Канонарх 12

Ярко и славно встретили Красную Пасху. Радостное настроение было всю Светлую седмицу. Всю неделю трезвонили колокола на звоннице и слышался задорный детский смех.

-Ещё, ещё хотим!

Наш герой канонарх водил деревенских детей на колокольню и учил звонить. На Светлой неделе по уставу Церковному разрешалось звонить круглые сутки, всем желающим. А детям то это было в диковинку. Пётр очень любил детей, потому собирал их со всего села и вёл в храм. Они бежали дёргая его за рукава и перебивая друг друга спрашивали о разных небылицах, которые рассказывали им мамки да бабки.

-Дядь Петь, а дядь Петь, скажи, а правда черти от колокольного звона разбегаются?

-Знамо дело, уши затыкают и проваливаются сквозь землю, ей Богу, - с серьёзным видом отвечал Пётр.

-Ух тыыы, прааав-дааа, -открывали от удивления рты мальчишки.

Пока шли, он рассказывал им о Христе, о Божьей Матери, о святых угодниках. О чудесах, кои они совершали, и о том, что нам необходимо стремиться подражать их житию.
После таких разговоров, уроков колокольного звона, некоторые из детворы стали чаще приходить на Богослужения, и с любопытством смотрели, как дядя Петя читает, поёт вместе с певчими, алтарничает. Будущий пастырь старался открыть детским сердцам Христа, Бога-любящего всех людей, важность посещения храма и Причащения Святых Христовых Таин. Дома всё было по-прежнему, но видел, как мама Марья Ильинична частенько, глядя на него глубоко вздыхает и всхлипывает. Как-то раз, подсел сын к дорогой своей мамочке и стал утешать её:

-Мамаша, родная Вы моя, не надо убиваться ради меня. Что-ж, лучше было бы, если бы я голову свою на войне сложил, и уже черви доедали бы меня?

-Ды что ты, Господь с тобой, -перекрестившись изменилась в лице Марья Ильинична.

-Так вот, я и говорю, спас меня Господь-то! Ведь если бы ни Он, ни молитвы Ваши, не видать бы мне белого света. Потому и вспомнил я на фронте об обещании, которое дал Ему ещё в мальчишестве. Помните может?
Когда мы с Пашкой овец стерегли, да волки на нас напали? Ведь явился Он ко мне. Даааа! Никто иной, именно Иисус явился, -говорил Пётр улыбаясь во все свои усы.
Марья Ильинична ласково смотрела на сына и тихо произнесла:

-Понимаю, сыночек, всё понимаю, но... сердце материнское, оно ведь...
Мужик ты уже давно, борода вон, голова с проседью, войну прошёл, а для меня всё равно чадо родное.

-Для меня и для всех вас будет лучше, если я буду там, мама. Душу спасать надо, а кто нас вымолит?

Тихо вёлся разговор сына с матерью. За окном ярко светило ласковое весеннее солнышко, ребятишки играли с котятами во дворе, а те что постарше помогали по хозяйству Фёдору Романычу. Пришло время Петру покинуть отчий дом, исполнить благословение. Вечером за столом собралась вся семья от мала до велика. Помолившись, благословив трапезу, глава семейства первым зачерпнул большой деревянной ложкой из чугунка, отхлебнув не много, дал добро, и все остальные ложками на перебой налетели на вкусно пахнущую еду.
Фёдор Романыч ласково смотрел на детей, приговаривая:

-Ешьте, ешьте, пузыри.

Во время трапезы, обычно никто не говорил, соблюдая священную тишину. С этим в семье было строго.
Закончив вечерять, отец позвал старшего сына на улицу:

-Пойдёмка, покурим, посидим.

Выйдя на улицу и вдохнув теплого весеннего воздуха, Фёдор Романыч присел на завалинку и закурив самокрутку, начал разговор:

-Значит решил? Завтра уже уходишь?

-Да, батя. Пора мне. Тяжело мне с вами расставаться, но надо. Понимаешь ли, ты меня? -Пётр повернулся к отцу, ища его одобрительного взгляда.

-И понимаю, и нет. Тяжко без тебя будет, но да что тут галдеть. Решил, значит иди до конца.

Сын прислонился, толкая плечом в плечо отца и ободрительно сказал:

-Батя, Бог даст ещё свидимся мы на этом свете. Буду молиться за род наш.

-Сынок, вот что скажу тебе. Ты уж коли решил, так до конца иди, слышишь, до конца, чтобы не случилось. Как бы там жизнь не повернулась, а своему убеждению не изменяй. Богу не изменяй, не предавай. Хоть бы и смерть угрожала, ты уж её видел и не раз. Не бойся ничего. Знаю я, что служба Богу самая тяжелая, но и самая любезная для души. Молиться, завсегда трудно и многим непосильно. Тебя Господь призвал, вот и будь верен до конца.

Не ожидал старший сын таких слов и наставлений от родного отца. Удивляясь услышанному, обнял он кучерявую, седую голову Фёдора Романыча и прошептал:

-Спасибо, отец.

-Довезу тебя до Мучкапа, а дальше сам. Лошадь вон, Палычь одолжил. -пробубнил отец и они вошли в дом.
Долго ещё они сидели беседуя обо всём на свете, будто и не было Петра дома все эти дни. Марья Ильинична, скорбно, но в то же время ласково смотрела на первенца своего и вздыхала. Запоминала его глаза, брови, морщинки в уголках глаз, чудно закрученные усы переходящие на впалых щеках в густую бороду.

-А вдруг и не увижу больше никогда, -думала мать, -вдруг приберёт меня Господь. Ох, да не дай Бог с Петенькой, что случится в дороге. Гоооо-спо-ди, спаси и сохрани его!
Она истово крестилась и не давая сыну повода подумать, что-то дурное, натянуто улыбнулась.

-Петенька, ты уж там береги себя в дороге то, как будешь на месте, письмецо отпиши, -заботливо проговорила Марья Ильинична, -и встав со стула, стала нервно поправлять воротник его рубахи.

Когда все улеглись, Пётр достал своё Евангелие и начал читать там, где открылось, главу от Марка.

- Аще кто хощет по Мне идти, да отвержется себе, и возьмет крест свой и по Мне грядет.

Петра словно окатили холодной водой. Он и раньше читал эти строки, но так как сейчас, на него они не действовали.
Он встрепенулся, открыл глаза шире и будто понял что-то ещё.

-Господи, даже сейчас Ты напоминаешь, чтобы я не обернулся вспять. Благодарю Тя, Боже мой! -Пётр закрыл глаза и ещё несколько минут шептал благодарственные глаголы.
Его покинули сомнения в правильности выбора. Во что бы то ни стало, он не отступит от задуманного.
Долго ещё горела лампадка перед старыми образами и возносилась молитва будущего монаха. Спал Пётр совсем не много, лишь пару часов и уже на рассвете начал собираться в дальний путь. Проснулся Фёдор Романыч, чтобы, как обещал, сходить за лошадью и подвезти сына до уезд. Собирались молча. В доме повисла грустная тяжесть расставания. Пётр оглядел родные стены, образа, большой стол за которым они часто собирались всей семьёй. Знакомую с детства печку, правда поменявшая свой вид за долгие годы. На мгновенье, он вспомнил, как ещё подростком помогал отцу перебрать, расширить и поставить новую печь. Мамины чугунки, ухваты, незатейливая посуда. Он перекрестился, перекрестил спящих братьев, сестёр, всех кто был в доме и вышел на улицу.
Рассвет радовал душу, яркое солнце вставало и лучи освещали привычный сельский пейзаж. Вот подъехал и отец на телеге, но сзади Петра заскрипела дверь и выбежала Марья Ильинична.

-Сыночек, -окликнула она и бросилась на шею Петра.

-Мама, поспали бы ещё, -он обнял мать и внутри у него защемило.

-Береги себя, родной мой, -она перекрестила сына вытирая другой рукой слёзы, -с Богом.

Пётр резво прыгнул на телегу, отец понукал лошадь, тронул и они уже ехали по цветущей Покровке. По прибытии в Мучкап, отец с сыном распрощались, как могли, по-мужски, но Фёдор Романыч только добавил:

-Помни, сынок, что я вчера сказал тебе. До конца!

Они почеломкались, обнялись и наш странник направил свои ноги в сторону Шацкого уезда в Свято-Успенскую Вышинскую обитель.