Поэма о радикулите!
С посвящением, прологом, эпилогом и примечаниями. Перевод с франко-английского с руссифицизмами, кого последнее может смутить, прекращайте чтение прямо здесь.
Посвящается К.С.Ф. и её радикулиту, который она приобрела от долгого сидения за рабочим столом, занимаясь переводческим творчеством. О чём жалобу я получил и отразил всё так:
"Подруга дней моих суровых",-
Поскольку вместе мы росли
В условиях весьма хреновых
Коммунистической земли.
Твой друг со всеми потрохами
И литератор в меру сил,
Боюсь, что русскими стихами
Тебя изрядно утомил,
Но в них не только смысл глубокий,
О чём судила ты не раз,
Всегда мои имеют строки
Юмористический окрас.
Прошу, не осуждай сурово,
Позором не клейми меня,
Из песни выкинешь хоть слово,
И получается фигня.
Так вот, выбрасывать не надо,
Ведь это классика почти!?
Ты затепли свою лампаду
И эту хартию прочти:
Лоб у меня для мозга узкий,
И светоч разума погас,
Но за три года по-французски
Я изучил пятнадцать фраз.
Конечно, ты безмерно рада,
(Приятно полиглотом быть!)
Мои французские тирады
Без словаря переводить.
"Я к вам пишу, чего же боле",
О том, что! где! и как болит!
Что отпахав полжизни в школе,
Я приобрёл радикулит.
И знаю, что это такое,
Я это ж...й осознал,-
Когда горит, грызёт и ноет,
Меня довёл спортивный зал.
Но ты-то, ты! Какого хрена,
Творя великие дела,
Традиционную манеру
Сидеть на ж..е избрала?!
Тебе за это ни медали,
Ни денег лишних ни копья,
А ж..у не на складе дали,
Она родная и своя!
И по законам всего света,
А значит так тому и быть,
Должны издатели за это
Амортизацию платить.
Поскольку - правда в афоризме
Для мудрецов и для чудил:
"Всегда сидячий образ жизни
К радикулиту приводил".
Так надо ли шагать по тропам
У ишиаса на краю.
А не воздать ли милым ж...м
Дань восхищения свою.
Чтоб дольше нам она служила
Предметом пламенных страстей,
Чтобы не треснула от жира
И не иссохла до костей.
Моё устойчивое мненье,-
Варёной репы не сложней,-
Она предмет для восхищенья!
Но не работать же на ней!!!
Кощунство это, Боже правый,
Она ващще у нас одна.
Не для труда, не для забавы,
Для украшения дана!
Непарный орган от рожденья,
И недостаток в ней один,
Что не возвышенное пенье,
Мы слышим уху в наслажденье,
Когда чего не то съедим.
Ещё в одной бывает роли,
Нас пробивающей насквозь,-
Страшней радикулитной боли
Придумать боль не удалось.
Я здесь Америк не открою,
И тайну выдам не свою,
Второе место геморррою
Я безусловно отдаю.
А чтобы эту боль представить,
Так разрывающую зад,
То можно в ж..у зонтик вставить,
Раскрыть и вытащить назад.
На ж..у не проходит мода,
Коль у неё достойный вид,
Красноречивее, чем морда
О человеке говорит!
Один лицо с измальства пропил,
От возлияний так опух,
Что звался толстомордой ж...й,-
На глаз приятно и на слух.
Другой же толстож...й мордой
Именовался средь друзей...
И тоже был ужасно гордый
Законной кличкою своей.
Себя уродовать не стоит,
Моя подсказка - не пустяк:
Хемингуэй писали-съ стоя!
И Пётр Первый - тоже так!
Писал Некрасов Коля лёжа,
Чтоб не упасть, коль перепьёт,
А ты, голубушка, чего же?
Авторитеты что, не в счёт?
Давай посмотрим, кто был лучшим?
В борьбе с бумагой у стола,
Бальзак настолько что-то сплющил,
Что даже что-что отекла.
Или, допустим, Жоры Санда
Затронем непонятный лик,-
Не пожалела дама зада
И написала кучу книг.
В когорте пишущих нетленки
Один стоял особняком.
В ряду имён отменно звонких,
Он всем читающим знаком.
Перенеся ещё на троне
Инфаркт, инсульт и геморой,
Он правил, будучи в "законе",
Союза пятижды герой.
Не любим все трескучих фраз мы,
Его же не осудим строк,
Поскольку он в глухом маразме
Свою трилогию испёк.
Он столько содержал компартий,
Что свой народ оголодил,
С трибун бровями тряс в азарте,
Вещая из последних сил.
Над каждой буквой речи прея,
Когда плясали зубы степ,
Он даже продавал евреев,
Потом их стал менять на хлеб.
Генсека гроб, что было - было,
Когда хватил его удар,
Солдаты кинули в могилу,
Как уголь в топку кочегар.
И с горя, это тоже было,-
Почин,- узнать бы,- это чей,
Страна гудками долго выла,-
Так провожали Ильичей!
Но и "Бровастому" не снились
Ни твой талант, ни твой успех,
Ведь у тебя же - Божья милость,
Хоть он и был умнее всех.
Не подлежит сомненью даже,
Что ты не ниже по перу,
А кто иначе что-то скажет,
Тому, в натуре, пасть порву!
В полку писателей тревога...
На выходе бестселлер!! Хит!
Писалась книга в муках многих,
Но много радостей сулит.
Уже лавина презентаций
Во всех краях родной земли,
Признанья слёзы, гром оваций
Перед тобой и сзади шли.
Теперь в космические дали
Отправили проспект-буклет,
Чтоб от восторга зарыдали
Читатели иных планет.
Тебе ж за это ни медали,
Ни денег лишних ни копья.
А ж..у не на складе дали,
Она родная и своя!
Став всепланетною известной,
Встав от компьютерных оков,
Не только попочкой прелестной
Пленишь роскошных мужиков.
Они прискачут табунами,
Но, выбрав ангела с лица,
Других пошлёшь к известной маме,
Излишки сложишь штабелями
В кустах у заднего крыльца.
Не перенёс Нью-Йорк удара,
Когда сама себе не враг,
Ты на процент от гонорара
Купила скромный особняк.
Скромнее, чем эмир Кувейта
Позволить мог себе уже,
Пониже, чем "Эмпайра стейта"
Всего на пару этажей.
В себя пришёл Манхеттен еле,
Когда закончив там дела,
Калифорнийские метели
Жаре Нью-Йоркской предпочла.
И в штате новом, в жизни новой
Совсем освоившись "дежа" /уже - франц./
Свой "кар" двенадцатиметровый
Уткнула в стенку гаража.
Я не злословлю, право слово,
Но, превратив машину в хлам,
Не то, что ездишь ты хреново,
Гараж построили не там.
А коль не понимает кто-то,
Ты объясниться не спеши,
Что были узкими ворота
Для широты твоей души.
Я написал тебе немало
Своих восторженных стихов...
Воды так много убежало,
Что время, видимо, настало
Простить мне, всё-таки, немалый
И самый страшный из грехов.
Когда ты в край рванула дальний,
Я, опасаясь Ка Ге Бе,
Не появился на отвальной,
Непоправимый вред моральный
Нанёс с обидою тебе.
Презрела ты меня, однако,
На пару тысяч лет вперёд.
Не написала ни ползнака
/Характеристика не в счёт/
Очаровательной и юной
Тебя увидел я впервой
С улыбкой милою .....гунной
В ЛТХП на Моховой.
Там было молодости много,
Веселья, песен и стихов.
Потом свела нас "Синагога",
Где был директор Кузнецов.
Потом об нас любимый Питер,
Что с детства дорог и знаком,
Сапог антисемитский вытер
И дал под жопу сапогом!
И мы, как птички, упорхали
В заокеанские края...
Эпилог.
А ж..у не на складе дали,
Она родная и своя.
ПРИМЕЧАНИЯ:"подруга дней моих суровых" - одолжил у Александра Сергеевича
ЛТХП на Моховой - Ленинградский Техникум Химической Промышленности на Моховой улице, где мы работали преподавателями.
Героиня уехала в США, КГБ пасло провожающих. Я не рискнул потерять работу.
"Синагога" - так злобно-шутливо называли ПТУ, в котором директор Кузнецов собрал преподавателей по профессионализму, не считаясь с национальностями.
Посвящается К.С.Ф. и её радикулиту, который она приобрела от долгого сидения за рабочим столом, занимаясь переводческим творчеством. О чём жалобу я получил и отразил всё так:
"Подруга дней моих суровых",-
Поскольку вместе мы росли
В условиях весьма хреновых
Коммунистической земли.
Твой друг со всеми потрохами
И литератор в меру сил,
Боюсь, что русскими стихами
Тебя изрядно утомил,
Но в них не только смысл глубокий,
О чём судила ты не раз,
Всегда мои имеют строки
Юмористический окрас.
Прошу, не осуждай сурово,
Позором не клейми меня,
Из песни выкинешь хоть слово,
И получается фигня.
Так вот, выбрасывать не надо,
Ведь это классика почти!?
Ты затепли свою лампаду
И эту хартию прочти:
Лоб у меня для мозга узкий,
И светоч разума погас,
Но за три года по-французски
Я изучил пятнадцать фраз.
Конечно, ты безмерно рада,
(Приятно полиглотом быть!)
Мои французские тирады
Без словаря переводить.
"Я к вам пишу, чего же боле",
О том, что! где! и как болит!
Что отпахав полжизни в школе,
Я приобрёл радикулит.
И знаю, что это такое,
Я это ж...й осознал,-
Когда горит, грызёт и ноет,
Меня довёл спортивный зал.
Но ты-то, ты! Какого хрена,
Творя великие дела,
Традиционную манеру
Сидеть на ж..е избрала?!
Тебе за это ни медали,
Ни денег лишних ни копья,
А ж..у не на складе дали,
Она родная и своя!
И по законам всего света,
А значит так тому и быть,
Должны издатели за это
Амортизацию платить.
Поскольку - правда в афоризме
Для мудрецов и для чудил:
"Всегда сидячий образ жизни
К радикулиту приводил".
Так надо ли шагать по тропам
У ишиаса на краю.
А не воздать ли милым ж...м
Дань восхищения свою.
Чтоб дольше нам она служила
Предметом пламенных страстей,
Чтобы не треснула от жира
И не иссохла до костей.
Моё устойчивое мненье,-
Варёной репы не сложней,-
Она предмет для восхищенья!
Но не работать же на ней!!!
Кощунство это, Боже правый,
Она ващще у нас одна.
Не для труда, не для забавы,
Для украшения дана!
Непарный орган от рожденья,
И недостаток в ней один,
Что не возвышенное пенье,
Мы слышим уху в наслажденье,
Когда чего не то съедим.
Ещё в одной бывает роли,
Нас пробивающей насквозь,-
Страшней радикулитной боли
Придумать боль не удалось.
Я здесь Америк не открою,
И тайну выдам не свою,
Второе место геморррою
Я безусловно отдаю.
А чтобы эту боль представить,
Так разрывающую зад,
То можно в ж..у зонтик вставить,
Раскрыть и вытащить назад.
На ж..у не проходит мода,
Коль у неё достойный вид,
Красноречивее, чем морда
О человеке говорит!
Один лицо с измальства пропил,
От возлияний так опух,
Что звался толстомордой ж...й,-
На глаз приятно и на слух.
Другой же толстож...й мордой
Именовался средь друзей...
И тоже был ужасно гордый
Законной кличкою своей.
Себя уродовать не стоит,
Моя подсказка - не пустяк:
Хемингуэй писали-съ стоя!
И Пётр Первый - тоже так!
Писал Некрасов Коля лёжа,
Чтоб не упасть, коль перепьёт,
А ты, голубушка, чего же?
Авторитеты что, не в счёт?
Давай посмотрим, кто был лучшим?
В борьбе с бумагой у стола,
Бальзак настолько что-то сплющил,
Что даже что-что отекла.
Или, допустим, Жоры Санда
Затронем непонятный лик,-
Не пожалела дама зада
И написала кучу книг.
В когорте пишущих нетленки
Один стоял особняком.
В ряду имён отменно звонких,
Он всем читающим знаком.
Перенеся ещё на троне
Инфаркт, инсульт и геморой,
Он правил, будучи в "законе",
Союза пятижды герой.
Не любим все трескучих фраз мы,
Его же не осудим строк,
Поскольку он в глухом маразме
Свою трилогию испёк.
Он столько содержал компартий,
Что свой народ оголодил,
С трибун бровями тряс в азарте,
Вещая из последних сил.
Над каждой буквой речи прея,
Когда плясали зубы степ,
Он даже продавал евреев,
Потом их стал менять на хлеб.
Генсека гроб, что было - было,
Когда хватил его удар,
Солдаты кинули в могилу,
Как уголь в топку кочегар.
И с горя, это тоже было,-
Почин,- узнать бы,- это чей,
Страна гудками долго выла,-
Так провожали Ильичей!
Но и "Бровастому" не снились
Ни твой талант, ни твой успех,
Ведь у тебя же - Божья милость,
Хоть он и был умнее всех.
Не подлежит сомненью даже,
Что ты не ниже по перу,
А кто иначе что-то скажет,
Тому, в натуре, пасть порву!
В полку писателей тревога...
На выходе бестселлер!! Хит!
Писалась книга в муках многих,
Но много радостей сулит.
Уже лавина презентаций
Во всех краях родной земли,
Признанья слёзы, гром оваций
Перед тобой и сзади шли.
Теперь в космические дали
Отправили проспект-буклет,
Чтоб от восторга зарыдали
Читатели иных планет.
Тебе ж за это ни медали,
Ни денег лишних ни копья.
А ж..у не на складе дали,
Она родная и своя!
Став всепланетною известной,
Встав от компьютерных оков,
Не только попочкой прелестной
Пленишь роскошных мужиков.
Они прискачут табунами,
Но, выбрав ангела с лица,
Других пошлёшь к известной маме,
Излишки сложишь штабелями
В кустах у заднего крыльца.
Не перенёс Нью-Йорк удара,
Когда сама себе не враг,
Ты на процент от гонорара
Купила скромный особняк.
Скромнее, чем эмир Кувейта
Позволить мог себе уже,
Пониже, чем "Эмпайра стейта"
Всего на пару этажей.
В себя пришёл Манхеттен еле,
Когда закончив там дела,
Калифорнийские метели
Жаре Нью-Йоркской предпочла.
И в штате новом, в жизни новой
Совсем освоившись "дежа" /уже - франц./
Свой "кар" двенадцатиметровый
Уткнула в стенку гаража.
Я не злословлю, право слово,
Но, превратив машину в хлам,
Не то, что ездишь ты хреново,
Гараж построили не там.
А коль не понимает кто-то,
Ты объясниться не спеши,
Что были узкими ворота
Для широты твоей души.
Я написал тебе немало
Своих восторженных стихов...
Воды так много убежало,
Что время, видимо, настало
Простить мне, всё-таки, немалый
И самый страшный из грехов.
Когда ты в край рванула дальний,
Я, опасаясь Ка Ге Бе,
Не появился на отвальной,
Непоправимый вред моральный
Нанёс с обидою тебе.
Презрела ты меня, однако,
На пару тысяч лет вперёд.
Не написала ни ползнака
/Характеристика не в счёт/
Очаровательной и юной
Тебя увидел я впервой
С улыбкой милою .....гунной
В ЛТХП на Моховой.
Там было молодости много,
Веселья, песен и стихов.
Потом свела нас "Синагога",
Где был директор Кузнецов.
Потом об нас любимый Питер,
Что с детства дорог и знаком,
Сапог антисемитский вытер
И дал под жопу сапогом!
И мы, как птички, упорхали
В заокеанские края...
Эпилог.
А ж..у не на складе дали,
Она родная и своя.
ПРИМЕЧАНИЯ:"подруга дней моих суровых" - одолжил у Александра Сергеевича
ЛТХП на Моховой - Ленинградский Техникум Химической Промышленности на Моховой улице, где мы работали преподавателями.
Героиня уехала в США, КГБ пасло провожающих. Я не рискнул потерять работу.
"Синагога" - так злобно-шутливо называли ПТУ, в котором директор Кузнецов собрал преподавателей по профессионализму, не считаясь с национальностями.
Метки:
