Медали

ПОСВЯЩЕНИЕ
Игорю Князькому

Среди завалов книжных катакомб
мелькнёт порою призрачный фонарик:
и чудится, засыпанный песком,
темнеющий от времени денарий…

Когда ж его очистишь от земли –
осколком просверкнёт имперский лик!

И видишь снова: роскошь городов
и целый мир, объятый Римским игом!
И станет зыбкой плотью долгий зов,
забытые цари воскреснут, Игорь!

Сверкнёт монетой прежняя пора
в гиперборейской северной России!
…Тиберий у солдатского костра,
и старый Август, дремлющий в носилках…



РИМСКИЕ ПОЦЕЛУИ

I. БАЗИУМ

Эти мне римляне! – всюду нужны законы;
даже лобзанья решили назвать по рангам!
Базиум, например, – поцелуй влюблённых,
что возле сада увиделись утром рано.

Базиум – счастье мая и ветер свежий;
веют, колебля сердце, любовь и нежность…

Алыми лепестками уста раскрыты,
милая голову клонит чуть-чуть направо…
И позабыты напрочь пиры и битвы,
стала пустою сказкой война и слава!

Ну же, целуйтесь, покуда никто не видит!
Длите Элизий, что сами себе создали!
…Тропкой Венеры влюблённых веди, Овидий,
в час, когда лунный призрак сквозит медалью.



II. ОСКУЛЮМ

Родимый Дом… Привычны с детских лет
пристойные и скромные объятья;
и оскулюм – размеренный привет,
положенный родителям и братьям.

Familia!.. И чтут извечный быт
отец семейства, дети, и рабы.

Блюдёт матрона строгий обиход:
нарядный двор, и комнаты, и кухню…
Пусть Время неизменное течёт –
иначе рухнет Рим, и Небо рухнет!

Отец приникнет к детскому челу,
привычною любовию согретый…
В копилку дней уложен поцелуй
старинною серебряной монетой.



III. САВИУМ

Струятся ласки грешной страсти:
и савиум, тягуч и густ,
и стоны – как же не украсть их
с раскрытых и бесстыдных уст?

Забудешь о мирской заботе,
отведав этой сладкой плоти!

Постель за потаённой дверцей –
горячей похоти дневник…
Оставь на память ей сестерций,
где кесаря впечатан лик.

Пускай летит монета, славя
распущенный и пьяный Рим!
…И пусть вино твоё растравит
дремучий лес и скифский Крым!



ИВАН ВЕЛИКИЙ

Осколки славы Рима и Орды
лишь ты сумел расплавить и промерить!
Чужих монет поблеклые следы
связал в узор грознейшей из империй…

Среди угорских чащ, необорим,
раскрыл крыла двуглавый Третий Рим!

Великий князь, державный полу-царь! –
звериной мощью профиль хищный стынет…
Ты переплавил греческий букварь
с имперским блеском каменной латыни.

Усильем исполинским ты извёл
Россию из татарского полона!
…И твой двойной аттический обол
скрывает итальянская Коломна…



СОФИЯ ПАЛЕОЛОГ

На золоте царьградского солида,
мне видится её суровый лик…
И, словно драгоценный грузный идол,
хранит она сокровища земли.

В резном ковчеге греческой царевны
таится смысл, начертанный и древний.

Прозренья о грядущем вещем веке,
реченья Трисмегиста и Христа…
Заветы потайной Библиотеки
в Коломне скрыла царская чета.

Она в Собор несёт обет сокрытый,
и слёзы проступают на лице.
Но слышится в её святой молитве
Италии таинственный акцент.



КОЛОМЕНСКАЯ НУМИЗМАТИКА. ИВАН ФРЯЗИН

?Сменив чекан на маску дипломата,
я в Риме дряхлом замков и гробниц
пред Папою лисицей крался ниц,
и Зои-византийки знал палаты!..

И вот – Коломна: старая цитата
с монеты, полной давних дат и лиц,
как стёртый след разграбленных столиц,
как проклятый серебряник Пилата!?

…О Джан Баттиста Вольпе – мастер грана!
Ты жил у нас в остроге деревянном –
(на поле синем – лисье серебро) –

и клял Ивана, клял свою науку…
Теперь твой грустный лик – монета звука:
бесплотное и звонкое добро!



МЕДАЛИ
из Анри де Ренье

Гляди: из серебра, электра, или меди,
Иль золота – по странам или градам
Впечатан в них тугим чеканным рядом
Знак полиса иль знак богов изведен.

В ладони взвесь бесценное наследье –
монеты: Рим, Сицилия, Эллада…
Будь оттиск груб, или изящен ладом,
обол и драхма, статер – рок их беден.

Эгина, Кос, Халкис, Кизик и Сиракузы
Тарент!.. Купец не ценит нынче груз их,
Лишь только красота осталась в наши дни.

Но их металл так чист, как звонкой оды контур!
Тем с большей гордостью в себе несут они
И Розу Родоса и Колос Метапонта.



СВЕТОНИЙ

Как славно: гладить старые медали
и взвешивать, от Города вдали,
чеканные, отлитые в металле,
черты вождей Отеческой земли!

Не зря позволил сказочный Досуг
измерить Рим касаньем чутких рук!

Подарок власти: маленькая вилла…
Она соединила наяву
и этот дом, и этот садик милый
и призраков вечернюю молву.

Пускай эстет повторит многократно:
мол, этот стиль нестрог и простоват.
…Мы вновь откроем твой рассказ занятный,
наш добрый Транквилл, славный ?нумизмат?!



ДВЕНАДЦАТЬ ЦЕЗАРЕЙ
Жертва доброму гению Гая Светония Транквилла


I. БОЖЕСТВЕННЫЙ ЮЛИЙ

В литое серебро впечатано чеканом
обличье Кесаря – венчанный лавром лик!
И видятся за ним – поверженные страны
и слава, и раздрай Отеческой земли,

когда вошёл, как вождь, в пустой покой Сената –
диктатор, полу-царь, из Галлии косматой.

Не зря же Римский мир войною потрясал он,
сметая, словно пыль, Республики следы!
И поверху знамён сочилась кровь Фарсала
и плавал за спиной александрийский дым.

Мечом он очертил страну, и сшил стежками,
и милостью унял оцепенелый страх,
чтоб в иды Марса пасть в Сенате под клинками,
и богом оживать – в расплаве серебра!



II. БОЖЕСТВЕННЫЙ АВГУСТ

Смуты гражданской чудовищная кровавость
миром сменилась, и можно вздохнуть слегка!
Бронзой и золотом Город украсил Август,
вожжи Империи крепко держа в руках.

Мчит колесница поверх триумфальной арки;
будут народу: раздачи, еда, подарки…

Травля зверей, гладиаторы в ярких латах,
статуи, мрамор, и главное – свитки книг
слава Марона, Горация, Мецената,
всюду – один и тот же довольный лик.

Но: Цицерон – в начале, в конце – Овидий
тенью смущают надменный медальный лоск…
…Так в галерее сумрачной еле виден
жгучими каплями плачущий тёмный воск.



III. ТИБЕРИЙ

Кто Августом лукавым нелюбим,
заслужит ли почёта и доверья?
И ?медленные челюсти? Судьбы
перемололи жизнь твою, Тиберий…

Но ты вернул, Победой осенённый,
германцами пленённые знамёна!

Вручил Отчизне мир на двадцать лет
и почестью Сенат украсил старый.
Но что взамен? Лишь ненависть в ответ!
…И ты покинул Рим неблагодарный.

Молва текла: ?Он скареден и зол,
и на Капрее предался разврату?…
…Но только здесь ты свой покой нашёл –
ославленный, непонятый, проклятый…



IV. КАЛИГУЛА

Воспитанный Тиберием на Капри
при старом подозрительном угрюмце,
он видел, как Судьбы спадают капли
и в Гроте голубом о камни бьются.

Но в Городе, как вырвался из Грота,
с народа скинул прежние тяготы!

Любил театр, и зрелища, и пляски,
и на бегах вовсю орать со всеми,
и статуи, и бронзовые маски
на странных кораблях, на водах Неми.

На палубе – мозаики и храмы…
Бесстыдное житьё – себе на горе…
…Ну а потом – развязка жалкой драмы:
во тьме, в крови, в подземном коридоре.



V . БОЖЕСТВЕННЫЙ КЛАВДИЙ

Предмет насмешек мерзкого племянника,
никем не удостоенный доверия,
хромой Судьбы кровавым пожеланием
он сделался правителем Империи.

Учёный книгочей, чудак и пьяница
гвардейцами в ночи одет в багрянец он.

И мир скрепил законами суровыми,
Империи замкнувши очертания,
и полонил знамёнами багровыми
богатый остров – дальнюю Британию!

…Конечно, зря терпел он козни женские,
и доверял секретарям приближенным;
но, право же – не зря прослыл Божественным
в постылом мире – горестном и низменном…



VI. НЕРОН

Кудрявый щёголь, прозванный Нероном,
игрушечных любитель колесниц,
и, в сущности, – распущенный ребёнок,
в попойках и театрах жгущий дни.

У ложа – призрак матери убитой…
(Куда глядел Сенека? – рассуди ты!)

Он прячется в Ахайе, распевая,
и ловит ухом льстивые хлопки,
по Играм семенит, и собирает
фальшивые ?победные? венки.

Пусть Рим горит! Его отстроим скоро!
Златой дворец воздвигнем наяву!
…Чтобы потом себе разрезать горло
в каком-то грязном нищенском хлеву.



VII. СЕРВИЙ СУЛЬПИЦИЙ ГАЛЬБА

Выброшенный Нероном, лежал империй…
Что оставалось? Всего лишь – его поднять;
он легионами Галлии старцу вверен –
Гальбе, чей древний род признавала знать.

Славному воину пурпур упал на плечи,
лавром и властью торжественный лик увенчан.

Сервий Сульпиций вступает в ворота Града,
только не слишком ласков латинский люд.
Даже преторианцы ему не рады:
скуп император, и нравом суров и крут.

Рано свою удачу вручил Судьбе ты,
трон занимая – к изменам себя готовь!
…Падает наземь серебряная монета
в омуте Форума цезаря льётся кровь.



VIII. МАРК САЛЬВИЙ ОТОН

При Августе, Тиберии и Клавдии
был всем хорош и надобен и мил;
в разврате и пирах казался главным он,
но вот с Нероном дам не поделил.

И старый Гальба взял Венец правления
(но не того избрал к усыновлению)…

Теперь Отон – в имперском одеянии,
да только власть его не признают.
Пошёл громить соперника в Германии,
но был разбит в изменчивом бою.

Осталось лишь с собой покончить разом, и
раздоров прекратить кровавый строй.
…Он жизнь прожил угодником и бражником,
но умер после битвы – как герой…



IX. АВЛ ВИТЕЛЛИЙ

Подобный кабану, дебелый в теле,
раскормленный при клавдиях-неронах, –
назначен ?императором? Вителлий
желанием германских легионов.

Подхваченный победою случайной,
въезжает во дворец кабан венчанный.

Развратник, и убийца, и обжора,
заполненный вином, заплывший салом,
в пирах своих, роскошных и позорных
он всё прожрал: и Римский мир, и славу.

За ним пришли. Он спрятался улиткой,
держа остатки золота, что стибрил.
…И был замучен медленною пыткой
и тушею свиной утоплен в Тибре.



Х. БОЖЕСТВЕННЫЙ ВЕСПАСИАН

Когда Нерон играл – он сладко спал,
и был за то у деспота в немилости…
И вышла на Восток его тропа –
границы утвердить военной силою.

…Захлёбывался Рим усобной смутою –
лишь он остановил ту свару лютую!

Оделся Город в камень и бетон,
и встали исполинскими уступами
громады терм, и Арок, и мостов,
что скроены рачительною скупостью.

Рукой железной собрана страна:
от сырости британской – до Аравии…
И эта мощь доныне сплочена
в немыслимый колосс Театра Флавиев!



XI. БОЖЕСТВЕННЫЙ ТИТ

Великому отцу – не только тень и тёзка;
он молод и учён, весьма хорош собой!
И золота литьё, и мраморная тёска
пленяются его завидною судьбой.

Пока отец казнил в Италии злодеев,
сражался храбрый Тит в мятежной Иудее.

Священная гора пылает страшным шрамом,
сокровища и кровь вместить не может ум!
…Народу напоказ везут убранство Храма
и хвалится казной торжественный триумф.

Но строгий Рок расчёл ему всего два года;
едва он принял власть – пришла пора уйти.
И статуей встаёт, оплаканный народом,
в святилище отца – обожествлённый Тит…



XII. ДОМИЦИАН

Хотя бы для проформы – чти Сенат,
уж коли так положено веками!
Иначе будет грош тебе цена,
пусть даже ты вовсю любим войсками.

А хочешь зваться ?бог и господин?,
то как доковыляешь до седин?

Философов не любишь – не люби,
но резать их – не лучшая идея.
Зачем вокруг себя людей губить:
писателей, учёных, иудеев?

И вот – придворный бьёт кинжалом в пах;
к чему теперь борьба твоя и вопли?..
…Кормилица тайком сожжёт твой прах;
а жалкий дух – Сенатом будет проклят.



ДЕВОЧКА
из Анри де Ренье

Вздохни! – ведь я Амура не почту
Ни цветом вешним, ни осенним плодом…
В судьбе моей, в невенчанные годы
Ни колос и ни розы не растут.

А Парки, что часы и дни плетут,
Не выткали тунику, мне в угоду,
Где бы взрастила милая Природа
Девичьей груди нежную черту.

Я даже не могу для жертвы хрупкой
Доверить наготы моей голубку,
И не согреет пух – твои персты.

Но вот – возьми, Амур, рукою дерзкой
Обол, где робкий цвет увидишь ты:
На глиняной медали – профиль детский…



ПОСВЯЩЕНИЕ ВТОРОЕ
Ольге Князькой

Знаешь, Ольга, ежели вглядеться, –
встретится и здесь имперский след!
И Коломны каменное сердце
обернётся торжищем монет.

Бродишь по кремлю – и эти стены
мороком встают к исходу дня:
на краю античной ойкумены
слышен спор торговцев и менял.

И звенят дирхемы и дукаты
странным эхом, пепельною платой
за быльё, воскресшее на миг.

Царства спят – забвение настало…
И глухие отсветы металла –
всё, что нам останется от них!



РОССЫПЬ

Печальное сокровище моё –
заклятых стран чеканные печати!
К чему берёшь их древнее литьё,
и силишься опять пересчитать их?

Зачем читать легенду, мерить вес
и вглядываться в маслянистый блеск?

Прошли тысячелетья и века,
и хочется понять их и оплакать…
Текут монеты скользкие в руках,
как Времени сверкающие капли.

Какие тайны в них заключены,
что предки нам когда-то нагадали?
…Коломенский акрополь видит сны:
мерцающие в сумраке МЕДАЛИ!