Почему большие бывают кусачими
– Почему большие бывают кусачими?
От жизни собачей, в песне поётся.
Ложишься на пол, а жизнь бьёт лежачего,
Но он не сдаётся.
– Вы помните, в нашем игрушечном мире
Всё было без примесей, горя и яда?
Растешь и думаешь: буду гадом,
А как по-другому? Надо.
Для гадов в аптеках горькие пачки,
Таблетки, шприцы, в коридорах заначки.
Для гадов кальяны, для гадов загоны
И джунгли из камня, магнитофоны,
С которых площадная брань.
Быть чадом, наверное, проще простого:
Читать Ахматову или Толстого
И петь канарейкой в распахнутой клетке,
И радовать глаз.
Для масс в килограммах от температуры —
Сиропы с клубникой, с малиной текстуры.
Коль чадо, то и болеть приятно, считай за десерт,
Но этим же чадам когда-то придётся
Первую букву сменить на Г, гнётся
Их разум и плечи, и косточки детские
Гнутся под документ.
И был яркой птицей, летал, свистел песни,
А стал гадом, Г, стало неинтересно.
Не то что не нужно — неосуществимо.
И нет разрешения, творить.
Подписывать стал стенограммы ручками,
Обманывать, воровать, шурша брючками,
За лиры и тысячи лир.
И грустно быть гадом, влагали ведь в чадо,
Лелеяли, не говорили ?надо?,
Ладонью по мягкой щеке проводили
И верили в лучший исход.
Но мы вырастаем, и все мы есть гады,
Те рады, а те, конечно, не рады,
Но рамки сходятся,
И нам с вами быть подгонять хрупкий стан под них.
А светлые души, конечно остались.
Примялись, скукожились, отодрались
От гадов общины, и гадов потока
И сгинули кочевать.
Они поют гимны огню под гитару,
Пьют воду из озера,
Скипидаром пропахшие,
Строят своими же силами дюжину шалашей.
И там обитают, гадают, рожают, все вместе,
Как светлячки. Зато знают.
Пусть так, но не гады, пусть скромно, но честно
Независимым миром живут.
– Вы помните, в нашем игрушечном мире
Всё было без примесей, горя и яда?
А в детстве ты мал. И не видишь гадов,
А в детстве ты защищён.
Аккуратно одетый сегодня проснётся
И подпись подделывать в офис метнётся,
Забыв кто он есть, и каким он был славным,
Как с бабушкой пёк пирожки.
По земле щеголяют тысячи гадов:
Зам. складов, начальников, консультантов.
Младые и старые, даже юные.
Расширился гадоизм.
И только надежда на бренную дюжину,
Что обособленна, не застужена,
СМИ не подвержена, не затуманена,
Думает головой.
Дифирамбы затягивают под авлос
Ночами, чтобы культура осталась,
Читают поэтов двадцатого века.
Страсть как умеют любить.
На них упование. Размно;жатся может
Такая культурная нация сможет.
В штанах того, из смесовой ткани,
Реанимировать новую жизнь.
Остаётся надеяться, присоединяться,
Не гнаться за деньгами. В целом, не гнаться.
Ложиться, как худо в тщетной надежде,
Что обессиленного не секут.
– Почему большие бывают кусачими?
От жизни собачей, в песне поётся.
Ложишься на пол, а жизнь бьёт лежачего,
Но он не сдаётся.
От жизни собачей, в песне поётся.
Ложишься на пол, а жизнь бьёт лежачего,
Но он не сдаётся.
– Вы помните, в нашем игрушечном мире
Всё было без примесей, горя и яда?
Растешь и думаешь: буду гадом,
А как по-другому? Надо.
Для гадов в аптеках горькие пачки,
Таблетки, шприцы, в коридорах заначки.
Для гадов кальяны, для гадов загоны
И джунгли из камня, магнитофоны,
С которых площадная брань.
Быть чадом, наверное, проще простого:
Читать Ахматову или Толстого
И петь канарейкой в распахнутой клетке,
И радовать глаз.
Для масс в килограммах от температуры —
Сиропы с клубникой, с малиной текстуры.
Коль чадо, то и болеть приятно, считай за десерт,
Но этим же чадам когда-то придётся
Первую букву сменить на Г, гнётся
Их разум и плечи, и косточки детские
Гнутся под документ.
И был яркой птицей, летал, свистел песни,
А стал гадом, Г, стало неинтересно.
Не то что не нужно — неосуществимо.
И нет разрешения, творить.
Подписывать стал стенограммы ручками,
Обманывать, воровать, шурша брючками,
За лиры и тысячи лир.
И грустно быть гадом, влагали ведь в чадо,
Лелеяли, не говорили ?надо?,
Ладонью по мягкой щеке проводили
И верили в лучший исход.
Но мы вырастаем, и все мы есть гады,
Те рады, а те, конечно, не рады,
Но рамки сходятся,
И нам с вами быть подгонять хрупкий стан под них.
А светлые души, конечно остались.
Примялись, скукожились, отодрались
От гадов общины, и гадов потока
И сгинули кочевать.
Они поют гимны огню под гитару,
Пьют воду из озера,
Скипидаром пропахшие,
Строят своими же силами дюжину шалашей.
И там обитают, гадают, рожают, все вместе,
Как светлячки. Зато знают.
Пусть так, но не гады, пусть скромно, но честно
Независимым миром живут.
– Вы помните, в нашем игрушечном мире
Всё было без примесей, горя и яда?
А в детстве ты мал. И не видишь гадов,
А в детстве ты защищён.
Аккуратно одетый сегодня проснётся
И подпись подделывать в офис метнётся,
Забыв кто он есть, и каким он был славным,
Как с бабушкой пёк пирожки.
По земле щеголяют тысячи гадов:
Зам. складов, начальников, консультантов.
Младые и старые, даже юные.
Расширился гадоизм.
И только надежда на бренную дюжину,
Что обособленна, не застужена,
СМИ не подвержена, не затуманена,
Думает головой.
Дифирамбы затягивают под авлос
Ночами, чтобы культура осталась,
Читают поэтов двадцатого века.
Страсть как умеют любить.
На них упование. Размно;жатся может
Такая культурная нация сможет.
В штанах того, из смесовой ткани,
Реанимировать новую жизнь.
Остаётся надеяться, присоединяться,
Не гнаться за деньгами. В целом, не гнаться.
Ложиться, как худо в тщетной надежде,
Что обессиленного не секут.
– Почему большие бывают кусачими?
От жизни собачей, в песне поётся.
Ложишься на пол, а жизнь бьёт лежачего,
Но он не сдаётся.
Метки: