Путешествие через Америку Часть 041
41
Гекльберри Финн путешествовал на плоту по Миссисипи вместе с беглым негром Джимом и еще двумя бродячими актерами. Медленно плывущие пейзажи по обеим сторонам реки. Течение просто несет плот вдаль. Загорай, или уди рыбу. Красота!
Группа байдарочников сплавлялась по Юрюзани. За пару недель предстояло пройти ее от истока до впадения в реку Белая. В одном селе остановились пополнить продукты. Пока старшой закупал хлеб и молоко, две девушки и один парень отправился погулять по селу. Промтоварный магазинчик торгует всем подряд. От ниток с иголками и всяческой мануфактуры до книг, которые здесь почти никто не покупает. На полках выстроились дефицитнейшие издания. В больших городах такие можно достать только по большому блату из-под прилавка. Или же на черном рынке у перекупщиков. Каждый берет Марка Твена, Аксакова, Лескова. Счастливые своими приобретениями спешат на берег. Продукты запасены. Отчаливают.
Пока все идет хорошо. Из графика не выбиваются. Проводник доволен. Сегодня поднажали на весла и прошли даже сверх запланированного. На следующий день старшой объявил дневку. Вытащили на берег байдарки. Разбили лагерь. Отдыхают. Кто купается. Кто стирает. Кто умотался в лес по грибы. Одна из отоварившихся книгами девушек погрузилась в Одовского. А парень улегся неподалеку загорать на солнышке. То ли перегрелся. То ли удар схватил. То ли просто кошмар приснился. Очнулся от холодных брызг и тряски. Испуганное лицо девушки. Что случилось? Тебе плохо? Ты стонал во сне...
Умножением сущностей... без нужды... широкой и многогранной деятельностью... разнообразной... не имеющей особого смысла... достичь ли покоя и осознания Бытия? Отрешения? Спокойствия? Внутренней цельности и гармонии?
Почему одниночество так беспокоит людей? И ум, неспокойный в своих мечтательных метаниях, тянет, толкает в объятия... ах, если бы души... иной души... свободной и цельной... но всего лишь такого же ума... в теле ином... эго к эгу... кирпич к кирпичу... камень к камню... вот и построили новое и счастливое...
У того, у прежнего советского общества была хотя бы цель. Уже приниженная и опошленная лицемерием властей в конце семидесятых – начале восьмидесятых. Но все еще сохранялась. Прежняя. Инерция. В людях. Теперь все больше озадачившихся комфортом и уютом. Однако молодежь еще не засосала рутина быта. И у таких странников по горам и рекам оставалась возможность перейти от существования к Бытию. По крайней мере, к его осознанию...
Я одинок. Ты одинок. Она одинока. Они – одиноки. Мы все одиноки. Разве это страшное открытие? Можно быть изолированным в большей толпе. Отчужденным от нее.
Он не раз ловил себя на мысли, что не принадлежит никакому коллективу. Нет, формально он был членом разных групп. Семьи. Школы. Своего класса. Октябрятской, пионерской, комсомольской организаций. Трудового коллектива. Батальона. Роты. Взвода. Отделения. Кружка друзей. Единомышленников.
Рок-фестиваль. На сцене самозабвенно рубятся команды. Перестроечное хэви-лето. Металл впервые официально разрешен. У сцены столпились визжащие поклонники и поклонницы. Все в черной коже с серебристыми заклепками. Это случилось много позднее того путешествия по реке. А он стоял в толпе и скучал. С удивлением оглядываясь вокруг. Дело даже не в том, что собравшаяся тусовка его моложе. Ведь он и сам очень любит эту энергичную заводную музыку. Но оказывается, что все-таки предпочитает слушать ее в одиночестве. Не разделяя ни с кем свои ощущения. Эгоизм? Антисоциальное поведение? Мизантропическое отношение?
Как говорил незабвенный товарищ Сухов: ?Ну, это вряд ли!?...
О чем думал он, наблюдая за беснующейся толпой? Вроде бы тоже самое, что было с ним на службе. Там ты так же существовал лишь в качестве винтика. Малой частицы общего организма. ?Рота, запе-е-е-евай!? - командует лейтенант Сиротинушкин. И в сотню глоток, нестройно, зато оглушительно, начинается ор: ?Через две, через две весны, через две, через две зимы, отслужу, отслужу как надо и вернусь?...
Но все же определенная разница между этими двумя коллективами была. Какая именно, он затруднился бы ответить. А может, не посчитал бы нужным уточнять...
Каков коллектив, таков бывает и мотив, сказал Саша Башлачев. Верно и обратное – каков мотив, таков и коллектив.
Ему никогда не нравились коллективные песни с нарочитым бодрячком. С непременным запевалой – эдаким массовиком с во-о-от таким затейником. Мы едем-едем-едем в далекие края...
Даже печальная песенка крокодила Гены из мультика непременно звучала мажорно в таких совместных песнопениях. За столом ли, в экскурсионном автобусе...
Он не кривился. Не морщился. Иногда даже подтягивал. Зачем обижать хороших людей, добрых друзей отчужденным видом? Неудобно... Жалко... Привычно? Но всеобщего восторга никак не мог ни пережить, ни разделить. Единение в сумме? В простом сложении наших маленьких ?я?? Похоже ли это на истинное слияние? Растворение? Может, обезличивание? Товарищ Сухов, скажите свою сакраментальную фразу!
?Ну, это вряд ли!?...
А временное чувство эйфории после краткое экстаза и сентиментального лобзания всех и каждого за столом или в иной коллективной акции так и оставались для него чуждыми. Несмотря на все попытки стать коллективистом.
Мышки пищали и плакали, но продолжали есть кактус, так, нет?
Что держит нас вместе? Что тянет друг к другу? Что заставляет бежать с радостью на танцы, концерт, в гости, на работу, в конце концов, домой? Если даже одинокий папа Карло выстругал себе из полена Буратину...
Бежать к кому угодно. От себя. От скуки. От тоски.
Тебе скучно с самим собой?
Я не люблю сидеть одна дома. И он не любит быть один. Наедине. Мы имеем право развлекаться. Отвлекаться. Целую неделю работали. Тяжело трудились. А вот выходные никому у нас не отнять. Это наше. Это семейное. Это святое. И самое главное, надо регулярно заниматься сексом. Пока молоды это нужно. Тем, кто постарше – это важно! Для здоровья. Чем моложе, тем чаще. Но и в зрелом возрасте не следует пренебрегать этим. Для здоровья полезно. Ну пока, чао! Мы побежали. Я не могу без танцев. Натанцуюсь до изнеможения, так что с ног валюсь. Вот это счастье. Вот это радость. В субботу вечером танцы до утра. В воскресенье спим до обеда. Потом гуляем. И в понедельник снова на работу. Живем. Все как у людей...
Без издевки. Без осуждения. Без пренебрежения. Простая констатация. Все как у людей. Это их выбор. Ему же не было скучно в одиночестве никогда. Даже в самом хрупком младенчестве, во всем зависевши от взрослых. А была ли такая зависимость на самом деле? Зависимость души, не тела? И было ли разделение... разделяемость... интересов... мыслей... чувств?... Как все-таки не точен и непоследователен язык. Вернее, используемые людьми фразы.
Слова, слова, слова...
Когда кто-то говорит ему, что разделяет его чувства, он задумывается, что несет в себе эта фраза? Разделяй и властвуй? Раздевай и трахай? Тибидохай? Тебе-лебеда-тебе-либидо... тебе лепетать и мне – лепота...
Одиночество – вот жупел и главный страх цивилизации людей. Бог одинок? Троичен? Или все же Един? Двоичный код. Разделение простейших. Единство в многообразии. Разнообразие в одном. Как в той рекламе разных сортов подсолнечного масла. Приехали в придорожную кафешку два мужика, а хозяйка им подает салат, приправленный одним сортом масла. Поели парни. Чё у вас еще есть? А ничего нет, подумала хозяйка, только тазик салата с нарублеными огурцами, помидорами, капустой, зеленью. Просто, как три рубля. Как два пальца об асфальт. Муж хозяйки хватается за голову. Чё делать, сейчас клиенты уйдут! А умная хозяйка достает другое масло, у нее их штук десять разных сортов. И приправляет тоже самое блюдо из новой бутылки. Уважаемые гости, а у нас, бляха-муха – салатный бар. И оба долбоеба с наслаждением уплетают то же самое. Покрякивают. Постанывают от удовольствия. Вот это салатики! Будем сюда ходить каждый день обедать. Смотри какие РАЗНЫЕ на вкус! Просто объедение!
Понятно, что всякая реклама – ублюдочно наёбочная. Но чтобы так, грубо и зримо продемонстрировать свою суть! Это же не просто прокол. Это полное саморазоблачение сущности этого мира!
Ты счастлив? Да, вполне! А ты, дорогая? Разумеется, мой милый!!!!
А в чем оно, это счастье, таится? В сундуке? В утке? Зайце? Яйце? Иголке?
Who knows?
В одиночку он прибыл сюда. В одиночку и уйдет. Кто он, где он? Кем были его родители, братья-сестры, друзья-приятели? Разделят ли его мысли? Разденут ли, обнажаясь, совокупляясь, объединяясь? Если одиночество это плохо, однозначно плохо, потому что пока ты один, мы тебя все победим, то почему нас всех тянет к единству? Один или един, какая на хрен разница?
Он лежал на травке. Она склонилась. Испугалась. Его стоны во сне встревожили ее. Разве можно стонать во сне? Разбудила. Пробудила ли от иллюзии? От чего-то лишнего, ненужного? Пустого...
Он доверился ей. Хотя и сделал это в неуклюжей форме. Чтобы смогла понять. Несколько упростил. А это было просто-напросто воспоминание. О будущем... о прошлом ли... до... после... неясно смутные видения. Порою ясные, как божий день. Но чаще туманные... как испарения от реки. Не надо и в Лондон ездить. И к гадалке не ходи.
Варварская пестрота халатов. Мрачные бородачи присели на корточках у белой саманной стены. Диковатые лица. Крепкие крупные зубы. Хищный оскал роднит их с волками. Так что и бороды кажутся шерстью. А грубые овечьих папахи будто приросли к бритым черепам. Его рота вместе с полусотней казаков заняла аул. Местные даже не успели сообразить, что к чему. Часовых казаки просто взяли в ножи. А остальные беспечно дрыхли по домам.
Он послал солдат найти своих. В этом ауле держали в плену их товарищей. Пока обыскивали дома, он прохаживался мимо сидевших на корточках пленных. С деланным равнодушием они бросали на него редкие, но меткие взгляды. Исподлобья. И снова опускали очи долу. А он изучал их, рассматривая каждого пристально, словно бы фотографируя в памяти своей.
Акимыч, старшой из казаков, первым нашел то что все искали. Но что это он какой-то не такой сегодня? Побледнел казак. Притащил откуда-то тяжелый мешок. Что там, Акимыч? Молча, без единого слова, казак переворачивает мешок и оттуда вываливаются светловолосые головы. Выпачканные в крови. С широко раскрытыми глазами. Гримаса боли и мук навеки застыла на лицах...
Не помня себя, в каком-то затмении, он кричит, машет саблей, рубит сидящих перед ним бородачей. Стреляет. В одной руке маузер. В другой шашка. Все кончилось быстро. И словно молния ударила под ноги. Остановился он лишь когда все было кончено и в пыли перед ним лежали, перемешавшись, головы товарищей-друзей и срубленные качаны бородачей. Оскаленные крупные зубы. Кажется, у каждого во рту по сорок и даже больше зубов. У одного рыжебородого разрублен нос и верхняя губа. Густые капли крови стекают на крашеную хной бороду. Почти одного оттенка...
Затмение нашло... и прошло. Он валится наземь в изнеможении. Убийца безоружных?...
Василий Васильевич Верещагин "После удачи"
Гекльберри Финн путешествовал на плоту по Миссисипи вместе с беглым негром Джимом и еще двумя бродячими актерами. Медленно плывущие пейзажи по обеим сторонам реки. Течение просто несет плот вдаль. Загорай, или уди рыбу. Красота!
Группа байдарочников сплавлялась по Юрюзани. За пару недель предстояло пройти ее от истока до впадения в реку Белая. В одном селе остановились пополнить продукты. Пока старшой закупал хлеб и молоко, две девушки и один парень отправился погулять по селу. Промтоварный магазинчик торгует всем подряд. От ниток с иголками и всяческой мануфактуры до книг, которые здесь почти никто не покупает. На полках выстроились дефицитнейшие издания. В больших городах такие можно достать только по большому блату из-под прилавка. Или же на черном рынке у перекупщиков. Каждый берет Марка Твена, Аксакова, Лескова. Счастливые своими приобретениями спешат на берег. Продукты запасены. Отчаливают.
Пока все идет хорошо. Из графика не выбиваются. Проводник доволен. Сегодня поднажали на весла и прошли даже сверх запланированного. На следующий день старшой объявил дневку. Вытащили на берег байдарки. Разбили лагерь. Отдыхают. Кто купается. Кто стирает. Кто умотался в лес по грибы. Одна из отоварившихся книгами девушек погрузилась в Одовского. А парень улегся неподалеку загорать на солнышке. То ли перегрелся. То ли удар схватил. То ли просто кошмар приснился. Очнулся от холодных брызг и тряски. Испуганное лицо девушки. Что случилось? Тебе плохо? Ты стонал во сне...
Умножением сущностей... без нужды... широкой и многогранной деятельностью... разнообразной... не имеющей особого смысла... достичь ли покоя и осознания Бытия? Отрешения? Спокойствия? Внутренней цельности и гармонии?
Почему одниночество так беспокоит людей? И ум, неспокойный в своих мечтательных метаниях, тянет, толкает в объятия... ах, если бы души... иной души... свободной и цельной... но всего лишь такого же ума... в теле ином... эго к эгу... кирпич к кирпичу... камень к камню... вот и построили новое и счастливое...
У того, у прежнего советского общества была хотя бы цель. Уже приниженная и опошленная лицемерием властей в конце семидесятых – начале восьмидесятых. Но все еще сохранялась. Прежняя. Инерция. В людях. Теперь все больше озадачившихся комфортом и уютом. Однако молодежь еще не засосала рутина быта. И у таких странников по горам и рекам оставалась возможность перейти от существования к Бытию. По крайней мере, к его осознанию...
Я одинок. Ты одинок. Она одинока. Они – одиноки. Мы все одиноки. Разве это страшное открытие? Можно быть изолированным в большей толпе. Отчужденным от нее.
Он не раз ловил себя на мысли, что не принадлежит никакому коллективу. Нет, формально он был членом разных групп. Семьи. Школы. Своего класса. Октябрятской, пионерской, комсомольской организаций. Трудового коллектива. Батальона. Роты. Взвода. Отделения. Кружка друзей. Единомышленников.
Рок-фестиваль. На сцене самозабвенно рубятся команды. Перестроечное хэви-лето. Металл впервые официально разрешен. У сцены столпились визжащие поклонники и поклонницы. Все в черной коже с серебристыми заклепками. Это случилось много позднее того путешествия по реке. А он стоял в толпе и скучал. С удивлением оглядываясь вокруг. Дело даже не в том, что собравшаяся тусовка его моложе. Ведь он и сам очень любит эту энергичную заводную музыку. Но оказывается, что все-таки предпочитает слушать ее в одиночестве. Не разделяя ни с кем свои ощущения. Эгоизм? Антисоциальное поведение? Мизантропическое отношение?
Как говорил незабвенный товарищ Сухов: ?Ну, это вряд ли!?...
О чем думал он, наблюдая за беснующейся толпой? Вроде бы тоже самое, что было с ним на службе. Там ты так же существовал лишь в качестве винтика. Малой частицы общего организма. ?Рота, запе-е-е-евай!? - командует лейтенант Сиротинушкин. И в сотню глоток, нестройно, зато оглушительно, начинается ор: ?Через две, через две весны, через две, через две зимы, отслужу, отслужу как надо и вернусь?...
Но все же определенная разница между этими двумя коллективами была. Какая именно, он затруднился бы ответить. А может, не посчитал бы нужным уточнять...
Каков коллектив, таков бывает и мотив, сказал Саша Башлачев. Верно и обратное – каков мотив, таков и коллектив.
Ему никогда не нравились коллективные песни с нарочитым бодрячком. С непременным запевалой – эдаким массовиком с во-о-от таким затейником. Мы едем-едем-едем в далекие края...
Даже печальная песенка крокодила Гены из мультика непременно звучала мажорно в таких совместных песнопениях. За столом ли, в экскурсионном автобусе...
Он не кривился. Не морщился. Иногда даже подтягивал. Зачем обижать хороших людей, добрых друзей отчужденным видом? Неудобно... Жалко... Привычно? Но всеобщего восторга никак не мог ни пережить, ни разделить. Единение в сумме? В простом сложении наших маленьких ?я?? Похоже ли это на истинное слияние? Растворение? Может, обезличивание? Товарищ Сухов, скажите свою сакраментальную фразу!
?Ну, это вряд ли!?...
А временное чувство эйфории после краткое экстаза и сентиментального лобзания всех и каждого за столом или в иной коллективной акции так и оставались для него чуждыми. Несмотря на все попытки стать коллективистом.
Мышки пищали и плакали, но продолжали есть кактус, так, нет?
Что держит нас вместе? Что тянет друг к другу? Что заставляет бежать с радостью на танцы, концерт, в гости, на работу, в конце концов, домой? Если даже одинокий папа Карло выстругал себе из полена Буратину...
Бежать к кому угодно. От себя. От скуки. От тоски.
Тебе скучно с самим собой?
Я не люблю сидеть одна дома. И он не любит быть один. Наедине. Мы имеем право развлекаться. Отвлекаться. Целую неделю работали. Тяжело трудились. А вот выходные никому у нас не отнять. Это наше. Это семейное. Это святое. И самое главное, надо регулярно заниматься сексом. Пока молоды это нужно. Тем, кто постарше – это важно! Для здоровья. Чем моложе, тем чаще. Но и в зрелом возрасте не следует пренебрегать этим. Для здоровья полезно. Ну пока, чао! Мы побежали. Я не могу без танцев. Натанцуюсь до изнеможения, так что с ног валюсь. Вот это счастье. Вот это радость. В субботу вечером танцы до утра. В воскресенье спим до обеда. Потом гуляем. И в понедельник снова на работу. Живем. Все как у людей...
Без издевки. Без осуждения. Без пренебрежения. Простая констатация. Все как у людей. Это их выбор. Ему же не было скучно в одиночестве никогда. Даже в самом хрупком младенчестве, во всем зависевши от взрослых. А была ли такая зависимость на самом деле? Зависимость души, не тела? И было ли разделение... разделяемость... интересов... мыслей... чувств?... Как все-таки не точен и непоследователен язык. Вернее, используемые людьми фразы.
Слова, слова, слова...
Когда кто-то говорит ему, что разделяет его чувства, он задумывается, что несет в себе эта фраза? Разделяй и властвуй? Раздевай и трахай? Тибидохай? Тебе-лебеда-тебе-либидо... тебе лепетать и мне – лепота...
Одиночество – вот жупел и главный страх цивилизации людей. Бог одинок? Троичен? Или все же Един? Двоичный код. Разделение простейших. Единство в многообразии. Разнообразие в одном. Как в той рекламе разных сортов подсолнечного масла. Приехали в придорожную кафешку два мужика, а хозяйка им подает салат, приправленный одним сортом масла. Поели парни. Чё у вас еще есть? А ничего нет, подумала хозяйка, только тазик салата с нарублеными огурцами, помидорами, капустой, зеленью. Просто, как три рубля. Как два пальца об асфальт. Муж хозяйки хватается за голову. Чё делать, сейчас клиенты уйдут! А умная хозяйка достает другое масло, у нее их штук десять разных сортов. И приправляет тоже самое блюдо из новой бутылки. Уважаемые гости, а у нас, бляха-муха – салатный бар. И оба долбоеба с наслаждением уплетают то же самое. Покрякивают. Постанывают от удовольствия. Вот это салатики! Будем сюда ходить каждый день обедать. Смотри какие РАЗНЫЕ на вкус! Просто объедение!
Понятно, что всякая реклама – ублюдочно наёбочная. Но чтобы так, грубо и зримо продемонстрировать свою суть! Это же не просто прокол. Это полное саморазоблачение сущности этого мира!
Ты счастлив? Да, вполне! А ты, дорогая? Разумеется, мой милый!!!!
А в чем оно, это счастье, таится? В сундуке? В утке? Зайце? Яйце? Иголке?
Who knows?
В одиночку он прибыл сюда. В одиночку и уйдет. Кто он, где он? Кем были его родители, братья-сестры, друзья-приятели? Разделят ли его мысли? Разденут ли, обнажаясь, совокупляясь, объединяясь? Если одиночество это плохо, однозначно плохо, потому что пока ты один, мы тебя все победим, то почему нас всех тянет к единству? Один или един, какая на хрен разница?
Он лежал на травке. Она склонилась. Испугалась. Его стоны во сне встревожили ее. Разве можно стонать во сне? Разбудила. Пробудила ли от иллюзии? От чего-то лишнего, ненужного? Пустого...
Он доверился ей. Хотя и сделал это в неуклюжей форме. Чтобы смогла понять. Несколько упростил. А это было просто-напросто воспоминание. О будущем... о прошлом ли... до... после... неясно смутные видения. Порою ясные, как божий день. Но чаще туманные... как испарения от реки. Не надо и в Лондон ездить. И к гадалке не ходи.
Варварская пестрота халатов. Мрачные бородачи присели на корточках у белой саманной стены. Диковатые лица. Крепкие крупные зубы. Хищный оскал роднит их с волками. Так что и бороды кажутся шерстью. А грубые овечьих папахи будто приросли к бритым черепам. Его рота вместе с полусотней казаков заняла аул. Местные даже не успели сообразить, что к чему. Часовых казаки просто взяли в ножи. А остальные беспечно дрыхли по домам.
Он послал солдат найти своих. В этом ауле держали в плену их товарищей. Пока обыскивали дома, он прохаживался мимо сидевших на корточках пленных. С деланным равнодушием они бросали на него редкие, но меткие взгляды. Исподлобья. И снова опускали очи долу. А он изучал их, рассматривая каждого пристально, словно бы фотографируя в памяти своей.
Акимыч, старшой из казаков, первым нашел то что все искали. Но что это он какой-то не такой сегодня? Побледнел казак. Притащил откуда-то тяжелый мешок. Что там, Акимыч? Молча, без единого слова, казак переворачивает мешок и оттуда вываливаются светловолосые головы. Выпачканные в крови. С широко раскрытыми глазами. Гримаса боли и мук навеки застыла на лицах...
Не помня себя, в каком-то затмении, он кричит, машет саблей, рубит сидящих перед ним бородачей. Стреляет. В одной руке маузер. В другой шашка. Все кончилось быстро. И словно молния ударила под ноги. Остановился он лишь когда все было кончено и в пыли перед ним лежали, перемешавшись, головы товарищей-друзей и срубленные качаны бородачей. Оскаленные крупные зубы. Кажется, у каждого во рту по сорок и даже больше зубов. У одного рыжебородого разрублен нос и верхняя губа. Густые капли крови стекают на крашеную хной бороду. Почти одного оттенка...
Затмение нашло... и прошло. Он валится наземь в изнеможении. Убийца безоружных?...
Василий Васильевич Верещагин "После удачи"
Метки:
