Ад есть мир Вкратце
Ад есть мир значений без смысла.
Атеист спорит с йогом: ?Материя первична, сознание вторично. Жизнь — форма существования белковых тел. Сознание исчезает со смертью его биологического носителя, головного мозга?. Йог в позе лотоса на коврике: ?О, если бы!..?
Бог не фраер и лучше знает, сколько на самом деле каждому из нас нужно денег, какое их количество каждый в состоянии нести.
Весь мир должен быть пройден, освоен и описан русскими людьми заново.
Все взрослые — предатели, потому что умирают раньше.
В моем личном аду радио будет включено на полную громкость.
В молодости и в сновидениях вырабатываются бактерии счастья, которые делают для нас жизнь переносимой.
?Внутренний человек? — секрет нашей душевной жизни, который не назвать ни совестью, ни под-, ни сверхсознанием (разве что душой в целом, не дробимой на части). Это он, когда терпение его истощается, посылает условный сигнал организму, и они сообща перестают прислушиваться к командам сознания и принимаются разворачивать человека лицом к смерти — или же отворачивать от нее.
Водка не имеет вкуса — одну только крепость.
Возраст вынуждает считаться с возможностью смерти — включать безносую на правах погрешности во все жизненные расчеты.
Всё как всегда: воры наворовались, бандюги понаубивались — и захотели жить по-человечески.
Всякое нормальное детство — это натуральный коммунизм.
В развлечении ли нуждаются читатели (как твердит масскульт), в утешении (как уверена беллетристика) или в приговоре (как считал Кафка и острил Бродский)?
Горшок — не кусок обожженной глины, а разделительная черта двух пустот — внутренней и наружной. Поэтому даже последний гончар не может не думать об Абсолюте.
Государство не требует от человека ничего, кроме жизни.
Государство — это культура для бедных.
Даже в самых жестоких кошмарах есть все же некоторая сладость — когда не хочется больше просыпаться, когда можно ненадолго отдохнуть от материи.
Действительные книги делают нас беззащитными, несчастно-счастливыми, открытыми, живыми, вернувшимися к себе — и это неотменимо.
Деньги, власть и слава — три агрегатных состояния одной и той же субстанции, три каторги, три разных способа и направления концентрации людских усилий. Легче всего власть превращается в деньги, и наоборот, а труднее всего им обоим достичь сколь-нибудь стойкой славы. Оттого слава принадлежит по праву героям, власть медиумам, а деньги предпринимателям и управленцам. Вся триада не что иное, как продукт внутренней секреции человеческой массы.
Дети всегда правы, и только потом виноваты.
Дураков на свете не было бы так много, если бы это не было выгодно.
?Еще тарелочку борща после компота из сухофруктов?! Увольте?, — отвечают старики и старухи, готовясь вернуть изношенные тела в естественный круговорот природы.
Женщину, терявшую что-то по-настоящему, я узнаю по глазам из тысяч других.
Загадка человека и загадка животных — одна общая загадка.
Застынешь вдруг перед ценником рыбного отдела с надписью, сделанной от руки: ?филе ангела?.
Иван Белкин ?Повести Пушкина?.
Идеология неотделима от производства красоты, а последняя — от фабрикации уродов.
Изобретение денег и воздух городов дали людям шанс выйти из феодальных банд.
Искусство — область гораздо более беспощадная, чем жизнь.
Каждый мальчик по достижении какого-то возраста обязан пойти и взять город, иначе он не считается жившим. Но как и какой город брать ему, он должен решить сам.
Какой подонок нам навязал эти выражения: ?выиграть войну?, или ?в моих жилах течет такая-то кровь??!
Кино спустя столетие возвращается к своему истоку, пополняя собой список великих изобретений с жалкой судьбой, являясь, по существу, окрашенным дымом — сновидением, а не искусством.
Киты при их размерах, позволяющих закусить любым другим живым существом, остановились на планктоне и криле — питательном бульоне без костей, который, только откинь челюсть, сам плывет к тебе в пасть. Кайфовщики!
Книги всегда лучше и умнее своих авторов. Но ненамного.
Кому-то снятся мои сны, кто-то во мне болеет, — и женщины втайне любят его, хоть спят со мной.
Кричать не надо: будить человека — это большой грех.
Кто говорит, что пить не надо, под градусом от рождения — и всю жизнь. Из крови любого трезвенника вы всегда сможете нацедить стакан сухого вина.
Красота — лучший из всех известных нам консервантов.
Кувырок — самый радостный и дешевый способ опрокидывания мира.
Литература — обреченная попытка описания объектов, описанию не поддающихся.
Литература — один из видов шпионажа в пользу неизвестного и, возможно, несуществующего государства, с очень сложной системой шифров, многие из которых неизвестны и самому пишущему.
Лучшие определения смерти принадлежит Ролану Барту: ?Тошнотворная неспособность изменяться?; Андрею Платонову: ?Большего, чем покойник, нет на свете пролетария?; и Шекспиру: ?Без всего?.
Люди взрослеют окончательно только тогда, когда им становится некуда больше возвращаться.
Люди говорят: оставьте нам наши болезни, в них наше единственное оправдание, мы не хотим знать о них более того, что знаем.
Маленькие эти хитрости мы уже проходили: когда тебе горячо доказывают, что ты неправ, это означает только, что тебя в очередной раз намереваются оседлать.
Механизм чуда: это должно быть нечто досконально знакомое, вдруг обнаруживающее неожиданные, ошеломляющие, удивительные свойства.
Мечта всех человеческих обрубков — Идеальный Концлагерь — в достижении очень трудна. К счастью, мы слишком дурны для ее осуществления.
Мазохизм — поиск уюта в боли.
Молекула человеческой жизни — всего один день, с утра до ночи. Чтобы записать ее формулу на семистах страницах, Джойсу понадобилось семь лет.
Мужчина — поводырь Женщины, отличающийся от нее тем, что не знает, чего на самом деле хочет.
На ухудшение финансового положения следует отвечать не сокращением потребностей, а ростом доходов.
Настичь поэзию и жизнь можно в любой точке, но не в любой момент: ищи ее, лови его!
Неприятно и страшно узнать себя настоящего, но без этого невозможно очнуться от морока того, что зовется у людей ?реальной действительностью? и позволяет манипулировать их сознанием не хуже любой магии.
Никакой сын не может и не должен быть свидетелем позора своего отца — иначе мир рушится, сходит с колес, за что расплачиваться всегда приходится ничего не понимающему сыну.
Обнищание приводит к одичанию? Или одичание к обнищанию?
Огромное желание нравиться — главный козырь капитализма и главное оружие амбициозной посредственности.
От старости и от смерти не отлежишься.
Отношение к искусству общества всегда неизменно. Его задача — обезопасить себя от него. Искусство прописывают миллионам в сильно разведенном виде или в гомеопатических дозах, прививают как противоядие. Иначе оно способно взорвать общество.
Пафос в литературных сочинениях давно пора приравнять к порче воздуха в общественном месте. Наравне с актерским выражением ?я безумно люблю…?.
Первое и, возможно, единственное, что способен сделать художник или писатель из того, что от него зависит, это сказать себе громко и внятно: ?Ты свободен!?
Подавляющее большинство художников вербуется еще в детстве из ?агентуры несчастья? первого призыва — с тем чтобы последующей жизнью, творчеством, воображаемыми, а иногда и реальными преступлениями изжить сидящую в них отраву отъединенности, одиночества, пораженности в правах, обреченности смерти.
Позволительно взглянуть на корпус названий произведений мировой литературы как на еще одну коллективную Книгу Книг — как на сокращенный лексикон самых важных для человечества слов и одновременно самый полный тематический сонник, обязанность быть толкователем которого ложится на плечи читателя.
Поучительная тайна человеческой природы состоит в том, что приспособленчество и конформизм наказуемы самим ходом жизни — карается предательство творческого духа или как минимум жизненного инстинкта, отвечающего не за потребности, а за желания, мечты etc.
Представление о времени навсегда вырвало человека из круга животных. Оно положило начало его отрезвлению от ежеминутного опьянения жизнью, приподняв над природой и участью и позволив нащупать прутья невидимой клетки. Что сделало его самым несчастным из живых существ, но одновременно — самым свободолюбивым.
Прожив достаточно долго, я не могу относиться к себе иначе как к процессу, привыкшему откликаться на одно из мужских имен. Время, вероятно, также течет (хотя некоторые авторитеты утверждают, что, напротив, оно неподвижно, как ландшафт за окном вагона) — но я-то теку точно.
Проза как искусство имеет целью не рассказать историю, а пробудить сознание.
Проза — искусство потерь. Прозаику, который еще ничего не терял по-настоящему, попросту писать не о чем — нет предмета. Опыт потерь служит для прозы чем-то вроде искры зажигания. Повествовательное искусство запускается и начинает работать, только когда в него проникает и разряжается в нем — хотя бы в первом приближении — мысль о смерти.
Проституция старше человечества. Спросите у стрекоз.
Распространенная ошибка — стремление писать лучше. Когда проблема состоит в том, чтобы писать иначе.
Родители, даже умершие, всегда старше тебя хотя бы потому, что это они произвели тебя на свет, а не наоборот. Есть роли, за пределы которых никому не выйти, как ни старайся.
Самый безысходный из всех лабиринтов — лабиринт без стен.
Сила людей заключается в их умении умирать.
Скрытый посыл и фундаментальный принцип массового общества, вскормившего институт ?звезд? кино, ТВ, попсы и спорта: ?Вы будете только работать и отдыхать, а жить за вас будем мы!?. Было время, когда ?звезд? называли невежливо также ?идолами? и ?кумирами?, но оно прошло.
Смерть возвышается среди болезней, как падишах на троне. Люди относятся к ней как к бестселлеру. Подобно музыкальной коде, последней строфе или абзацу произведения, она группирует и расставляет все по своим местам в жизни человека, который больше не сумеет набезобразничать.
Смерть придает особую гулкость прожитой жизни, как звуку струны пустой деревянный резонатор.
?Советы? сумели породить кодекс новых небывалых сюжетов — немыслимых, абсурдных, освежающих. Дано это было им лишь в силу того, что они не любили, не доверяли, презирали материю, считаясь с ее требованиями лишь в минимально необходимой степени — чтоб не улететь в космос или не провалиться сквозь землю немедленно.
Солнце слепит и сияет в безоблачном небе, как бешеное, — а ты понятия не имеешь, кто ты такой, как здесь очутился, и всему теперь вынужден учиться заново.
Так получается, что едва ли не лучшее из того, что можно сделать с мужчиной, является наихудшим из того, что можно сделать с женщиной: оставить в покое.
Талант и способности — вещи часто несовместные. Главной ?способностью? таланта является склонность к риску, жизненная и творческая смелость.
Талант подавить труднее всего. Подобно пьезокристаллу, при давлении на него он индуцирует энергию, перевести которую в звучание лишь дело техники.
Тесно человеку жить только настоящим. По мере того как будущее истончается и истощаются его возможности, человек обращается к воспоминаниям прошлого — и вскоре сам превращается в одно из таких воспоминаний.
Только отсутствие воображения и непомерное самомнение человека позволяют ему находить красоту в строении собственной головы — этого костяного выроста, мыслящего кулака, с прихотливым волосяным покровом и массой мягких отростков человеческого лица.
Только когда кто-то гибнет за тебя и вместо тебя, может содрогнуться и очнуться навсегда бредящее человеческое сердце.
Три возраста у нас по существу: сперва короткий — неизгладимых впечатлений, затем долгий — интенсивных действий и, наконец, размышлений задним числом, до которого не все доживают.
У людей гораздо больше общего с миром растений, чем принято думать. Гораздо больше.
Учительская работа учит не вполне доверять людям, поскольку они — те же дети, сразу после школы оставленные без присмотра и предоставленные самим себе.
Уютно расположившись на коленях, пригрелись ручные киски идей, мурлычут — так похожие все же на тех тигров, что терзали некогда народы и царства.
Фактом остается подспудное и абсурдное стремление людей достичь состояния рая — будто можно так настойчиво и упорно желать чего-то, о чем у тебя не может быть ни памяти, ни представления. Но Homo не хочет в humus, Homo хочет в Рай.
Фотография — это миниатюрный мавзолей, нацеленный в мир зев саркофага, фотосклеп с гильотинкой затвора на входе. Ее участь — быть вожделеющим зрячим нищим с зашитым ртом на пиру жизни.
?Халява? — это тяжелый наркотик.
Художественное творчество от избытка — сказка для бедных.
Художник не только вправе, но и обязан отстаивать свое право на беспокойство — он суверен на земле, а не вассал.
Человек входит в жизнь вперед головой, а выходит вперед ногами. Таким образом, можно предположить, что жизнь — это поворот на сто восемьдесят градусов относительно некоторой оси (если допустить, что такая ось существует).
Чем является любовь между женщиной и мужчиной, это сладчайшее из всех заражение крови и ее грозное преображение? Кто знает, кто помнит? Вроде все то же самое, только ты в пяти сантиметрах над землей — и к этому невозможно привыкнуть.
Что бы ни происходило в нашем мире, дети должны быть в нем ЛЮБИМЫ — и больше ничего, ничего сверх! — иначе, возрастая, они придут, как гунны, и разрушат его дотла. И был ли наш мир тонким или очень грубым — не будет уже иметь никакого значения.
Эмиграция во времени: никому не удается умереть в той же стране, в которой родился и жил.
Это поэзия должна быть глуповата, а не проза.
***
Игорь Клех
Атеист спорит с йогом: ?Материя первична, сознание вторично. Жизнь — форма существования белковых тел. Сознание исчезает со смертью его биологического носителя, головного мозга?. Йог в позе лотоса на коврике: ?О, если бы!..?
Бог не фраер и лучше знает, сколько на самом деле каждому из нас нужно денег, какое их количество каждый в состоянии нести.
Весь мир должен быть пройден, освоен и описан русскими людьми заново.
Все взрослые — предатели, потому что умирают раньше.
В моем личном аду радио будет включено на полную громкость.
В молодости и в сновидениях вырабатываются бактерии счастья, которые делают для нас жизнь переносимой.
?Внутренний человек? — секрет нашей душевной жизни, который не назвать ни совестью, ни под-, ни сверхсознанием (разве что душой в целом, не дробимой на части). Это он, когда терпение его истощается, посылает условный сигнал организму, и они сообща перестают прислушиваться к командам сознания и принимаются разворачивать человека лицом к смерти — или же отворачивать от нее.
Водка не имеет вкуса — одну только крепость.
Возраст вынуждает считаться с возможностью смерти — включать безносую на правах погрешности во все жизненные расчеты.
Всё как всегда: воры наворовались, бандюги понаубивались — и захотели жить по-человечески.
Всякое нормальное детство — это натуральный коммунизм.
В развлечении ли нуждаются читатели (как твердит масскульт), в утешении (как уверена беллетристика) или в приговоре (как считал Кафка и острил Бродский)?
Горшок — не кусок обожженной глины, а разделительная черта двух пустот — внутренней и наружной. Поэтому даже последний гончар не может не думать об Абсолюте.
Государство не требует от человека ничего, кроме жизни.
Государство — это культура для бедных.
Даже в самых жестоких кошмарах есть все же некоторая сладость — когда не хочется больше просыпаться, когда можно ненадолго отдохнуть от материи.
Действительные книги делают нас беззащитными, несчастно-счастливыми, открытыми, живыми, вернувшимися к себе — и это неотменимо.
Деньги, власть и слава — три агрегатных состояния одной и той же субстанции, три каторги, три разных способа и направления концентрации людских усилий. Легче всего власть превращается в деньги, и наоборот, а труднее всего им обоим достичь сколь-нибудь стойкой славы. Оттого слава принадлежит по праву героям, власть медиумам, а деньги предпринимателям и управленцам. Вся триада не что иное, как продукт внутренней секреции человеческой массы.
Дети всегда правы, и только потом виноваты.
Дураков на свете не было бы так много, если бы это не было выгодно.
?Еще тарелочку борща после компота из сухофруктов?! Увольте?, — отвечают старики и старухи, готовясь вернуть изношенные тела в естественный круговорот природы.
Женщину, терявшую что-то по-настоящему, я узнаю по глазам из тысяч других.
Загадка человека и загадка животных — одна общая загадка.
Застынешь вдруг перед ценником рыбного отдела с надписью, сделанной от руки: ?филе ангела?.
Иван Белкин ?Повести Пушкина?.
Идеология неотделима от производства красоты, а последняя — от фабрикации уродов.
Изобретение денег и воздух городов дали людям шанс выйти из феодальных банд.
Искусство — область гораздо более беспощадная, чем жизнь.
Каждый мальчик по достижении какого-то возраста обязан пойти и взять город, иначе он не считается жившим. Но как и какой город брать ему, он должен решить сам.
Какой подонок нам навязал эти выражения: ?выиграть войну?, или ?в моих жилах течет такая-то кровь??!
Кино спустя столетие возвращается к своему истоку, пополняя собой список великих изобретений с жалкой судьбой, являясь, по существу, окрашенным дымом — сновидением, а не искусством.
Киты при их размерах, позволяющих закусить любым другим живым существом, остановились на планктоне и криле — питательном бульоне без костей, который, только откинь челюсть, сам плывет к тебе в пасть. Кайфовщики!
Книги всегда лучше и умнее своих авторов. Но ненамного.
Кому-то снятся мои сны, кто-то во мне болеет, — и женщины втайне любят его, хоть спят со мной.
Кричать не надо: будить человека — это большой грех.
Кто говорит, что пить не надо, под градусом от рождения — и всю жизнь. Из крови любого трезвенника вы всегда сможете нацедить стакан сухого вина.
Красота — лучший из всех известных нам консервантов.
Кувырок — самый радостный и дешевый способ опрокидывания мира.
Литература — обреченная попытка описания объектов, описанию не поддающихся.
Литература — один из видов шпионажа в пользу неизвестного и, возможно, несуществующего государства, с очень сложной системой шифров, многие из которых неизвестны и самому пишущему.
Лучшие определения смерти принадлежит Ролану Барту: ?Тошнотворная неспособность изменяться?; Андрею Платонову: ?Большего, чем покойник, нет на свете пролетария?; и Шекспиру: ?Без всего?.
Люди взрослеют окончательно только тогда, когда им становится некуда больше возвращаться.
Люди говорят: оставьте нам наши болезни, в них наше единственное оправдание, мы не хотим знать о них более того, что знаем.
Маленькие эти хитрости мы уже проходили: когда тебе горячо доказывают, что ты неправ, это означает только, что тебя в очередной раз намереваются оседлать.
Механизм чуда: это должно быть нечто досконально знакомое, вдруг обнаруживающее неожиданные, ошеломляющие, удивительные свойства.
Мечта всех человеческих обрубков — Идеальный Концлагерь — в достижении очень трудна. К счастью, мы слишком дурны для ее осуществления.
Мазохизм — поиск уюта в боли.
Молекула человеческой жизни — всего один день, с утра до ночи. Чтобы записать ее формулу на семистах страницах, Джойсу понадобилось семь лет.
Мужчина — поводырь Женщины, отличающийся от нее тем, что не знает, чего на самом деле хочет.
На ухудшение финансового положения следует отвечать не сокращением потребностей, а ростом доходов.
Настичь поэзию и жизнь можно в любой точке, но не в любой момент: ищи ее, лови его!
Неприятно и страшно узнать себя настоящего, но без этого невозможно очнуться от морока того, что зовется у людей ?реальной действительностью? и позволяет манипулировать их сознанием не хуже любой магии.
Никакой сын не может и не должен быть свидетелем позора своего отца — иначе мир рушится, сходит с колес, за что расплачиваться всегда приходится ничего не понимающему сыну.
Обнищание приводит к одичанию? Или одичание к обнищанию?
Огромное желание нравиться — главный козырь капитализма и главное оружие амбициозной посредственности.
От старости и от смерти не отлежишься.
Отношение к искусству общества всегда неизменно. Его задача — обезопасить себя от него. Искусство прописывают миллионам в сильно разведенном виде или в гомеопатических дозах, прививают как противоядие. Иначе оно способно взорвать общество.
Пафос в литературных сочинениях давно пора приравнять к порче воздуха в общественном месте. Наравне с актерским выражением ?я безумно люблю…?.
Первое и, возможно, единственное, что способен сделать художник или писатель из того, что от него зависит, это сказать себе громко и внятно: ?Ты свободен!?
Подавляющее большинство художников вербуется еще в детстве из ?агентуры несчастья? первого призыва — с тем чтобы последующей жизнью, творчеством, воображаемыми, а иногда и реальными преступлениями изжить сидящую в них отраву отъединенности, одиночества, пораженности в правах, обреченности смерти.
Позволительно взглянуть на корпус названий произведений мировой литературы как на еще одну коллективную Книгу Книг — как на сокращенный лексикон самых важных для человечества слов и одновременно самый полный тематический сонник, обязанность быть толкователем которого ложится на плечи читателя.
Поучительная тайна человеческой природы состоит в том, что приспособленчество и конформизм наказуемы самим ходом жизни — карается предательство творческого духа или как минимум жизненного инстинкта, отвечающего не за потребности, а за желания, мечты etc.
Представление о времени навсегда вырвало человека из круга животных. Оно положило начало его отрезвлению от ежеминутного опьянения жизнью, приподняв над природой и участью и позволив нащупать прутья невидимой клетки. Что сделало его самым несчастным из живых существ, но одновременно — самым свободолюбивым.
Прожив достаточно долго, я не могу относиться к себе иначе как к процессу, привыкшему откликаться на одно из мужских имен. Время, вероятно, также течет (хотя некоторые авторитеты утверждают, что, напротив, оно неподвижно, как ландшафт за окном вагона) — но я-то теку точно.
Проза как искусство имеет целью не рассказать историю, а пробудить сознание.
Проза — искусство потерь. Прозаику, который еще ничего не терял по-настоящему, попросту писать не о чем — нет предмета. Опыт потерь служит для прозы чем-то вроде искры зажигания. Повествовательное искусство запускается и начинает работать, только когда в него проникает и разряжается в нем — хотя бы в первом приближении — мысль о смерти.
Проституция старше человечества. Спросите у стрекоз.
Распространенная ошибка — стремление писать лучше. Когда проблема состоит в том, чтобы писать иначе.
Родители, даже умершие, всегда старше тебя хотя бы потому, что это они произвели тебя на свет, а не наоборот. Есть роли, за пределы которых никому не выйти, как ни старайся.
Самый безысходный из всех лабиринтов — лабиринт без стен.
Сила людей заключается в их умении умирать.
Скрытый посыл и фундаментальный принцип массового общества, вскормившего институт ?звезд? кино, ТВ, попсы и спорта: ?Вы будете только работать и отдыхать, а жить за вас будем мы!?. Было время, когда ?звезд? называли невежливо также ?идолами? и ?кумирами?, но оно прошло.
Смерть возвышается среди болезней, как падишах на троне. Люди относятся к ней как к бестселлеру. Подобно музыкальной коде, последней строфе или абзацу произведения, она группирует и расставляет все по своим местам в жизни человека, который больше не сумеет набезобразничать.
Смерть придает особую гулкость прожитой жизни, как звуку струны пустой деревянный резонатор.
?Советы? сумели породить кодекс новых небывалых сюжетов — немыслимых, абсурдных, освежающих. Дано это было им лишь в силу того, что они не любили, не доверяли, презирали материю, считаясь с ее требованиями лишь в минимально необходимой степени — чтоб не улететь в космос или не провалиться сквозь землю немедленно.
Солнце слепит и сияет в безоблачном небе, как бешеное, — а ты понятия не имеешь, кто ты такой, как здесь очутился, и всему теперь вынужден учиться заново.
Так получается, что едва ли не лучшее из того, что можно сделать с мужчиной, является наихудшим из того, что можно сделать с женщиной: оставить в покое.
Талант и способности — вещи часто несовместные. Главной ?способностью? таланта является склонность к риску, жизненная и творческая смелость.
Талант подавить труднее всего. Подобно пьезокристаллу, при давлении на него он индуцирует энергию, перевести которую в звучание лишь дело техники.
Тесно человеку жить только настоящим. По мере того как будущее истончается и истощаются его возможности, человек обращается к воспоминаниям прошлого — и вскоре сам превращается в одно из таких воспоминаний.
Только отсутствие воображения и непомерное самомнение человека позволяют ему находить красоту в строении собственной головы — этого костяного выроста, мыслящего кулака, с прихотливым волосяным покровом и массой мягких отростков человеческого лица.
Только когда кто-то гибнет за тебя и вместо тебя, может содрогнуться и очнуться навсегда бредящее человеческое сердце.
Три возраста у нас по существу: сперва короткий — неизгладимых впечатлений, затем долгий — интенсивных действий и, наконец, размышлений задним числом, до которого не все доживают.
У людей гораздо больше общего с миром растений, чем принято думать. Гораздо больше.
Учительская работа учит не вполне доверять людям, поскольку они — те же дети, сразу после школы оставленные без присмотра и предоставленные самим себе.
Уютно расположившись на коленях, пригрелись ручные киски идей, мурлычут — так похожие все же на тех тигров, что терзали некогда народы и царства.
Фактом остается подспудное и абсурдное стремление людей достичь состояния рая — будто можно так настойчиво и упорно желать чего-то, о чем у тебя не может быть ни памяти, ни представления. Но Homo не хочет в humus, Homo хочет в Рай.
Фотография — это миниатюрный мавзолей, нацеленный в мир зев саркофага, фотосклеп с гильотинкой затвора на входе. Ее участь — быть вожделеющим зрячим нищим с зашитым ртом на пиру жизни.
?Халява? — это тяжелый наркотик.
Художественное творчество от избытка — сказка для бедных.
Художник не только вправе, но и обязан отстаивать свое право на беспокойство — он суверен на земле, а не вассал.
Человек входит в жизнь вперед головой, а выходит вперед ногами. Таким образом, можно предположить, что жизнь — это поворот на сто восемьдесят градусов относительно некоторой оси (если допустить, что такая ось существует).
Чем является любовь между женщиной и мужчиной, это сладчайшее из всех заражение крови и ее грозное преображение? Кто знает, кто помнит? Вроде все то же самое, только ты в пяти сантиметрах над землей — и к этому невозможно привыкнуть.
Что бы ни происходило в нашем мире, дети должны быть в нем ЛЮБИМЫ — и больше ничего, ничего сверх! — иначе, возрастая, они придут, как гунны, и разрушат его дотла. И был ли наш мир тонким или очень грубым — не будет уже иметь никакого значения.
Эмиграция во времени: никому не удается умереть в той же стране, в которой родился и жил.
Это поэзия должна быть глуповата, а не проза.
***
Игорь Клех
Метки:
