хлеб-74
ХЛЕБ
Хлебом с неимущими делился. \Ну, а те, кто слабых обижал, \долго и со страхом вспоминали \деда моего литой кулак. Булат Окуджава 1964 Мой дед Из Хута Берулава
Он знал давно, что отсмотрелся,\врачи сулили слепоту.\Но он еще не притерпелся\вслепую хлеб нести ко рту. Мария Ватутина
Он золотого хлеба не надрежет,\И, как бы ни сиротствовала грудь,\Он выпустит в окно чужую нежность,\\Чтоб даже нежность крикнула: не будь! Илья Эренбург
ДОРОГА К СЕБЕ
Терниста дорога к Краю,
Как лента она змеится
И узкой бежит тропинкой
Порою — не вверх, а вниз...
... И снова я умираю,
Рассыпавшись по крупицам,
Графитовой сердцевинкой,
Стихами на чистый лист.
С закатом я вновь исчезла,
Покуда меня листали,
Покуда меня читали,
Старательно ритм шепча...
... На старой обивке кресла
Тихонечко догорали,
Закручиваясь в спирали,
Тускнеющих два луча...
И в этой попытке тщетной
Руками достать до неба,
Согрев ледяную бездну
И истово всех любя,
Букашкой в траве рассветной,
Росой на колосьях хлеба
С зарею я вновь воскресну
И вновь обрету Себя. Светлана Макашова КОВЧЕГ 2017 ЦИКЛ Дорога к себе
***
Хватит тратиться на строки.
Лучше платится на стройке.
Только я убитый Богом
И забочусь о немногом:
Хлеб и сахарный песок,
С неба – Музы голосок…
Вот и всё, что здесь мне надо.
Я простейшая монада. Алексей Кириллов
ГЕОРГИЙ ГОЛОХВАСТОВ (1882-1963) ГИБЕЛЬ АТЛАНТИДЫ
ГИБЕЛЬ АТЛАНТИДЫ. Поэма (Нью-Йорк, 1938)
Их участь людям казалась проклятьем:
Она заботу о хлебе несла,
Как долг, вменяла ярмо ремесла;
Им труд их стал ненавистным занятьем
В томленьи тела и в поте чела.
И был им жребий убогого знанья
Взамен блаженства неведенья дан;
Вошла раздельность в единство сознанья,
Окутав души, как серый туман.
Любовь и братство в общеньи первичном,
Свобода духа и равенство всех
Погибли, плавясь в раздробленном, в личном,
В обмане тусклых мертвящих утех.
Пустая прихоть позыва плотского,
Желаний острых мгновенный укол
Законом стали для сердца людского,
А их исчадьем — поветрие зол,
Каких не знала блаженная древность:
Борьба и зависть, притворство и лесть,
Вражда и злоба, сомненья и ревность,
Раздор, измена, убийство и месть.
ГЕОРГИЙ ГОЛОХВАСТОВ (1882-1963) ГИБЕЛЬ АТЛАНТИДЫ
ГИБЕЛЬ АТЛАНТИДЫ. Поэма (Нью-Йорк, 1938)
Уход прилежный с любовным усильем
Нашел награду в холодной земле;
Былая скудость сменилась обильем:
Дышала свежесть в радушном тепле;
Живили воздух пахучие смолы,
В прозрачных каплях дрожа на стволах;
Жужжали в ульях заботливо пчелы,
На нивах колос склонялся тяжелый,
Алел румянец на сладких плодах;
Янтарь и пурпур в кистях винограда
Играли в свете нежгучих лучей,
В избытке были и меда услада,
И всходы хлеба, и сбор овощей.
Настала въяве пора золотая,
Когда уста за работой поют,
Когда довольство цветет, вырастая
В живую радость и в светлый уют.
Увы! В удаче заносчивы люди!
Кичливость правит их дикой толпой,
Не ценят счастья их черствые груди,
Не видит блага их разум слепой.
Отвергли люди небесную благость;
Покой, наскучив, томил их, как плен;
Им труд, как бремя, вновь сделался в тягость,
И сердце стало желать перемен.
Забыв о Боге, иного устройства,
Иного счастья искали они,
И вновь глухая волна беспокойства
Несла их к бездне, как в древние дни.
Марина Цветаева (1892-1941) Вчера еще в глаза глядел (сборник) ?Эксмо?, 2013
?Уж сколько их упало в эту бездну…?
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все – как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,
Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
– Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
– К вам всем – что мне, ни в чем
не знавшей меры,
Чужие и свои?!
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто – слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне – прямая неизбежность –
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность,
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
– Послушайте! – Еще меня любите
За то, что я умру.
Гай Петроний Арбитр (27-66) САТИРИКОН Перевод с латинского Б. Ярхо.
44. Так разглагольствовал Филерот; а вот что нес Ганимед:
— Говорите вы все ни к селу, ни к городу; почему никто не побеспокоится, что нынче хлеб кусаться стал? Честное слово, я сегодня кусочка хлеба найти не мог. А засуха-то все по-прежнему! Целый год голодаем. Эдилы[60], — чтоб им пусто было! — с пекарями стакнулись. Да, ?ты — мне, я — тебе?. Бедный народ страдает, а этим ненасытным глоткам всякий день Сатурналии. Эх, будь у нас еще те львы, каких; я застал, когда только что приехал из Азии! Вот это была жизнь!..[61] Так били этих кикимор, что они узнали, как Юпитер сердится. Помню я Сафиния! Жил он (я еще мальчишкой был) вот тут, у старых ворот; перец, а не человек! Когда шел, земля под ним горела! Зато прямой! Зато надежный! И друзьям друг! С такими можно впотьмах в морру играть[62]. А посмотрели бы вы в курии![63] Иного, бывало, так отбреет! А говорил без вывертов, напрямик. Когда вел дело на форуме[64], голос его гремел как труба, и никогда при этом он не потел и не плевался. Думаю, что это ему от богов дано было. А как любезно отвечал на поклон! Всех по именам знал, ну, прямо — свой брат. В те поры хлеб не дороже грязи был. Купишь его на асс — вдвоем не съесть; а теперь — меньше бычьего глаза. Нет, нет! С каждым днем все хуже; город наш, словно телячий хвост, назад растет! Да кто виноват, что у нас эдил трехгрошовый, которому асс дороже нашей жизни? Он втихомолку над нами посмеивается. А в день получает больше, чем иной по отцовскому завещанию. Уж я-то знаю, за что он получил тысячу золотых; будь мы настоящими мужчинами, ему бы не так привольно жилось. Нынче народ такой: дома — львы, на людях — лисицы. Что же до меня, то я проел всю одежонку, и, если дороговизна продлится, придется и домишки мои продать. Что же это будет, если ни боги, ни люди не сжалятся над нашей колонией? Чтобы мне не видать радости от семьи, если я не думаю, что беда ниспослана нам небожителями. Никто небо за небо не считает, никто постов не блюдет, никто Юпитера и в грош не ставит; все только и знают, что добро свое считать. В прежнее время выходили именитые матроны босые, с распущенными волосами на холм и с чистым сердцем вымаливали воды у Юпитера, — и сразу лил дождь как из ведра. Сразу же или никогда. И все возвращались мокрые как мыши. А теперь у богов ноги не ходят из-за нашего неверия. Поля заброшены…
45. — Пожалуйста, — сказал Эхион-лоскутник, — выражайся приличнее. ?Раз — так, раз — этак?, как сказал мужик, потеряв пегую свинью. Чего нет сегодня, то будет завтра: в том вся жизнь проходит. Ничего лучше нашей родины нельзя было бы найти, если бы жители здесь были людьми. Но не она одна страдает в нынешнее время. Нечего привередничать: все под одним небом живем. Попади только на чужбину, так начнешь уверять, что у нас свиньи жареные разгуливают. Ват, например, будут нас угощать на праздники три дня подряд превосходными гладиаторскими играми; выступит труппа не какого-нибудь ланисты[65], а несколько настоящих вольноотпущенников. И Тит наш — широкая душа и горячая голова; так или этак, а ублажить сумеет, уж я знаю: я у него свой человек. Он ничего не делает вполсилы. Оружие будет дано первостатейное, удирать — ни-ни; сражайся посередке, чтобы всему амфитеатру видно было. Благо средств-то у него хватит: тридцать миллионов сестерциев ему досталось, как бедняга отец его помер. Если он и четыреста тысяч выбросит, мошна его даже и не почувствует, а он увековечит свое имя. У него есть несколько парней и женщина-эсседария, и Гликонов казначей, которого накрыли, когда он забавлялся со своей госпожой. Увидишь, как народ разделится: одни будут за ревнивца, другие за любезника. И Гликон-то хорош! Самому грош цена, а казначея отдает зверям. Что называется, самого себя выставил на посмешище. Разве раб виноват? Делает, что ему велят. Уж лучше бы эту ночную посудину бык посадил на рога. Но так всегда: кто не может по ослу, тот бьет по седлу. И как мог Гликон вообразить, что из Гермогенова отродья выйдет что-нибудь путное? Тот мог бы коршуну на лету когти подстричь. От змеи не родится канат. Гликон, один Гликон в накладе: на всю жизнь пятно на нем останется, и разве что смерть его смоет! Но всякий сам себе грешен. Да вот еще: есть у меня предчувствие, что Маммея нам скоро пир задаст, — там-то уж и мне и моим по два денария достанется. Если он сделает это, то Норбану уже не бывать любимцем народа: вот увидите, он теперь обгонит его на всех парусах. Да и вообще, что хорошего сделал нам Норбан? Дал гладиаторов грошовых, полудохлых, — дунешь на них, и повалятся; и бестиариев[66] я видал получше; всадники, которых он выставил на убой, — точь-в-точь человечки с ламповой крышки! Сущие цыплята; один — увалень, другой — кривоногий; а терциарий-то[67]! За мертвеца мертвец с подрезанными жилами. Пожалуй, еще фракиец был ничего себе; да и тот дрался разве что по правилам. Словом, всех после секли, а публика так и кричала: ?Наддай!? Настоящие зайцы! Он скажет: ?Я вам устроил игры?, — а я ему: ?А мы тебе хлопаем?. Посчитай, и увидишь, что я тебе больше даю, чем от тебя получаю. Рука руку моет.
46. Мне кажется, Агамемнон, ты хочешь сказать: ?Чего тараторит этот надоеда?? Но почему же ты, записной краснобай, ничего не говоришь? Ты не нашего десятка, вот и смеешься над речами бедных людей. Мы-то знаем, что ты от большой учености свихнулся. Но это не беда. Уж когда-нибудь я тебя уговорю приехать ко мне на хутор, посмотреть наш домишко; найдется, чем перекусить: яйца, курочка. Хорошо будет, хоть в этом году погода и испакостила весь урожай. А все-таки разыщем, чем червяка заморить. Потом и ученик тебе растет — мой парнишка. Он уже и делить на четыре может. Вырастет, к твоим услугам будет. И теперь все свободное время не поднимает головы от таблиц; умненький он у меня и поведения хорошего, только очень уж птицами увлекается. Я уж трем щеглам головы свернул и сказал, что их ласка съела. Но он нашел другие забавы и рисовать любит. Кроме того, начал он уже греческий учить, да и за латынь принялся не плохо, хотя учитель его слишком уж стал самодоволен, не сидит на одном месте. Приходит и просит дать книгу, а сам работать не желает. Есть у него и другой учитель, не очень ученый, да зато старательный; учит и тому, чего сам не знает. Он приходит к нам обыкновенно по праздникам и всем доволен, что ему ни дай. Недавно купил я сыночку несколько книг с красными строками[68]: хочу, чтобы понюхал немного законы для ведения домашних дел. Занятие это хлебное. В словесности он уж довольно испачкался. Если она ему опротивеет, я его какому-нибудь ремеслу обучу; отдам, например, в цирюльники, в глашатаи или, скажем, в стряпчие. Это у него одна смерть отнять может. Каждый день я ему твержу: ?Помни, первенец: все, что зубришь, для себя зубришь. Посмотри на Филерона, стряпчего: если бы он не учился, давно бы с голоду подох. Не так давно еще был разносчиком, а теперь с самим Норбаном потягаться может. Наука — это клад, и искусный человек никогда не пропадет?.
47. В таком роде шла болтовня, пока не вернулся Трималхион. Он отер пот со лба, вымыл в душистой воде руки и сказал после недолгого молчания:
— Извините, друзья, но у меня уже несколько дней нелады с желудком; врачи теряются в догадках. Облегчили меня гранатовая корка и хвойные шишки в уксусе. Надеюсь, теперь мой желудок за ум возьмется. А то — как забурчит у меня в животе, подумаешь, бык заревел. Если и из вас кто надобность имеет, так пусть не стесняется. Никто из нас не родился запечатанным. Я лично считаю, что нет большей муки, чем удерживаться. Этого одного сам Юпитер запретить не может. Ты смеешься, Фортуната? А кто мне ночью спать не дает? Никому в этом триклинии я не хочу мешать облегчаться; да и врачи запрещают удерживаться, а если кому потребуется что-нибудь посерьезнее, то за дверьми все готово: сосуды, вода и прочие надобности. Поверьте мне, ветры попадают в мозг и производят смятение во всем теле. Я знавал многих, которые умерли от того, что не решались в этом деле правду говорить.
Мы благодарили его за снисходительность и любезность и усиленной выпивкой старались подавить смех. Но мы не подозревали, что еще не прошли, как говорится, и полпути до вершины всех здешних роскошеств. Когда со стола под звуки музыки убрали посуду, в триклиний привели трех белых свиней в намордниках и с колокольчиками на шее, глашатай объявил, что это — двухлетка, трехлетка и шестилетка. Я вообразил, что пришли фокусники и свиньи станут выделывать какие-нибудь штуки, словно перед кружком уличных зевак. Но Трималхион рассеял недоумение.
— Которую из них вы хотите сейчас увидеть на столе? — спросил он. — Потому что петухов, Пенфеево рагу и прочую дребедень и мужики изготовят; мои же повара привыкли и цельного теленка в котле варить.
Тотчас же он велел позвать повара и, не ожидая нашего выбора, приказал заколоть самую крупную.
— Ты из которой декурии? — повысив голос, спросил он.
— Из сороковой, — отвечал повар.
— Тебя купили или же ты родился в доме?
— Ни то, ни другое, — отвечал повар, — я достался тебе по завещанию Пансы.
— Смотри же, хорошо приготовь ее. А не то я тебя в декурию посыльных разжалую.
Повар, познавший таким образом могущество своего господина, последовал за своей будущей стряпней на кухню.
Аркадий ИЛИН ?В музее Достоевского…?
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2013
В ДЕРЕВНЕ
Бывает спозаранку,
наивный как дитя,
в румяную крестьянку
влюбляешься, шутя.
От жизни деревенской
кружится голова.
Размах души – вселенский:
пьянит дурман-трава.
В ночи глядишь на небо,
на звезды и луну.
В избе ни крошки хлеба,
а на кровати – ню.
Евгений Евтушенко ?Зеленая калитка? 1990
ИЗ РАЗНЫХ КНИГ
26.МОНОЛОГ ИЗ ДРАМЫ ?ВАН ГОГ?
Ю. Васильеву
Мы те,
кто в дальнее уверовал,—
безденежные мастера.
Мы с вами из ребра Гомерова,
мы из Рембрандтова ребра.
Не надо нам
ни света чопорного,
ни Магомета,
ни Христа,
а надо только
хлеба черного,
бумаги,
глины
и холста!
Смещайтесь, краски,
знаки нотные!
По форме и земля стара,—
мы придадим ей форму новую,
безденежные мастера!
Пусть слышим то свистки,
то лаянье,
пусть дни превратности таят,
мы с вами отомстим талантливо
тем,
кто не верит в наш талант!
Вперед,
ломая
и угадывая!
Вставайте, братья —
в путь пора.
Какие с вами мы богатые,
безденежные мастера
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ТЕТКА
МУЖИЦКАЯ ДОЛЯ
? Перевод В. Бугаевский
Тяжко жить, трудиться,
Если нету доли,
Жито не родится
На мужицком поле.
С копны обмолота
Не больше осьмины, —
Сколько ни работай,
Ешь одну мякину.
Осень подоспела —
Податям нет счета,
А семья не ела,
О деньгах забота!
Так-то вот, мой милый,
И живи и майся,
Если хватит силы,
Доли дожидайся.
Где ж ты, моя доля,
Где ты затерялась,
Спряталась ты, что ли,
А беда осталась?
Знаю только муки, —
Да о них что скажешь?
Хоть в мозолях руки, —
Спать голодным ляжешь.
Хоть и встанешь рано,
Да зевать — не время.
Луг косить для пана
Я спешу со всеми.
За гроши с косою
В поле допоздна я.
Говорят порою:
?Добрый пан…? Не знаю!
Эконома знаю,—
С ним-то мы знакомы…
Что ни день встречаю,
Он в лугах как дома.
Целый день свирепо
Лает, пес несытый…
Не прожить без хлеба,
Так терпи, Никита.
Стискиваю зубы
И с косой шагаю,
Пересохли губы.
?Пить!? — я изнываю.
И с ночной прохладой
Отдыха всё нету, —
Ведь косу мне надо
Наточить до света,
Чтоб наутро рано
Острою косою
Луговину пана
Докосить с росою.
Где ж ты, моя доля?
Отзовись, откликнись!
1903
ЛЕОНИД АРОНЗОН (1939-1970) ПРОЕКТ НОВОГО ИЗБРАННОГО
Прямая речь
?На острие копья замешан мой хлеб?, — сказал Архилох.
?Скучно на этом свете, господа?, — сказал Гоголь.
?Дико хочу что-нибудь в желудок?, — сказал Мельц.
?Я жить хочу?, — сказал Пушкин.
?Со мной случился ?Бобок?, — сказал Михнов-Войтенко.
?Творчество или торчество?, — сказал Галецкий.
?Хорошо, что мы видимся только для любви?, — сказал дядя.
?Блаженны нищие духом?, — сказал Иисус Христос.
?Видишь, каким стилистическим оборотам научила меня жизнь моя?, — сказал Швейгольц.
?Бог весь во всём?, — сказал П. Тейяр де Шарден.
?Как безобразна молодость?, — сказал Михнов-Войтенко.
?Что толку в том, что мы любим нас?? — сказал дядя.
?Эфирные насекомые?, — сказал Гоголь.
?Пью, опершись на копье?, — сказал Архилох.
?Отцы ваши — где они? да и пророки, будут ли они вечно жить?? — сказано в Библии.
?О стыд, ты в тягость мне?, — сказал Пастернак.
?Здесь всё меня переживет?, — сказала Ахматова.
?Любовь?, — сказал Галецкий.
Альтшулер сказал глупость.
?Где хоть что-нибудь?? — сказал дядя.
?Nevermore?, — сказал Эдгар По.
?Ничто?, — сказал Галецкий.
(Вторая половина 1969)
Холодное лето
Юность в прошлом. Лето в лужах.
Пресный хлеб. Разбитый сон.
Я не мальчика, но ужас —
с глаз долой, из сердца вон
При кладбищенской часовне
благовестят звонари.
Кто здесь, Боже, хоть напомни,
называл меня Мари.
Все случилось. Вся усталость,
словно ясность в полусне.
Так мерило обреталось.
что теперь осталось мне,
неприкаянной кликуше,
в мире мертвых и калек…
Только исповеди слушать,
да читать Татьяну Бек. Марина Немарская НЕВА 2015
Дмитрий Кедрин (1907-1945) Стихотворения и поэмы БСП 1959
Поэмы
Песня про Алену-старицу
[2]
Что не пройдет — останется,
А что пройдет — забудется…
Сидит Алена-старица
В Москве на Вшивой улице.
Зипун, простоволосая,
На голову набросила,
А ноги в кровь изрезаны
Тяжелыми железами.
Бегут ребята — дразнятся,
Кипит в застенке варево…
Покажут ноне разницам
Острастку судьи царевы!
Расспросят, в землю метлами,
Брады уставя долгие,
Как соколы залетные
Гуляли Доном, Волгою,
Как под Азовом ладили
Челны с высоким застругом,
Как шарили да грабили
Торговый город Астрахань.
Палач-собака скалится,
Лиса-приказный хмурится.
Сидит Алена-старица
В Москве на Вшивой улице.
Судья в кафтане до полу
В лицо ей светит свечечкой:
— Немало, ведьма, попила
Ты крови человеческой,
Покуда плахе-матушке
Челом ты не ударила.
Пытают в раз остаточный
Бояре государевы:
Обедню черту правила ль?
Сквозь сито землю сеяла ль?
В погибель роду цареву,
Здоровью Алексееву?
— Смолой приправлен жидкою,
Мне солон царский хлебушек!
А ты, боярин, пыткою
Стращал бы красных девушек.
Хотите — жгите заживо,
А я царя не сглазила:
Мне жребий выпал важивать
Полки Степана Разина,
В моих ушах без умолку
Поет стрела татарская.
Леся Украинка (1871-1939) Стихотворения. Поэмы. Драмы БВЛ 1968
?Как я люблю часы моей работы…? Перевод Н. Чуковского
— Да кто ж, бабуся, был тот ?перелесник?? —;;
Старуху спрашивала я. Она
Всегда крестилась только, повторяя:
?Да не в дому и не при малых детях,
Не при святом бы хлебе называть.
Не думай на ночь ты о нем, — приснится!?;;
И я тебя послушалась, бабуся,
И никогда не думаю я на ночь
Про ?перелесника?, лишь зеркало мое
Мне про него напоминает утром.
19 октября 1899 г.
Михаил Луконин (1918-1976) Стихотворения и поэмы БП 1985
ПОЭМЫ\144. ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
— ?Устроимся, садитесь, чай, уж лето,
мы сами спим на воле — духота?.
(Припоминаю лица, видел где-то.)
?В Быкове как??
— ?Кочуем, кто куда…?
А дед Ефим в окно глядит — ни слова,
всё заслонил широкою спиной.
?Был летось недород,
а нынче снова
без хлеба,
вот и едем в край иной.
Мы в Магадан завербовались с кумом…?
— ?А где ж колхозы ваши, кумовья? —
вдруг от окна ударило угрюмо. —
Колхозы что же, спрашиваю я??
И тишина испуга наступила.
Приезжие плечами повели.
Ефим шагнул:
?Во мне она,
вся сила!
А вы меня прогнали от земли!..
Прогнали!
Ты, Наталья.
Ты, Егорка.
Я помню, как батрачил у меня,
за мной и у тебя бывала корка.
Вы без меня не проживете дня!..?
— ?Нет, врешь,
переживем тебя, такого!?
— ?Подохнешь…?
— ?Нет, гляди, еще живой?,
— ?А сам бежишь…?
— ?Сейчас вернусь в Быково,
чтоб до конца крушить порядок твой.
Ты,
ты оставил нам все эти беды,
твои, Ефим, все эти голода…?
— ?Вернешься, а надолго??
— ?До победы!?
— ?У вас не будет хлеба никогда!?
И был он страшен, дед, в минуту эту.
Детей прижали женщины к груди.
?Опомнись, тятя…?
— ?Нет, пойду по свету?.
Он взял котомку.
?Темень — не ходи!..?
— ?Сдыхайте вы,
пойду своей дорогой?.
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ (1903-1958) БП 1965
КЛАССИКИ ГРУЗИНСКОЙ ПОЭЗИИ
ДАВИД ГУРАМИШВИЛИ
ЗУБОВКА
На мотив русской песни ?Казак — душа правдивая?
Я из Зубовки однажды к дому возвращался
И с красоткой чернобровой в поле повстречался.
На лице ее прекрасном родинка чернела,
Красота ее внезапно сердцем овладела!
Я спросил ее: ?О солнце, держишь путь куда ты?
Из какого ты селенья, из какой ты хаты?
Я узрел тебя, и сердце стало словно камень,
Окропи меня водою, жжет меня твой пламень!?
Осерчав, она сказала: ?Грех тебе, злодею!
Как просить ты смеешь, чтобы стала я твоею!
С соловьем любиться розе, не с тобой, вороной!?
Слыша это, я заплакал, в сердце уязвленный.
И она сказала снова: ?Прочь, отстань, прошу я!
Не хочу тебя, другому здесь принадлежу я.
Мой супруг тебя красивей, мужественней с виду?.
Обезумел я, почуяв горькую обиду.
А она: ?Ни слова больше! Отцепись, проклятый!? —
И ударила, ругая, палкой суковатой.
Покачнулся и упал я, потеряв сознанье,
И она передо мною встала, как сиянье,
Пожалела, наклонилась и взяла за руку:
?И за что ты, неразумный, принимаешь муку??
Я сказал: ?Из-за тебя я разума лишился,
Не обласканный тобою, с жизнью распростился!?
И красавица с улыбкой ласково сказала:
?Если нас с тобой увидят, худо бы не стало.
Встань, пойдем, пора вернуться каждому до дому,
Будешь здесь, так снова выйду я к тебе, дурному?.
И ушла она, пропала, чудо черноброво,
Лишь оставила на память ласковое слово.
С той норы я, раб влюбленный, всё гляжу на поле,
Лишь пришла бы, ничего я не желаю боле.
— Я приду, — она сказала. Полный ожиданья,
Не могу в тоске по милой я сдержать рыданья.
В час кончины одинокой не она, так кто же
Дверь в загробное селенье мне откроет, боже?
Послужить моей любимой жажду я, унылый.
Переполненное сердце вечно жаждет милой.
У нее в руках, я знаю, чтобы жил и впредь я,
Есть и хлеб существованья и вода бессмертья.
Дай мне, боже, только ею жить в годины эти!
Разве есть еще другая, лучшая, на свете?
За меня она, я знаю, вытерпела муки,
Вижу лик ее обмерший, связанные руки.
Где теперь ты, дорогая? Отзовись скорее!
Ты была мне в целом мире всех людей роднее.
Я в аду тебя не вижу, ты в стране господней.
Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней!
Я в аду тебя не вижу, ты в стране господней,
Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней!
Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней!
Любовь Якушева (1947–1984)
" И для того, чтоб не обидеть Вас "
И для того, чтоб не обидеть Вас,
я со своей влюбленностью прощаюсь,
совсем не плача и почти смеясь.
Она была беспечна и легка,
как песенка безоблачного счастья,
слетевшая ко мне из высока.
А ныне мне — и черствый хлеб как мед,
и как симфонии — несложные напевы.
Меня теперь любой скворец поймет.
Прощай, я тоже не люблю весну.
В груди дрожит и бьется что-то слева,
как бьется рыбка, глядя на блесну.
ИОСИФ УТКИН (1903-1944)
36. УГЛЕКОП
Хорошо в груди носить надежды,
Если дома —
И огонь и хлеб.
Пуст мой сад,
И дом мой пуст, как прежде.
Слеп мой сад,
И дом мой слеп.
Мне давно, как радость, неизвестен
Аромат покоя и вина.
Не поет с весны веселых песен
Утомленная жена.
Да, в такой ли траурной одежде —
Песни петь,
Плясать ту-степ?!
Хорошо в груди носить надежды,
Если дома —
И огонь и хлеб…
_____
На Восток покоем многоводья
Ветер водит дымные суда…
Нет, не ветер!
Это уголь водит,
Это воля —
Моего труда.
О, страна величия и торга!
Чтоб и нам плоды твои постичь,
Хорошо бы пятому Георгу
С бородой
И голову остричь!
Нам давно, как радость, неизвестен
Аромат покоя и вина.
Не поет с весны веселых песен
Утомленная жена.
Но тогда припомнили б мы снова
Старой песни мудрые слова.
Время ждет.
Но будь готова,
Коронованная голова!
1926
МАРИЯ СТЕПАНОВА Сб. ? Лирика, голос? 2010
?В каждом парчике, на всяком бульварчике…?
В каждом парчике, на всяком бульварчике
Девки-ласочки катают колясочки,
Ходят пары, выбирают подарочки,
Покупают каолиновые масочки.
А в составе каолина —
Глина, глина, глина, глина,
Клетки тела, вечный хлеб,
Очень общий отчий склеп.
У пруда над лаптопами скайперы
С третьим миром ведут разговорчики.
На Мясницкой по крышам снайперы,
Пляшут пальчики на затворчике.
К ин-агу (агу! агу!) – к ин-аугурации
Шелестят дежурные рации,
Горожане в обнимку с плакатами
Сожимаются стальными пикетами.
Ребенок плачет, агу, агу,
Светила светят, нутро мурлычет,
Москва стоит, ярославна кычет,
Иду, куплю творогу.
Сегодня больно богатый выбор,
Как будто город доел и вымер.
Осип Мандельштам (1891-1938) Кн. ?Немногие для вечности живут…? 2018
Стихи, не вошедшие в основное собрание
Стихотворения 1908–1937 годов
?Когда показывают восемь…?
Когда показывают восемь
Часы собора-исполина,
Мы в полусне твой призрак носим,
Чужого города картина.
В руках плетеные корзинки,
Служанки спорят с продавцами,
Воркуют голуби на рынке
И плещут сизыми крылами.
Хлеба, серебряные рыбы,
Плоды и овощи простые,
Крестьяне – каменные глыбы,
И краски темные, живые.
А в сетке пестрого тумана
Сгрудилась ласковая стая,
Как будто площадь утром рано –
Торговли скиния святая.
<1912>
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ТЕОДОР КРАМЕР Перевод Е. Витковского. ШЛЮХА ИЗ ПРЕДМЕСТЬЯ
Дождик осенний начнет моросить еле-еле;
выйду на улицу и отыщу на панели
гостя, уставшего после тяжелого дня,—
чтобы поплоше других, победнее меня.
Тихо взберемся в мансарду, под самую кровлю
(за ночь вперед заплачу и ключи приготовлю),
тихо открою скрипучую дверь наверху,
пива поставлю, нарезанный хлеб, требуху.
Крошки смахну со стола, уложу бедолагу,
выключу тусклую лампу, разденусь и лягу,
буду ласкать его, семя покорно приму,—
пусть он заплачет, и пусть полегчает ему.
К сердцу прижму его, словно бы горя и нету,
тихо заснет он,— а утром уйду я до свету,
деньги в конверте оставлю ему на виду...
Похолодало — наверное, завтра пойду.
Андрей Дементьев (1928-2018) ?Все в мире поправимо…? 2013
?Как хлеб по карточкам…?
Как хлеб по карточкам, —
Свободу
Нам выдают под аппетит.
Власть назначает быть народом
Тех, кто ее боготворит.
Тасуют лидеры друг друга —
Сегодня я, а завтра ты…
И сник наш рубль от испуга.
И жизнь под боком нищеты.
?Мы вновь летим в чужую благодать…?
Мы вновь летим в чужую благодать.
В чужой язык, к чужим пейзажам.
Но вряд ли мы кому-то скажем,
И даже вида не покажем,
Как тяжело Россию покидать.
Осип Мандельштам (1891-1938) Кн. ?Немногие для вечности живут…? 2018
Камень (1908–1915)
?Отравлен хлеб и воздух выпит…?
Отравлен хлеб и воздух выпит.
Как трудно раны врачевать!
Иосиф, проданный в Египет,
Не мог сильнее тосковать!
Под звездным небом бедуины,
Закрыв глаза и на коне,
Слагают вольные былины
О смутно пережитом дне.
Немного нужно для наитий:
Кто потерял в песке колчан,
Кто выменял коня – событий
Рассеивается туман;
И, если подлинно поется
И полной грудью, наконец,
Все исчезает – остается
Пространство, звезды и певец!
1913
Песни Матушки Гусыни (пер. HYPERLINK "http://flibusta.site/a/197368" Г. Варденга ) ( HYPERLINK "http://flibusta.site/s/35108" Антология поэзии - 2012)
IX
Teaching, Preaching and Frankly Lulling Tales
Стихи обучающие, поучающие и откровенно убаюкивающие
* * *
There was an old woman
Who lived in a shoe,
She had so many children
She didn’t know what to do;
She gave them some broth
Without any bread;
She whipped them all soundly
And put them to bed.
* * *
Жила-была старушка
В дырявом башмаке,
И было у ней деток
Что дырок в дуршлаге;
Она им щи без хлеба
Давала похлебать
И, от души отшлепав,
Укладывала спать.
Дмитрий Кедрин (1907-1945) Стихотворения и поэмы БСП 1959
Поэмы
Песня про Алену-старицу
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
— Лепота! — молвил царь.
И ответили все: — Лепота!
И спросил благодетель:
— А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю? —
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
— Можем!
Прикажи, государь! —
И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях,
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!
Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
Их клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.
И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
?Государево слово и дело!?
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.
И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд.
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
На широкой Руси
Гусляры!
1938
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ (1903-1958) БП 1965
ВАЖА ПШАВЕЛА
БЕРИКАУЛИ
Точит меч Берикаули,
Думу думая свою.
Водит каменным точилом
По стальному лезвию.
Уж давно свой меч старинный
Не снимал он со стены —
Заржавел клинок булатный,
Села копоть на ножны.
Собирается толпою
Перед старцем молодежь:
?Что с тобою, дед, случилось?
На кого ты в бой идешь?
Без тебя осиротели
И топор твой и коса!?
Хмурит бровь Берикаули,
Слыша эти голоса.
?Неразумные вы дети!
Иль не знаете о том,
Сколько я махал доныне
И косой и топором!
Стар уж я. В лесу и в поле
Протекла вся жизнь моя,
Но за пазухой не дремлет
Подколодная змея.
Кто подаст мне корку хлеба?
Где мой нищенский обед?
До сих пор молчал я, дети,
А теперь терпенья нет.
Не косой — мечом булатным
Помахать пришел черед,
Может быть, хоть он сегодня
От врага меня спасет?.
И взметнул Берикаули
Брови, полные седин.
?Полно, дед! Ведь молодые
Выйдут в битву как один?.
?Нет, — вздохнул Берикаули. —
До тех пор, пока седой
Не падет на поле битвы,
В бой не выйдет молодой!?
Хлебом с неимущими делился. \Ну, а те, кто слабых обижал, \долго и со страхом вспоминали \деда моего литой кулак. Булат Окуджава 1964 Мой дед Из Хута Берулава
Он знал давно, что отсмотрелся,\врачи сулили слепоту.\Но он еще не притерпелся\вслепую хлеб нести ко рту. Мария Ватутина
Он золотого хлеба не надрежет,\И, как бы ни сиротствовала грудь,\Он выпустит в окно чужую нежность,\\Чтоб даже нежность крикнула: не будь! Илья Эренбург
ДОРОГА К СЕБЕ
Терниста дорога к Краю,
Как лента она змеится
И узкой бежит тропинкой
Порою — не вверх, а вниз...
... И снова я умираю,
Рассыпавшись по крупицам,
Графитовой сердцевинкой,
Стихами на чистый лист.
С закатом я вновь исчезла,
Покуда меня листали,
Покуда меня читали,
Старательно ритм шепча...
... На старой обивке кресла
Тихонечко догорали,
Закручиваясь в спирали,
Тускнеющих два луча...
И в этой попытке тщетной
Руками достать до неба,
Согрев ледяную бездну
И истово всех любя,
Букашкой в траве рассветной,
Росой на колосьях хлеба
С зарею я вновь воскресну
И вновь обрету Себя. Светлана Макашова КОВЧЕГ 2017 ЦИКЛ Дорога к себе
***
Хватит тратиться на строки.
Лучше платится на стройке.
Только я убитый Богом
И забочусь о немногом:
Хлеб и сахарный песок,
С неба – Музы голосок…
Вот и всё, что здесь мне надо.
Я простейшая монада. Алексей Кириллов
ГЕОРГИЙ ГОЛОХВАСТОВ (1882-1963) ГИБЕЛЬ АТЛАНТИДЫ
ГИБЕЛЬ АТЛАНТИДЫ. Поэма (Нью-Йорк, 1938)
Их участь людям казалась проклятьем:
Она заботу о хлебе несла,
Как долг, вменяла ярмо ремесла;
Им труд их стал ненавистным занятьем
В томленьи тела и в поте чела.
И был им жребий убогого знанья
Взамен блаженства неведенья дан;
Вошла раздельность в единство сознанья,
Окутав души, как серый туман.
Любовь и братство в общеньи первичном,
Свобода духа и равенство всех
Погибли, плавясь в раздробленном, в личном,
В обмане тусклых мертвящих утех.
Пустая прихоть позыва плотского,
Желаний острых мгновенный укол
Законом стали для сердца людского,
А их исчадьем — поветрие зол,
Каких не знала блаженная древность:
Борьба и зависть, притворство и лесть,
Вражда и злоба, сомненья и ревность,
Раздор, измена, убийство и месть.
ГЕОРГИЙ ГОЛОХВАСТОВ (1882-1963) ГИБЕЛЬ АТЛАНТИДЫ
ГИБЕЛЬ АТЛАНТИДЫ. Поэма (Нью-Йорк, 1938)
Уход прилежный с любовным усильем
Нашел награду в холодной земле;
Былая скудость сменилась обильем:
Дышала свежесть в радушном тепле;
Живили воздух пахучие смолы,
В прозрачных каплях дрожа на стволах;
Жужжали в ульях заботливо пчелы,
На нивах колос склонялся тяжелый,
Алел румянец на сладких плодах;
Янтарь и пурпур в кистях винограда
Играли в свете нежгучих лучей,
В избытке были и меда услада,
И всходы хлеба, и сбор овощей.
Настала въяве пора золотая,
Когда уста за работой поют,
Когда довольство цветет, вырастая
В живую радость и в светлый уют.
Увы! В удаче заносчивы люди!
Кичливость правит их дикой толпой,
Не ценят счастья их черствые груди,
Не видит блага их разум слепой.
Отвергли люди небесную благость;
Покой, наскучив, томил их, как плен;
Им труд, как бремя, вновь сделался в тягость,
И сердце стало желать перемен.
Забыв о Боге, иного устройства,
Иного счастья искали они,
И вновь глухая волна беспокойства
Несла их к бездне, как в древние дни.
Марина Цветаева (1892-1941) Вчера еще в глаза глядел (сборник) ?Эксмо?, 2013
?Уж сколько их упало в эту бездну…?
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все – как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,
Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
– Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
– К вам всем – что мне, ни в чем
не знавшей меры,
Чужие и свои?!
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто – слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне – прямая неизбежность –
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность,
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
– Послушайте! – Еще меня любите
За то, что я умру.
Гай Петроний Арбитр (27-66) САТИРИКОН Перевод с латинского Б. Ярхо.
44. Так разглагольствовал Филерот; а вот что нес Ганимед:
— Говорите вы все ни к селу, ни к городу; почему никто не побеспокоится, что нынче хлеб кусаться стал? Честное слово, я сегодня кусочка хлеба найти не мог. А засуха-то все по-прежнему! Целый год голодаем. Эдилы[60], — чтоб им пусто было! — с пекарями стакнулись. Да, ?ты — мне, я — тебе?. Бедный народ страдает, а этим ненасытным глоткам всякий день Сатурналии. Эх, будь у нас еще те львы, каких; я застал, когда только что приехал из Азии! Вот это была жизнь!..[61] Так били этих кикимор, что они узнали, как Юпитер сердится. Помню я Сафиния! Жил он (я еще мальчишкой был) вот тут, у старых ворот; перец, а не человек! Когда шел, земля под ним горела! Зато прямой! Зато надежный! И друзьям друг! С такими можно впотьмах в морру играть[62]. А посмотрели бы вы в курии![63] Иного, бывало, так отбреет! А говорил без вывертов, напрямик. Когда вел дело на форуме[64], голос его гремел как труба, и никогда при этом он не потел и не плевался. Думаю, что это ему от богов дано было. А как любезно отвечал на поклон! Всех по именам знал, ну, прямо — свой брат. В те поры хлеб не дороже грязи был. Купишь его на асс — вдвоем не съесть; а теперь — меньше бычьего глаза. Нет, нет! С каждым днем все хуже; город наш, словно телячий хвост, назад растет! Да кто виноват, что у нас эдил трехгрошовый, которому асс дороже нашей жизни? Он втихомолку над нами посмеивается. А в день получает больше, чем иной по отцовскому завещанию. Уж я-то знаю, за что он получил тысячу золотых; будь мы настоящими мужчинами, ему бы не так привольно жилось. Нынче народ такой: дома — львы, на людях — лисицы. Что же до меня, то я проел всю одежонку, и, если дороговизна продлится, придется и домишки мои продать. Что же это будет, если ни боги, ни люди не сжалятся над нашей колонией? Чтобы мне не видать радости от семьи, если я не думаю, что беда ниспослана нам небожителями. Никто небо за небо не считает, никто постов не блюдет, никто Юпитера и в грош не ставит; все только и знают, что добро свое считать. В прежнее время выходили именитые матроны босые, с распущенными волосами на холм и с чистым сердцем вымаливали воды у Юпитера, — и сразу лил дождь как из ведра. Сразу же или никогда. И все возвращались мокрые как мыши. А теперь у богов ноги не ходят из-за нашего неверия. Поля заброшены…
45. — Пожалуйста, — сказал Эхион-лоскутник, — выражайся приличнее. ?Раз — так, раз — этак?, как сказал мужик, потеряв пегую свинью. Чего нет сегодня, то будет завтра: в том вся жизнь проходит. Ничего лучше нашей родины нельзя было бы найти, если бы жители здесь были людьми. Но не она одна страдает в нынешнее время. Нечего привередничать: все под одним небом живем. Попади только на чужбину, так начнешь уверять, что у нас свиньи жареные разгуливают. Ват, например, будут нас угощать на праздники три дня подряд превосходными гладиаторскими играми; выступит труппа не какого-нибудь ланисты[65], а несколько настоящих вольноотпущенников. И Тит наш — широкая душа и горячая голова; так или этак, а ублажить сумеет, уж я знаю: я у него свой человек. Он ничего не делает вполсилы. Оружие будет дано первостатейное, удирать — ни-ни; сражайся посередке, чтобы всему амфитеатру видно было. Благо средств-то у него хватит: тридцать миллионов сестерциев ему досталось, как бедняга отец его помер. Если он и четыреста тысяч выбросит, мошна его даже и не почувствует, а он увековечит свое имя. У него есть несколько парней и женщина-эсседария, и Гликонов казначей, которого накрыли, когда он забавлялся со своей госпожой. Увидишь, как народ разделится: одни будут за ревнивца, другие за любезника. И Гликон-то хорош! Самому грош цена, а казначея отдает зверям. Что называется, самого себя выставил на посмешище. Разве раб виноват? Делает, что ему велят. Уж лучше бы эту ночную посудину бык посадил на рога. Но так всегда: кто не может по ослу, тот бьет по седлу. И как мог Гликон вообразить, что из Гермогенова отродья выйдет что-нибудь путное? Тот мог бы коршуну на лету когти подстричь. От змеи не родится канат. Гликон, один Гликон в накладе: на всю жизнь пятно на нем останется, и разве что смерть его смоет! Но всякий сам себе грешен. Да вот еще: есть у меня предчувствие, что Маммея нам скоро пир задаст, — там-то уж и мне и моим по два денария достанется. Если он сделает это, то Норбану уже не бывать любимцем народа: вот увидите, он теперь обгонит его на всех парусах. Да и вообще, что хорошего сделал нам Норбан? Дал гладиаторов грошовых, полудохлых, — дунешь на них, и повалятся; и бестиариев[66] я видал получше; всадники, которых он выставил на убой, — точь-в-точь человечки с ламповой крышки! Сущие цыплята; один — увалень, другой — кривоногий; а терциарий-то[67]! За мертвеца мертвец с подрезанными жилами. Пожалуй, еще фракиец был ничего себе; да и тот дрался разве что по правилам. Словом, всех после секли, а публика так и кричала: ?Наддай!? Настоящие зайцы! Он скажет: ?Я вам устроил игры?, — а я ему: ?А мы тебе хлопаем?. Посчитай, и увидишь, что я тебе больше даю, чем от тебя получаю. Рука руку моет.
46. Мне кажется, Агамемнон, ты хочешь сказать: ?Чего тараторит этот надоеда?? Но почему же ты, записной краснобай, ничего не говоришь? Ты не нашего десятка, вот и смеешься над речами бедных людей. Мы-то знаем, что ты от большой учености свихнулся. Но это не беда. Уж когда-нибудь я тебя уговорю приехать ко мне на хутор, посмотреть наш домишко; найдется, чем перекусить: яйца, курочка. Хорошо будет, хоть в этом году погода и испакостила весь урожай. А все-таки разыщем, чем червяка заморить. Потом и ученик тебе растет — мой парнишка. Он уже и делить на четыре может. Вырастет, к твоим услугам будет. И теперь все свободное время не поднимает головы от таблиц; умненький он у меня и поведения хорошего, только очень уж птицами увлекается. Я уж трем щеглам головы свернул и сказал, что их ласка съела. Но он нашел другие забавы и рисовать любит. Кроме того, начал он уже греческий учить, да и за латынь принялся не плохо, хотя учитель его слишком уж стал самодоволен, не сидит на одном месте. Приходит и просит дать книгу, а сам работать не желает. Есть у него и другой учитель, не очень ученый, да зато старательный; учит и тому, чего сам не знает. Он приходит к нам обыкновенно по праздникам и всем доволен, что ему ни дай. Недавно купил я сыночку несколько книг с красными строками[68]: хочу, чтобы понюхал немного законы для ведения домашних дел. Занятие это хлебное. В словесности он уж довольно испачкался. Если она ему опротивеет, я его какому-нибудь ремеслу обучу; отдам, например, в цирюльники, в глашатаи или, скажем, в стряпчие. Это у него одна смерть отнять может. Каждый день я ему твержу: ?Помни, первенец: все, что зубришь, для себя зубришь. Посмотри на Филерона, стряпчего: если бы он не учился, давно бы с голоду подох. Не так давно еще был разносчиком, а теперь с самим Норбаном потягаться может. Наука — это клад, и искусный человек никогда не пропадет?.
47. В таком роде шла болтовня, пока не вернулся Трималхион. Он отер пот со лба, вымыл в душистой воде руки и сказал после недолгого молчания:
— Извините, друзья, но у меня уже несколько дней нелады с желудком; врачи теряются в догадках. Облегчили меня гранатовая корка и хвойные шишки в уксусе. Надеюсь, теперь мой желудок за ум возьмется. А то — как забурчит у меня в животе, подумаешь, бык заревел. Если и из вас кто надобность имеет, так пусть не стесняется. Никто из нас не родился запечатанным. Я лично считаю, что нет большей муки, чем удерживаться. Этого одного сам Юпитер запретить не может. Ты смеешься, Фортуната? А кто мне ночью спать не дает? Никому в этом триклинии я не хочу мешать облегчаться; да и врачи запрещают удерживаться, а если кому потребуется что-нибудь посерьезнее, то за дверьми все готово: сосуды, вода и прочие надобности. Поверьте мне, ветры попадают в мозг и производят смятение во всем теле. Я знавал многих, которые умерли от того, что не решались в этом деле правду говорить.
Мы благодарили его за снисходительность и любезность и усиленной выпивкой старались подавить смех. Но мы не подозревали, что еще не прошли, как говорится, и полпути до вершины всех здешних роскошеств. Когда со стола под звуки музыки убрали посуду, в триклиний привели трех белых свиней в намордниках и с колокольчиками на шее, глашатай объявил, что это — двухлетка, трехлетка и шестилетка. Я вообразил, что пришли фокусники и свиньи станут выделывать какие-нибудь штуки, словно перед кружком уличных зевак. Но Трималхион рассеял недоумение.
— Которую из них вы хотите сейчас увидеть на столе? — спросил он. — Потому что петухов, Пенфеево рагу и прочую дребедень и мужики изготовят; мои же повара привыкли и цельного теленка в котле варить.
Тотчас же он велел позвать повара и, не ожидая нашего выбора, приказал заколоть самую крупную.
— Ты из которой декурии? — повысив голос, спросил он.
— Из сороковой, — отвечал повар.
— Тебя купили или же ты родился в доме?
— Ни то, ни другое, — отвечал повар, — я достался тебе по завещанию Пансы.
— Смотри же, хорошо приготовь ее. А не то я тебя в декурию посыльных разжалую.
Повар, познавший таким образом могущество своего господина, последовал за своей будущей стряпней на кухню.
Аркадий ИЛИН ?В музее Достоевского…?
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2013
В ДЕРЕВНЕ
Бывает спозаранку,
наивный как дитя,
в румяную крестьянку
влюбляешься, шутя.
От жизни деревенской
кружится голова.
Размах души – вселенский:
пьянит дурман-трава.
В ночи глядишь на небо,
на звезды и луну.
В избе ни крошки хлеба,
а на кровати – ню.
Евгений Евтушенко ?Зеленая калитка? 1990
ИЗ РАЗНЫХ КНИГ
26.МОНОЛОГ ИЗ ДРАМЫ ?ВАН ГОГ?
Ю. Васильеву
Мы те,
кто в дальнее уверовал,—
безденежные мастера.
Мы с вами из ребра Гомерова,
мы из Рембрандтова ребра.
Не надо нам
ни света чопорного,
ни Магомета,
ни Христа,
а надо только
хлеба черного,
бумаги,
глины
и холста!
Смещайтесь, краски,
знаки нотные!
По форме и земля стара,—
мы придадим ей форму новую,
безденежные мастера!
Пусть слышим то свистки,
то лаянье,
пусть дни превратности таят,
мы с вами отомстим талантливо
тем,
кто не верит в наш талант!
Вперед,
ломая
и угадывая!
Вставайте, братья —
в путь пора.
Какие с вами мы богатые,
безденежные мастера
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ТЕТКА
МУЖИЦКАЯ ДОЛЯ
? Перевод В. Бугаевский
Тяжко жить, трудиться,
Если нету доли,
Жито не родится
На мужицком поле.
С копны обмолота
Не больше осьмины, —
Сколько ни работай,
Ешь одну мякину.
Осень подоспела —
Податям нет счета,
А семья не ела,
О деньгах забота!
Так-то вот, мой милый,
И живи и майся,
Если хватит силы,
Доли дожидайся.
Где ж ты, моя доля,
Где ты затерялась,
Спряталась ты, что ли,
А беда осталась?
Знаю только муки, —
Да о них что скажешь?
Хоть в мозолях руки, —
Спать голодным ляжешь.
Хоть и встанешь рано,
Да зевать — не время.
Луг косить для пана
Я спешу со всеми.
За гроши с косою
В поле допоздна я.
Говорят порою:
?Добрый пан…? Не знаю!
Эконома знаю,—
С ним-то мы знакомы…
Что ни день встречаю,
Он в лугах как дома.
Целый день свирепо
Лает, пес несытый…
Не прожить без хлеба,
Так терпи, Никита.
Стискиваю зубы
И с косой шагаю,
Пересохли губы.
?Пить!? — я изнываю.
И с ночной прохладой
Отдыха всё нету, —
Ведь косу мне надо
Наточить до света,
Чтоб наутро рано
Острою косою
Луговину пана
Докосить с росою.
Где ж ты, моя доля?
Отзовись, откликнись!
1903
ЛЕОНИД АРОНЗОН (1939-1970) ПРОЕКТ НОВОГО ИЗБРАННОГО
Прямая речь
?На острие копья замешан мой хлеб?, — сказал Архилох.
?Скучно на этом свете, господа?, — сказал Гоголь.
?Дико хочу что-нибудь в желудок?, — сказал Мельц.
?Я жить хочу?, — сказал Пушкин.
?Со мной случился ?Бобок?, — сказал Михнов-Войтенко.
?Творчество или торчество?, — сказал Галецкий.
?Хорошо, что мы видимся только для любви?, — сказал дядя.
?Блаженны нищие духом?, — сказал Иисус Христос.
?Видишь, каким стилистическим оборотам научила меня жизнь моя?, — сказал Швейгольц.
?Бог весь во всём?, — сказал П. Тейяр де Шарден.
?Как безобразна молодость?, — сказал Михнов-Войтенко.
?Что толку в том, что мы любим нас?? — сказал дядя.
?Эфирные насекомые?, — сказал Гоголь.
?Пью, опершись на копье?, — сказал Архилох.
?Отцы ваши — где они? да и пророки, будут ли они вечно жить?? — сказано в Библии.
?О стыд, ты в тягость мне?, — сказал Пастернак.
?Здесь всё меня переживет?, — сказала Ахматова.
?Любовь?, — сказал Галецкий.
Альтшулер сказал глупость.
?Где хоть что-нибудь?? — сказал дядя.
?Nevermore?, — сказал Эдгар По.
?Ничто?, — сказал Галецкий.
(Вторая половина 1969)
Холодное лето
Юность в прошлом. Лето в лужах.
Пресный хлеб. Разбитый сон.
Я не мальчика, но ужас —
с глаз долой, из сердца вон
При кладбищенской часовне
благовестят звонари.
Кто здесь, Боже, хоть напомни,
называл меня Мари.
Все случилось. Вся усталость,
словно ясность в полусне.
Так мерило обреталось.
что теперь осталось мне,
неприкаянной кликуше,
в мире мертвых и калек…
Только исповеди слушать,
да читать Татьяну Бек. Марина Немарская НЕВА 2015
Дмитрий Кедрин (1907-1945) Стихотворения и поэмы БСП 1959
Поэмы
Песня про Алену-старицу
[2]
Что не пройдет — останется,
А что пройдет — забудется…
Сидит Алена-старица
В Москве на Вшивой улице.
Зипун, простоволосая,
На голову набросила,
А ноги в кровь изрезаны
Тяжелыми железами.
Бегут ребята — дразнятся,
Кипит в застенке варево…
Покажут ноне разницам
Острастку судьи царевы!
Расспросят, в землю метлами,
Брады уставя долгие,
Как соколы залетные
Гуляли Доном, Волгою,
Как под Азовом ладили
Челны с высоким застругом,
Как шарили да грабили
Торговый город Астрахань.
Палач-собака скалится,
Лиса-приказный хмурится.
Сидит Алена-старица
В Москве на Вшивой улице.
Судья в кафтане до полу
В лицо ей светит свечечкой:
— Немало, ведьма, попила
Ты крови человеческой,
Покуда плахе-матушке
Челом ты не ударила.
Пытают в раз остаточный
Бояре государевы:
Обедню черту правила ль?
Сквозь сито землю сеяла ль?
В погибель роду цареву,
Здоровью Алексееву?
— Смолой приправлен жидкою,
Мне солон царский хлебушек!
А ты, боярин, пыткою
Стращал бы красных девушек.
Хотите — жгите заживо,
А я царя не сглазила:
Мне жребий выпал важивать
Полки Степана Разина,
В моих ушах без умолку
Поет стрела татарская.
Леся Украинка (1871-1939) Стихотворения. Поэмы. Драмы БВЛ 1968
?Как я люблю часы моей работы…? Перевод Н. Чуковского
— Да кто ж, бабуся, был тот ?перелесник?? —;;
Старуху спрашивала я. Она
Всегда крестилась только, повторяя:
?Да не в дому и не при малых детях,
Не при святом бы хлебе называть.
Не думай на ночь ты о нем, — приснится!?;;
И я тебя послушалась, бабуся,
И никогда не думаю я на ночь
Про ?перелесника?, лишь зеркало мое
Мне про него напоминает утром.
19 октября 1899 г.
Михаил Луконин (1918-1976) Стихотворения и поэмы БП 1985
ПОЭМЫ\144. ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
— ?Устроимся, садитесь, чай, уж лето,
мы сами спим на воле — духота?.
(Припоминаю лица, видел где-то.)
?В Быкове как??
— ?Кочуем, кто куда…?
А дед Ефим в окно глядит — ни слова,
всё заслонил широкою спиной.
?Был летось недород,
а нынче снова
без хлеба,
вот и едем в край иной.
Мы в Магадан завербовались с кумом…?
— ?А где ж колхозы ваши, кумовья? —
вдруг от окна ударило угрюмо. —
Колхозы что же, спрашиваю я??
И тишина испуга наступила.
Приезжие плечами повели.
Ефим шагнул:
?Во мне она,
вся сила!
А вы меня прогнали от земли!..
Прогнали!
Ты, Наталья.
Ты, Егорка.
Я помню, как батрачил у меня,
за мной и у тебя бывала корка.
Вы без меня не проживете дня!..?
— ?Нет, врешь,
переживем тебя, такого!?
— ?Подохнешь…?
— ?Нет, гляди, еще живой?,
— ?А сам бежишь…?
— ?Сейчас вернусь в Быково,
чтоб до конца крушить порядок твой.
Ты,
ты оставил нам все эти беды,
твои, Ефим, все эти голода…?
— ?Вернешься, а надолго??
— ?До победы!?
— ?У вас не будет хлеба никогда!?
И был он страшен, дед, в минуту эту.
Детей прижали женщины к груди.
?Опомнись, тятя…?
— ?Нет, пойду по свету?.
Он взял котомку.
?Темень — не ходи!..?
— ?Сдыхайте вы,
пойду своей дорогой?.
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ (1903-1958) БП 1965
КЛАССИКИ ГРУЗИНСКОЙ ПОЭЗИИ
ДАВИД ГУРАМИШВИЛИ
ЗУБОВКА
На мотив русской песни ?Казак — душа правдивая?
Я из Зубовки однажды к дому возвращался
И с красоткой чернобровой в поле повстречался.
На лице ее прекрасном родинка чернела,
Красота ее внезапно сердцем овладела!
Я спросил ее: ?О солнце, держишь путь куда ты?
Из какого ты селенья, из какой ты хаты?
Я узрел тебя, и сердце стало словно камень,
Окропи меня водою, жжет меня твой пламень!?
Осерчав, она сказала: ?Грех тебе, злодею!
Как просить ты смеешь, чтобы стала я твоею!
С соловьем любиться розе, не с тобой, вороной!?
Слыша это, я заплакал, в сердце уязвленный.
И она сказала снова: ?Прочь, отстань, прошу я!
Не хочу тебя, другому здесь принадлежу я.
Мой супруг тебя красивей, мужественней с виду?.
Обезумел я, почуяв горькую обиду.
А она: ?Ни слова больше! Отцепись, проклятый!? —
И ударила, ругая, палкой суковатой.
Покачнулся и упал я, потеряв сознанье,
И она передо мною встала, как сиянье,
Пожалела, наклонилась и взяла за руку:
?И за что ты, неразумный, принимаешь муку??
Я сказал: ?Из-за тебя я разума лишился,
Не обласканный тобою, с жизнью распростился!?
И красавица с улыбкой ласково сказала:
?Если нас с тобой увидят, худо бы не стало.
Встань, пойдем, пора вернуться каждому до дому,
Будешь здесь, так снова выйду я к тебе, дурному?.
И ушла она, пропала, чудо черноброво,
Лишь оставила на память ласковое слово.
С той норы я, раб влюбленный, всё гляжу на поле,
Лишь пришла бы, ничего я не желаю боле.
— Я приду, — она сказала. Полный ожиданья,
Не могу в тоске по милой я сдержать рыданья.
В час кончины одинокой не она, так кто же
Дверь в загробное селенье мне откроет, боже?
Послужить моей любимой жажду я, унылый.
Переполненное сердце вечно жаждет милой.
У нее в руках, я знаю, чтобы жил и впредь я,
Есть и хлеб существованья и вода бессмертья.
Дай мне, боже, только ею жить в годины эти!
Разве есть еще другая, лучшая, на свете?
За меня она, я знаю, вытерпела муки,
Вижу лик ее обмерший, связанные руки.
Где теперь ты, дорогая? Отзовись скорее!
Ты была мне в целом мире всех людей роднее.
Я в аду тебя не вижу, ты в стране господней.
Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней!
Я в аду тебя не вижу, ты в стране господней,
Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней!
Так возьми ж меня с собою прочь из преисподней!
Любовь Якушева (1947–1984)
" И для того, чтоб не обидеть Вас "
И для того, чтоб не обидеть Вас,
я со своей влюбленностью прощаюсь,
совсем не плача и почти смеясь.
Она была беспечна и легка,
как песенка безоблачного счастья,
слетевшая ко мне из высока.
А ныне мне — и черствый хлеб как мед,
и как симфонии — несложные напевы.
Меня теперь любой скворец поймет.
Прощай, я тоже не люблю весну.
В груди дрожит и бьется что-то слева,
как бьется рыбка, глядя на блесну.
ИОСИФ УТКИН (1903-1944)
36. УГЛЕКОП
Хорошо в груди носить надежды,
Если дома —
И огонь и хлеб.
Пуст мой сад,
И дом мой пуст, как прежде.
Слеп мой сад,
И дом мой слеп.
Мне давно, как радость, неизвестен
Аромат покоя и вина.
Не поет с весны веселых песен
Утомленная жена.
Да, в такой ли траурной одежде —
Песни петь,
Плясать ту-степ?!
Хорошо в груди носить надежды,
Если дома —
И огонь и хлеб…
_____
На Восток покоем многоводья
Ветер водит дымные суда…
Нет, не ветер!
Это уголь водит,
Это воля —
Моего труда.
О, страна величия и торга!
Чтоб и нам плоды твои постичь,
Хорошо бы пятому Георгу
С бородой
И голову остричь!
Нам давно, как радость, неизвестен
Аромат покоя и вина.
Не поет с весны веселых песен
Утомленная жена.
Но тогда припомнили б мы снова
Старой песни мудрые слова.
Время ждет.
Но будь готова,
Коронованная голова!
1926
МАРИЯ СТЕПАНОВА Сб. ? Лирика, голос? 2010
?В каждом парчике, на всяком бульварчике…?
В каждом парчике, на всяком бульварчике
Девки-ласочки катают колясочки,
Ходят пары, выбирают подарочки,
Покупают каолиновые масочки.
А в составе каолина —
Глина, глина, глина, глина,
Клетки тела, вечный хлеб,
Очень общий отчий склеп.
У пруда над лаптопами скайперы
С третьим миром ведут разговорчики.
На Мясницкой по крышам снайперы,
Пляшут пальчики на затворчике.
К ин-агу (агу! агу!) – к ин-аугурации
Шелестят дежурные рации,
Горожане в обнимку с плакатами
Сожимаются стальными пикетами.
Ребенок плачет, агу, агу,
Светила светят, нутро мурлычет,
Москва стоит, ярославна кычет,
Иду, куплю творогу.
Сегодня больно богатый выбор,
Как будто город доел и вымер.
Осип Мандельштам (1891-1938) Кн. ?Немногие для вечности живут…? 2018
Стихи, не вошедшие в основное собрание
Стихотворения 1908–1937 годов
?Когда показывают восемь…?
Когда показывают восемь
Часы собора-исполина,
Мы в полусне твой призрак носим,
Чужого города картина.
В руках плетеные корзинки,
Служанки спорят с продавцами,
Воркуют голуби на рынке
И плещут сизыми крылами.
Хлеба, серебряные рыбы,
Плоды и овощи простые,
Крестьяне – каменные глыбы,
И краски темные, живые.
А в сетке пестрого тумана
Сгрудилась ласковая стая,
Как будто площадь утром рано –
Торговли скиния святая.
<1912>
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ТЕОДОР КРАМЕР Перевод Е. Витковского. ШЛЮХА ИЗ ПРЕДМЕСТЬЯ
Дождик осенний начнет моросить еле-еле;
выйду на улицу и отыщу на панели
гостя, уставшего после тяжелого дня,—
чтобы поплоше других, победнее меня.
Тихо взберемся в мансарду, под самую кровлю
(за ночь вперед заплачу и ключи приготовлю),
тихо открою скрипучую дверь наверху,
пива поставлю, нарезанный хлеб, требуху.
Крошки смахну со стола, уложу бедолагу,
выключу тусклую лампу, разденусь и лягу,
буду ласкать его, семя покорно приму,—
пусть он заплачет, и пусть полегчает ему.
К сердцу прижму его, словно бы горя и нету,
тихо заснет он,— а утром уйду я до свету,
деньги в конверте оставлю ему на виду...
Похолодало — наверное, завтра пойду.
Андрей Дементьев (1928-2018) ?Все в мире поправимо…? 2013
?Как хлеб по карточкам…?
Как хлеб по карточкам, —
Свободу
Нам выдают под аппетит.
Власть назначает быть народом
Тех, кто ее боготворит.
Тасуют лидеры друг друга —
Сегодня я, а завтра ты…
И сник наш рубль от испуга.
И жизнь под боком нищеты.
?Мы вновь летим в чужую благодать…?
Мы вновь летим в чужую благодать.
В чужой язык, к чужим пейзажам.
Но вряд ли мы кому-то скажем,
И даже вида не покажем,
Как тяжело Россию покидать.
Осип Мандельштам (1891-1938) Кн. ?Немногие для вечности живут…? 2018
Камень (1908–1915)
?Отравлен хлеб и воздух выпит…?
Отравлен хлеб и воздух выпит.
Как трудно раны врачевать!
Иосиф, проданный в Египет,
Не мог сильнее тосковать!
Под звездным небом бедуины,
Закрыв глаза и на коне,
Слагают вольные былины
О смутно пережитом дне.
Немного нужно для наитий:
Кто потерял в песке колчан,
Кто выменял коня – событий
Рассеивается туман;
И, если подлинно поется
И полной грудью, наконец,
Все исчезает – остается
Пространство, звезды и певец!
1913
Песни Матушки Гусыни (пер. HYPERLINK "http://flibusta.site/a/197368" Г. Варденга ) ( HYPERLINK "http://flibusta.site/s/35108" Антология поэзии - 2012)
IX
Teaching, Preaching and Frankly Lulling Tales
Стихи обучающие, поучающие и откровенно убаюкивающие
* * *
There was an old woman
Who lived in a shoe,
She had so many children
She didn’t know what to do;
She gave them some broth
Without any bread;
She whipped them all soundly
And put them to bed.
* * *
Жила-была старушка
В дырявом башмаке,
И было у ней деток
Что дырок в дуршлаге;
Она им щи без хлеба
Давала похлебать
И, от души отшлепав,
Укладывала спать.
Дмитрий Кедрин (1907-1945) Стихотворения и поэмы БСП 1959
Поэмы
Песня про Алену-старицу
И, окинувши взором
Его узорчатые башни,
— Лепота! — молвил царь.
И ответили все: — Лепота!
И спросил благодетель:
— А можете ль сделать пригожей,
Благолепнее этого храма
Другой, говорю? —
И, тряхнув волосами,
Ответили зодчие:
— Можем!
Прикажи, государь! —
И ударились в ноги царю.
И тогда государь
Повелел ослепить этих зодчих,
Чтоб в земле его
Церковь
Стояла одна такова,
Чтобы в Суздальских землях,
И в землях Рязанских
И прочих
Не поставили лучшего храма,
Чем храм Покрова!
Соколиные очи
Кололи им шилом железным,
Дабы белого света
Увидеть они не могли.
Их клеймили клеймом,
Их секли батогами, болезных,
И кидали их,
Темных,
На стылое лоно земли.
И в Обжорном ряду,
Там, где заваль кабацкая пела,
Где сивухой разило,
Где было от пару темно,
Где кричали дьяки:
?Государево слово и дело!?
Мастера Христа ради
Просили на хлеб и вино.
И стояла их церковь
Такая,
Что словно приснилась.
И звонила она,
Будто их отпевала навзрыд.
И запретную песню
Про страшную царскую милость
Пели в тайных местах
На широкой Руси
Гусляры!
1938
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ (1903-1958) БП 1965
ВАЖА ПШАВЕЛА
БЕРИКАУЛИ
Точит меч Берикаули,
Думу думая свою.
Водит каменным точилом
По стальному лезвию.
Уж давно свой меч старинный
Не снимал он со стены —
Заржавел клинок булатный,
Села копоть на ножны.
Собирается толпою
Перед старцем молодежь:
?Что с тобою, дед, случилось?
На кого ты в бой идешь?
Без тебя осиротели
И топор твой и коса!?
Хмурит бровь Берикаули,
Слыша эти голоса.
?Неразумные вы дети!
Иль не знаете о том,
Сколько я махал доныне
И косой и топором!
Стар уж я. В лесу и в поле
Протекла вся жизнь моя,
Но за пазухой не дремлет
Подколодная змея.
Кто подаст мне корку хлеба?
Где мой нищенский обед?
До сих пор молчал я, дети,
А теперь терпенья нет.
Не косой — мечом булатным
Помахать пришел черед,
Может быть, хоть он сегодня
От врага меня спасет?.
И взметнул Берикаули
Брови, полные седин.
?Полно, дед! Ведь молодые
Выйдут в битву как один?.
?Нет, — вздохнул Берикаули. —
До тех пор, пока седой
Не падет на поле битвы,
В бой не выйдет молодой!?
Метки:
