Первая любовь. Часть 10-я
(Продолжение. Начало в "Первая любовь". Часть 1-я - 9-я.)
В последнее воскресенье сентября Саша снова приехал с тем же товарищем, только теперь они пригласили меня в ресторан, что меня совсем не обрадовало. Я никогда не была в ресторане, не умела пользоваться столовыми приборами. И, вообще, я боялась опозориться. Да и одежды у меня подходящей не было. Я и в театре на себе замечала насмешливые взгляды, а здесь все дамы были в дорогих нарядах, с золотыми украшениями, красивым вечерним макияжем. А у меня никогда не было никакой косметики, кроме мыла. Я считала, что мне ещё рано, да и повода не было.
Помню, в шестом классе я накрасила себе ноготь мизинца красным карандашом, послюнявив его прежде, а сверху покрыла силикатным клеем. Радостная, я подошла к маме, чтобы похвастаться, за что получила по рукам:
— Чтобы я такого больше не видела! — грозно сказала мама и добавила, что красятся только вульгарные женщины лёгкого поведения. Успокоив меня, что я и так красивая.
Саше тоже нравилось, что я не крашусь. И поэтому к косметике я была равнодушна.
И вот, сидим мы втроём за отдельным столиком. Раздали нам красивые листы, похожие на грамоты, с надписью — ?Меню?. Я его сразу отложила в сторону, сказав, что ?кушать не буду, и вообще я не голодная?. Ребята заказали и на меня то же блюдо, что и себе. Принесли нам мясо в глиняных горшочках, которые были покрыты сверху сухими блинами и компот с двумя вишенками на поверхности в красивых толстых стаканах. Когда я увидела ребят жующими, предательски стала выделяться слюна и просачивалась у уголков рта. Я старалась её незаметно сглотнуть, повернувшись, якобы осматривая помещение ресторана. Но скрыть прогрессирующее урчание в животе мне не удавалось. Вот уже ?тысячи лягушек? квакали в моих кишках. Но на уговоры ребят я не поддавалась, несмотря на то, что они нахваливали содержимое горшочков. Я сказала, что хочу только пить и, что компот я выпью с удовольствием. Вынув из стакана соломинку, я залпом сглотнула его содержимое. Это оказался алкогольный коктейль. Я видела недоумевающие глаза мальчишек, но было уже поздно. Оставшуюся во рту жидкость я была не в силах проглотить, тем более выплюнуть. Из носа пошли пузыри, а из глаз слёзы. Я побежала вон из зала к туалету и больше к столу не вернулась. В открытую дверь я покачала головой моим кавалерам, что подожду их в коридоре. Я видела, как они спешно доедали своё мясо. Когда ребята шли к выходу, мой взгляд остановился на горшочке под тестом, оставшимся одиноко стоять на столе нетронутым.
И снова на такси меня довезли до подъезда. Вернувшись, я сидела в своём кресле, и вспоминала наши встречи с Сашей в Ясеновке возле моего дома на нашей заветной лавочке. Закралась мысль, чтобы уехать домой. Я даже обрадовалась этой мысли.
На следующей неделе обещали дать получку. Может быть, я теперь наконец-то получу свои деньги? В понедельник нужно было встать пораньше, чтобы успеть до прихода детей устранить все свои недоделки, оставленные в субботу. Но я проспала!!!
Я выбежала из дома, еле умывшись, потому что часы показывали начало девятого. У самого входа в дошкольное заведение стояла милицейская машина, а возле неё милиционер с овчаркой. Заверещала, проходя мимо, потому что собака ткнула свою морду мне в ногу, а я с детства боюсь собак.
Я вошла в холл. В нём было полно народу, будто все работники детского сада пришли на собрание. Все они смотрели на меня. Я успела только переобуться, как меня схватила за руку какая-то тётка и потащила к заведующей. В кабинете, кроме директрисы, сидели ещё два милиционера. Я и не думала, что так строго карают за опоздание.
— Кто ночью был у тебя в группе? — вопрос директора вбил меня гвоздём в пол.
— Никого, — отвечаю, — потом, вспомнив, поправила себя:
— Дедушка сторож приходил, он велел мне идти домой.
Милиционеры молчали, а заведующая не унималась:
— Моя знакомая шла в десять часов ночи мимо садика и видела свет в твоей группе. Признайся, ведь с тобой здесь была компания. Вы пили и развлекались! Кровати все помятые! Гора немытой посуды! Грязь кругом!
Глаза мои застилали слёзы. Я пыталась оправдываться: ?что раковина забилась?, что ?не успела полы натереть мастикой?, что ?кровати я старалась заправлять, но не хватило времени?.
Однако мне было велено писать заявление на расчёт по собственному желанию:
— Если не хочешь уйти по статье!
Дрожащей рукой я вывела свой приговор.
А потом вызвали сторожа. Он прояснил обстановку. В мою защиту он сказал, что никого, кроме меня в группе не было и, что за мною он закрыл двери детсада в одиннадцатом часу ночи.
Разъярённая директриса смягчила свой тон, сменив гнев на милость. Милиционеры, не найдя состава преступления, раскланялись и ушли. Заведующая хотела порвать моё заявление, сказав, чтобы я шла в группу устранять оставленные огрехи. Но я так сильно плакала, что сумела из себя выдавить:
— Не рвите! Я домой поеду.
Тогда она мне приказала идти сдавать весь инвентарь по описи, вызвав для этой процедуры пожилую нянечку. Эта женщина стала сличать по описи всё, за что я отвечала и недосчиталась четырёх детских простыней. (Я вспомнила о своей доверчивости, когда подписала такую же бумагу). Мне опять было велено идти к директрисе. Её вердикт был таким: пока я не принесу недостающие простыни, мне расчёт не дадут! Я ?божилась?, что не брала эти простыни:
— Зачем они мне?
Но приговор обжалованию не подлежал.
Так стыдно мне ещё никогда не было! За что так жестоко обошлись со мной? Я копейки чужой не возьму!
И тогда я поклялась, что никто об этом позоре не должен узнать!
Тёте Ане я сказала, что написала заявление на расчёт и, когда получу деньги, уеду домой. Два дня я просидела в кресле, вздыхая и плача, совсем голодная. Никуда не выходила, потому что у меня совершенно не было денег. И эти злосчастные простыни мне не на что было купить. Я никому не могла доверить эту страшную тайну.
А ведь в следующее воскресенье мой день рождения и Саша обещал приехать один. Как я могу уехать, не попрощавшись с ним? На третий день после этого происшествия пришла моя двоюродная сестра Галя. Она принесла мне гостинцы. Ей прислала посылку её мама и просила со мною поделиться. Галя хвасталась, что получила получку на комбинате, но почти всю уже потратила. Сестре я тоже не смогла признаться в своей беде, боялась, что об этом узнают мои родители. Она ушла, а я опять осталась одна. Зато теперь у меня были продукты. Каждый кусочек сала я проглатывала с трудом, потому что в горле застрял жгучий ком обиды на всё, что происходило со мной за последнее время.
Наутро четвёртого дня я отважилась пойти к заведующей, чтобы разрядить обстановку, сдвинуть с мёртвой точки неразрешимую проблему. Она сначала не хотела меня слушать, стояла на своём, (как у Ильфа и Петрова: ?утром деньги, вечером стулья, вечером деньги, утром стулья?):
— Пошли родителям телеграмму, пусть тебе деньги пришлют.
Заглатывая слёзы, я призналась, что у меня нет даже пяти копеек на конверт. Сердце директрисы растаяло. Она достала из кошелька деньги и дала мне в долг сумму в размере стоимости простыней. Я тут же купила в магазине четыре детские простыни и принесла их в бухгалтерию детского сада. Мне дали расчёт, и я получила свою первую в жизни зарплату, заработанную такими жертвами. Отдав долг заведующей, я вышла из садика, где меня так сильно унизили.
Маленькие крылышки пробились за моей спиной. Захотелось жить. Я всегда мечтала потратить свою первую получку на подарки для моих родных. Сестричке я купила платье, бабушке платок, папе кашне, маме шёлковый шарф. Хотела что-то выбрать для брата, ведь он со своей первой получки купил мне туфли на выпускной вечер, но в моём кошельке осталось совсем немного денег, только на железнодорожный билет. Я решила, что заработаю ему на подарок позже, ведь он служит во Флоте. Съездила на вокзал, купила билет домой на вечер воскресенья и поехала на Нижний Подол, где находилось военно-морское училище, в котором учился Саша. Меня пропустили на КПП в комнату для свиданий. Слышу, кто-то из ребят зовёт:
— Саня, иди, к тебе твоя Надя приехала.
Я улыбнулась, зная, почему меня назвали Надей, а не Людой. Ещё, будучи в девятом классе, когда мы только познакомились с Сашей, он пригласил меня в кино. Фильм был арабским. А я на всех индийских и арабских фильмах ревела, как белуга. Сюжет этого фильма был особенно трогательным. Главную героиню звали ?Нада?. Фильм закончился, все давно вышли из зала, а я закрывала лицо руками, чтобы Саша не увидел мои красные глаза и распухший нос, и продолжала рыдать. Саша тогда и сказал:
— Ну, и рёва ты — моя Нада.
С тех пор на всех конвертах, отправленных ему писем, вместо обратного адреса я писала: ?Твоя Нада?. Саша зашёл в комнату свиданий, обрадованный моему визиту, но когда я сказала, что купила билет и уезжаю домой, он заметно расстроился. Мы условились, что в воскресенье он приедет меня провожать.
Снова, сидя в кресле, я прокручивала в голове все события, происшедшие со мной в Киеве. Может быть, я действительно слабенький одуванчик, каким представляла меня мама? А ветер проверял меня на прочность? Ему, даже не напрягаясь, удалось развеять все неокрепшие пушинки моей воли. Мне только казалось, что я сильная. Грош цена моему характеру, раз я так легко сдалась. Но почему все обстоятельства против меня? Мысли ?за? и ?против? сновали в моей голове, пока не наступило воскресенье — день моего семнадцатилетия. Саша приехал с подарком. Это были французские духи в красивой коробочке. Времени до поезда оставалось не так уж и много. Мы вышли на улицу. Впервые за все годы моего бытия, восьмого октября был сильный мороз, кругом лежал снег, и было ужасно холодно. Мои новые замшевые сапоги, хоть и были с овчиной внутри, но совершенно не грели ноги, потому что были мне малы. Зубы стучали. Мне так хотелось, чтобы Саша меня обнял, но вокруг сновали люди. Хотелось перенестись на безлюдный остров, где бы кроме нас никого не было. Вот, пройдёт какой-то час, и мы снова расстанемся надолго. Я так сильно прижалась к нему. Глаза мои, не моргая, смотрели ему в лицо. Поднявшись на цыпочки, я потянулась вверх… и улетела… далеко, далеко…, в чу'дную, волшебную страну, где живут маленькие эльфы с прозрачными крылышками, кружась в феерическом танце…
— Ребята, замёрзнете! — голос прохожего опустил меня на землю.
Взглянув на часы, стало ясно, что мы опаздываем к отправлению поезда. Мой чемодан стоял собранным у порога. Попрощавшись с тётей Аней, мы бегом помчались в метро. Выйдя на остановке ЖД вокзала, мы, несмотря на то, что эскалатор двигался вверх, бежали тоже вверх, перескакивая через ступеньку, Саша впереди с чемоданом, а я еле успевала за ним. В последнюю минутку, найдя свой вагон, я заскочила на подножку, успев помахать Саше рукой.
Ночью в поезде мне не спалось. Я перелистывала ещё одну страничку своей жизни.
На фото: я и моя хозяйка тётя Аня. г. Киев. (из семейного архива).
Продолжение следует в "Первая любовь". Часть 11-я.
В последнее воскресенье сентября Саша снова приехал с тем же товарищем, только теперь они пригласили меня в ресторан, что меня совсем не обрадовало. Я никогда не была в ресторане, не умела пользоваться столовыми приборами. И, вообще, я боялась опозориться. Да и одежды у меня подходящей не было. Я и в театре на себе замечала насмешливые взгляды, а здесь все дамы были в дорогих нарядах, с золотыми украшениями, красивым вечерним макияжем. А у меня никогда не было никакой косметики, кроме мыла. Я считала, что мне ещё рано, да и повода не было.
Помню, в шестом классе я накрасила себе ноготь мизинца красным карандашом, послюнявив его прежде, а сверху покрыла силикатным клеем. Радостная, я подошла к маме, чтобы похвастаться, за что получила по рукам:
— Чтобы я такого больше не видела! — грозно сказала мама и добавила, что красятся только вульгарные женщины лёгкого поведения. Успокоив меня, что я и так красивая.
Саше тоже нравилось, что я не крашусь. И поэтому к косметике я была равнодушна.
И вот, сидим мы втроём за отдельным столиком. Раздали нам красивые листы, похожие на грамоты, с надписью — ?Меню?. Я его сразу отложила в сторону, сказав, что ?кушать не буду, и вообще я не голодная?. Ребята заказали и на меня то же блюдо, что и себе. Принесли нам мясо в глиняных горшочках, которые были покрыты сверху сухими блинами и компот с двумя вишенками на поверхности в красивых толстых стаканах. Когда я увидела ребят жующими, предательски стала выделяться слюна и просачивалась у уголков рта. Я старалась её незаметно сглотнуть, повернувшись, якобы осматривая помещение ресторана. Но скрыть прогрессирующее урчание в животе мне не удавалось. Вот уже ?тысячи лягушек? квакали в моих кишках. Но на уговоры ребят я не поддавалась, несмотря на то, что они нахваливали содержимое горшочков. Я сказала, что хочу только пить и, что компот я выпью с удовольствием. Вынув из стакана соломинку, я залпом сглотнула его содержимое. Это оказался алкогольный коктейль. Я видела недоумевающие глаза мальчишек, но было уже поздно. Оставшуюся во рту жидкость я была не в силах проглотить, тем более выплюнуть. Из носа пошли пузыри, а из глаз слёзы. Я побежала вон из зала к туалету и больше к столу не вернулась. В открытую дверь я покачала головой моим кавалерам, что подожду их в коридоре. Я видела, как они спешно доедали своё мясо. Когда ребята шли к выходу, мой взгляд остановился на горшочке под тестом, оставшимся одиноко стоять на столе нетронутым.
И снова на такси меня довезли до подъезда. Вернувшись, я сидела в своём кресле, и вспоминала наши встречи с Сашей в Ясеновке возле моего дома на нашей заветной лавочке. Закралась мысль, чтобы уехать домой. Я даже обрадовалась этой мысли.
На следующей неделе обещали дать получку. Может быть, я теперь наконец-то получу свои деньги? В понедельник нужно было встать пораньше, чтобы успеть до прихода детей устранить все свои недоделки, оставленные в субботу. Но я проспала!!!
Я выбежала из дома, еле умывшись, потому что часы показывали начало девятого. У самого входа в дошкольное заведение стояла милицейская машина, а возле неё милиционер с овчаркой. Заверещала, проходя мимо, потому что собака ткнула свою морду мне в ногу, а я с детства боюсь собак.
Я вошла в холл. В нём было полно народу, будто все работники детского сада пришли на собрание. Все они смотрели на меня. Я успела только переобуться, как меня схватила за руку какая-то тётка и потащила к заведующей. В кабинете, кроме директрисы, сидели ещё два милиционера. Я и не думала, что так строго карают за опоздание.
— Кто ночью был у тебя в группе? — вопрос директора вбил меня гвоздём в пол.
— Никого, — отвечаю, — потом, вспомнив, поправила себя:
— Дедушка сторож приходил, он велел мне идти домой.
Милиционеры молчали, а заведующая не унималась:
— Моя знакомая шла в десять часов ночи мимо садика и видела свет в твоей группе. Признайся, ведь с тобой здесь была компания. Вы пили и развлекались! Кровати все помятые! Гора немытой посуды! Грязь кругом!
Глаза мои застилали слёзы. Я пыталась оправдываться: ?что раковина забилась?, что ?не успела полы натереть мастикой?, что ?кровати я старалась заправлять, но не хватило времени?.
Однако мне было велено писать заявление на расчёт по собственному желанию:
— Если не хочешь уйти по статье!
Дрожащей рукой я вывела свой приговор.
А потом вызвали сторожа. Он прояснил обстановку. В мою защиту он сказал, что никого, кроме меня в группе не было и, что за мною он закрыл двери детсада в одиннадцатом часу ночи.
Разъярённая директриса смягчила свой тон, сменив гнев на милость. Милиционеры, не найдя состава преступления, раскланялись и ушли. Заведующая хотела порвать моё заявление, сказав, чтобы я шла в группу устранять оставленные огрехи. Но я так сильно плакала, что сумела из себя выдавить:
— Не рвите! Я домой поеду.
Тогда она мне приказала идти сдавать весь инвентарь по описи, вызвав для этой процедуры пожилую нянечку. Эта женщина стала сличать по описи всё, за что я отвечала и недосчиталась четырёх детских простыней. (Я вспомнила о своей доверчивости, когда подписала такую же бумагу). Мне опять было велено идти к директрисе. Её вердикт был таким: пока я не принесу недостающие простыни, мне расчёт не дадут! Я ?божилась?, что не брала эти простыни:
— Зачем они мне?
Но приговор обжалованию не подлежал.
Так стыдно мне ещё никогда не было! За что так жестоко обошлись со мной? Я копейки чужой не возьму!
И тогда я поклялась, что никто об этом позоре не должен узнать!
Тёте Ане я сказала, что написала заявление на расчёт и, когда получу деньги, уеду домой. Два дня я просидела в кресле, вздыхая и плача, совсем голодная. Никуда не выходила, потому что у меня совершенно не было денег. И эти злосчастные простыни мне не на что было купить. Я никому не могла доверить эту страшную тайну.
А ведь в следующее воскресенье мой день рождения и Саша обещал приехать один. Как я могу уехать, не попрощавшись с ним? На третий день после этого происшествия пришла моя двоюродная сестра Галя. Она принесла мне гостинцы. Ей прислала посылку её мама и просила со мною поделиться. Галя хвасталась, что получила получку на комбинате, но почти всю уже потратила. Сестре я тоже не смогла признаться в своей беде, боялась, что об этом узнают мои родители. Она ушла, а я опять осталась одна. Зато теперь у меня были продукты. Каждый кусочек сала я проглатывала с трудом, потому что в горле застрял жгучий ком обиды на всё, что происходило со мной за последнее время.
Наутро четвёртого дня я отважилась пойти к заведующей, чтобы разрядить обстановку, сдвинуть с мёртвой точки неразрешимую проблему. Она сначала не хотела меня слушать, стояла на своём, (как у Ильфа и Петрова: ?утром деньги, вечером стулья, вечером деньги, утром стулья?):
— Пошли родителям телеграмму, пусть тебе деньги пришлют.
Заглатывая слёзы, я призналась, что у меня нет даже пяти копеек на конверт. Сердце директрисы растаяло. Она достала из кошелька деньги и дала мне в долг сумму в размере стоимости простыней. Я тут же купила в магазине четыре детские простыни и принесла их в бухгалтерию детского сада. Мне дали расчёт, и я получила свою первую в жизни зарплату, заработанную такими жертвами. Отдав долг заведующей, я вышла из садика, где меня так сильно унизили.
Маленькие крылышки пробились за моей спиной. Захотелось жить. Я всегда мечтала потратить свою первую получку на подарки для моих родных. Сестричке я купила платье, бабушке платок, папе кашне, маме шёлковый шарф. Хотела что-то выбрать для брата, ведь он со своей первой получки купил мне туфли на выпускной вечер, но в моём кошельке осталось совсем немного денег, только на железнодорожный билет. Я решила, что заработаю ему на подарок позже, ведь он служит во Флоте. Съездила на вокзал, купила билет домой на вечер воскресенья и поехала на Нижний Подол, где находилось военно-морское училище, в котором учился Саша. Меня пропустили на КПП в комнату для свиданий. Слышу, кто-то из ребят зовёт:
— Саня, иди, к тебе твоя Надя приехала.
Я улыбнулась, зная, почему меня назвали Надей, а не Людой. Ещё, будучи в девятом классе, когда мы только познакомились с Сашей, он пригласил меня в кино. Фильм был арабским. А я на всех индийских и арабских фильмах ревела, как белуга. Сюжет этого фильма был особенно трогательным. Главную героиню звали ?Нада?. Фильм закончился, все давно вышли из зала, а я закрывала лицо руками, чтобы Саша не увидел мои красные глаза и распухший нос, и продолжала рыдать. Саша тогда и сказал:
— Ну, и рёва ты — моя Нада.
С тех пор на всех конвертах, отправленных ему писем, вместо обратного адреса я писала: ?Твоя Нада?. Саша зашёл в комнату свиданий, обрадованный моему визиту, но когда я сказала, что купила билет и уезжаю домой, он заметно расстроился. Мы условились, что в воскресенье он приедет меня провожать.
Снова, сидя в кресле, я прокручивала в голове все события, происшедшие со мной в Киеве. Может быть, я действительно слабенький одуванчик, каким представляла меня мама? А ветер проверял меня на прочность? Ему, даже не напрягаясь, удалось развеять все неокрепшие пушинки моей воли. Мне только казалось, что я сильная. Грош цена моему характеру, раз я так легко сдалась. Но почему все обстоятельства против меня? Мысли ?за? и ?против? сновали в моей голове, пока не наступило воскресенье — день моего семнадцатилетия. Саша приехал с подарком. Это были французские духи в красивой коробочке. Времени до поезда оставалось не так уж и много. Мы вышли на улицу. Впервые за все годы моего бытия, восьмого октября был сильный мороз, кругом лежал снег, и было ужасно холодно. Мои новые замшевые сапоги, хоть и были с овчиной внутри, но совершенно не грели ноги, потому что были мне малы. Зубы стучали. Мне так хотелось, чтобы Саша меня обнял, но вокруг сновали люди. Хотелось перенестись на безлюдный остров, где бы кроме нас никого не было. Вот, пройдёт какой-то час, и мы снова расстанемся надолго. Я так сильно прижалась к нему. Глаза мои, не моргая, смотрели ему в лицо. Поднявшись на цыпочки, я потянулась вверх… и улетела… далеко, далеко…, в чу'дную, волшебную страну, где живут маленькие эльфы с прозрачными крылышками, кружась в феерическом танце…
— Ребята, замёрзнете! — голос прохожего опустил меня на землю.
Взглянув на часы, стало ясно, что мы опаздываем к отправлению поезда. Мой чемодан стоял собранным у порога. Попрощавшись с тётей Аней, мы бегом помчались в метро. Выйдя на остановке ЖД вокзала, мы, несмотря на то, что эскалатор двигался вверх, бежали тоже вверх, перескакивая через ступеньку, Саша впереди с чемоданом, а я еле успевала за ним. В последнюю минутку, найдя свой вагон, я заскочила на подножку, успев помахать Саше рукой.
Ночью в поезде мне не спалось. Я перелистывала ещё одну страничку своей жизни.
На фото: я и моя хозяйка тётя Аня. г. Киев. (из семейного архива).
Продолжение следует в "Первая любовь". Часть 11-я.
Метки:
