Анти-тела
Тысячелетие третье. Начало. Десяток второй
В заповедях карантина.
Где-то в конце октября
В сумерках бежевых может казаться порой:
Делением клеток квартира
Выращена от тебя.
Шторы пока открываешь ты, к лесу сползает день;
Двери – так и вся неделя.
Чистой повертев пятой,
Быт не ускорился, в нём не исчезла лень; -
Ширится, то и дело,
рассудительность запятой.
Как не смотри в окно – чахнет прошлое-смерд,
Город подняв на сваи
От оживших подальше костей.
Шепчут за стенами что-то тебе про смерть
Умершие трамваи
От неслыханных скоростей.
Время укрытия – всеми давно забытый трюк,
Когда в тушке здоровой
от воющей в мире чумы
Пробивается сдавленный хрюк
гения к Гончаровой
?Попрощаемся до зимы?.
Болдинской осенью в оспинках севши за стол,
Пишешь в него, а не мимо,
как всуе хотелось бы. И
Кажется, что мгновение как застой
Всё-таки повторимо
чаще всего в любви.
Третий десяток лет тихого удивления на лице
Не от светящейся длани
в преданиях тёмных, а от
Одиночества вещи в пустом ТЦ,
Где антителами мы
Скачем в фонтан аорт.
В заповедях карантина.
Где-то в конце октября
В сумерках бежевых может казаться порой:
Делением клеток квартира
Выращена от тебя.
Шторы пока открываешь ты, к лесу сползает день;
Двери – так и вся неделя.
Чистой повертев пятой,
Быт не ускорился, в нём не исчезла лень; -
Ширится, то и дело,
рассудительность запятой.
Как не смотри в окно – чахнет прошлое-смерд,
Город подняв на сваи
От оживших подальше костей.
Шепчут за стенами что-то тебе про смерть
Умершие трамваи
От неслыханных скоростей.
Время укрытия – всеми давно забытый трюк,
Когда в тушке здоровой
от воющей в мире чумы
Пробивается сдавленный хрюк
гения к Гончаровой
?Попрощаемся до зимы?.
Болдинской осенью в оспинках севши за стол,
Пишешь в него, а не мимо,
как всуе хотелось бы. И
Кажется, что мгновение как застой
Всё-таки повторимо
чаще всего в любви.
Третий десяток лет тихого удивления на лице
Не от светящейся длани
в преданиях тёмных, а от
Одиночества вещи в пустом ТЦ,
Где антителами мы
Скачем в фонтан аорт.
Метки: