Когда померкнет свет и следом

Когда померкнет свет и следом
умолкнет публика, сквозь створ
дверной появится стилетом
вооруженный дирижёр.

Он, вечно облачён в рубаху,
поднимется на эшафот,
где осуждённые на плаху
склонили головы семь нот.

На туловищах долговязых
их головы внушают страх
холёной публике в алмазах
и не холёной в свитерах.

Мгновение перед отмашкой
и брызнет из-под топора
не звук из лёгкого, а тяжкий
стон, исходящий из нутра.

Польётся огненною лавой
кровь-музыка через края
на доски, на паркет, на гравий,
на прах земной - к струе струя.

Собой заполнит мир, как воздух
заполнил от низин до гор
при свете солнечном и звёздах
ещё доступный нам простор.

О Ное знающим по книжкам
потоп сей будет нам взамен -
проникнуться худым умишком,
что есть такое - прах и тлен.

Спасёмся ли? Бог весть. Наверно.
Но есть надежда, без прикрас,
что лава выжжет нашу скверну,
огнём своим очистит нас.

И что те семеро на казни,
лежащие в крови, в пыли,
как и Всевышний, не напрасно
себя нам в жертву принесли.