Прыжок
Девчонка спускалась по крыше всё ниже, к краю.
А небо казалось всё выше и ближе к Раю.
Внизу на асфальт, отпуская смешки и маты,
бойцы Эм-Че-Эса таскали мешки и маты.
Привёзший начальство водитель прокуратуры
ругал разнесчастных родителей этой дуры.
Седой полицейский, что мрачно курил в сторонке,
всё думал о внучке, такой же дурной девчонке.
Вещал для эфира интимно канал доверия.
И скорая гостеприимно раскрыла двери.
Подъездные бабушки сплетен дерьмо месили.
А все мужики обсуждали судьбу России.
А бомж удивлялся и осуждал отчасти:
?Имеет, где жить, и, что кушать – ведь это счастье!?
И злобно шипел депутат: ?Надо ж так напиться!
Могла бы в квартире тихонечко удавиться?.
А дождь моросил на уставшую мышцу сердца.
И сердце дрожало, никак не могло согреться.
Оно, задыхаясь ?цэ-о? и ?цэ-аш? хватало.
Ему на двоих понимания не хватало.
Сквозь рваные джинсы виднелось чужое тело.
Тело потело, тело любви хотело.
Запретной и чтоб настоящей, не по морали,
которую все потоптали и помарали.
Ей сопли жевать не пристало на крае крыши.
На узком карнизе привстала, глаза закрывши.
Как пуповину перекусила нерв.
Присела, подпрыгнула и полетела вверх.
Она улетала по небу, крича как птица.
Толпа разошлась, в равнодушие пряча лица.
Но каждый на обуви разной унёс с собою
крупинки целительной грязи с чужою болью.
А небо казалось всё выше и ближе к Раю.
Внизу на асфальт, отпуская смешки и маты,
бойцы Эм-Че-Эса таскали мешки и маты.
Привёзший начальство водитель прокуратуры
ругал разнесчастных родителей этой дуры.
Седой полицейский, что мрачно курил в сторонке,
всё думал о внучке, такой же дурной девчонке.
Вещал для эфира интимно канал доверия.
И скорая гостеприимно раскрыла двери.
Подъездные бабушки сплетен дерьмо месили.
А все мужики обсуждали судьбу России.
А бомж удивлялся и осуждал отчасти:
?Имеет, где жить, и, что кушать – ведь это счастье!?
И злобно шипел депутат: ?Надо ж так напиться!
Могла бы в квартире тихонечко удавиться?.
А дождь моросил на уставшую мышцу сердца.
И сердце дрожало, никак не могло согреться.
Оно, задыхаясь ?цэ-о? и ?цэ-аш? хватало.
Ему на двоих понимания не хватало.
Сквозь рваные джинсы виднелось чужое тело.
Тело потело, тело любви хотело.
Запретной и чтоб настоящей, не по морали,
которую все потоптали и помарали.
Ей сопли жевать не пристало на крае крыши.
На узком карнизе привстала, глаза закрывши.
Как пуповину перекусила нерв.
Присела, подпрыгнула и полетела вверх.
Она улетала по небу, крича как птица.
Толпа разошлась, в равнодушие пряча лица.
Но каждый на обуви разной унёс с собою
крупинки целительной грязи с чужою болью.
Метки: