Первый раз. 18 плюс
Вчера вступил я за черту твоих дверей
(пусть подождут меня кометы, звёзды и диплом),
и вскоре стал рабом мясистости и влажности твоей,
дыша телесным изжелта-оливковым теплом.
Не знаю я, кто сочинил тебя
из глины или из ненужного ребра,
но не найти нежнее кожи в мировых зыбях –
прикосновение к тебе дороже всякого добра.
Скульптурные округлости твои я расчехлил.
Пронзил обоих инозвёздных сновидений жар,
и вскоре каждый щедро лил
прозрачный вязкий свой нектар.
Я вавилонской истекал слюной
и жадно пил твой томный сок,
неосторожно обнажал неровный ряд зубной,
стараясь не задеть мясной цветок.
Трепещущий финал ты отдаляла так и сяк,
но я прилежно теребил лучистый твой цветок
(его лучи – щетина), и запас терпения иссяк –
ты напряжённо задышала, ощутив бордовый ток,
но был готов, похоже, Хорст и Вессель мой
до /у/тра продержаться ночь и простоять весь день,
но я ладонь твою тотчас же заменил твою своей рукой,
и пол испачкал мой заросший волоснёй герой-злодей.
Я навсегда запомню руки на застенчивых сосках,
плакуче-демоническую вязь густых волос,
укрывшую лицо, впитавший тайны потолка
мечтательный твой взгляд нежнее чистых лунных слёз.
Почти осенний воздух вечера твоей вагиной пах,
когда о том, о сём мы радостно журчали до метро,
Напоминал тот запах о дневных цветах
на клумбах неприметно-вкрадчивых дворов.
Поднимет не единожды кручение судьбы
в моём мозгу на перекрёстке городов и дней
твой тонкий уязвимый ротик, что так нежен был,
и орган страсти меж холмов, что словно в море Моисей.
Пускай тебе всегда напоминают обо мне
рисунки на потрёпанных листах,
а в недрах Авраама наших дней
теперь тихонько копошится новый Исаак.
(пусть подождут меня кометы, звёзды и диплом),
и вскоре стал рабом мясистости и влажности твоей,
дыша телесным изжелта-оливковым теплом.
Не знаю я, кто сочинил тебя
из глины или из ненужного ребра,
но не найти нежнее кожи в мировых зыбях –
прикосновение к тебе дороже всякого добра.
Скульптурные округлости твои я расчехлил.
Пронзил обоих инозвёздных сновидений жар,
и вскоре каждый щедро лил
прозрачный вязкий свой нектар.
Я вавилонской истекал слюной
и жадно пил твой томный сок,
неосторожно обнажал неровный ряд зубной,
стараясь не задеть мясной цветок.
Трепещущий финал ты отдаляла так и сяк,
но я прилежно теребил лучистый твой цветок
(его лучи – щетина), и запас терпения иссяк –
ты напряжённо задышала, ощутив бордовый ток,
но был готов, похоже, Хорст и Вессель мой
до /у/тра продержаться ночь и простоять весь день,
но я ладонь твою тотчас же заменил твою своей рукой,
и пол испачкал мой заросший волоснёй герой-злодей.
Я навсегда запомню руки на застенчивых сосках,
плакуче-демоническую вязь густых волос,
укрывшую лицо, впитавший тайны потолка
мечтательный твой взгляд нежнее чистых лунных слёз.
Почти осенний воздух вечера твоей вагиной пах,
когда о том, о сём мы радостно журчали до метро,
Напоминал тот запах о дневных цветах
на клумбах неприметно-вкрадчивых дворов.
Поднимет не единожды кручение судьбы
в моём мозгу на перекрёстке городов и дней
твой тонкий уязвимый ротик, что так нежен был,
и орган страсти меж холмов, что словно в море Моисей.
Пускай тебе всегда напоминают обо мне
рисунки на потрёпанных листах,
а в недрах Авраама наших дней
теперь тихонько копошится новый Исаак.
Метки: