У Богов не бывает похмелья
Я порой устаю от безделья, от зимы и волос на расчёске,
От штанов неудобных в носке и мыслей в дрянной голове.
На стене у окошка икона, ладан и свечка потекшая.
И вера моя иссохшая жжёт этот ладан во мне.
– Чем мы с тобой отличаемся, храбрец, на картине испытанный?
Каким-то внутреннем стержнем или цветом волнистых волос?
Ну да, есть наверное разница: ты — угодник, а я много грешная.
Ты такие дела воспитывал, до которых мой дух не дорос.
Сорок дней по пустыне проследовавший без еды и пожухлой корочки.
– Кто ты есть, человек на верёвочке, распятый на крест золотой?
Попивая напиток рубиновый, я смотрю и всё-таки думаю:
Две руки, две ноги, и такой же мозг. Всё одно, только ты — святой.
Утром веки опухнут от жидкости, голова разобьётся вдребезги.
Это всё философские брызги в квартете с вечерней зарей.
Кагор грустно пуст. Один ты висишь.
Распят и прекрасен велий Иисус.
– Может мы с тобой снова поговорим?
Обещаю мотать на ус.
Ну всё, начинаю томно скулить,
Бормотать про праздность и курсы белья.
Если честно, не очень-то я швея, но надо же кем-то быть.
Ты пророком вот был, собирал людей, отводил в походы и исцелял,
А я — королева среди одеял, несмышлёное существо.
Суетливая я. С послушанием на ?Вы?.
– Панацею подскажешь от головы? Какой нужно в поле собрать травы?
Бюллетенит, ничуть не жалея.
И тут же, опомнившись, отхожу,
– Извини, не о том, увлеклась с тобой, пригублю аспирин, можешь не отвечать.
У Богов не бывает похмелья.
От штанов неудобных в носке и мыслей в дрянной голове.
На стене у окошка икона, ладан и свечка потекшая.
И вера моя иссохшая жжёт этот ладан во мне.
– Чем мы с тобой отличаемся, храбрец, на картине испытанный?
Каким-то внутреннем стержнем или цветом волнистых волос?
Ну да, есть наверное разница: ты — угодник, а я много грешная.
Ты такие дела воспитывал, до которых мой дух не дорос.
Сорок дней по пустыне проследовавший без еды и пожухлой корочки.
– Кто ты есть, человек на верёвочке, распятый на крест золотой?
Попивая напиток рубиновый, я смотрю и всё-таки думаю:
Две руки, две ноги, и такой же мозг. Всё одно, только ты — святой.
Утром веки опухнут от жидкости, голова разобьётся вдребезги.
Это всё философские брызги в квартете с вечерней зарей.
Кагор грустно пуст. Один ты висишь.
Распят и прекрасен велий Иисус.
– Может мы с тобой снова поговорим?
Обещаю мотать на ус.
Ну всё, начинаю томно скулить,
Бормотать про праздность и курсы белья.
Если честно, не очень-то я швея, но надо же кем-то быть.
Ты пророком вот был, собирал людей, отводил в походы и исцелял,
А я — королева среди одеял, несмышлёное существо.
Суетливая я. С послушанием на ?Вы?.
– Панацею подскажешь от головы? Какой нужно в поле собрать травы?
Бюллетенит, ничуть не жалея.
И тут же, опомнившись, отхожу,
– Извини, не о том, увлеклась с тобой, пригублю аспирин, можешь не отвечать.
У Богов не бывает похмелья.
Метки: