За два дня до прошлого 1
Легкость и ветреность гомеровской фантазии была нужна, чтобы ослабить и на время уничтожить чрезмерно страстный дух и слишком острый рассудок греков. Когда у них говорит рассудок - сколь грубой и жестокой является тогда жизнь! Они не обманываются, но они сознательно украшают жизнь ложью. Симонид советовал своим соотечественникам принимать жизнь как игру; скорбь серьезности была им слишком хорошо известна (людское горе есть ведь тема песен, которым так охотно внемлют боги), и они знали, что одно только искусство может даже горе превращать в наслаждение. Но в наказание за это убеждение ими настолько овладела страсть к выдумкам, что и в повседневной жизни им было трудно освободиться от лжи и обмана; ведь вся порода поэтов чувствует склонность ко лжи и, вдобавок, еще ощущает ее невинность. Эта черта, вероятно, приводила иногда в отчаяние соседние грекам народы.
Ф. Ницше. Человеческое, слишком человеческое.
Вот уже неделю каждое утро в 5 часов я выхожу покурить на балкон. Сны мои отнюдь не радостные; хотя и разнообразные, но, можно сказать, жутковатые, поэтому и просыпаюсь. Встаю напротив открытого балконного окна, закуриваю сигарету, облокачиваюсь на подоконник и смотрю на близкие тополя. А за ними крупной каплей уже блестит Венера. Иногда я чувствую, как ее упрямый луч упирается прямо мне в лоб. Я помню этот беспощадный свет, взорвавший мое безумие, так и не успевшее уйти одним куском. Каждый день с тех пор я достаю маленькие осколки и бросаю их на асфальт, в траву, в осенние лужи, на утренний иней. Но еще тысячи и тысячи будут жить со мной, пока однажды, освободившись от телесной оболочки, не сольются словно ртуть в один плотный комочек, чтобы вернуться в ледяное пекло родной звезды.
Луна справа становится все меньше и меньше, она уже похожа на бабушкин пирожок, который сжимают чьи-то руки. Мне кажется, я знаю, чьи.
Во сне я веду диалоги с дьяволом. Я спорю, доказываю, горячусь, а он лишь саркастически и покровительственно улыбается мне. Он всегда разный, но пол его всегда один - женский. Поэтому - она. И я становлюсь все менее открытым, доверчивым, сентиментальным, но все более настойчивым, дерзким и коварным, а страх превращается в какое-то дьявольское уже наслаждение, какое испытываешь всегда от хорошей игры. Но цена этой игры все та же: пробуждение и холодный встречный луч далекой и безразличной звезды.
Ф. Ницше. Человеческое, слишком человеческое.
Вот уже неделю каждое утро в 5 часов я выхожу покурить на балкон. Сны мои отнюдь не радостные; хотя и разнообразные, но, можно сказать, жутковатые, поэтому и просыпаюсь. Встаю напротив открытого балконного окна, закуриваю сигарету, облокачиваюсь на подоконник и смотрю на близкие тополя. А за ними крупной каплей уже блестит Венера. Иногда я чувствую, как ее упрямый луч упирается прямо мне в лоб. Я помню этот беспощадный свет, взорвавший мое безумие, так и не успевшее уйти одним куском. Каждый день с тех пор я достаю маленькие осколки и бросаю их на асфальт, в траву, в осенние лужи, на утренний иней. Но еще тысячи и тысячи будут жить со мной, пока однажды, освободившись от телесной оболочки, не сольются словно ртуть в один плотный комочек, чтобы вернуться в ледяное пекло родной звезды.
Луна справа становится все меньше и меньше, она уже похожа на бабушкин пирожок, который сжимают чьи-то руки. Мне кажется, я знаю, чьи.
Во сне я веду диалоги с дьяволом. Я спорю, доказываю, горячусь, а он лишь саркастически и покровительственно улыбается мне. Он всегда разный, но пол его всегда один - женский. Поэтому - она. И я становлюсь все менее открытым, доверчивым, сентиментальным, но все более настойчивым, дерзким и коварным, а страх превращается в какое-то дьявольское уже наслаждение, какое испытываешь всегда от хорошей игры. Но цена этой игры все та же: пробуждение и холодный встречный луч далекой и безразличной звезды.
Метки:
