягким мхам-коврам, устилающим небольшие частые лесные холмики, ступать по которым одно удовольствие, вслушиваясь и заглядываясь на перекликающихся птиц в березовых ветвях.
А вот путники глядятся в лесное озеро, как в зеркало, отражающее молодую березовую рощу, синее небо и трех детей, корчащих отражениям рожицы, строящих из ладоней и пальцев ушки и рожки.
Вот они обходят по краю полянку, всю поросшую от края до края дикими гвоздиками, чтобы не затоптать и глядят, особенно девочки, на крупные красные цветы с белой окаемкой нежно и изумленно, хлопая длинными ресницами.
Тут Пересвет, делая вид, что нанюхался пряного аромата и захмелел, дурашливо говорит заплетающимся языком в перерывах между частыми короткими вздохами: ?Все кружится перед очами – цвет красно-бело-зеленый, нет круги красно-бело-зеленые! Ножечки меня не держат ослабли! Ноне упаду в цветы изомну, - он поворачивается спиной к поляне и, вдруг, широко раскинув руки, стонет и словно в бреду, - упаду сей миг на спину, держите меня, - девочки подхватывают его с двух сторон, так на всякий случай, они до конца мальчишке не верят, подозревают проказу. Он, смеясь, обнимает их. Они визжат и хохочут тоже. Собака тоже желает принять участие в веселой возне и прыгает на всех, надеясь лизнуть кого-нибудь в лицо.
Бывают такие встречи, такие события, которые оставляют в душе человека след на всю жизнь. События этого дня сотрутся со временем из памяти девочек, но встречу с отцом Сергием они не забудут никогда: его добрый голос, ласковый и мудрый взгляд пронзительно-синих очей, его руки, исцелившие щена и поднявшие из земли родник. Когда никого не будет рядом, девочки будут вспоминать его облик, чаще перед сном, спрашивать совета, делиться переживаниями, каяться в неправильных поступках, сообщать о своих удачах и достижениях. С годами это пройдет, но светлый образ этого великого человека не потускнеет со временем и будет жить в их сердцах до самой смерти.
Иллюстрация: Яндекс.Картинки
По лесной тропинке идут две девочки и мальчик. Рядом с ними бежит собака, то обгоняя детей, то останавливаясь и настороженно шевеля ушами. Собака каштанового цвета, хвост колечком – лайка. Она, уткнув нос в землю, замирает на том месте, где только что лакал воду волк, потом поворачивается в ту сторону, куда он убежал и глухо рычит. После, тоже полакав немного из ручья, бежит дальше. Девочки – селянки, обе в длинных рубашках до щиколоток с вышивкой на подоле, вороте, плечах и рукавах в районе запястья.* Подпоясанные вязанными поясками с привешенной к ним полудюжиной оберегов. Они босиком. Волосы заплетены в косы и перехвачены на головах голубыми вязанными ленточками.
Обе худенькие. Одна остроносая. У нее из-под повязки вдоль спины пониже лопаток ниспадает светло-русая косичка. Другая чуть веснушчатая и курносая. У этой коса рыжая с необычным розоватым отливом. Не коса – косища, толстенная, до пояса, будущая погибель молодцам.
Обе они миленькие, большеглазые. Обеим лет девять – десять.
Мальчик постарше на год, выглядит покрупнее, посолиднее своих спутниц. Сразу видно по одежке, что он принадлежит к иному сословию: обут в сафьяновые сапожки красной кожи, штаны-гоши из темно-синего дорогого сукна, рубаху до колен, но расшитую красными и золотыми шелковыми нитями, а также пояс с дорогой серебряной застежкой и серебряными бляшками по всей длине, к которому привешен большой охотничий нож в ножнах, рог, инкрустированный серебром и тул-колчан со стрелами. За спиной у парня небольшой (по мальчишечьим силам) наборный лук. Довершает наряд легкая шапочка лихо заломленная набекрень с фазаньим пером сбоку, из-под которой красиво выбиваются льняные кудри. Улыбка паренька благодушная и бесшабашная.
У одной девочки в руках берестяной туес, в котором две кружки, наполненные доверху малиной. У другой такой же туес, из которого выглядывает лобастый каштановый белогрудый и белолобый щенок с грустными глазами.
- Никак подходим уже, - произносит солидно мальчик.
- С чего ты взял, Пересвете? – говорит остроносая.
- С того, Зарёна, что тропка в горку подалась, а на холме, куда она идет, просвет между деревьями. Стало быть, либо поляна, либо человечье жильё! Опять же, собачка твоя, Весняна, зря туда пялиться и стойку делать не станет, - каштанка в самом деле замирает с поднятой передней лапой, сигнализируя людям, что там впереди кто-то есть.
Они делают еще шагов пятьдесят и останавливаются на вершине холма, вернее, даже возвышенности.
- Ну, что я молвил – вот он монастырь Троицкий. Сергиева обитель.
В окружении глухой чащи перед детьми предстает полу-расчищенная поляна, на которой лес вырублен, но кое-где еще остаются небольшие группки деревьев. По всей поляне всюду торчат пенья и лежат колоды от срубленных деревьев. В середине поляны совсем чисто и там стоит небольшая деревянная церковь, которая возвышается над крошечными домиками-кельями числом тринадцать. Большая часть поляны обнесена тыном, внутри которого видны грядки огородов.
- На-ка вот, Зарёна, держи, - мальчик передает ей охотничий рог, достав его откуда-то из-за спины. – Как тут все сделаете, по тропе вниз спуститесь, да мне протрубите. Я тут же явлюсь. А пока мы с лайкой поохотимся. Здесь вас охранять не надо, чай монастырь, никто не обидит.
- Ни пуха, ни пера, Пересвете!
- Удачи тебе, Пересвете! - обе девочки кланяются.
- И вам удачи, авось батюшка Сергий щена вылечит! Он быстро спускается по тропе вниз. Тихонько призывно свистит замешкавшейся псице. Та облизывает щенка, поднимает на звук морду и стремглав бросается за мальчиком.
Девочки некоторое время глядят вслед уходящему провожатому, после снова поворачиваются в сторону поляны.
- Весняна, зри, в нашу сторону вроде бы человек идет?
- Ага! А за ним еще один.
- Второго я знаю – сие мой дядя Родион, ноне он послушник монастырский!
- Верно, Зарена, верно…
*Вышивки в очень древние времена изначально задумывались, как оберег от нечистой силы и делались в местах проникновения под одежду, а это ворот, рукава и подол. То же касается и мужской одежды.
***
Монах Сергий быстро идет в сторону чащи, где притаились две девочки. Он мало изменился. Разве что борода стала гуще, да ряса поизносилась: латанная – перелатанная. В руках у него ведро.
- Куда идешь, отче? – окликает его молодой мужчина в рясе, работающий неподалеку в огороде. Сергий останавливается.
- А-а-а, Родя, землячок, свет мой, так, стало быть, по воду, - слегка поднимает пустое ведро.
- Как так, отче, источник-то в другой стороне?
- Тот далёко. Я же замыслил поискать иной, чтобы поближе. Не то братие ропщут, мол, далеко таскать! Мол, Сергий выбрал место для монастыря негодное, безводное.
- Ропщут, верно. Возьми меня с собой, отче?
- Ну, пойдем. Вдвоем оно веселее будет, - Родион от природы высокий, длинными шагами догоняет Сергия, и они идут вместе бок о бок. Родя пришел в монастырь около года тому назад и сейчас он послушник. Попутчик отца Сергия, шагает рядом со своим наставником, который его старше-то всего на два года. поминутно заглядывая ему в лицо, выглядящее вдохновенным и одухотворенным. Родион знает из опыта, что, когда у отца Сергия такое лицо – жди чего-то необычного: прозорливости, исцеления, а то и видений. О последних послушник только слышал от самого Сергия, когда тот рассказывал, как искушали его бесы в первое время на Маковце.
Заглянув в пустое ведро, Родя поворачивает к наставнику свое лицо с небольшой бородкой-эспаньолкой, или, как говорят жители южной Руси, как у цапа (козла), и с любопытством спрашивает:
- Как же ты искать воду станешь? Нешто лозой?
- Можно, конечно, и с лозой походить. Однако, я знаю способ лучше, борзее, ибо сам знаешь, дела иные галдят наперебой: ?Меня сделай, прежде меня! Нет меня! Меня! Меня!?
- Сие что же за способ?
- Так не с лозой, свет мой, с молитвой идти надобно, с верой. Тогда ноги сами куда надобно принесут. Да… Где-то тут позрить следует (монах задумывается, словно бы прислушивается к чему-то внутри себя), - они останавливаются перед небольшой, еще не вырубленной рощицей, недалеко от тына, и совсем недалеко (метров пятьдесят) от прячущихся девочек.
- А скажи-ка, Родя, что, давно ли дождь был?
- Давно, отче, седмицу али боле.
- Стало быть, вода дождевая должна была бы уже вся высохнуть? А вон левее, в ямке, что между двух березок, позри-ка, и не высохла! Как так?
- Верно, отче, верно. Из-под земли сия вода сочится, помочь ей надо! Эх, кабы нам заступ сейчас! Так я мигом сбегаю?
- Есть, свет мой, способ лучше, борзее и богоугоднее, - он опускается на колени прямо перед ямкой, заполненной водой и начинает молиться. Его спутник, не отводя от наставника зачарованного взгляда, тоже медленно становится на колени следуя примеру Сергия. Он не столько молится, сколько глядит восхищенно на одухотворенное лицо своего наставника, который начав молиться шепотом, с каждой минутой делает это все громче и громче. Когда же произносит сильно и вдохновенно: ?Благо мое, помоги! Милостью пресвятой Пречистой Девы Богородицы, милостью Живоначальной Пресвятой Троицы – воду отвори?, - Сергий трижды знаменует крестом воду в ямке. Со дна ее на поверхность поднимается пузырь воздуха, потом некоторое время, секунд десять, ничего не происходит, а потом вода, словно закипает бьющими из недр на поверхность струйками, выходит за края ямки. И вот уже новый родник течет, ищет себе дорогу в зеленой траве. Глубоко в недрах земли долгие века копилась эта живительная влага, пробиваясь понемногу наверх, и вот вырвалась животворным ключом на свободу. Вскоре по берегам нового ручья чахлая прежде жизнь зацветет, зазеленеет. Оранжевые и желтые цветы купальницы, похожие на розы, будут расти, как камыш, прямо из воды. Чемерица украсит белыми и зелеными метелками берега, споря за место с зарослями таволги, усыпанной бледно-розовыми цветами. Ароматный хмель развесит всюду свои вьющиеся гирлянды. Родничок напитает собой все вокруг (источник этот и в наше время по сей день утоляет жажду любого желающего испить из него).
А из ямки уже бьет крохотный фонтанчик. Сергий медленно опускает в него руки и омывает свое лицо. Потом черпает еще ладонью-ковшиком и пробует на вкус:
- Вкуснющая, холоднющая! Благодарю тебя, Боже, что услышал молитву недостойного раба твоего! За помощь твою благодарю, Господи! – лицо его светится радостью и умилением. Он стоит так на коленях еще минут пять, потом произносит, - Хорошо тут, сыне, благостно, уходить не хочется. Однако, дела опять заголосили, особливо одно новое… Вот что, свет мой, ты пока тут побудь, воздай молитвой благодарственной Господу нашему. После воды в ведерко набери, да монахам нашим отнеси, порадуй их Божьей милостью. Ну, и окопать родничок надо, дабы воду брать сподручней было. А я пока отойду недалёко. Чую еще одно дело возникло безотлагательное, - Родион тут же принимается ревностно исполнять данное ему распоряжение, поднимает очи к небу и произносит: Слава в вышних Богу, и на земле мир, В человецех благоволение. Хвалим Тя, благословим Тя, кланяемтися, славословим Тя, благодарим Тя, великия ради славы Твоея…, - длинноногий послушник истово читает молитву. Когда он после вернется в монастырь, и с восторгом поведает инокам о чуде, свидетелем которого оказался – они дадут ему новое прозвище Родя Родничок. Он обожает своего наставника и с этого момента решает сделаться его летописцем. Родион обнаружил большие способности в обучении грамоте. Его послушание, среди прочего, заключается в переписывании книг.
Сергий оставляет своего послушника и направляется прямиком к девочкам. Они, забыв прятаться, выходят из-за деревьев, тянут шейки и встают на мыски, чтобы поглядеть на новорожденный ключ. Им-то все хорошо было слышно, но плохо видно. Девочки, взглянув друг на друга, кланяются подошедшему до земли.
- Мир тебе, батюшка Сергий!
- Мир монастырю твоему, батюшка Сергий!
- Мир и вам, мои милые. Что приключилось? Неужто заплутали?
- Просьба большая у нас к тебе, отче, - говорит Зарёна, - вон она, в туесе сидит.
- Ну-ка, ну-ка, свет мой, что за просьба? – монах подходит к стоящему на траве плетеному коробу. – О, экая просьба приятственная. И вовсе она не большая, маленькая. Как звать-величать сию просьбу лобастенькую?
Щенок бьет по стенкам туеска хвостиком.
- Белолобый, батюшка, - отвечает Весняна.
- А тебя, свет мой?
- Весняна, а подружку мою Зарёной кличут.
- Вы никак шмелевские?
- Верно, отче, шмелевские мы.
- Стало быть землячки?
- Ага! Моя мама много про тебя, батюшка, сказывала.
- А как матушку твою величать?
- Веточка, то есть Ружицей раньше звали, а ныне всё больше Веточкой кличут.
- Ружица, как же, знаю! И что же сказывала матушка про меня?
- Сказывала, что ты, батюшка, всякое зверье жалуешь и жалеешь зело. Сказывала, мол, был у нее котик любимый, Царапка. И как-то притащился он домой, а на нем живого места нет – весь израненный. Шерсть клочьями, ухо порвано, лапа прокушена насквозь, вот. А на ту пору ты, дескать, мимо проходил. Стал жалеть, гладить. А на утро-то Царапка как новенький! Будто и не хворал вовсе. Все раночки затянулись, зажили. Только еще дня три похромал и всё!
- А мне мой батюшка - Зыбко имя его, тоже сказывал, дескать, пас он коров, а на ту пору ты тоже мимо шел. Разговорились. Батюшка мой тут и посетуй, что у коровы одной молоко пропало и как бы ее теперь не забили на мясо хозяева. А корова та была кроткая, ласковая да послушливая. Жалко же. Тут ты к той корове подошел и тоже стал жалеть, гладить скотину. А тем же вечером молоко к корове-то и возвернулось.
- Ох и мастера же люди сказки сказывать, - говорит Сергий, - чего было, чего и не было, все скроят! Так, видимо, совпало тогда, что должно было статься. Я-то при чем?
- А как же родник, отче? Вон он, мимо нас уже течет, - говорит хитро прищурившись, Зарёна. Новорожденный родничок прокладывает себе путь по лесной подстилке и, скатившись с невеликого камушка в пядь высотой, обретает голос, журчит весело, словно приветствует людей.
- А что – родник? За ручеек сей, дабы воду ближе брать, монахи все молились, не я один. Сие не человек, сие все Господь делает! Он и человека, и животину всякую жалеет и блага им потребные дарует. Он сам благо и есть. Без него никто ничего содеять неспособен! Ну что же сие мы, про щена-то позабыли? Иди-ка ко мне, Белолобый, - Сергий вынимает маленькую собачку из туеса, Белолобый пытается его лизнуть. Монах кладет щенка на траву на спину:
– Погоди-ка, малыш. Э-э-э, да у тебя и пузико белое, и грудка. А вот лапка-то - того, хворая.
- Хворая, отче. Занозил какой ни то колючкой. Видать к тому же ядовитой! Занозу-то уж не достать, она глубоко. Мы пытались. Лапка вон опухла, а ранка от занозы гноится. Прежде он хоть на трех бегал, а теперь перестал. Лежит только, скулит и зрит умоляюще, - всхлипывает Весняна.
- Ну не печалуйся, свет мой, Господь милостив. Ты, - он обращается к Весняне, - возьми, у меня с собой трава целебная сушеная, вот держи, в мешочке. Разведи ее щепотку ключевой водицей, хоть на листе подорожника так, чтоб вроде кашицы стало. А мы пока с Зарёной, у нее, чай, очи посуше, занозу испробуем вытащить. А ты, Белолобый, никак спать хочешь? Так давай! Во сне нам сподручнее будет занозу доставать, - щенок и впрямь закрывает глаза и сворачивается клубочком. Сергий гладит его еще с полминуты потом говорит:
- Ты, Зарёнушка, держи его лапку ранкой вверх.
- Отче, так он же от боли проснется, когда занозу доставать станем, - шепчет девочка.
- Не проснется, свет мой. Господь ему глубокий сон послал.
Монах начинает гладить больную лапку, шептать молитвы, прикрыв глаза. Его пальцы словно сами собой, то гладят, то нажимают в разных местах щенячью лапу. Так проходит минут пять. Сергий открывает глаза и глядит на ранку. Из нее вдруг обильно течет гной и показывается что-то темное. Монах подцепляет это ногтями и вытаскивает небольшой шип в виде вытянутого треугольника. Девчонки визжат от восторга.
- Давай, Весняна, что содеяла, - девочка дает ему желто-зеленую кашицу на листе подорожника.
- Хорошо, - хвалит он ее, - а тебе вот взамен, держи собачью болячку, - он отдает ей шип. Сергий мажет ранку лечебной кашицей, лепит сверху лист подорожника и ловко привязывает его к лапке тут же сорванной длинной травинкой. – Не будите его! Пусть спит кутя подольше. Сей сон целебный. А в общем, заживет как на собаке!
Девочки крепко обнимают Сергия, целуют со слезами радости на глазах. Сердца их переполняет сейчас счастье, благодарность к своему благодетелю и чудодею. Вдруг Весняна, вспомнив что-то, восклицает:
- Ах, что же сие мы: батюшка, прими, не погнушайся. Вот, - она бросается ко второму туесу и достает две большие кружки с малиной, - сие мы с Зарёной поутру насбирали. Бери вместе с кружками. Подарок тебе от нас.
***
Из чащи леса на поляну осторожно выходит Пересвет. Взгляд его голубых очей иной, чем прежде: он становится серый, острый, пронзительный. Рядом с ним, чуть впереди, собака. Она замирает, задирает морду кверху и делает стойку, поднимая переднюю лапу. Охотник, проследив ее взгляд, видит молодой дубок на другом краю поляны, листва которого в одном месте слегка шевелится, хотя ветра нет.
Парень снимает с плеча свой небольшой наборный лук. Рука в рукавице берет стрелу. Спущенная гудящая тетива из сыромятной кожи.
С дерева что-то падает вниз. Охотник уже рядом с добычей. Садится на корточки, разглядывая соболя, черного, как печная сажа, со стрелой в глазнице. Собака нюхает добычу. Виляющий каштановый хвост.
Тут раздается звук трубящего рога. Мальчик и лайка одновременно поворачивают головы на звук.
***
Дети оставляют позади себя Маковец, радостные и довольные. Каждый из них получил что хотел: Пересвет неплохо поохотился и помог сестре; Весняна счастлива за Белолобого, счастлива, что познакомилась с отцом Сергием; Зарёна рада за Пересвета, рада за подругу, рада за Белолобого. Она полна доверху новых впечатлений, о которых хватит разговоров на неделю. Ну, может быть, не обо всех она расскажет…, особенно о некоторых сердечных переживаниях, связанных с одним мальчиком. Рада и мать щена, которая, вернувшись с охоты вместе с Пересветом, первым делом сунула нос в туес со своим щенком и каким-то собачьим чутьем разузнала, что ему стало легче, и ее сынок скоро пойдет на поправку. Псица радостно носится туда-сюда, прыгает, пытаясь добраться с благодарностями до лиц Весняны и Зарены, чтобы лизнуть их. В конце концов, хозяйке приходится даже приструнить, прикрикнуть на собаку, а то ведь разбудит Белолобого.
Дети шагают по мягким мхам-коврам, устилающим небольшие частые лесные холмики, ступать по которым одно удовольствие, вслушиваясь и заглядываясь на перекликающихся птиц в березовых ветвях.
А вот путники глядятся в лесное озеро, как в зеркало, отражающее молодую березовую рощу, синее небо и трех детей, корчащих отражениям рожицы, строящих из ладоней и пальцев ушки и рожки.
Вот они обходят по краю полянку, всю поросшую от края до края дикими гвоздиками, чтобы не затоптать и глядят, особенно девочки, на крупные красные цветы с белой окаемкой нежно и изумленно, хлопая длинными ресницами.
Тут Пересвет, делая вид, что нанюхался пряного аромата и захмелел, дурашливо говорит заплетающимся языком в перерывах между частыми короткими вздохами: ?Все кружится перед очами – цвет красно-бело-зеленый, нет круги красно-бело-зеленые! Ножечки меня не держат ослабли! Ноне упаду в цветы изомну, - он поворачивается спиной к поляне и, вдруг, широко раскинув руки, стонет и словно в бреду, - упаду сей миг на спину, держите меня, - девочки подхватывают его с двух сторон, так на всякий случай, они до конца мальчишке не верят, подозревают проказу. Он, смеясь, обнимает их. Они визжат и хохочут тоже. Собака тоже желает принять участие в веселой возне и прыгает на всех, надеясь лизнуть кого-нибудь в лицо.
Бывают такие встречи, такие события, которые оставляют в душе человека след на всю жизнь. События этого дня сотрутся со временем из памяти девочек, но встречу с отцом Сергием они не забудут никогда: его добрый голос, ласковый и мудрый взгляд пронзительно-синих очей, его руки, исцелившие щена и поднявшие из земли родник. Когда никого не будет рядом, девочки будут вспоминать его облик, чаще перед сном, спрашивать совета, делиться переживаниями, каяться в неправильных поступках, сообщать о своих удачах и достижениях. С годами это пройдет, но светлый образ этого великого человека не потускнеет со временем и будет жить в их сердцах до самой смерти.
Иллюстрация: Яндекс.Картинки
Метки:
