Размышления. Арестант
Они пришли ближе к полуночи. Я предугадал их появление заранее, а потому ждал, сидя за письменным столом, и писал свои последние размышления. Им не понадобилось звонить в дверь, даже мой любимый кот, всегда тонко чувствовавший людское приближение, никак не отреагировал, чтобы предупредить меня об опасности, и тихо урчал, свернувшись клубочком в мягкой подушке тут же на столе. Замок входной двери тихо щелкнул, повинуясь отмычке, и я услышал шаги в прихожей, направлявшиеся сюда в гостиную. Я встал им навстречу без всякого страха и негодования, сам же удивляясь своему невероятному спокойствию. Их было четверо. Двое в масках и камуфляже с автоматами наперевес, впрочем, не нацеленных на меня, третий был офицером ФСБ, не ниже полковника, одет по форме, и в фуражке, но я никогда не видел этого человека раньше. Четвертый брюнет ничем внешне не выделялся, был одет в штатское, но именно этот "серый костюм" вызвал во мне неприятные ощущения.
"Даже экстрасенса не забыли!" - неприятной догадкой шевельнулась мысль. Они молчали мгновения, глядя мне в глаза, и я подумал, что это напоминает театральную постановку, где актер берет паузу и тем дольше ее тянет, чем больший вес он имеет на сцене. Очевидно, все они были предупреждены о моем статусе и возможностях, и сейчас оценивали ситуацию, не решаясь действовать, разглядывая меня в упор. Я первым нарушил молчание, твердым голосом проговорив:
- Чем могу быть полезен, господа?
- Вы арестованы. Рекомендую Вам не оказывать сопротивление. Это бесполезно.
Что ж, вполне стандартная формулировка. Полковник подошел ко мне, попросил вытянуть руки и надел на них наручники. Все прошло на удивление вежливо, без насилия, хотя я ожидал как минимум хорошего пинка в живот и заламывание рук за спину, чем славились наши силовики.
- Кота покормите, - будничным тоном проронил я.
Он не ответил, кивнул своим ребятам и те встали по бокам от меня, после чего мне на голову надели черный мешок.
Дальше меня вывели из дома и посадили в машину. Вокруг меня соблюдался строжайший режим тишины, и я абсолютно потерял ориентирование. В голову полезли всяческие мысли. "Но вот, я арестован. Доигрался..." Я пытался понять, где была совершена ошибка, что я сделал не так, хотя я вполне был уверен в том, что от меня просто могли избавиться, как от слишком опасной личности. И это я тоже прекрасно понимал. Мне стало невероятно тоскливо и одиноко, волна глубочайшего разочарования в жизни скользнула в душу, я снова был предан, в который уже раз. Я вспомнил уроки истории, печально знаменитых Зиновьева и Каменева, которых расстреляли даже после того, что они сделали для революции. Любопытно, расстреляют ли меня? Слишком много мыслей лезло в голову, я понял, что размышлять сейчас обо всем - себе дороже. Любой арестант прежде всего враг самому себе. Какая тут презумпция невиновности? Я в чужой власти. Хотя надо отдать должное, со мной обращаются еще по-людски. Кому я мог насолить?
И я прекрасно знал, что всю правду знает обо мне лишь один человек. Был ли я слишком доверчивым? Или чересчур честным? Но я не был наивным, я всегда в самом начале знал, что такая расплата возможна. Но что теперь? Что делать, что предпринять? А стоит ли? Иисус был распят на кресте, не желая зла никому, возьму с него пример. Разве есть смысл обвинять человека в страхе и последовавшей за этим подлости? Или в том, что меня, грубо говоря, использовали. Чтобы я ни думал, истина все равно была неизвестна.
Меня куда-то привезли, усадили на стул и сняли мешок с головы. Я внимательно огляделся, имея возможность отдышаться. Комната была квадратная, с голыми каменными стенами. Передо мной стоял железный стол, напротив стул. Никаких окон тут не было, только дверь. На столе была единственная настольная лампа со старенькой лампочкой ильича в шестьдесят ватт. Даже зеркала не было, как в американских фильмах, но я чувствовал даже кожей, что за мной наблюдают.
"Что теперь? Допрос? Пытки? А как пытают в современных застенках? Нет, это слишком бесчеловечно для них. Впрочем, еще совсем недавно ведь было, читал у Солженицына про Лубянку... Нет, они пойдут стандартным путем. Меня в чем-нибудь обвинят таком абсурдном, потом попросту затаскают по судам и упекут в застенки. Или же... Впрочем, если я еще жив, то есть некий резон. Будут меня использовать в своих целях? Держа как раба. Нет, довольно рискованно, ведь меня невозможно контролировать. Хотя и это может не быть для них проблемой. А может быть, будут исследовать как лабораторную крысу?" Довольно долго я сидел один и уже начал терять чувство времени. Я понимал, что это первое испытание и когда дверь скрипнула, я понял, что меня ждет второе.
Вошел человек средних лет, неся папку подмышкой. Сел напротив меня и долго рассматривал материалы в папке, ничего не говоря. Я в свою очередь молчал. Наконец он произнес:
- Вы знаете, почему вы здесь?
Ага, ждет от меня признаний. Ну уж нет, я ни в чем не виноват. Я покачал головой и спокойно спросил:
- Кто вы такие? Где я нахожусь?
- Здесь вопросы задаю я. Могу вас заверить, что мы будем говорить долго.
- В чем меня обвиняют?
- Это мы хотели бы узнать от вас.
- Что за детский сад? Что вы от меня хотите?
- Уверяю вас, что это совсем не сад, тем более не детский. Вскоре вы сами в этом убедитесь.
Он щелкнул пальцами. Вошли два костолома в масках. Опять набросили мне на голову мешок. Меня куда-то отвели. Скорее всего, это была камера. Меня усадили на кровать и приковали наручниками к стене. Я остался один. Думать ни о чем не хотелось. Тем более я зверски устал. То ли от нервов, то ли от сонливости, а может они что-то подбросили в мешок, но я вскоре заснул. Последней моей мыслью было: "Опять придут ночью, допрашивать меня спросонья, душегубы..."
Когда я очнулся, я понял, что нахожусь в машине все с тем же мешком на голове. Мы куда-то приехали, потом поднялись в какой-то дом. Я ощутил, что окружающая обстановка намного теплее привычного.
Меня поставили посреди комнаты и сняли мешок с головы. Я стоял в просторной гостиной, выходящей на балкон. И там, у перил, увидел знакомую фигурку, которую уже не рассчитывал вообще увидеть. Ты стояла спиной ко мне, глядя на море. Даже в этой ситуации я не мог не отметить очарование красоты, затянутой в деловые брюки. И тут же вспомнилось свое собственное пророчество: "Тебя когда-нибудь погубит женская красота..."
Я оглянулся на своего конвоира. Он стоял с автоматом за плечом, с отсутствующим видом, но я заметил, как он внимательно наблюдает за мной. Меня ждало очередное испытание. Со мной хотели поговорить? Или просто насладиться моим унижением? Или это будет разбор полетов? Как бы там ни было, мне в какой-то степени дали свободу действий, даже наручники сняли, продемонстрировав, что власть бывает и милосердной в мелочах. Теперь все зависело от того как держать себя. Я сделал десяток шагов и оказался на балконе за твоей спиной. Не оборачиваясь, ты спросила холодным тоном:
- Как себя чувствуешь в роли арестанта?
Я не ответил, подошел и встал рядом с тобой.
На тебе были солнцезащитные очки, и я не видел твоих глаз, но лучезарная улыбка осветила лицо:
- Не правда ли первоапрельское Черное море прекрасно?
Эту улыбку можно считать спасением? Верилось с трудом, сознание боялось очередной ловушки, но я сделал шаг навстречу доверию. У меня была приготовлена тысяча обвинительных фраз, на случай если нам предстоит увидеться как сейчас, от "Вы нарушили Конституцию", до "власть не имеет друзей", но вместо этого я просто нежно обнял тебя за талию и посмотрел с балкона на море:
- Как же оно красиво, - искренне восхитился я. И эти слова не были притворством или актерской игрой.
Ты взглянула на меня пораженная. Ты ждала от меня каких угодно слов, только не этих. Ты сняла очки, и я увидел твои бездонные глаза.
- На каждом этапе я внимательно следила за тобой. Должна признаться, ты проявил невероятное мужество и хладнокровие.
Я помолчал с минуту, а потом проговорил:
- Это не значит, что меня нельзя сломать. И поверь мне, увидеть мой перелом тебе было бы очень неприятно. Не на что там смотреть. Я прошу тебя, никогда так больше со мной не шутить, - последняя фраза была сказана с невероятным чувством и при этом с нежностью.
Ты взглянула в мои глаза в самую душу и увидела в них следы всего пережитого за эти часы, всю душевную борьбу. Новые морщины на лице и первая седина в волосах увиделась тебе совсем по-иному. Ты с чувством глубочайшего сожаления и сочувствия проговорила:
- Больше не буду! Прости меня, Лив...
Я искренне улыбнулся уголком губ. Мы стояли в обнимку еще целый час, любуясь закатом на морском просторе...
- Это был замечательный подарок, показать мне море...
***
Я проснулся с первым лучом восходящего солнца. Досидев допоздна, я и не заметил, как задремал за столом. Все было точно так же как вчера вечером, горела настольная лампа, кот встретил меня взглядом, широко зевнув и раскрыв клыкастую пасть, грациозно принялся за утренний туалет; старые настенные часы с маятником равномерно отстукивали секунды. Все было без изменений за исключением одного: на столе передо мной моим неровным почерком был изложен рассказ...
"Даже экстрасенса не забыли!" - неприятной догадкой шевельнулась мысль. Они молчали мгновения, глядя мне в глаза, и я подумал, что это напоминает театральную постановку, где актер берет паузу и тем дольше ее тянет, чем больший вес он имеет на сцене. Очевидно, все они были предупреждены о моем статусе и возможностях, и сейчас оценивали ситуацию, не решаясь действовать, разглядывая меня в упор. Я первым нарушил молчание, твердым голосом проговорив:
- Чем могу быть полезен, господа?
- Вы арестованы. Рекомендую Вам не оказывать сопротивление. Это бесполезно.
Что ж, вполне стандартная формулировка. Полковник подошел ко мне, попросил вытянуть руки и надел на них наручники. Все прошло на удивление вежливо, без насилия, хотя я ожидал как минимум хорошего пинка в живот и заламывание рук за спину, чем славились наши силовики.
- Кота покормите, - будничным тоном проронил я.
Он не ответил, кивнул своим ребятам и те встали по бокам от меня, после чего мне на голову надели черный мешок.
Дальше меня вывели из дома и посадили в машину. Вокруг меня соблюдался строжайший режим тишины, и я абсолютно потерял ориентирование. В голову полезли всяческие мысли. "Но вот, я арестован. Доигрался..." Я пытался понять, где была совершена ошибка, что я сделал не так, хотя я вполне был уверен в том, что от меня просто могли избавиться, как от слишком опасной личности. И это я тоже прекрасно понимал. Мне стало невероятно тоскливо и одиноко, волна глубочайшего разочарования в жизни скользнула в душу, я снова был предан, в который уже раз. Я вспомнил уроки истории, печально знаменитых Зиновьева и Каменева, которых расстреляли даже после того, что они сделали для революции. Любопытно, расстреляют ли меня? Слишком много мыслей лезло в голову, я понял, что размышлять сейчас обо всем - себе дороже. Любой арестант прежде всего враг самому себе. Какая тут презумпция невиновности? Я в чужой власти. Хотя надо отдать должное, со мной обращаются еще по-людски. Кому я мог насолить?
И я прекрасно знал, что всю правду знает обо мне лишь один человек. Был ли я слишком доверчивым? Или чересчур честным? Но я не был наивным, я всегда в самом начале знал, что такая расплата возможна. Но что теперь? Что делать, что предпринять? А стоит ли? Иисус был распят на кресте, не желая зла никому, возьму с него пример. Разве есть смысл обвинять человека в страхе и последовавшей за этим подлости? Или в том, что меня, грубо говоря, использовали. Чтобы я ни думал, истина все равно была неизвестна.
Меня куда-то привезли, усадили на стул и сняли мешок с головы. Я внимательно огляделся, имея возможность отдышаться. Комната была квадратная, с голыми каменными стенами. Передо мной стоял железный стол, напротив стул. Никаких окон тут не было, только дверь. На столе была единственная настольная лампа со старенькой лампочкой ильича в шестьдесят ватт. Даже зеркала не было, как в американских фильмах, но я чувствовал даже кожей, что за мной наблюдают.
"Что теперь? Допрос? Пытки? А как пытают в современных застенках? Нет, это слишком бесчеловечно для них. Впрочем, еще совсем недавно ведь было, читал у Солженицына про Лубянку... Нет, они пойдут стандартным путем. Меня в чем-нибудь обвинят таком абсурдном, потом попросту затаскают по судам и упекут в застенки. Или же... Впрочем, если я еще жив, то есть некий резон. Будут меня использовать в своих целях? Держа как раба. Нет, довольно рискованно, ведь меня невозможно контролировать. Хотя и это может не быть для них проблемой. А может быть, будут исследовать как лабораторную крысу?" Довольно долго я сидел один и уже начал терять чувство времени. Я понимал, что это первое испытание и когда дверь скрипнула, я понял, что меня ждет второе.
Вошел человек средних лет, неся папку подмышкой. Сел напротив меня и долго рассматривал материалы в папке, ничего не говоря. Я в свою очередь молчал. Наконец он произнес:
- Вы знаете, почему вы здесь?
Ага, ждет от меня признаний. Ну уж нет, я ни в чем не виноват. Я покачал головой и спокойно спросил:
- Кто вы такие? Где я нахожусь?
- Здесь вопросы задаю я. Могу вас заверить, что мы будем говорить долго.
- В чем меня обвиняют?
- Это мы хотели бы узнать от вас.
- Что за детский сад? Что вы от меня хотите?
- Уверяю вас, что это совсем не сад, тем более не детский. Вскоре вы сами в этом убедитесь.
Он щелкнул пальцами. Вошли два костолома в масках. Опять набросили мне на голову мешок. Меня куда-то отвели. Скорее всего, это была камера. Меня усадили на кровать и приковали наручниками к стене. Я остался один. Думать ни о чем не хотелось. Тем более я зверски устал. То ли от нервов, то ли от сонливости, а может они что-то подбросили в мешок, но я вскоре заснул. Последней моей мыслью было: "Опять придут ночью, допрашивать меня спросонья, душегубы..."
Когда я очнулся, я понял, что нахожусь в машине все с тем же мешком на голове. Мы куда-то приехали, потом поднялись в какой-то дом. Я ощутил, что окружающая обстановка намного теплее привычного.
Меня поставили посреди комнаты и сняли мешок с головы. Я стоял в просторной гостиной, выходящей на балкон. И там, у перил, увидел знакомую фигурку, которую уже не рассчитывал вообще увидеть. Ты стояла спиной ко мне, глядя на море. Даже в этой ситуации я не мог не отметить очарование красоты, затянутой в деловые брюки. И тут же вспомнилось свое собственное пророчество: "Тебя когда-нибудь погубит женская красота..."
Я оглянулся на своего конвоира. Он стоял с автоматом за плечом, с отсутствующим видом, но я заметил, как он внимательно наблюдает за мной. Меня ждало очередное испытание. Со мной хотели поговорить? Или просто насладиться моим унижением? Или это будет разбор полетов? Как бы там ни было, мне в какой-то степени дали свободу действий, даже наручники сняли, продемонстрировав, что власть бывает и милосердной в мелочах. Теперь все зависело от того как держать себя. Я сделал десяток шагов и оказался на балконе за твоей спиной. Не оборачиваясь, ты спросила холодным тоном:
- Как себя чувствуешь в роли арестанта?
Я не ответил, подошел и встал рядом с тобой.
На тебе были солнцезащитные очки, и я не видел твоих глаз, но лучезарная улыбка осветила лицо:
- Не правда ли первоапрельское Черное море прекрасно?
Эту улыбку можно считать спасением? Верилось с трудом, сознание боялось очередной ловушки, но я сделал шаг навстречу доверию. У меня была приготовлена тысяча обвинительных фраз, на случай если нам предстоит увидеться как сейчас, от "Вы нарушили Конституцию", до "власть не имеет друзей", но вместо этого я просто нежно обнял тебя за талию и посмотрел с балкона на море:
- Как же оно красиво, - искренне восхитился я. И эти слова не были притворством или актерской игрой.
Ты взглянула на меня пораженная. Ты ждала от меня каких угодно слов, только не этих. Ты сняла очки, и я увидел твои бездонные глаза.
- На каждом этапе я внимательно следила за тобой. Должна признаться, ты проявил невероятное мужество и хладнокровие.
Я помолчал с минуту, а потом проговорил:
- Это не значит, что меня нельзя сломать. И поверь мне, увидеть мой перелом тебе было бы очень неприятно. Не на что там смотреть. Я прошу тебя, никогда так больше со мной не шутить, - последняя фраза была сказана с невероятным чувством и при этом с нежностью.
Ты взглянула в мои глаза в самую душу и увидела в них следы всего пережитого за эти часы, всю душевную борьбу. Новые морщины на лице и первая седина в волосах увиделась тебе совсем по-иному. Ты с чувством глубочайшего сожаления и сочувствия проговорила:
- Больше не буду! Прости меня, Лив...
Я искренне улыбнулся уголком губ. Мы стояли в обнимку еще целый час, любуясь закатом на морском просторе...
- Это был замечательный подарок, показать мне море...
***
Я проснулся с первым лучом восходящего солнца. Досидев допоздна, я и не заметил, как задремал за столом. Все было точно так же как вчера вечером, горела настольная лампа, кот встретил меня взглядом, широко зевнув и раскрыв клыкастую пасть, грациозно принялся за утренний туалет; старые настенные часы с маятником равномерно отстукивали секунды. Все было без изменений за исключением одного: на столе передо мной моим неровным почерком был изложен рассказ...
Метки:
