хлеб-72
ХЛЕБ
хлебом не корми жить не давай\ вот оно заветное запретное чудо\ от сотворения до прямохождения в обеих руках\ сколько ни давай ему оглядывается в море \ снится ему снится скользкий атавизм Алексей Денисов Из сборника "Xenia" 2001 маша вышла из душа вкусно пахнет
Хлебом пусть полна и скотом, Церере\ 30 В дар Земля венок из колосьев вяжет,\ Ветром пусть плоды и живящей влагой\ Вскормит Юпитер. Квинт Гораций Флакк. Перевод Н. С. Гинцбурга Феб и ты, царица лесов, Диана,
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
СЛУЦКИЕ ТКАЧИХИ
? Перевод В. Корчагин
Не видеть им родимой хаты,
Не слышать деток голоса:
Забрал на двор их пан богатый
Ткать золотые пояса.
И, опустив печально взоры,
Уже забыв отрады дни,
На полотне своем узоры
На лад персидский ткут они.
А за стеной — дороги в поле
И шум черемух у окна…
И думы мчатся поневоле
Туда, где расцвела весна.
Там ветерок веселый веет,
Звенят, смеются ручейки,
Там так заманчиво синеют
В хлебах зеленых васильки;
Там — вешний гул густого бора…
Ты ткешь, безвольная рука,
На месте чуждого узора
Цветок родного василька.
1912, между 1914 и 1917
Арабская поэзия средних веков БВЛ 1975 серия 1 том 20
ПОЭЗИЯ ЭПОХИ РАСЦВЕТА
X–XII века
Абуль-Ала аль-Маарри
Перевод А. Тарковского
?От мертвых нет вестей…?
От мертвых нет вестей, ушли, не кажут глаз,
Но, может быть, они богоугодней нас?
В неотвратимый час душа дрожит от страха.
Но долголетие… уж лучше сразу — плаха.
Все люди на земле сойдут в могильный прах —
И здесь, в родном краю, и там, в чужих краях.
Обречена земля искать питья и пищи;
Вода и хлеб ее — то царь, то жалкий нищий.
Нам солнце — лучший друг, а мы бесстыдно лжем,
Что поделом его бранят и бьют бичом.{281}
Во гневе месяц встал, едва земля заснула;
Но и его копье с налету смерть согнула.
Всевидящий рассвет уже заносит меч,
Чтоб людям головы сносить наотмашь с плеч.
ЛЕОНИД АРОНЗОН (1939-1970) ПРОЕКТ НОВОГО ИЗБРАННОГО
" Принимаю тебя, сиротство, "
"Как бедный шут о
злом своём уродстве,
я повествую о своём сиротстве".
М. Цветаева
как разлуку, разрыв, обиду,
как таскают уроды де Костера
на высоком горбу — планиду.
Принимаю как сбор от сборищ,
а дороги легли распятьем,
где утраты одни да горечь,
там высокая в мире паперть.
Там высокие в мире души
расточают себя, как данью,
принимая свой хлеб насущный
наравне с вековечной рванью.
Плащ поэта — подобье рубища,
о стихи, о моё подобье,
для нетленного мира любящих
одарю себя нелюбовью,
как дорогой, горбом и папертью,
как потерей того, с чем сросся,
предаю себя, как анафеме,
неприкаянному сиротству.
1960
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012132
219
В июле севера, где роща – занавесь,
А публика – вспотевшие колосья,
Под ливнем солнца ярого,
В пыли колес,
Над знойной почвою, где в знойных ранах весь
Разрезал дочь свою Илья из Карачарова, –
Как сеятель, вознесся
Христос.
На сером брусе с перекладиной
Он делит с Русью хлеб пахучий тела…
А там, где матушка скрывалася
Мадонной, полной молока, –
Его двойник, Изидой найденный.
И бюсты распятого Фаллоса
В морщинах зыби пожелтелой
Хранит река.
Кусочки золота, корону Африки,
Роняет ночь в пергаментную зыбь ту
С вулканов мертвых пирамид,
Когда платить за кровь приходит очередь…
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
?Кулигою, в бору глухом…?
? Перевод Н. Банников
Кулигою, в бору глухом,
Где рядом с пашнею три хаты,
Идет мужик — зипун в заплатах
И шапка ветхая на нем.
Старик, и кряжист и суров,
Со снеговою бородою,
Землей пропахший и сосною,
Не сводит зорких глаз с хлебов.
?А, чтоб ты сдох! Вон, по росе
Брел кто-то к житу от криницы;
Да вот и узкий след копытца —
Олени шкодили в овсе.
Ну хоть не сей! Овес и рожь —
Всё вытопчут до обмолота;
А тут еще напасть — болота:
Ступи — и сгинешь ни за грош?.
В траве проходу нет от змей,
Комар кружится черной тучей,
Кулигу глушит бор дремучий,
Нет, изведут леса людей!
Не любит леший топора
И насылает пущу снова,
Да только есть у деда ?слово?,
А то бы не видать добра!
Между 1909 и 1912
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
249
Ключ пенный брагою сыченой
Пробился звучно из меня.
И облак рыхлые драчены
На голубом подносе дня.
И снег и ниже, и дряхлее,
Коричневеет как-нибудь.
Уж кто-то бродит по аллее,
Проветривая мартом грудь.
Кто песен там, как хлеба, просит?
Не я ли тот, кто просит их?
Да будет здесь на том вопросе,
Как на крюке, повешен стих.
БОРИС КОПЛАН (1898-1942) Старинный лад Собрание стихотворений (1919-1940) 2012 Волжская песенка
Машет мельница крылами,
Словно спорит с облаками.
Ай-люли, ай-люли –
Многоцветны Жигули.
С нетерпеньем пристань ждет,
Пароход как подплывет.
Ай-люли, ай-люли –
Пароход идет вдали.
Хлебом полон пароход,
Капитан его ведет.
Ай-люли, ай-люли –
Не застрянет на мели.
Чайки реют над волнами,
Отдыхать садятся на мель.
Ай-люли, ай-люли –
Любят чайки Жигули.
9 октября 1929 Симбирск
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
?ТАРАС НА ПАРНАСЕ?
? Перевод М. Лозинский
Вот затряслася вся гора:
Зевес на печке шевельнулся,
Зевнул, и смачно потянулся,
И гаркнул: ?Есть давно пора!?
Пригожая девчина Геба
Горелки в чарки налила
И, каравай пудовый хлеба
Принесши, — бряк середь стола!
Вот со всего собрались неба,
Как тараканы возле хлеба,
Уселись боги вкруг стола,
И лакомые яства Геба
Таскать из печи начала.
ВЛАДИМИР КОРНИЛОВ (1928-2002) Надежда (Книга стихов) 2007
БАЛЛАДА О БУТКОВЕ
5
Господи, помилуй,
Ну зачем ты дал
Юноше унылый,
Невеликий дар?
Не деля на части,
Весь бы выдал кус
Без того несчастья
Наводнили Русь.
Дар - не пайка хлеба,
Не для бедняков...
И не узрел неба
Из угла Бутков.
6
Маленький писатель
Это что за червь?
Ты таких, создатель,
Наплодил зачем?
Где добыть им славы,
Мир перевернуть,
Если сердцем слабы
И таланту чуть?..
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
2. ?Я хлеба у сытых просил и молил…?
? Перевод П. Кобзаревский
Я хлеба у сытых просил и молил —
Они мне каменья давали,
И эти каменья меж ними и мной
Стеною огромною встали.
И вот она выше и выше растет,
И многих пугает порою.
Что ж будет, коль дрогнет, коль рухнет она?
Кого погребет под собою?
<1909>
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
"Я мрак вселенной опоясать..."
Я мрак вселенной опоясать
Хочу орбитой роковой.
Душа, как хищная неясыть,
Не утоляет голод свой.
И жестко, жестко оперенье
Отягощенных тьмою строк.
По круговой большой арене
Меня ведет с улыбкой рок.
И звезды прячутся и свищут,
Лучами раздирая рты.
О, где найти такую пищу,
Чтоб крикнуть просто: хлеб мой, ты!
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
"Кто разрежет хлеб земной на ломти..."
Кто разрежет хлеб земной на ломти,
Кто другому даст земной приют?
У центральных бань поют: идемте.
Женщины голодные поют.
Я иду под тяжкой, тяжкой ношей,
Песню невеселую несу,
А весенний день такой хороший
Даже в этом каменном лесу.
Как и там, и здесь февраль растаял,
Здесь людская мутная вода.
Льется по панелям муть густая,
Пенится глазами как всегда.
Где сложу я камень песни этой,
Где я плечи томно разогну, –
Над дешевой женщиной раздетой
Иль в твоем, любимая, плену.
Я земной сегодня, настоящий,
Мне как ноша песня тяжела.
Там во мне звенят земные чащи
Дикого нетронутого зла.
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
"Земля сыра, пропитан берег влагой..."
Земля сыра, пропитан берег влагой,
И любят жир воды овес и рис,
Шуршат хлеба шелками светлых риз
И просят гроз у матери всеблагой.
Зеленой тьмой закутан кипарис,
Он молится волне Архипелага,
А где-нибудь в песках хрипит бродяга,
Он кожаный мешок пустой разгрыз.
Материки кипят, и вержут океаны
Стихии рыжей кипень окаянный,
И плещется полярная звезда,
И мозг поэтов съежен, чтоб ужалить,
И всюду мудро прогрызает наледь
Текучая душа земли – вода.
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
"Печально здесь на пламенной земле..."
Печально здесь на пламенной земле,
Сидят, как будды, дряхлые декхане,
Клокочет плов в прокопченной лохани,
И бледный хлеб тоскует на столе.
Горбится брага в розовом стекле,
То сердца колотящее дыханье.
В пыли закат, трава благоуханней,
И звезды в яшмовой струятся мгле.
Отсель рукой достать до крыши мира,
До тучами обросшего Памира,
Внизу Калькутта, надо мной Ташкент,
Азийская луна лучится хмуро,
И воздухом опаловых легенд
Полна душа на родине Тимура.
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
АПОКРИФЫ (лирическая трилогия). Ленинград: Издание автора, 1927
Часть первая
ЕРЕСЬ ТРИЖДЫ ЛОЖНАЯ или ЕРЕСЬ ЕЩЕ НЕ СОЖЖЕННАЯ или ЕРЕСЬ МУДРСТВУЮЩИХ ЛУКАВО
"Веселый век суровости полярной..."
Веселый век суровости полярной,
Два полюса отведал Амундсен,
Объял поэтов штиль эпистолярный,
Смятения и натиска взамен.
Кто матери, кто Горькому, кто милой –
С оплаченным ответом письма шлют…
Безбожник я, но ?господи, помилуй?
Шепчу невольно, как Везувий, лют.
Я на поклон иду походкой кроткой
В печальный склеп, где в воздухе гнилом
Оброс угодник жидкою бородкой
И высохла улыбка под стеклом.
В заплатах пестрых тощая Европа.
В британском фраке длинный Дон-Кихот
С моноклем на скуле питекантропа
В далекий собирается поход.
В Ливонском крае, в крае Прибалтийском
Живут оруженосцы у него,
Их будит он, блестит стеклянным диском,
Приказывает верить в торжество.
А там, где зло, в бунтующем Бедламе
Доступен каждому великий склеп,
И, вея деревянными крылами,
Гиганты перемалывают хлеб.
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
?Вот и ночь. Засверкали слезами высоты немые…?
? Перевод В. Державин
Вот и ночь. Засверкали слезами высоты немые,
Жадно тянут росу зеленя запыленные хлеба.
Только росы падут, раскрываются краски ночные,
Раскрывается сердце мое под слезинками неба.
И не высказать мне, как в ту пору оно потеплело,
Как доверчиво, нежно горячие речи шептало;
Но безмолвное небо, услыша их, всё потемнело,
И слеза покатилась по тучам и в сумрак упала.
1910
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
АПОКРИФЫ (лирическая трилогия). Ленинград: Издание автора, 1927
Часть первая
"Безумец, бьющий в медный барабан..."
Безумец, бьющий в медный барабан,
Охотится за музыкой мохнатой.
Ревут моря, в морях скрипят канаты,
И молниями парус осиян.
Судьба певцов – судьба островитян,
Укрывшихся от мира, как пираты.
Зеленым блеском волн они объяты,
У них веселый взгляд и легкий стан.
Безмолвствуют вода, земля и небо,
А нам не жить без песенного хлеба,
Кричать дано в удел певцу, кричать,
И грабя корабли земных столетий
На всё свою накладывать печать,
Упорные свои повысить плети.
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
АПОКРИФЫ (лирическая трилогия). Ленинград: Издание автора, 1927
Часть вторая
"На хлеб, на лирику, на череп длинноухий..."
На хлеб, на лирику, на череп длинноухий
Опять возвращены простейшие права.
Копыта серых муз, для вас растет трава,
Уписывайте, чтоб не сдохнуть с голодухи.
Вытаптывайте луг, блестящие как мухи,
Зеленым золотом покрытые едва.
Суфлируй медленней, баранья голова,
Держите занавес, откормленные духи.
Носы бумажные торчат из-за кулис,
Огни бенгальские, как хищники, зажглись,
Ее нагую жрут, а он в одежде ценной.
Сижу, не хлопаю в ладоши сгоряча.
Я зритель каменный искусственнейшей сцены.
Идет комедия: Любезность палача.
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В АВТОРСКИЕ СБОРНИКИ
"Он не любил копировать природу..."
Он не любил копировать природу.
Лишь Кавальери во весь рост портрет
Он набросал… В теченье долгих лет
Вскрывал резцом он твердую породу.
Он становился выше год от году,
Он горы изваять бы мог, поэт,
Художник, скульптор, зодчий, был одет
Каменотесом, в пищу – хлеб и воду.
Творец прекрасного, он был урод.
Глаза прищурены, ребячий рот,
Горбатый нос с отметиной за жалость.
Козла бородка, то ли у того,
Кого он ненавидел… С болью сжалось
В нем, чтобы поместиться, божество!
18 августа 1947
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
ЭМИГРАНТСКАЯ ПЕСНЯ
? Перевод П. Кобзаревский
Есть на свете такие бродяги,
Что не верят ни в бога, ни в черта,
Любы им пестрокрылые флаги
Кораблей океанского порта.
Им ведь некого дома покинуть,
Да и дома у них не бывает,
Безразлично им — жить или сгинуть,
Об одном они жадно мечтают:
Побывать в городах незнакомых,
Испытать там и счастья и горя,
И погибнуть в пучинах соленых
Белопенного синего моря.
Ну, а мы — не об этом мечтаем,
Нас не радует новое небо,
Мы с родным не расстались бы краем,
Если б в нем было вволюшку хлеба.
Нам сквозь бурное улиц кипенье
И сквозь гул человеческой лавы
Снится Неман, родное селенье
И огни портовые Либавы.
1914
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
МЕЖИ
? Перевод Н. Браун
Простор бескрайный огляни кругом:
Вон обступили каждый дом
Заборы с острыми гвоздями,
Они усыпаны стеклом.
Смотри: в просторах, за селом,
Межами
Поделены колосья на полях,
Канавы вырыты в лесах,
И стопудовые у всех границ каменья
Среди лугов бескрайных залегли.
Штыков ряды по всем краям земли
Горят и смотрят в диком рвеньи
На государственный рубеж.
И видишь: сколько всюду меж!
Безмерны вольные просторы
Святой земли, — а человек
Заборы строил, рвы копал за веком век,
Он, как лиса, зарылся в норы
И там пугливо жил — один,
Дрожащий, как листва осин,
Неверный, бессердечный, жадный.
Всегда злорадный,
Для всех чужой, совсем чужой,
За изгородью, за межой.
А что за этими межами!
Гниет в труде безмерном тут
Голодный, обнищалый люд,
Который сильными руками
Богатство мира сотворил —
Равнины пашнями покрыл,
Чугунке путь он пробивает,
Заводов трубы поднял он до звезд,
А сам давно ослеп от слез
И помощи не ожидает.
Смотри: по всей земле святой
Волной широкой золотой
Без края блещет хлеба море,
Цветут луга, шумят леса…
Повсюду есть богатство и краса,
А люди гибнут в голоде и горе,
Во тьме, от холода дрожа,
И всюду — ров, забор, межа.
1914
ДАВИД САМОЙЛОВ (1920-1990) ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ в 2 томах 1989 Т.1 Ближние страны (1938-1958)
Иван и холоп
Ходит Иван по ночному покою,
Бороду гладит узкой рукою.
То ль ему совесть спать не дает,
То ль его черная дума томит.
Слышно — в посаде кочет поет,
Ветер, как в бубен, в стекла гремит.
Дерзкие очи в Ивана вперя,
Ванька-холоп глядит на царя.
— Помни, холоп непокорный и вор,
Что с государем ведешь разговор!
Думаешь, сладко ходить мне в царях,
Если повсюду враги да беда:
Турок и швед сторожат на морях,
С суши — ногаи, да лях, да орда.
Мыслят сгубить православных христьян,
Русскую землю загнали бы в гроб!
Сладко ли мне? — вопрошает Иван.
— Горько тебе,— отвечает холоп.
— А опереться могу на кого?
Лисы — бояре, да волки — князья.
С младости друга имел одного.
Где он, тот друг, и иные друзья?
Сын был наследник мне господом дан.
Ведаешь, раб, отчего он усоп?
Весело мне? — вопрошает Иван.
— Тяжко тебе,— отвечает холоп.
— Думаешь, царь-де наш гневен и слеп,
Он-де не ведает нашей нужды.
Знаю, что потом посолен твой хлеб,
Знаю, что терпишь от зла и вражды.
Пытан в застенке, клещами ты рван,
Царским клеймом опечатан твой лоб.
Худо тебе?— вопрошает Иван.
— Худо,— ему отвечает холоп.
— Ты ли меня не ругал, не честил,
Врал за вином про лихие дела!
Я бы тебя, неразумный, простил,
Если б повадка другим не была!
Косточки хрустнут на дыбе, смутьян!
Криком Малюту не вгонишь в озноб!
Страшно тебе? — вопрошает Иван.
— Страшно! — ему отвечает холоп.
— Ты милосердья, холоп, не проси.
Нет милосердных царей на Руси.
Русь — что корабль. Перед ней — океан.
Кормчий — гляди, чтоб корабль не потоп!..
Правду ль реку? — вопрошает Иван.
— Бог разберет,— отвечает холоп.
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
ПЕРЕВОДЫ НА РУССКИЙ ЯЗЫК
Из Я. Купалы
ЖНИВО
Созревших хлебов золотые посевы
За селами, там, где лесов рубежи,
Склонили колосья до самой межи
С призывным шептаньем: мои жнеи, где вы?
И жнеи сошлися. Направо, налево,
Срезая колосья налившейся ржи,
Задвигались быстро серпы, как ножи,
Под жнивные, старые вечно напевы.
Тоскливая древняя песня плывет
В колосьях склонившихся шепчущей нивы
И в пуще теряет свои переливы.
Плывет эта песня ко мне и зовет,
И в сердце, как звонкие косы, поет:
?Ты так же, брат, сеешь… а где твое жниво??
1910 или 1911
НАТАН АЛЬТЕРМАН (1910—1970)
?Мама, уже можно плакать??
Пер. Д. Маркиш
?…спросила девочка, выйдя из укрытия, после освобождения?.
(Аба Ковнер)
Ты мечтала об этом не раз:
Можно плакать теперь, не таясь.
Ты не бойся: бессилен палач…
Плачь, дитя мое милое! Плачь!
Вот луна — как свет ее лил!
Дядя Иозеф[1] наш дом позабыл.
Знает мир, сожженный дотла,
Сколько мук ты перенесла.
Знала ты в те страшные дни,
Что и ночью-то плакать — ни-ни!
А разве вдомек палачам,
Что зубки болят по ночам!
Минул ужас, и страх прошел.
Написали большой протокол.
Нет теперь у нас старых проблем:
Разрешается плакать всем!
Лунной ночью, в кроватке своей,
Встань и плачь на глазах у людей, —
Плачь, дитя мое, в голос, навзрыд
Мир свободы поймет и простит.
Доброй власти рука — крепка!
Можно плакать наверняка.
И Премьер с крестом на груди
Не прикрикнет тебе: ?Прекрати!?
Ты, дитя, от зари до зари
Добрый мир этот благодари,
Часовым у закрытых дверей
Ты ?Спасибо!? скажи поскорей.
И тогда справедливый Закон
Вмиг отвесит тебе поклон.
Ну, еще б! Это ль видано:
Право плакать тебе дано…
Ночь темна — ни зги не видать.
На границах военная рать.
Ты границу пройди — и с тобой
Флот и армия вступят в бой.
Ты проснешься ночной порой,
Ты уйдешь в рубашонке худой,
Проскользнешь, как тень, по снегам.
Ночь не выдаст тебя врагам.
Узел джойнтовский[2] — скорбный гнет —
Как тростинку тебя согнет.
Хлеб скитании — тяжелее свинца, —
Он от ?Унра?[3] — родного отца.
Всем опасностям наперерез,
Ты пробьешься сквозь черный лес,
Твой побег из земли оков
Мы запомним во веки веков.
С утлой лодки, ночною порой,
Ты увидишь свой берег родной —
И навек рассеется мрак.
Ты пробьешься. Да будет так!
Дух скитальческий свой укрепи.
Распадутся звенья цепи!
Наши парни во мраке ночей
Ждут сигнала с лодки твоей.
Ни причала, ни мола тут…
На руках тебя перенесут!
В этом парне — вся твоя жизнь.
Ты прижмись к нему крепче, прижмись!
Злобной воле врагов вопреки,
Бьют здесь радости родники.
Здесь падет произвол вековой.
Этот берег пустынный — твой!
Розовеет рассветная кровь.
Рождена ты для жизни вновь!
Тверже камня в лишениях став,
В трудной жизни и смерть испытав,
На тебя будут парни глядеть —
На дитя, победившее смерть.
На земле обновленной мечты
Засмеешься впервые ты!
Михаил Луконин (1918-1976) Стихотворения и поэмы БП 1985
ПОЭМЫ\144. ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
9. НАДЕЖДА
Две чьих-то руки
мешок поставили к стенке.
?Что это?? — хрипло спросил Кузьма.
?Мука?, — из сеней сказали.
?Тятя, зачем ты сюда пришел?..?
— ?Кузя,
мать пожалел бы!..?
— ?Тятя, хлеба много у нас??
— ?Хватит, сынок, идемте.
Хватит!
Нонче уже бегут,
а с рождества повалят,
наделы сожмем у себя в руках
еще десятин на двести…?
— ?А люди??
— ?А люди спасутся мной,
а там уж не наше дело.
На свете
каждый сам за себя,
бог лишь за всех единый…?
Трудно Кузьме,
устал он сидеть,
в угол плечом ввалился.
?Тятя, давайте хлеб раздадим
всем, кому смерть приходит…?
— ?Кузя!..?
— ?Можешь, тятя, давай…?
— ?Кузя, ты что, сыночек?!?
— ?Слышишь, тятя, давай отдадим!?
— ?Задаром, что ли??
— ?Задаром…?
— ?Цыть, сопляк,
не смирился ты,
Гордец!
Пропадешь ты,
выродок мой!
Так над отцом смеяться!..?
— ?Уйди! — прошептал, слабея, Кузьма.
Уйди!?
Засвистели двери…
?Муку забери!?
Метнулся Кузьма,
мешок уцепил руками,
свалил его, покатил за порог
сквозь сени.
Сорвал завязку,
грудью в сугроб столкнул с крыльца
и сам повалился следом…
?Уйди! Навсегда!
Не хочу твоего…
ничего,
что содрал ты с кровью!..
Отзовется тебе,
отольется тебе…
тебе
и другим,
на свете!..?
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ (1903-1958) БП 1965
СТОЛБЦЫ И ПОЭМЫ
(1926–1933)
ПЕКАРНЯ
В волшебном царстве калачей,
Где дым струится над пекарней,
Железный крендель, друг ночей,
Светил небесных светозарней.
Внизу под кренделем — содом.
Там тесто, выскочив из квашен,
Встает подобьем белых башен
И рвется в битву напролом.
Вперед! Настало время боя!
Ломая тысячи преград,
Оно ползет, урча и воя,
И не желает лезть назад.
Трещат столы, трясутся стены,
С высоких балок льет вода.
Но вот, подняв фонарь военный,
В чугун ударил тамада,—
И хлебопеки сквозь туман,
Как будто идолы в тиарах,
Летят, играя на цимбалах
Кастрюль неведомый канкан.
Как изукрашенные стяги,
Лопаты ходят тяжело,
И теста ровные корчаги
Плывут в квадратное жерло.
И в этой, красной от натуги,
Пещере всех метаморфоз
Младенец-хлеб приподнял руки
И слово стройно произнес.
И пекарь огненной трубой
Трубил о нем во мрак ночной.
А печь, наследника родив
И стройное поправив чрево,
Стоит стыдливая, как дева
С ночною розой на груди.
И кот, в почетном сидя месте,
Усталой лапкой рыльце крестит,
Зловонным хвостиком вертит,
Потом кувшинчиком сидит.
Сидит, сидит, и улыбнется,
И вдруг исчез. Одно болотце
Осталось в глиняном полу.
И утро выплыло в углу.
1928
Осип Мандельштам (1891-1938) Кн. ?Немногие для вечности живут…? 2018
Воронежские тетради (1935–1937)
?Ночь. Дорога. Сон первичный…?
Ночь. Дорога. Сон первичный
Соблазнителен и нов…
Что мне снится? Рукавичный
Снегом пышущий Тамбов
Или Цны – реки обычной –
Белый, белый бел-покров?
Или я в полях совхозных –
Воздух в рот и жизнь берет
Солнц подсолнечника грозных
Прямо в очи оборот?
Кроме хлеба, кроме дома,
Снится мне глубокий сон:
Трудодень, подъятый дремой,
Превратился в синий Дон…
Анна, Россошь и Гремячье –
Процветут их имена –
Белизна снегов гагачья
Из вагонного окна!..
23–27 декабря 1936
ИОСИФ УТКИН (1903-1944)
33. ГИТАРА
А. Жарову
Не этой песней старой
Растоптанного дня,
Интимная гитара,
Ты трогаешь меня.
В смертельные покосы
Я нежил, строг и юн,
Серебряную косу
Волнующихся струн.
Сквозь боевые бури
Пронес я за собой
И женскую фигуру
Гитары дорогой!
Всегда смотрю с любовью
И с нежностью всегда
На политые кровью,
На бранные года.
Мне за былую муку
Покой теперь хорош.
(Простреленную руку
Сильнее бережешь!)
…Над степью плодоносной
Закат всегда богат,
И бронзовые сосны
Пылают на закат…
Ни сена! И ни хлеба!
И фляги все — до дон!
Под изумрудным небом
Томится эскадрон…
…Что пуля? Пуля — дура.
А пуле смерть — сестра.
И сотник белокурый
Склонился у костра.
И вот, что самый юный
(Ему на песню — дар!),
Берет за грудь певунью
Безусый комиссар.
И в грустном эскадроне,
Как от зеленых рек,
Повыпрямились кони
И вырос человек!
…Короткие кварталы —
Летучие года!
И многого не стало,
Простилось навсегда.
Теперь веселым скопом
Не спеть нам, дорогой.
Одни —
Под Перекопом,
Другие —
Под Ургой.
Но стань я самым старым,
Взглянув через плечо,
Военную гитару
Я вспомню горячо.
Сейчас она забыта,
Она ушла в века
От конскою копыта,
От шашки казака.
Но если вновь, бушуя,
Придет пора зари, —
Любимая,
Прошу я —
Гитару подари!
1926
ВИКТОР БОКОВ (1914-2009)
" Поэзия! К тебе я обращаюсь, "
Во мне огонь священный не гаси!
Я, как земля, всю жизнь свою вращаюсь
Вокруг твоей единственной оси.
Ты свыше мне дана не для корысти,
Не для забавы и пустых пиров.
На мачтах провода твои провисли
Гудящим током выстраданных слов.
Поэзия! Твои златые горы
Превыше, чем Казбек и чем Эльбрус.
Поэзия! Ты женщина, с которой
Я никогда, нигде не разведусь!
Поэзия! Ты мать моя вторая,
С тобой нигде мне не было тесно.
Ты, как она, мне часто повторяла:
— Пастух трубит! Вставай. И спать грешно!
Не пряники в печи твоей пекутся,
Там хлеб исконно русский подовой.
Ломоть отрежь — и запахи польются,
Пахнёт укропом, тмином и травой.
На всех моих путях и перекрёстках
Ты мне была, поэзия, верна.
Канат, что нас связал, не перетрётся,
Он в Вологде сработан изо льна.
Поэзия! Иди ко мне вечерять,
Я рыбы наловил, уху варят.
Веди в мой дом свою большую челядь,
Томящуюся в пыльных словарях.
1967
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ (1903-1958) БП 1965
СТОЛБЦЫ И ПОЭМЫ
(1926–1933)
НА ДАЧЕ
Вижу около постройки
Древо радости — орех.
Дым, подобно белой тройке,
Скачет в облако наверх.
Вижу дачи деревянной
Деревенские столбы.
Белый, серый, оловянный,
Дым выходит из трубы.
Вижу — ты, по воле мужа
С животом, подобным тазу,
Ходишь, зла и неуклюжа,
И подходишь к тарантасу.
В тарантасе тройка алых
Чернокудрых лошадей.
Рядом дядя на цимбалах
Тешит праздничных людей.
Гей, ямщик! С тобою мама,
Да в селе высокий доктор.
Полетела тройка прямо
По дороге очень мокрой.
Мама стонет, дядя гонит,
Дядя давит лошадей,
И младенец, плача, тонет
Посреди больших кровей.
Пуповину отгрызала
Мама зубом золотым.
Тройка бешеная стала,
Коренник упал. Как дым,
Словно дым, клубилась степь,
Ночь сидела на холме.
Дядя ел чугунный хлеб,
Развалившись на траве.
А в далекой даче дети
Пели, бегая в крокете,
И ликуя, и шутя,
Легким шариком вертя.
И цыганка молодая,
Встав над ними, как божок,
Предлагала, завывая,
Ассирийский пирожок.
1929
хлебом не корми жить не давай\ вот оно заветное запретное чудо\ от сотворения до прямохождения в обеих руках\ сколько ни давай ему оглядывается в море \ снится ему снится скользкий атавизм Алексей Денисов Из сборника "Xenia" 2001 маша вышла из душа вкусно пахнет
Хлебом пусть полна и скотом, Церере\ 30 В дар Земля венок из колосьев вяжет,\ Ветром пусть плоды и живящей влагой\ Вскормит Юпитер. Квинт Гораций Флакк. Перевод Н. С. Гинцбурга Феб и ты, царица лесов, Диана,
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
СЛУЦКИЕ ТКАЧИХИ
? Перевод В. Корчагин
Не видеть им родимой хаты,
Не слышать деток голоса:
Забрал на двор их пан богатый
Ткать золотые пояса.
И, опустив печально взоры,
Уже забыв отрады дни,
На полотне своем узоры
На лад персидский ткут они.
А за стеной — дороги в поле
И шум черемух у окна…
И думы мчатся поневоле
Туда, где расцвела весна.
Там ветерок веселый веет,
Звенят, смеются ручейки,
Там так заманчиво синеют
В хлебах зеленых васильки;
Там — вешний гул густого бора…
Ты ткешь, безвольная рука,
На месте чуждого узора
Цветок родного василька.
1912, между 1914 и 1917
Арабская поэзия средних веков БВЛ 1975 серия 1 том 20
ПОЭЗИЯ ЭПОХИ РАСЦВЕТА
X–XII века
Абуль-Ала аль-Маарри
Перевод А. Тарковского
?От мертвых нет вестей…?
От мертвых нет вестей, ушли, не кажут глаз,
Но, может быть, они богоугодней нас?
В неотвратимый час душа дрожит от страха.
Но долголетие… уж лучше сразу — плаха.
Все люди на земле сойдут в могильный прах —
И здесь, в родном краю, и там, в чужих краях.
Обречена земля искать питья и пищи;
Вода и хлеб ее — то царь, то жалкий нищий.
Нам солнце — лучший друг, а мы бесстыдно лжем,
Что поделом его бранят и бьют бичом.{281}
Во гневе месяц встал, едва земля заснула;
Но и его копье с налету смерть согнула.
Всевидящий рассвет уже заносит меч,
Чтоб людям головы сносить наотмашь с плеч.
ЛЕОНИД АРОНЗОН (1939-1970) ПРОЕКТ НОВОГО ИЗБРАННОГО
" Принимаю тебя, сиротство, "
"Как бедный шут о
злом своём уродстве,
я повествую о своём сиротстве".
М. Цветаева
как разлуку, разрыв, обиду,
как таскают уроды де Костера
на высоком горбу — планиду.
Принимаю как сбор от сборищ,
а дороги легли распятьем,
где утраты одни да горечь,
там высокая в мире паперть.
Там высокие в мире души
расточают себя, как данью,
принимая свой хлеб насущный
наравне с вековечной рванью.
Плащ поэта — подобье рубища,
о стихи, о моё подобье,
для нетленного мира любящих
одарю себя нелюбовью,
как дорогой, горбом и папертью,
как потерей того, с чем сросся,
предаю себя, как анафеме,
неприкаянному сиротству.
1960
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012132
219
В июле севера, где роща – занавесь,
А публика – вспотевшие колосья,
Под ливнем солнца ярого,
В пыли колес,
Над знойной почвою, где в знойных ранах весь
Разрезал дочь свою Илья из Карачарова, –
Как сеятель, вознесся
Христос.
На сером брусе с перекладиной
Он делит с Русью хлеб пахучий тела…
А там, где матушка скрывалася
Мадонной, полной молока, –
Его двойник, Изидой найденный.
И бюсты распятого Фаллоса
В морщинах зыби пожелтелой
Хранит река.
Кусочки золота, корону Африки,
Роняет ночь в пергаментную зыбь ту
С вулканов мертвых пирамид,
Когда платить за кровь приходит очередь…
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
?Кулигою, в бору глухом…?
? Перевод Н. Банников
Кулигою, в бору глухом,
Где рядом с пашнею три хаты,
Идет мужик — зипун в заплатах
И шапка ветхая на нем.
Старик, и кряжист и суров,
Со снеговою бородою,
Землей пропахший и сосною,
Не сводит зорких глаз с хлебов.
?А, чтоб ты сдох! Вон, по росе
Брел кто-то к житу от криницы;
Да вот и узкий след копытца —
Олени шкодили в овсе.
Ну хоть не сей! Овес и рожь —
Всё вытопчут до обмолота;
А тут еще напасть — болота:
Ступи — и сгинешь ни за грош?.
В траве проходу нет от змей,
Комар кружится черной тучей,
Кулигу глушит бор дремучий,
Нет, изведут леса людей!
Не любит леший топора
И насылает пущу снова,
Да только есть у деда ?слово?,
А то бы не видать добра!
Между 1909 и 1912
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
249
Ключ пенный брагою сыченой
Пробился звучно из меня.
И облак рыхлые драчены
На голубом подносе дня.
И снег и ниже, и дряхлее,
Коричневеет как-нибудь.
Уж кто-то бродит по аллее,
Проветривая мартом грудь.
Кто песен там, как хлеба, просит?
Не я ли тот, кто просит их?
Да будет здесь на том вопросе,
Как на крюке, повешен стих.
БОРИС КОПЛАН (1898-1942) Старинный лад Собрание стихотворений (1919-1940) 2012 Волжская песенка
Машет мельница крылами,
Словно спорит с облаками.
Ай-люли, ай-люли –
Многоцветны Жигули.
С нетерпеньем пристань ждет,
Пароход как подплывет.
Ай-люли, ай-люли –
Пароход идет вдали.
Хлебом полон пароход,
Капитан его ведет.
Ай-люли, ай-люли –
Не застрянет на мели.
Чайки реют над волнами,
Отдыхать садятся на мель.
Ай-люли, ай-люли –
Любят чайки Жигули.
9 октября 1929 Симбирск
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
?ТАРАС НА ПАРНАСЕ?
? Перевод М. Лозинский
Вот затряслася вся гора:
Зевес на печке шевельнулся,
Зевнул, и смачно потянулся,
И гаркнул: ?Есть давно пора!?
Пригожая девчина Геба
Горелки в чарки налила
И, каравай пудовый хлеба
Принесши, — бряк середь стола!
Вот со всего собрались неба,
Как тараканы возле хлеба,
Уселись боги вкруг стола,
И лакомые яства Геба
Таскать из печи начала.
ВЛАДИМИР КОРНИЛОВ (1928-2002) Надежда (Книга стихов) 2007
БАЛЛАДА О БУТКОВЕ
5
Господи, помилуй,
Ну зачем ты дал
Юноше унылый,
Невеликий дар?
Не деля на части,
Весь бы выдал кус
Без того несчастья
Наводнили Русь.
Дар - не пайка хлеба,
Не для бедняков...
И не узрел неба
Из угла Бутков.
6
Маленький писатель
Это что за червь?
Ты таких, создатель,
Наплодил зачем?
Где добыть им славы,
Мир перевернуть,
Если сердцем слабы
И таланту чуть?..
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
2. ?Я хлеба у сытых просил и молил…?
? Перевод П. Кобзаревский
Я хлеба у сытых просил и молил —
Они мне каменья давали,
И эти каменья меж ними и мной
Стеною огромною встали.
И вот она выше и выше растет,
И многих пугает порою.
Что ж будет, коль дрогнет, коль рухнет она?
Кого погребет под собою?
<1909>
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
"Я мрак вселенной опоясать..."
Я мрак вселенной опоясать
Хочу орбитой роковой.
Душа, как хищная неясыть,
Не утоляет голод свой.
И жестко, жестко оперенье
Отягощенных тьмою строк.
По круговой большой арене
Меня ведет с улыбкой рок.
И звезды прячутся и свищут,
Лучами раздирая рты.
О, где найти такую пищу,
Чтоб крикнуть просто: хлеб мой, ты!
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
"Кто разрежет хлеб земной на ломти..."
Кто разрежет хлеб земной на ломти,
Кто другому даст земной приют?
У центральных бань поют: идемте.
Женщины голодные поют.
Я иду под тяжкой, тяжкой ношей,
Песню невеселую несу,
А весенний день такой хороший
Даже в этом каменном лесу.
Как и там, и здесь февраль растаял,
Здесь людская мутная вода.
Льется по панелям муть густая,
Пенится глазами как всегда.
Где сложу я камень песни этой,
Где я плечи томно разогну, –
Над дешевой женщиной раздетой
Иль в твоем, любимая, плену.
Я земной сегодня, настоящий,
Мне как ноша песня тяжела.
Там во мне звенят земные чащи
Дикого нетронутого зла.
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
"Земля сыра, пропитан берег влагой..."
Земля сыра, пропитан берег влагой,
И любят жир воды овес и рис,
Шуршат хлеба шелками светлых риз
И просят гроз у матери всеблагой.
Зеленой тьмой закутан кипарис,
Он молится волне Архипелага,
А где-нибудь в песках хрипит бродяга,
Он кожаный мешок пустой разгрыз.
Материки кипят, и вержут океаны
Стихии рыжей кипень окаянный,
И плещется полярная звезда,
И мозг поэтов съежен, чтоб ужалить,
И всюду мудро прогрызает наледь
Текучая душа земли – вода.
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
"Печально здесь на пламенной земле..."
Печально здесь на пламенной земле,
Сидят, как будды, дряхлые декхане,
Клокочет плов в прокопченной лохани,
И бледный хлеб тоскует на столе.
Горбится брага в розовом стекле,
То сердца колотящее дыханье.
В пыли закат, трава благоуханней,
И звезды в яшмовой струятся мгле.
Отсель рукой достать до крыши мира,
До тучами обросшего Памира,
Внизу Калькутта, надо мной Ташкент,
Азийская луна лучится хмуро,
И воздухом опаловых легенд
Полна душа на родине Тимура.
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
АПОКРИФЫ (лирическая трилогия). Ленинград: Издание автора, 1927
Часть первая
ЕРЕСЬ ТРИЖДЫ ЛОЖНАЯ или ЕРЕСЬ ЕЩЕ НЕ СОЖЖЕННАЯ или ЕРЕСЬ МУДРСТВУЮЩИХ ЛУКАВО
"Веселый век суровости полярной..."
Веселый век суровости полярной,
Два полюса отведал Амундсен,
Объял поэтов штиль эпистолярный,
Смятения и натиска взамен.
Кто матери, кто Горькому, кто милой –
С оплаченным ответом письма шлют…
Безбожник я, но ?господи, помилуй?
Шепчу невольно, как Везувий, лют.
Я на поклон иду походкой кроткой
В печальный склеп, где в воздухе гнилом
Оброс угодник жидкою бородкой
И высохла улыбка под стеклом.
В заплатах пестрых тощая Европа.
В британском фраке длинный Дон-Кихот
С моноклем на скуле питекантропа
В далекий собирается поход.
В Ливонском крае, в крае Прибалтийском
Живут оруженосцы у него,
Их будит он, блестит стеклянным диском,
Приказывает верить в торжество.
А там, где зло, в бунтующем Бедламе
Доступен каждому великий склеп,
И, вея деревянными крылами,
Гиганты перемалывают хлеб.
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
?Вот и ночь. Засверкали слезами высоты немые…?
? Перевод В. Державин
Вот и ночь. Засверкали слезами высоты немые,
Жадно тянут росу зеленя запыленные хлеба.
Только росы падут, раскрываются краски ночные,
Раскрывается сердце мое под слезинками неба.
И не высказать мне, как в ту пору оно потеплело,
Как доверчиво, нежно горячие речи шептало;
Но безмолвное небо, услыша их, всё потемнело,
И слеза покатилась по тучам и в сумрак упала.
1910
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
АПОКРИФЫ (лирическая трилогия). Ленинград: Издание автора, 1927
Часть первая
"Безумец, бьющий в медный барабан..."
Безумец, бьющий в медный барабан,
Охотится за музыкой мохнатой.
Ревут моря, в морях скрипят канаты,
И молниями парус осиян.
Судьба певцов – судьба островитян,
Укрывшихся от мира, как пираты.
Зеленым блеском волн они объяты,
У них веселый взгляд и легкий стан.
Безмолвствуют вода, земля и небо,
А нам не жить без песенного хлеба,
Кричать дано в удел певцу, кричать,
И грабя корабли земных столетий
На всё свою накладывать печать,
Упорные свои повысить плети.
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
АПОКРИФЫ (лирическая трилогия). Ленинград: Издание автора, 1927
Часть вторая
"На хлеб, на лирику, на череп длинноухий..."
На хлеб, на лирику, на череп длинноухий
Опять возвращены простейшие права.
Копыта серых муз, для вас растет трава,
Уписывайте, чтоб не сдохнуть с голодухи.
Вытаптывайте луг, блестящие как мухи,
Зеленым золотом покрытые едва.
Суфлируй медленней, баранья голова,
Держите занавес, откормленные духи.
Носы бумажные торчат из-за кулис,
Огни бенгальские, как хищники, зажглись,
Ее нагую жрут, а он в одежде ценной.
Сижу, не хлопаю в ладоши сгоряча.
Я зритель каменный искусственнейшей сцены.
Идет комедия: Любезность палача.
ГРИГОРИЙ ШИРМАН (1898-1956) ЗАЗВЕЗДНЫЙ ЗОВ 2012
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В АВТОРСКИЕ СБОРНИКИ
"Он не любил копировать природу..."
Он не любил копировать природу.
Лишь Кавальери во весь рост портрет
Он набросал… В теченье долгих лет
Вскрывал резцом он твердую породу.
Он становился выше год от году,
Он горы изваять бы мог, поэт,
Художник, скульптор, зодчий, был одет
Каменотесом, в пищу – хлеб и воду.
Творец прекрасного, он был урод.
Глаза прищурены, ребячий рот,
Горбатый нос с отметиной за жалость.
Козла бородка, то ли у того,
Кого он ненавидел… С болью сжалось
В нем, чтобы поместиться, божество!
18 августа 1947
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
ЭМИГРАНТСКАЯ ПЕСНЯ
? Перевод П. Кобзаревский
Есть на свете такие бродяги,
Что не верят ни в бога, ни в черта,
Любы им пестрокрылые флаги
Кораблей океанского порта.
Им ведь некого дома покинуть,
Да и дома у них не бывает,
Безразлично им — жить или сгинуть,
Об одном они жадно мечтают:
Побывать в городах незнакомых,
Испытать там и счастья и горя,
И погибнуть в пучинах соленых
Белопенного синего моря.
Ну, а мы — не об этом мечтаем,
Нас не радует новое небо,
Мы с родным не расстались бы краем,
Если б в нем было вволюшку хлеба.
Нам сквозь бурное улиц кипенье
И сквозь гул человеческой лавы
Снится Неман, родное селенье
И огни портовые Либавы.
1914
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
МЕЖИ
? Перевод Н. Браун
Простор бескрайный огляни кругом:
Вон обступили каждый дом
Заборы с острыми гвоздями,
Они усыпаны стеклом.
Смотри: в просторах, за селом,
Межами
Поделены колосья на полях,
Канавы вырыты в лесах,
И стопудовые у всех границ каменья
Среди лугов бескрайных залегли.
Штыков ряды по всем краям земли
Горят и смотрят в диком рвеньи
На государственный рубеж.
И видишь: сколько всюду меж!
Безмерны вольные просторы
Святой земли, — а человек
Заборы строил, рвы копал за веком век,
Он, как лиса, зарылся в норы
И там пугливо жил — один,
Дрожащий, как листва осин,
Неверный, бессердечный, жадный.
Всегда злорадный,
Для всех чужой, совсем чужой,
За изгородью, за межой.
А что за этими межами!
Гниет в труде безмерном тут
Голодный, обнищалый люд,
Который сильными руками
Богатство мира сотворил —
Равнины пашнями покрыл,
Чугунке путь он пробивает,
Заводов трубы поднял он до звезд,
А сам давно ослеп от слез
И помощи не ожидает.
Смотри: по всей земле святой
Волной широкой золотой
Без края блещет хлеба море,
Цветут луга, шумят леса…
Повсюду есть богатство и краса,
А люди гибнут в голоде и горе,
Во тьме, от холода дрожа,
И всюду — ров, забор, межа.
1914
ДАВИД САМОЙЛОВ (1920-1990) ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ в 2 томах 1989 Т.1 Ближние страны (1938-1958)
Иван и холоп
Ходит Иван по ночному покою,
Бороду гладит узкой рукою.
То ль ему совесть спать не дает,
То ль его черная дума томит.
Слышно — в посаде кочет поет,
Ветер, как в бубен, в стекла гремит.
Дерзкие очи в Ивана вперя,
Ванька-холоп глядит на царя.
— Помни, холоп непокорный и вор,
Что с государем ведешь разговор!
Думаешь, сладко ходить мне в царях,
Если повсюду враги да беда:
Турок и швед сторожат на морях,
С суши — ногаи, да лях, да орда.
Мыслят сгубить православных христьян,
Русскую землю загнали бы в гроб!
Сладко ли мне? — вопрошает Иван.
— Горько тебе,— отвечает холоп.
— А опереться могу на кого?
Лисы — бояре, да волки — князья.
С младости друга имел одного.
Где он, тот друг, и иные друзья?
Сын был наследник мне господом дан.
Ведаешь, раб, отчего он усоп?
Весело мне? — вопрошает Иван.
— Тяжко тебе,— отвечает холоп.
— Думаешь, царь-де наш гневен и слеп,
Он-де не ведает нашей нужды.
Знаю, что потом посолен твой хлеб,
Знаю, что терпишь от зла и вражды.
Пытан в застенке, клещами ты рван,
Царским клеймом опечатан твой лоб.
Худо тебе?— вопрошает Иван.
— Худо,— ему отвечает холоп.
— Ты ли меня не ругал, не честил,
Врал за вином про лихие дела!
Я бы тебя, неразумный, простил,
Если б повадка другим не была!
Косточки хрустнут на дыбе, смутьян!
Криком Малюту не вгонишь в озноб!
Страшно тебе? — вопрошает Иван.
— Страшно! — ему отвечает холоп.
— Ты милосердья, холоп, не проси.
Нет милосердных царей на Руси.
Русь — что корабль. Перед ней — океан.
Кормчий — гляди, чтоб корабль не потоп!..
Правду ль реку? — вопрошает Иван.
— Бог разберет,— отвечает холоп.
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
МАКСИМ БОГДАНОВИЧ
ПЕРЕВОДЫ НА РУССКИЙ ЯЗЫК
Из Я. Купалы
ЖНИВО
Созревших хлебов золотые посевы
За селами, там, где лесов рубежи,
Склонили колосья до самой межи
С призывным шептаньем: мои жнеи, где вы?
И жнеи сошлися. Направо, налево,
Срезая колосья налившейся ржи,
Задвигались быстро серпы, как ножи,
Под жнивные, старые вечно напевы.
Тоскливая древняя песня плывет
В колосьях склонившихся шепчущей нивы
И в пуще теряет свои переливы.
Плывет эта песня ко мне и зовет,
И в сердце, как звонкие косы, поет:
?Ты так же, брат, сеешь… а где твое жниво??
1910 или 1911
НАТАН АЛЬТЕРМАН (1910—1970)
?Мама, уже можно плакать??
Пер. Д. Маркиш
?…спросила девочка, выйдя из укрытия, после освобождения?.
(Аба Ковнер)
Ты мечтала об этом не раз:
Можно плакать теперь, не таясь.
Ты не бойся: бессилен палач…
Плачь, дитя мое милое! Плачь!
Вот луна — как свет ее лил!
Дядя Иозеф[1] наш дом позабыл.
Знает мир, сожженный дотла,
Сколько мук ты перенесла.
Знала ты в те страшные дни,
Что и ночью-то плакать — ни-ни!
А разве вдомек палачам,
Что зубки болят по ночам!
Минул ужас, и страх прошел.
Написали большой протокол.
Нет теперь у нас старых проблем:
Разрешается плакать всем!
Лунной ночью, в кроватке своей,
Встань и плачь на глазах у людей, —
Плачь, дитя мое, в голос, навзрыд
Мир свободы поймет и простит.
Доброй власти рука — крепка!
Можно плакать наверняка.
И Премьер с крестом на груди
Не прикрикнет тебе: ?Прекрати!?
Ты, дитя, от зари до зари
Добрый мир этот благодари,
Часовым у закрытых дверей
Ты ?Спасибо!? скажи поскорей.
И тогда справедливый Закон
Вмиг отвесит тебе поклон.
Ну, еще б! Это ль видано:
Право плакать тебе дано…
Ночь темна — ни зги не видать.
На границах военная рать.
Ты границу пройди — и с тобой
Флот и армия вступят в бой.
Ты проснешься ночной порой,
Ты уйдешь в рубашонке худой,
Проскользнешь, как тень, по снегам.
Ночь не выдаст тебя врагам.
Узел джойнтовский[2] — скорбный гнет —
Как тростинку тебя согнет.
Хлеб скитании — тяжелее свинца, —
Он от ?Унра?[3] — родного отца.
Всем опасностям наперерез,
Ты пробьешься сквозь черный лес,
Твой побег из земли оков
Мы запомним во веки веков.
С утлой лодки, ночною порой,
Ты увидишь свой берег родной —
И навек рассеется мрак.
Ты пробьешься. Да будет так!
Дух скитальческий свой укрепи.
Распадутся звенья цепи!
Наши парни во мраке ночей
Ждут сигнала с лодки твоей.
Ни причала, ни мола тут…
На руках тебя перенесут!
В этом парне — вся твоя жизнь.
Ты прижмись к нему крепче, прижмись!
Злобной воле врагов вопреки,
Бьют здесь радости родники.
Здесь падет произвол вековой.
Этот берег пустынный — твой!
Розовеет рассветная кровь.
Рождена ты для жизни вновь!
Тверже камня в лишениях став,
В трудной жизни и смерть испытав,
На тебя будут парни глядеть —
На дитя, победившее смерть.
На земле обновленной мечты
Засмеешься впервые ты!
Михаил Луконин (1918-1976) Стихотворения и поэмы БП 1985
ПОЭМЫ\144. ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
9. НАДЕЖДА
Две чьих-то руки
мешок поставили к стенке.
?Что это?? — хрипло спросил Кузьма.
?Мука?, — из сеней сказали.
?Тятя, зачем ты сюда пришел?..?
— ?Кузя,
мать пожалел бы!..?
— ?Тятя, хлеба много у нас??
— ?Хватит, сынок, идемте.
Хватит!
Нонче уже бегут,
а с рождества повалят,
наделы сожмем у себя в руках
еще десятин на двести…?
— ?А люди??
— ?А люди спасутся мной,
а там уж не наше дело.
На свете
каждый сам за себя,
бог лишь за всех единый…?
Трудно Кузьме,
устал он сидеть,
в угол плечом ввалился.
?Тятя, давайте хлеб раздадим
всем, кому смерть приходит…?
— ?Кузя!..?
— ?Можешь, тятя, давай…?
— ?Кузя, ты что, сыночек?!?
— ?Слышишь, тятя, давай отдадим!?
— ?Задаром, что ли??
— ?Задаром…?
— ?Цыть, сопляк,
не смирился ты,
Гордец!
Пропадешь ты,
выродок мой!
Так над отцом смеяться!..?
— ?Уйди! — прошептал, слабея, Кузьма.
Уйди!?
Засвистели двери…
?Муку забери!?
Метнулся Кузьма,
мешок уцепил руками,
свалил его, покатил за порог
сквозь сени.
Сорвал завязку,
грудью в сугроб столкнул с крыльца
и сам повалился следом…
?Уйди! Навсегда!
Не хочу твоего…
ничего,
что содрал ты с кровью!..
Отзовется тебе,
отольется тебе…
тебе
и другим,
на свете!..?
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ (1903-1958) БП 1965
СТОЛБЦЫ И ПОЭМЫ
(1926–1933)
ПЕКАРНЯ
В волшебном царстве калачей,
Где дым струится над пекарней,
Железный крендель, друг ночей,
Светил небесных светозарней.
Внизу под кренделем — содом.
Там тесто, выскочив из квашен,
Встает подобьем белых башен
И рвется в битву напролом.
Вперед! Настало время боя!
Ломая тысячи преград,
Оно ползет, урча и воя,
И не желает лезть назад.
Трещат столы, трясутся стены,
С высоких балок льет вода.
Но вот, подняв фонарь военный,
В чугун ударил тамада,—
И хлебопеки сквозь туман,
Как будто идолы в тиарах,
Летят, играя на цимбалах
Кастрюль неведомый канкан.
Как изукрашенные стяги,
Лопаты ходят тяжело,
И теста ровные корчаги
Плывут в квадратное жерло.
И в этой, красной от натуги,
Пещере всех метаморфоз
Младенец-хлеб приподнял руки
И слово стройно произнес.
И пекарь огненной трубой
Трубил о нем во мрак ночной.
А печь, наследника родив
И стройное поправив чрево,
Стоит стыдливая, как дева
С ночною розой на груди.
И кот, в почетном сидя месте,
Усталой лапкой рыльце крестит,
Зловонным хвостиком вертит,
Потом кувшинчиком сидит.
Сидит, сидит, и улыбнется,
И вдруг исчез. Одно болотце
Осталось в глиняном полу.
И утро выплыло в углу.
1928
Осип Мандельштам (1891-1938) Кн. ?Немногие для вечности живут…? 2018
Воронежские тетради (1935–1937)
?Ночь. Дорога. Сон первичный…?
Ночь. Дорога. Сон первичный
Соблазнителен и нов…
Что мне снится? Рукавичный
Снегом пышущий Тамбов
Или Цны – реки обычной –
Белый, белый бел-покров?
Или я в полях совхозных –
Воздух в рот и жизнь берет
Солнц подсолнечника грозных
Прямо в очи оборот?
Кроме хлеба, кроме дома,
Снится мне глубокий сон:
Трудодень, подъятый дремой,
Превратился в синий Дон…
Анна, Россошь и Гремячье –
Процветут их имена –
Белизна снегов гагачья
Из вагонного окна!..
23–27 декабря 1936
ИОСИФ УТКИН (1903-1944)
33. ГИТАРА
А. Жарову
Не этой песней старой
Растоптанного дня,
Интимная гитара,
Ты трогаешь меня.
В смертельные покосы
Я нежил, строг и юн,
Серебряную косу
Волнующихся струн.
Сквозь боевые бури
Пронес я за собой
И женскую фигуру
Гитары дорогой!
Всегда смотрю с любовью
И с нежностью всегда
На политые кровью,
На бранные года.
Мне за былую муку
Покой теперь хорош.
(Простреленную руку
Сильнее бережешь!)
…Над степью плодоносной
Закат всегда богат,
И бронзовые сосны
Пылают на закат…
Ни сена! И ни хлеба!
И фляги все — до дон!
Под изумрудным небом
Томится эскадрон…
…Что пуля? Пуля — дура.
А пуле смерть — сестра.
И сотник белокурый
Склонился у костра.
И вот, что самый юный
(Ему на песню — дар!),
Берет за грудь певунью
Безусый комиссар.
И в грустном эскадроне,
Как от зеленых рек,
Повыпрямились кони
И вырос человек!
…Короткие кварталы —
Летучие года!
И многого не стало,
Простилось навсегда.
Теперь веселым скопом
Не спеть нам, дорогой.
Одни —
Под Перекопом,
Другие —
Под Ургой.
Но стань я самым старым,
Взглянув через плечо,
Военную гитару
Я вспомню горячо.
Сейчас она забыта,
Она ушла в века
От конскою копыта,
От шашки казака.
Но если вновь, бушуя,
Придет пора зари, —
Любимая,
Прошу я —
Гитару подари!
1926
ВИКТОР БОКОВ (1914-2009)
" Поэзия! К тебе я обращаюсь, "
Во мне огонь священный не гаси!
Я, как земля, всю жизнь свою вращаюсь
Вокруг твоей единственной оси.
Ты свыше мне дана не для корысти,
Не для забавы и пустых пиров.
На мачтах провода твои провисли
Гудящим током выстраданных слов.
Поэзия! Твои златые горы
Превыше, чем Казбек и чем Эльбрус.
Поэзия! Ты женщина, с которой
Я никогда, нигде не разведусь!
Поэзия! Ты мать моя вторая,
С тобой нигде мне не было тесно.
Ты, как она, мне часто повторяла:
— Пастух трубит! Вставай. И спать грешно!
Не пряники в печи твоей пекутся,
Там хлеб исконно русский подовой.
Ломоть отрежь — и запахи польются,
Пахнёт укропом, тмином и травой.
На всех моих путях и перекрёстках
Ты мне была, поэзия, верна.
Канат, что нас связал, не перетрётся,
Он в Вологде сработан изо льна.
Поэзия! Иди ко мне вечерять,
Я рыбы наловил, уху варят.
Веди в мой дом свою большую челядь,
Томящуюся в пыльных словарях.
1967
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ (1903-1958) БП 1965
СТОЛБЦЫ И ПОЭМЫ
(1926–1933)
НА ДАЧЕ
Вижу около постройки
Древо радости — орех.
Дым, подобно белой тройке,
Скачет в облако наверх.
Вижу дачи деревянной
Деревенские столбы.
Белый, серый, оловянный,
Дым выходит из трубы.
Вижу — ты, по воле мужа
С животом, подобным тазу,
Ходишь, зла и неуклюжа,
И подходишь к тарантасу.
В тарантасе тройка алых
Чернокудрых лошадей.
Рядом дядя на цимбалах
Тешит праздничных людей.
Гей, ямщик! С тобою мама,
Да в селе высокий доктор.
Полетела тройка прямо
По дороге очень мокрой.
Мама стонет, дядя гонит,
Дядя давит лошадей,
И младенец, плача, тонет
Посреди больших кровей.
Пуповину отгрызала
Мама зубом золотым.
Тройка бешеная стала,
Коренник упал. Как дым,
Словно дым, клубилась степь,
Ночь сидела на холме.
Дядя ел чугунный хлеб,
Развалившись на траве.
А в далекой даче дети
Пели, бегая в крокете,
И ликуя, и шутя,
Легким шариком вертя.
И цыганка молодая,
Встав над ними, как божок,
Предлагала, завывая,
Ассирийский пирожок.
1929
Метки:
