ОКНА

ПОСВЯЩАЕТСЯ АНДРЕЮ ПИСНОМУ, ПОНИМАЮЩЕМУ КОНСТРУКЦИЮ МОМЕНТОВ.

Навязчивая безмятежность улицы вгрызалась в мое сознание… как будто ей мало было своих территорий, и она, с опытностью военного стратега занимала мои, и без того мизерные пространства.
- Так хотелось отыскать в этой коматозной безмятежности жизнь.
- Но где?
- В деревьях, которые как стражники – ни слова, ни взгляда, ни жизни;
- В мостах, дышащих, как безнадежно бальной астматик. Они сами почти умирали, и как я могу требовать от них поделиться движением и жизнью со мной, их собственное существование поддерживает лишь ветер-ингалятор, вдыхая в швы и трещины полотна мостов короткие струи свежести.
- Застывшие структуры памятников своими душами были давно уже далеко, назад далеко – в прошлом, а на пустынных улицах находились только их бесплотные оболочки, в которые они, может быть, когда-нибудь рассчитывали вернуться.
Круг невыносимой пустоты становился все уже и уже. Сумерки казались железными, давящими на сердце, а бледно-желтая таблетка луны, растворяясь в чернильных небесах, кричала – Спасайся сама!
Кульминацией смертельности становились фонари, которые бросали свои желтые осколки под ноги, в надежде, что я поскользнусь на этом тусклом свете и упаду, теряя остатки своего дыхания.
Нет… Нет… Нет… Не хочу терять остаток жизни, который, как замерзший голубок бьется в моем сердце… Поднимаю глаза, дома-исполины и –
Окна.
Почему-то мне показалось, что уж там-то должны сохраниться последние капли живого, настоящего, последние, последние капли, как те, которые падают, после того как закроешь кран с водой.
Я почти бегом бежала по улице, а соты окон казались неподвижными, все они были темными, как бесчисленное количество черных дыр, и все были – одинаковые. От этой неожиданной одинаковости стало так тошно, что я, неожиданно для себя очутилась на белом снегу.
В голове железным молотом долбил вопрос –
А люди, тоже одинаковые?
Нет, Нет, Нет, я отказываюсь в это верить.
Есть люди – другие, иные, непохожие, сложные, разные, но не – одинаковые, как те окна, спроектированные строителями.
Я их найду, я совершенно точно их найду.
Почти в слезах, сидя на снегу, я смотрела по сторонам –
Вдруг, голова неожиданно закружилась, и…
Окна задвигались, как те невидимые кадры кинофильмов…
Движение становилось быстрей и быстрей, и я не успевала вглядываться в окна.
Собрав остатки последних сил, я крикнула – ?Остановитесь!?
Неожиданно для себя, я отыскала в куче одинаковых окошек окна в которых горел тусклый, еле уловимый свет, почти не видный сквозь плотные портьеры.
Я стала пристально вглядываться в окуляры окон, чтобы оказаться по ту сторону чьих-то глаз, живых глаз.
Но все было зашторено, спрятано так, как мы, порой прячем свою душу в молчании, в грусти или в… мечте.
И вдруг, случайно я наткнулась взглядом на распахнутое окно.
Я как бы запнулась глазами о его створки.
Вот оно, это оно самое – живое.
Подоконник был пуст, шторы раскрыты и яркий свет просто рвался на улицу, он просто парил, излучая тепло, было ощущение, что в окне горит солнце.
Я долго смотрела, не отрываясь так, что мышцы глаз ныли от напряжения,
Но…
Стоило на миг закрыть глаза, чтобы дать сетчатке и хрусталику придти в себя, как вдруг…
Погас в окошке свет, и…
Я потеряла единственное живое окно в бесчисленных оптических линзах-окнах,
Потеряла
Потеряла
Нашла – и потеряла…
Навязчивая безмятежность улицы вгрызалась в мое сознание… как будто ей мало было своих территорий, и она, с опытностью военного стратега занимала мои, и без того мизерные пространства.
Я закрыла окно своей души…