Сборник С Пушкиным на дружеской ноге
***
Я поеду завтра в Царское Село.
Буду гулять неспеша по парку.
Дело это, в общем, барское зело –
Вполне подходящее для какого-нибудь там Петрарки.
Я, конечно, не сравниваю себя с гением Возрождения,
ни с, Боже упаси, Пушкиным! Ни с Иннокентием Анненским.
Но всё же, вдруг, эти мои хождения подарят мне вдохновение поистине океанское?
Вы, конечно, можете мне сказать:
– Здесь гулял миллион Чушкиных и лишь один Пушкин.
Я вам на это отвечу так:– В Царском Селе
Каждый Чушкин чувствует себя Пушкиным!
НОСТАЛЬЖИ
По дорогам бегали лошадиные тройки.
В них сидели цыгане и пьяные гусары.
Скрипел синий снег зимней дороги.
И у всех были красные носы – мороз кусался.
Песни орались на всю Тверскую-Ивановскую.
Бубенчики-колокольчики мелодично трезвонили.
Эх, ты, Русь, цыганистая и балалаестая!
Куда ты делась? – ничего не осталося...
Я буду плакать на холмах задремавшей отчизны.
Я буду рыдать в лунном сиянии.
Оттого, что любящие пунш гусары, лежат в могилах.
Оттого, что такая жизнь вокруг – грубияльная!
***
Далеко-далеко виноград растёт,
возле голубого моря…
Мечта осколки воспоминаний крадёт
и украшает ими свою корону.
В розовом дыму умирает солнце,
возле тающего в небе мыса…
И небо становится очень огромным.
Количество звёзд – немыслимо!
Сел на камень и стал считать.
Досчитал до трёх миллиардов.
Честно скажу – очень устал.
Очень устал. Реально!
Но эта усталость называется Счастье.
Я в нём, как первый водолаз, купался.
Сидел под звёздами, как в раю Адам.
И бессмысленно улыбался…
***
Жил-был Фет. Любил Божий свет. Пташек любил, зверей…
Населённые пункты – типа тоскливых деревень.
Любил в золото украшенные леса.
И весну, от которой у него каруселила голова.
Что-то такое иногда говорил про любовь –
что-то вроде того, что где-то там кипит кровь…
А я вот раньше этого самого Фета почему-то не любил.
Я его, – по молодости лет, а, может, по глупости, – совершенно не чтил.
Не читал, не учил наизусть, не бормотал…
Одним словом, я был самый настоящий обормот, и даже нахал!
А теперь я вырос и стал большой.
И агрессивный воинственный пыл из меня ушёл.
Раньше я любил Пароход Современности
и его маяк. А теперь я, хоть и не отрицаю футуристов,
но считаю, что они, всё-таки, были большие бяки!
Чего они всё время орали и били в барабан?
Доорались ?Сарынь на кичку!?, дорогуши,что мир от крови стал пьян.
Довосторгались Стенькой Разиным, который в Волгу персиянок кидал.
Потом эти стеньки, эти разины дали России-матушке прикурить Беломорканал.
Эх, страна необъятная, земля гармошек и балалаек!
Слишком любишь ты всяких там балаболок и всезнаек!
Слишком веришь ты во всяких пророков и хитрецов,
в тех, кто посылает подальше своих консервативных отцов…
Жил-был Фет. Любил Божий свет.
Любил ласточек, синичек, воробышков,
и прочую белиберду, –
любил так, как будетляне
любили резню и стрельбу.
Где-то, приблизительно, уже сто лет как поэт Фет – скелет.
Хороший он был человек!
Потому что любил птичек и природу
много-много лет.
Потому что, скорее всего, он не любил
резню и стрельбу.
И не любил пролетариев всех стран,
и прочую сногсшибательную шантрапу!
ЗАБРОШЕННАЯ ДЕРЕВНЯ
Рыжие деревья шелестят листвой.
Древняя деревня дрыхнет день-деньской.
Никого на улице. Никого в домах.
Не кудахчут курицы. Коровы не мычат.
Тишина тоскливая душу леденит.
Лишь калитка хилая изредка скрипит.
Яблони запущенные гнутся от плодов –
никому не нужные, в землю упадут.
И трава нескошенная, в человечий рост,
лошадями скушана не будет никогда.
Такова картина. И таков пейзаж:
не мычит скотина и ансамбль песни и пляски
имени Моисеева не пляшет.
Древняя деревня дремлет день-деньской.
Рыжие деревья шелестят листвой.
***
Как я люблю тебя, родная Природа!
Твои леса, Твои поля.
Болота скучные, убогие. Берёзки, ёлки, тополя…
И моросящий мерзкий дождик. И грязь просёлочных дорог…
И правильно делал один замечательный художник,
что брал всё это и рисовал!
Чё может быть ещё красивей,
чем осень наша золотая?!
Я вам не какой-то там сивый мерин,
чтоб ненавидеть Русь Святую!
Я обожаю Исаака!
Я обожаю Левитана!
Как это делал он, собака!
Как это делал он, мерзавец!
Вот если б я был… патриархом,
я б произвёл его в святые.
И, как иконы, вешал в храмах
его пейзажи золотые!..
***
Листик падал. Он кружился.
День был тёплый. Был сентябрь.
Листик, лёгкий, как пушинка –
символ жизни... бытия...
То есть, смерти. Потому что,
этот листик просто умер.
Оторвался он от ветки.
Превратился он в искусство.
Потому что, в это время
мимо шёл поэт с глазами.
Он падение увидел,
и запомнил всё мозгами.
Дома взял он лист бумаги.
Ручку с шариком взял также,
и изобразил всю гамму...
Потому что, это важно!
Дерево было зелёным, –
листик рано пожелтел.
Он был белою вороной.
На ладонь мне прилетел...
Положил его я в книгу.
Открываю иногда –
вижу я отнюдь не фигу,
а стих Лермонтова.
***
Горели звёзды на чёрном небе.
Южная ночь была тёплопрекрасной.
Воздух был вкусным — фабрика хлеба
была, кажется, где-то рядом.
Некоторые люди смотрели на небо.
Некоторые — пили вино и ели шашлыки.
Луна сияла золотой монетой.
И печальные мысли встречались в штыки.
В одном из районов огромного неба
наблюдалось довольно интересное явление –
в нём одна за одной голубые звёзды
двигались к Земле по направлению.
Будто кто-то на этом небе
сидел и кидал эти звёзды вниз.
Как голубям, крошки хлеба,
бросал людям звёзды какой-то добрый старик.
***
Как злится небо грозовое!
Как резко вдруг похолодало!
И шум дерев образовало –
Природа нрав свой показала.
Сверкнула молния прекрасная.
Гром, как положено, – как вдарит!
Я варежку открыл от счастья:
какой хорошенький подарок!
Вода – как бухнется из тучи!
Меня всего – как обольёт!
Люблю грозу в начале мая
имени Фёдора Ивановича Тютчева!
***
Весёлым ярким песнопеньем
бегут ручьи, листвой играя.
Что это: - сон, мечта, виденье?
Иль проще всё – синоним рая?!
И ветерок летает свежий…
И птички сладко верещат…
И небо – Океан безбрежный!
И колокольчики бренчат.
И я, с голодною душою –
гляжу, грущу, стою, гуляю…
И, закатив глаза на небо,
поэта я изображаю…
***
В воспоминаниях прекрасных,
как привидения, плывут
мечты далёкие, неясные…
Мечты меня переживут!
И будут плыть через столетия
в таких же тайных небесах.
Какой-нибудь чудак повесится…
Какой-нибудь – сопьётся впрах…
О, Вы! Мечты недостижимые!
Зачем плывёте в небесах,
как паруса непобедимые, –
в лазурных, призрачных морях?..
***
Умирает ночь глухая.
Шустро солнышко встаёт.
Утро, будто бы кухарка,
в небо помидор кладёт.
Помидор всё лезет выше,
превращаясь в апельсин.
Вот уже и птичек слышен
хор. А вот солист один –
разливается, как может,
голосистый соловей.
Вроде он. В общем, похоже.
Хорошо поёт, злодей!
Вот железом жидким стало
то, что было апельсином –
и совсем освирепели
соловьиные свирели.
Весь ансамбль с ума свихнулся –
разорался полифонией.
В общем, птички замахнулись
на Девятую симфонию,
"Ода радости'' зовётся.
Шиллер. Людвиг вам Бетховен,
Может, кто-то засмеётся,
птички – круче, по-моему!
РАЗМЫШЛЕНИЯ НА БЕРЕГУ ОРЕДЕЖА
Вдруг я увидел: небо над рекою...
в нём плавают из хлопка облака...
Растёт трава. Она живая, –
В ней ползают лихие существа.
Ползут, бегут, вокруг цветов летают.
Едят друг друга, морды бьют.
Из-за прекрасных дам немыслимо страдают.
От скуки огненную воду пьют...
Там целый мир! Там миллионы тварей!
Там свой идёт жизневорот. Чужой. Иной.
Весёлый и печальный.
Да, параллельно нам живёт другой народ!
Священники там тоже строят храмы.
Наполеон ведёт солдат в священный бой.
Там есть свои комедии и драмы.
Свои страданья, счастье и покой...
Ботинок опустился на тропинку, –
Наполеона с адъютантом раздавил.
Кутузов одноглазый удивился…
И выиграл Аустерлицкий бой!
ОБЛАКА
Они летели, словно ангелы.
Парили плавно над планетой.
Над солнечным и сладким раем.
Как бы, хорошим – в плане лета.
В реке пылало солнце страстное.
Как бы, монета золотая.
Была деревня. Утки крякали.
И лето тихо умирало...
Пахнуло синею прохладой –
чуть приоткрыла двери осень.
Она давно уже подглядывала, –
знала о том листва берёзовая.
Листья шептались, шелестели
о том, что лето прочь уходит…
…………………………………
Поэты вверх глаза кидают –
на небе ангелы летают.
***
Снега, снега... Дымится поле –
позёмка шустрая шуршит.
Полтонны крупной белой соли
на дубе кряжистом лежит.
Диск солнца в мареве сияет.
Во все четыре стороны –
такая тишь, что забываешь:
Зачем? Когда? Куда? Кто ты?
По полю бегают снежинки
друг с другом наперегонки.
По-моему, они кретинки –
лежали б лучше на земле!
Лежали б лучше и молчали –
и тишина была бы тише.
И было бы ещё печальней,
ещё грустней и нестерпимей.
***
Вот, к примеру, солнце светит...
Вот, к примеру, дождь идёт...
Что всё это может значить?
Как всё это понимать?
Для чего собаки лают?
Для чего грибы растут?
И зачем пингвины ходят
в Антарктиде и плюют
на ужасно страшный холод,
на ужаснейший мороз.
Для чего они гуляют
в Антарктиде, и живут?
Непонятно мне всё это.
Я узнать страшно хочу:
для чего я съел котлету
и в окно теперь смотрю?..
***
В небе светит Млечный Путь.
В мире ходит Вечный Жид.
Жители Земли – живут.
Мертвецы – в земле лежат.
Всё идёт как и ходило,
всё живёт как и жило –
червячки живут в могилах,
человечков сладких жрут.
На могилах кто-то пляшет,
кто-то безутешно плачет.
Карл крадёт кораллы,
кларнет крадёт Клара.
Кот учёный кругом ходит,
о собаках песнь заводит.
Караван идёт – собака лает.
Поп собаку убивает...
***
Ласкает слух унылый звук дождя –
он льёт и льёт за окном.
Так скучно он каплями бьёт об асфальт!..
Так грустно в душе! И темно…
Тоска охмурила сегодня меня.
Не хочется совсем улыбаться.
Капли дождя летят и летят…
По жести оконной стучатся.
Хочется быть… как-будто – не быть.
Забытым, затёртым, заброшенным.
Не мёртвым конечно, но как бы сказать, –
немножко, так сказать, огорошенным.
Где-то вовсю кипит жизнь –
люди обнимаются, ругаются, шатаются по супермаркетам…
А у меня в голове – лошадь бежит
белая, как медведь в Арктике.
А на ней сидит Тургенев с ружьём.
И в оленя пятнистого прицеливается.
А рядом – собака Дружок трусит…
И солнце на небе имеется!
А где-то вдали крестьянин с сохой
работает, распевая песни.
А на полянке пляшут охотно
в сарафанах чудесных деревенские девки.
А мимо них черкешенка младая
кувшин на голове с водой несёт.
Стройная, как газель, эта мадмуазель.
И глазами сливовидными обладает!
Лермонтов ест глазами её,
сидя на небольшом пригорке.
А Макс Волошин в своём кимоно
позирует художнику Сороке.
Плямкуют бородатые крестьяне,
кушая борщ хохломскими ложками.
Они сидят у стогов сена в лаптях –
такие хорошие!
Дождь льётся и льётся…
Однообразно. Ужасно скучно.
Фантазии, как фонтан бьют –
больно сказочно и ненаучно!
ЖИВЫЕ КАРТИНЫ
Тонкое стекло замёрзших лужиц…
Первый мороз опробовал себя.
Абстрактную картину запад малюет, –
раскрасил плывущие облака.
Деревья (ещё очень многие!)
обвешаны замечательными листьями.
В глазах ещё не чрезмерно темно.
От холода – не стучу я челюстью.
Можно, наверное, ещё какое-то время погулять,
полюбоваться видом кандинсколевитанским –
одновременно и в полуимпрессионизме побывать
и в дикодьявольском диссонансе декаданса.
Сползла краска с полотна Кандинского,
как в съёмке замедленной в кино…
Солнце поступило с Землёй по-свински.
Оно просто кинуло её!
***
Колхоз. Колокольня. Колышутся травы…
Неужто всё это лишь хитрый мираж?
Глазею, как на неведомы страны.
А, может, всё это – чертей эпатаж?
И речка течёт. И вода в ней прозрачна.
И лошадь пасётся, как-будто в кино.
И воздух такой, что можно убиться –
такого не кушал, наверно, лет сто!
Не говорю уже я о птичках,
которы летают, поют и щебечут.
Не говорю я уже о пшенице, а, может, о ржи,
что растёт золотая.
И ветер волнует колосья пшеницы…
И волнами ходят колосья по полю…
Нет, мне это вовсе не снится –
родная природа в духе Кольцова.
Колхоз. Колокольня. Колышутся травы.
Коровы корректно воткнуты в пейзаж.
О, как же мне хочется стать барбизонцем,
чтоб всю эту деревенщину
без конца рисовать!
УТРО
Жуют траву лошади.
Птички ласково щебечут.
А вокруг – леса роскошные.
На траве – роса, как жемчуг.
Мирное пространство тихо
и обыденно живёт.
На холме дуб эротично
всею мощию встаёт.
Речка медленная с толком
между берегов течёт,
огибая лукоморье –
то, где дуб большой растёт.
По невидимой дорожке
пацанёночек идёт.
В руках удочку хорошую
мальчик худенький несёт.
Камыши под ветром клонются...
Туман беленький исчез.
Муравьи, как-будто конница,
побежали в синий лес.
Лаской солнца травы кормятся.
Лошади едят траву...
Всюду и во всём калории –
на земле, в аду, в раю!
ДЕРЕВЕНСКИЙ МОТИВ
Свирепая тоска небес, –
будто орган играет Баха!
На огороде – тонкий крест
напялил на себя рубаху.
И обаяние тоски…
И обаяние природы…
И белый древний монастырь
колоколами кличет Бога.
Свинцовых туч коловорот…
Пронизывает до костей холод…
Разгуливает в небе Бог –
и смотрит вниз, как врач-психолог…
***
Сырость печальная. Невзрачные люди.
Автоматически ноги идут.
Летают в воздухе толстые звуки,
громадного города прелестный продукт.
Надо свернуть куда-то в сторонку-
туда, где мало видно людей.
Где меньше машин, где вообще негромко.
Где ласковых пьяниц видней и слышней.
Переулок отравлен мечтами старинными.
Зацикленный Раскольников где-то здесь бродил.
Мечтал он сделать весь мир счастливым.
Для этого он двух старушек убил.
Серое небо спустилось на землю,
схватило за плечи меня и трясёт.
Мурашки бегут по всему телу,
и внутрь забегают, где душа живёт.
ПО ПУШКИНСКИМ МЕСТАМ
Ощипала осень клёны.
Листья – уже все внизу.
Я мозги свои варёные
в голове своей несу.
Туча сбоку надвигается –
солнце, думаю, сожрёт.
Непогода разыграется,
дождь неслабенький пойдёт...
Полусумасшедший ветер
налетел и засвистел.
От круженья – совсем спятил,
и совсем остервенел.
И полился дождь холодный –
сильный, средний. Снова сильный.
Я хожу, как зверь болотный.
Нос, наверно – совсем синий!
Быть бы глупым пушкинистом, –
помнить наизусть ?Метель?...
Я бы с белой и пушистой
музой в небо улетел!
И гуляли б там под зонтиком.
Рядом было б – никого...
И бубнил бы я, как зомби,
строки Бога своего!
ЗИМНИЙ ВЕЧЕР
вольная копия стихотворения А.С. Пушкина)
Буря красит чёрным цветом небо
и смерчи снежные крути;т.
То она вопит, будто лесной зверь,
то она пищит, словно дитя.
То она, понимаешь, шуршит по крыше,
словно солома.
То она, как незваный гость,
в звонок трезвонит.
Наш кособокий дачный домик
уныл и мрачен.
Что же ты, моя ветхая старушка,
молчишь, как рыба, сидя у телевизора?
Ты что, типа устала от воя бури?
Или призадумалась о чём-то?
Выпьем, товарищ моей бедной юности! Где же, чёрт возьми, кружка?
Давай скорей сдвинем стаканы!
Сердцу будет веселей!
И включи-ка что-нибудь весёленькое –
какую-нибудь там Бонни М!
Сердцу будет веселей!!!
***
...идиотизм деревенской жизни.
К. Маркс
Стоит свинья и хрюкает.
Довольна чем-то, дура!
А может, недовольна.
А может, и не дура.
А кошка мышку кушает.
А с неба снежок сыпется.
Лежит собака хмурая.
В общем – пейзажик сельский!
Избушки, в общем, в сугробах...
Старухи староватые...
Огромные уроды –
деревья кривоватые...
Всё это вспоминается.
К чему, зачем? – не знаю...
Наверно, потому что,
собака где- то лает.
***
Сердце остановилось и забилось.
В этот миг – просто душа устала.
Жизнь-существование забылось.
Жизнь была. Жила. И перестала…
Синевой пронизан призрак счастья.
Это – сны. Мечты. И тишина.
Это волшебство глаза утащут
в Прежде, где моя душа жила.
Я стою над голубым простором…
Как наркотик, – голову кружит
ветер в голубом воздушном море…
Я шокирован! Я умер! Я убит!
Хорошо, что есть голодный ветер –
треплет изумрудных листьев мглу.
Гладит травы в поле синим светом,
свистом маленьким теряется в лесу…
***
Погибает жёлтый луч,
день негромко погибает.
Не нашёлся к счастью ключ,
и душа печаль глотает…
Блеклый небосвод погас, –
темнотой поля укутал.
И крестьяне в сапогах, –
сняв их, Пушкина читают.
Наслаждаясь каждым звуком,
изучая каждый атом,
они все считают другом, –
Пушкина, – сватом и братом.
Детвора читает сказки
про Балду, и про рыбёшку.
Девы – те всё насчёт ласки…
Про Татьяну у окошка…
Одним словом, все крестьяне,
от мала и до велика,
словно ?Братья-мусульмане?, –
одержимые религией.
Пушкин – Бог для них. Крестьяне
наслаждаются поэзией.
От поэзии – чуть пьяные.
И для них она – Элизиум…
Поменять, что ли, фамилию? –
взять фамилию Манилов…
Описал я тут идиллию,
идеальную и милую.
ОСЕННЯЯ ПРОГУЛКА
Печальный сад. Висят златые листья
на ветвях, шевелящихся чуть-чуть.
Пока ещё не хочет дождик литься,
но могут тучи в каждый миг отправить его в путь.
Шныряет холод по аллеям смело,
находит пешехода. И берёт
его в свои объятия умелые.
Пролазит внутрь. И там, внутри, живёт.
Но есть у пешехода сумка.
А в сумке есть бутылка. Как слеза,
в ней есть печальная волшебная придумка, –
изобретенье грандиозней колеса!
И выпив, крякнув, и понюхав корку,
я чувствую, что я на небе на седьмом.
И я сажусь на лавку, открываю Лорку –
и воспаряю, как Бетховен, к небесам!
***
Серебрится иней на деревьях.
Тени синие валяются в снегу.
Голова, поэзией беременна,
крутит-вертит рифмочки в мозгу.
Сердце тихо бьётся в белой снежности.
Мозг устал от романтичных грёз.
По хребтам берёз забегал сумрак.
Вежливо стихотворенье просит обойтись без слёз.
Чудится, что лошадь скачет белая.
Даже три. Что колокольчики звенят.
А в санях сидит весёлое население
и русские народные песни весело кричит.
Ах, ты, Господи! Вот жизнь! Вот счастье!
Сани расписные мчатся вдаль!
Удаль молодецкая, отчаянная.
Жги, гармошка! Балалайка, жарь!
Серебрится иней на деревьях.
Тени синие валяются в снегу.
Голова, поэзией беременна,
из Есенина создала Хохлому.
***
Берег лунного залива...
Звёзд мерцающих – мильоны.
Волны катятся лениво.
Томных звуков переливы…
В сети золотого счастья
попадает сердце. Грёзы
ждут чарующего часа,
когда брызг солёных слёзы
ласково коснутся тела.
Полусонный, полупьяный,
я войду в волну. И смело
среди волн я буду плавать…
В звёзд толпе луна гуляет, –
море светом обливает…
Этой сказке кислосладкой –
слишком глупой, слишком гладкой,
я и верю, и не верю.
Так счастли;вы только звери!
Так счастли;вы только люди,
жившие в раю, в прелюдии.
Люди, – что на фрукт глазели,
но ещё его не съели!
***
В вечернем небе – дымка осени.
Лес за рекой стоит янтарен.
Берёз – навалом. Чуть-чуть – сосен…
Пейзаж вокруг не иностранен!
И ветерочек лёгкой рябью
речку широкую шершавит…
Осока нежно гладит камень
и говорит ему: – Ай лав ю!
Опавших листьев прелый запах…
А неопавших – шелест нежный…
У осени я в пьяных лапах, –
в её объятиях железных.
***
Я никогда не был в Италии,
где жил когда-то Рафаэль,
куда потом ампир-скиталец
на остров Эльба загремел.
Где Гоголь думал о России,
где Горький с Лениным дружил,
где имидж неба слишком синий,
где негр Дезде;мону душил.
Лопатой ткнёшь землю в России, –
и откопаешь ты картошку.
Копнёшь в Италии – красивую
достанешь бога Зевса бо;шку!
Там говорят по-итальянски все,
и музыка разлита в воздухе.
Там чудеса – там поселянки
гуляют балерунской поступью.
Там всё насыщенно искусством –
там полмильона Эрмитажей!
Пейзажи там такие вкусные!
Над Сапогом горит солнце оранжевое!!!
О, если б жил бы я в Италии! –
я тоже был бы там Обломовым,
и в облаках бы там летал бы я,
и был бы нежно-избалованным.
***
Интересно: всё-таки Моцарта играют там, куда мы все в конце концов уйдём?
Стихи Блока Там по радио читают?
Левитана есть Там толстый-толстый том?
А пейзаж Невы Там есть хоть на открытке –
с Петропавловкой и льдиной на воде?
А варёную картошку со сметаной я увижу
Там хотя бы в сладком сне?
А брусничное варение? А вишни?
А мороженое под названьем ?эскимо??
Неужели надо всё забыть что Прежде?
Неужели надо, чтоб снегами замело?
А в жару – прохладного вина стаканчик?
А шампанское? А ёлка в Новый Год?
Может, Там не всем, хотя бы россиянам,
иногда 100 грамм для храбрости нальют?
Если нет Невы Там на открытке,
Петропавловки нет с льдиной на воде,
то покажется та жизнь китайской пыткой,
шуткой дьявола покажется жизнь мне.
***
Когда придут суровые морозы,
когда покрытые простынкою поля,
будут угрюмы, – вызывая слёзы,
будут звенеть вдали колокола.
Из печек дым лениво лезет в небо…
На солнце алое небоязно смотреть.
Как много белого сияющего света
даже на кладбище, где, в общем, всюду смерть!
Печаль прекрасная бревенчатых селений…
Вдали звенят, гудят колокола…
Указывает Владимир Ильич Ленин
рукой своей на церкви купола.
***
Полнолунье. Свет разлился…
Тишиной волшебный лес объят…
Я б совсем-совсем не разозлился,
если бы увидел хоровод наяд!
Если бы в реке русалки расплескались
вместо неприятных мне бобров…
Эти все безлифчиковые дамы
разогнали б в теле кровь-любовь!
Я бы плавал в лунном ярком свете
вместе с полу-рыбами в реке…
Они пели б домонгольские мне песни,
улыбались бы, смеялись мне…
Леший бы на берегу сидел с гармошкой
и аккомпанировал бы им.
И смотрел бы Васнецов в окошко,
чтобы превратить всё это в быль.
А потом бы эти полу-рыбы
утащили бы меня на дно.
Превратили бы всё это в картину
Репина, с названием ?Садко?…
Что такое быль? – быль это не сказка.
Это – то, что было. Было, но прошло…
– Времена не выбирают, – умный кто-то
брякнул,
будто он какой-то… Лев Толстой!
***
Однажды на травке лежал кроманьонец.
Дело было в глубокой древности.
Как вдруг, откуда-то прилетел незнакомец
и сказал что-то кроманьонцу на небо показывая.
Кроманьонец спросил: ?А что такое тарелка??
Незнакомец пояснил: ?Это прибор, на который кладут пищу?.
Кроманьонец сказал: ?Значит, ты – пища?
Тогда я тебя ам-ам?. И незнакомец был съеден.
В результате тарелки перестали летать.
Но вот прошло сто тысяч лет, исчезли кроманьонцы.
И вновь вовсю летают незнакомцы.
***
Брёл я в сумраке осеннем
средь листвы шафранно-жёлтой.
Свет был тускл, угрюм, рассеян.
Свод небес висел тяжёлый.
Бегал ветер по деревьям.
Шёпот листьев был в наличьи.
И беременные тучи
дождь родить готовы были.
Думы думались о чём-то…
Было грустно. Было, – словно
человек послал всё к чёрту, –
стал печальным, как корова.
Соловьи не пели, так как
улетели в Сенегал.
А у нас – скоро зима.
А у нас – скоро снега.
И, гуляя по просторам,
и, гуляя по Вселенной,
– Вдруг, – я думал, – Счастье скоро
выпрыгнет, как чёрт из гроба!
Есть же у меня хотение,
чтоб – по щучьему велению!
***
Ночь, упавшая на землю, –
и тиха и необъятна…
Листья шепчутся невнятно.
Звёзды светят, типа, сверху.
Типа, снизу – травы-сыры
росы на себя надели.
Эти росы, как алмазы, –
типа, как-бы, в самом деле!
Вот-вот-вот проснётся солнце
и всё красками расцветит.
Ночь уйдёт, закроет зонтик –
в поле бриллианты светят!
И красивая Природа,
типа, будет восхищать, –
вон уже и бела лошадь
стала травку целовать!
Вон уже и птички стали,
типа, как-бы, щебетать…
Расползлись жуки по травкам
хмель алмазов пожирать.
В лёгкой дымке сказкой смотрит
бела церковка-мала.
Человечек, из народа
вышедший, смотрит-смотрит на всё это,
чуть дыша.
И душа его вылазит
и летает над полями…
Над лесами и лугами…
И над сельскими домами.
И когда она, уставши,
вновь залазит в своё тело,
человек в себя приходит.
И уходит в себя смело.
И он думает уныло:
– Как живу я некрасиво!
Поменять, что ли, на мыло
Петропавловское шило?
***
Я умру. И ты умрёшь – на Том Свете заживёшь.
Заживёшь кум-королю, если будешь жить в раю!
Будешь лопать ананасы, толстым слоем икру мазать.
И шампанское, как лошадь, будешь вёдрами ты кушать.
И, валяясь на кушетке, будешь поедать конфетки.
Заиграет Моцарт, Шуберт – будешь лопать ты и слушать.
Вот такая вот жизня ждёт вас всех в раю, друзья!
Ну, а в ад коль попадёшь, по другому запоёшь.
Сковородки… кипяток… вот тебя что, братец, ждёт.
Черти всякие с рогами и с дурацкими хвостами…
Рыбий жир нальют в стакан и вольют в тебя, братан!
Рыбий жир не лимонад, вряд ли будешь ему рад.
Жизнь в аду не финтифлюшки, как сказал великий Пушкин.
Как посадят в кипяточек, завизжишь ты, мил дружочек!
Будешь ты визжать год, два, три, четыре... двадцать два.
Сто лет. Тыщу. Миллион – будет славное житьё!
Будешь ты визжать, орать – будет музыка играть.
Но не Григ и не Бетховен, а какой-нибудь Киркоров
будет весело орать. Черти будут подпевать.
Страшно? Думаю, что да. В общем, ад – белиберда.
Ничего хорошего, нет даже мороженого!
Я умру. И ты у мрёшь.
Я живу. И ты живёшь.
Пью шампанского бокал.
Крик – Киркорова вокал.
У соседей за стеной
заорал этот герой.
Я кладусь на мягку кушетку
и кидаю в рот конфетку.
И на всю катушку — Бах.
Боже мой! Какой размах!..
И лежу и слушаю
до самого до ужина.
А потом – Бетховен, Моцарт,
и Вивальди, и Чайковский...
А потом придёт Она –
ноги, груди. И глаза
Счастье? Вот оно – Любовь!
А несчастье – Нелюбовь.
В Каспий Волга всё течёт...
Дважды два – четыре. Вот!
***
Звёзды на меня глядят.
А я на них гляжу.
Вокруг распространилась мгла,
как в чреве у кита.
Я спрашиваю у звёзд: – Зачем я живу?
Звёзды глядят на меня и молчат.
Как рыбы, молчат.
ГРЯДУЩИЙ ДЕНЬ
Умирают сладкие осколки счастья.
Звёзды в светлом небе тонут.
Солнце, конфигурацией похожее на череп,
из могилы чёрной вылезает.
И наступит день... Затарахтят моторы.
Синхрофазотроны в трубы затрубят.
Алкоголики напьются как сапожники.
А сапожники, – как аристократы по утрам.
Будут жить народы и элита.
Будут пить кефир старухи.
Рэп, вместо Калинки и Малинки,
будет ковыряться в каждом ухе.
***
Как-то нелепо жизнь протекает:
работа, метро, телевизор и сон.
Старость уже на носу – годы тают и тают.
Вопрос вырастает огромный, как слон:
?Зачем, для чего человек, как собака,
жизнь свою проживает?
Зачем он жуёт капусту, колбасы?
Зачем он, подлец, помирать не желает??
А он живёт для того, как собака,
А он для того помирать не желает,
чтоб лопать капусту, лопать колбасы.
И чтобы нелепо жизнь протекала!
***
Оглядываясь, прислушиваясь,
Смотрю на свои часы.
Бегут и бегут минуты…
Летят космолёты-дни.
А годы уже прилетели –
сижу, как дурак, на Луне.
Как больно будет свалиться
на Землю – как ангел во щи!
***
Иду по лестнице прокуренной,
и выхожу, – где солнце всмятку.
Где волчье солнце уже умерло,
ночь чёрная – сняла перчатку.
По улицам шагают мумии
с полузакрытыми глазами.
Они проснулись, а не умерли,
но мысли в головах их замерли.
Дома; бурлят, как щи кастрюльные –
в квартирах спят, и просыпаются.
И, словно курица безумная,
кудахчет авт.-сигнализация.
Иду-иду себе по улице…
Я тоже, вроде бы, не умер.
Жар-птица (жаренная курица)
вот-вот меня куда-то клюнет!
***
Когда листва шумит тревожно,
когда толкутся облака,
душа, глухая и безбожная,
собачится с собой сама.
Как одинокая могила, –
торчит гранитная скала
над серой, хладной и унылой
водой, что волны в брег гнала.
Пустынный облик помертвелый...
Как бесится в душе тоска!
И камень среди пены белой
изображает мертвеца...
ОЖИДАНИЕ ВЕСНЫ
Ожидаю весну, как солдат обеда.
Как влюблённый – второго свидания.
То не чёрные тучи бегают в небесах,
а облака, – как подушки, белые!
Температура воздуха вот-вот будет повышаться,
сосульки закапают слёзами…
Засияет и повеселеет колесо солнца,
и зайчиками солнечными начнёт размножаться.
Запрятанные в почки зелёные листики
вылезут, как из яиц цыплята.
Толпы людей с кобыльими лицами
перестанут злиться, и начнут улыбаться.
***
Светлеет. Город необъятный
проснулся, сны свои забыв.
Унылый звук метели… странный, –
будто собачий вой, мотив…
Скулит на улицах метельных
холодноносая зима…
И пьяный – белый, словно мельник,
шатаясь бродит у окна.
– Салям Алейкум! – дворник
кому-то громко говорит.
И делает из снега волны,
метель в сугробы превратив.
Осеребрила все деревья
волшебная рука зимы.
И слышится уже свирелью,
что выло псиной в полусне...
***
Ржавеет осень. Слышит ухо
как ветр свистит над головой.
Как надоедливая муха,
в глуши душа – неупокой.
Жужжит, сверли;т, кусает едко.
Напоминает про небеса,
в которых алмазов, – как у соседки
Веснушек в районе её лица.
Мёртвые листья кладутся на землю…
Пустеют деревья, готовясь к зиме…
Как много веселья в весенней зелени!
Как много печали в осенней мгле!
***
Всё падает и падает листва
на землю тёмную, осеннюю.
Здесь парк, а где-то есть леса,
волшебную тоскою сделанные.
Деревья умирают на; зиму…
Как я люблю эту унылость!
Эту природы эвтаназию –
безлюдье, тишину и сырость.
Гуляют по лесам медведи.
Волки ночами голосят.
А по дорожкам парка лэди
готовить борщ домой спешат…
Я остаюсь в этой унылости, –
мне здесь вольготно и легко.
Да, здравствует Божья милость –
чередование сезонов!
***
Мир и война гуляют по земле.
Отцеубийцы пиво пьют спокойно...
Мужья и жёны бегают налево...
В общем, идёт нормальная повсюду жизнь.
Гуляют свадьбы. Льются реки водки.
Певцы, как тушканчики, прыгают на сценах...
Моря и океаны, так сказать, ревут и стонут.
В тайге и джунглях гуляют крокодилы и медведи.
Колосятся хлеба. Хороший урожай
в этом году на почве удобрённой будет.
Спортсмены бегают туда-сюда,
и штанги вверх зачем-то подымают...
Всё как всегда: Вавилонские башни
строят какие-то упрямые люди.
Танки утюжат пустыни и степи,
и убивают людей, у которых мозги не такие.
Всё как всегда: дышит спокойно Земля...
Солнце на голубой небосвод гвоздиком крепко прибито...
Держат огромную Землю на себе 3 слона.
А их кит держит. И живёт в небольшом корыте.
А у корыта Бог сидит.
На Землю смотрит он, насупив брови сердито.
Сидит он, меланхолично грустя.
И молчит...
А с кем говорить-то?!
ПЕТЕРБУРГСКИЙ ИМИДЖ
Под синим воздухом река
течёт, как и всегда, лениво.
Оберегает берега
чёрный, холодный Медный идол.
Рисуются царей дворцы, –
Невы широкой украшенье.
Шпиль золотой, словно Нарцисс,
в своё глядится отраженье.
И белые колонны Биржи, –
Томо;новксий гимн древним грекам…
И, будто, как в колесе белки, –
чайки у стрелки каруселят!
Кружи;тся птица над водой…
Вдруг в воду резко камнем падает.
И небо по;лно синевой, –
словно Матисс его раскрашивает!
***
Серые тучи бегут, как волки.
Кусают солнце, будто это колобок из сказки.
По полям и лугам ползут солнца осколки,
салатного цвета яркие пятна.
Кукушки осенью улетают? –
никогда осенью об этом не думал.
Не могу представить, что итальянец в Италии
кукушкины прогнозы всерьёз принимает!
Грустно-грустно и долго-долго
дерево на холме качается от ветра…
спросишь (себя, что ли?) сколько осталось.
Спросишь. И останешься без ответа.
***
Я люблю сухую воду, – когда падает с небес
белый-белый, и пушистый,
белый-белый-белый снег!
Тихо. Нелюдимочудно. Нежный, как кошачья шерсть,
снег Природу обволакивает, укрывает до весны.
И молчит сия Природа – спит себе и не храпит.
Ну, а снег с небес, пушистый –
всё летит, летит, летит…
глухоманье. Нелюдимье.
Тихозвучье. Белоснежье.
Это всё – моё Любимое.
Это всё люблю я нежно.
***
Луну увидел человек.
Она бродила в чёрном небе.
Как череп, – белая. И свет
её струился сквозь деревья.
Шум дня запрятался, исчез –
Повсюду тишина немая.
Темень ночная… Чёрный лес…
Печаль неслышно обнимает…
И отражение луны
колеблется в реке неспешной…
Словно побитый пёс, скулит
душа пустая, неживая.
На небе – белая луна,
стеклярус звёзд рассыпан смачно…
Эх, застонала бы струна
Какай-нибудь гитарцыганская!
***
Вещь конечно хорошая,
этот самый Белый Свет!
Реки в нём текут молочные,
берега – из крем-брюле.
Звери прыгают счастливые
по горам и по лесам.
Птицы сине-сине-синие
лазают по небесам.
Море плещется солёное,
словно сельдь сплошная в нём!
Солнце, чем-то утомлённое,
покидает небосклон.
Звёзды приступают к делу,
и сияют как алмазы –
люди сны глядят в постелях,
или в банк с отмычкой влазят.
Человеки нехорошие
и хорошие живут.
Черти с ангелами хором,
в общем, песенку поют...
КАРТИНА, КОТОРУЮ Я БЫ ХОТЕЛ НАРИСОВАТЬ
На планете собака сидит.
Смотрит в небо несмышлёное.
Там его Величество светит, Солнце!
Облаки плавают слева направо,
плетутся тихим караваном.
Растут деревья, растут города,
степи, пустыни, горы…
Моря бурно себя ведут – волны катают.
Миллиарды людей шляются.
Спят, пьют, проказничают в спальнях.
Леопарды в саваннах гоняются за зебрами.
Ловят и кушают.
Вкусно!
Свиньи хрюкают по-свински.
Птицы поют песни рыбам.
Бабочки летают с цветка на цветок.
Яблоки растут на яблонях и недалеко от них падают…
Сколько всего происходит! С ума можно сойти!
…кто-то с белой бородой
глядит в оба с облака…
…И на всю Вселенную
злая лает собака…
ТУЧИ
Небо думает: Вылить воду или нет?..
Вот что-то капнуло, на мой нос попало.
Это тучи… они ходили по небу миллион лет.
Ещё миллиард – будут по; небу плавать.
Что им до меня? Что им до крыш?
Что им до собаки? До дерева с золотой кроной?
Плевали они на всё с высокой колокольни.
Всё это их совершенно не колышет!
Они ещё динозавров обливали водой!
Птеродактилей и мамонтов.
А сейчас они летят над моей головой
и о чём-то своём плачут.
***
Бескорыстно золотое солнце
светит, нас всех грея.
Себе может вечером позволить
на ночь скрыться за стену деревьев.
Эта печка у себя сжигает
топливо. Сжигает и сжигает!
И когда там это топливо закончится? –
никакой лауреат не знает…
Может быть, когда оно сожжётся, –
Бог возьмёт остывший камень в руки.
Поднесёт к губам и поцелует.
И немножко грустно улыбнётся…
Выставка наивного искусства
Белые лебеди в синем пруду…
Русалка, выплёвывающая изо рта лягушку…
На облаке ангел сидит, и щёлкает семечки…
Телеса русалки – пышные, как пампушки!..
Хорошая картина народом нарисована.
Народ любит голубое небо!
В души людей доброта расфасована,
и сердца у них мягкие, как котлеты!
Хочется в за;мке жить на берегу высоком.
Хочется с русалкой золотоволосой дружить.
В небо воспарять, как Шагал, или сокол –
и над райским садом кружить и кружить!
Птички разнообразные музыкально щебечут…
Гораздо лучше эстрадников они!
Цветочки на травке оплодотвориться хочут.
И пчёлы это с ними делают. Молодцы!
Вот мир добродушного маляра.
Вот оголтелое счастье!
Пляшут в сарафанах девки… О-ля-ля!
И берёзки от ветерка поэтично качаются…
Чёрная туча на небо залезла,
и поехала на другой край…
А потом взяла и куда-то исчезла –
не надо портить этот земной рай!
Призыв
А давайте и в самом деле выроем пруд,
и поселим там лебедей парочку.
И пускай птицы белые там живут,
и по берегу гуляют вразвалочку.
И пускай над прудом облака плывут,
как белые мягконежные барашки…
это будет замечательный труд
потомков сногсшибательного Бумбарашки!
Вместо того, чтобы 10 тысяч людей
строили для хоккеистов дворец ледовый,
давайте лучше тысячу деревень
превратим в прекрасные пряники медовые!
Пусть люди нормальные живут великолепно.
Пусть их красивые мечты превратятся в быль.
Лебединые озёра – возле каждой деревеньки!..
И колхозницы вместо русалок оживляют пленэр!..
Люди должны жить среди берёзок.
Вокруг должны птички и коровы звучать,
вот тогда рай сам доберётся
до нашей земли. И она будет процветать!
Кошечка мяукает в древесном доме…
Лает Дружок чуть-чуть у будки…
Герань растёт на подоконнике…
Во дворе – гуляют гуси и утки.
И на гармошке дядя Петя
вдохновенно и лихо наяривает…
Народные песни надо петь, –
русские, антикварные!
Ещё раз повторяю: хватит плодить спортсменов! –
этих бессмысленных псевдогероев.
Давайте курс Корабля Современности сменим –
попсовую жизнь глубоко в землю зароем!
Я поеду завтра в Царское Село.
Буду гулять неспеша по парку.
Дело это, в общем, барское зело –
Вполне подходящее для какого-нибудь там Петрарки.
Я, конечно, не сравниваю себя с гением Возрождения,
ни с, Боже упаси, Пушкиным! Ни с Иннокентием Анненским.
Но всё же, вдруг, эти мои хождения подарят мне вдохновение поистине океанское?
Вы, конечно, можете мне сказать:
– Здесь гулял миллион Чушкиных и лишь один Пушкин.
Я вам на это отвечу так:– В Царском Селе
Каждый Чушкин чувствует себя Пушкиным!
НОСТАЛЬЖИ
По дорогам бегали лошадиные тройки.
В них сидели цыгане и пьяные гусары.
Скрипел синий снег зимней дороги.
И у всех были красные носы – мороз кусался.
Песни орались на всю Тверскую-Ивановскую.
Бубенчики-колокольчики мелодично трезвонили.
Эх, ты, Русь, цыганистая и балалаестая!
Куда ты делась? – ничего не осталося...
Я буду плакать на холмах задремавшей отчизны.
Я буду рыдать в лунном сиянии.
Оттого, что любящие пунш гусары, лежат в могилах.
Оттого, что такая жизнь вокруг – грубияльная!
***
Далеко-далеко виноград растёт,
возле голубого моря…
Мечта осколки воспоминаний крадёт
и украшает ими свою корону.
В розовом дыму умирает солнце,
возле тающего в небе мыса…
И небо становится очень огромным.
Количество звёзд – немыслимо!
Сел на камень и стал считать.
Досчитал до трёх миллиардов.
Честно скажу – очень устал.
Очень устал. Реально!
Но эта усталость называется Счастье.
Я в нём, как первый водолаз, купался.
Сидел под звёздами, как в раю Адам.
И бессмысленно улыбался…
***
Жил-был Фет. Любил Божий свет. Пташек любил, зверей…
Населённые пункты – типа тоскливых деревень.
Любил в золото украшенные леса.
И весну, от которой у него каруселила голова.
Что-то такое иногда говорил про любовь –
что-то вроде того, что где-то там кипит кровь…
А я вот раньше этого самого Фета почему-то не любил.
Я его, – по молодости лет, а, может, по глупости, – совершенно не чтил.
Не читал, не учил наизусть, не бормотал…
Одним словом, я был самый настоящий обормот, и даже нахал!
А теперь я вырос и стал большой.
И агрессивный воинственный пыл из меня ушёл.
Раньше я любил Пароход Современности
и его маяк. А теперь я, хоть и не отрицаю футуристов,
но считаю, что они, всё-таки, были большие бяки!
Чего они всё время орали и били в барабан?
Доорались ?Сарынь на кичку!?, дорогуши,что мир от крови стал пьян.
Довосторгались Стенькой Разиным, который в Волгу персиянок кидал.
Потом эти стеньки, эти разины дали России-матушке прикурить Беломорканал.
Эх, страна необъятная, земля гармошек и балалаек!
Слишком любишь ты всяких там балаболок и всезнаек!
Слишком веришь ты во всяких пророков и хитрецов,
в тех, кто посылает подальше своих консервативных отцов…
Жил-был Фет. Любил Божий свет.
Любил ласточек, синичек, воробышков,
и прочую белиберду, –
любил так, как будетляне
любили резню и стрельбу.
Где-то, приблизительно, уже сто лет как поэт Фет – скелет.
Хороший он был человек!
Потому что любил птичек и природу
много-много лет.
Потому что, скорее всего, он не любил
резню и стрельбу.
И не любил пролетариев всех стран,
и прочую сногсшибательную шантрапу!
ЗАБРОШЕННАЯ ДЕРЕВНЯ
Рыжие деревья шелестят листвой.
Древняя деревня дрыхнет день-деньской.
Никого на улице. Никого в домах.
Не кудахчут курицы. Коровы не мычат.
Тишина тоскливая душу леденит.
Лишь калитка хилая изредка скрипит.
Яблони запущенные гнутся от плодов –
никому не нужные, в землю упадут.
И трава нескошенная, в человечий рост,
лошадями скушана не будет никогда.
Такова картина. И таков пейзаж:
не мычит скотина и ансамбль песни и пляски
имени Моисеева не пляшет.
Древняя деревня дремлет день-деньской.
Рыжие деревья шелестят листвой.
***
Как я люблю тебя, родная Природа!
Твои леса, Твои поля.
Болота скучные, убогие. Берёзки, ёлки, тополя…
И моросящий мерзкий дождик. И грязь просёлочных дорог…
И правильно делал один замечательный художник,
что брал всё это и рисовал!
Чё может быть ещё красивей,
чем осень наша золотая?!
Я вам не какой-то там сивый мерин,
чтоб ненавидеть Русь Святую!
Я обожаю Исаака!
Я обожаю Левитана!
Как это делал он, собака!
Как это делал он, мерзавец!
Вот если б я был… патриархом,
я б произвёл его в святые.
И, как иконы, вешал в храмах
его пейзажи золотые!..
***
Листик падал. Он кружился.
День был тёплый. Был сентябрь.
Листик, лёгкий, как пушинка –
символ жизни... бытия...
То есть, смерти. Потому что,
этот листик просто умер.
Оторвался он от ветки.
Превратился он в искусство.
Потому что, в это время
мимо шёл поэт с глазами.
Он падение увидел,
и запомнил всё мозгами.
Дома взял он лист бумаги.
Ручку с шариком взял также,
и изобразил всю гамму...
Потому что, это важно!
Дерево было зелёным, –
листик рано пожелтел.
Он был белою вороной.
На ладонь мне прилетел...
Положил его я в книгу.
Открываю иногда –
вижу я отнюдь не фигу,
а стих Лермонтова.
***
Горели звёзды на чёрном небе.
Южная ночь была тёплопрекрасной.
Воздух был вкусным — фабрика хлеба
была, кажется, где-то рядом.
Некоторые люди смотрели на небо.
Некоторые — пили вино и ели шашлыки.
Луна сияла золотой монетой.
И печальные мысли встречались в штыки.
В одном из районов огромного неба
наблюдалось довольно интересное явление –
в нём одна за одной голубые звёзды
двигались к Земле по направлению.
Будто кто-то на этом небе
сидел и кидал эти звёзды вниз.
Как голубям, крошки хлеба,
бросал людям звёзды какой-то добрый старик.
***
Как злится небо грозовое!
Как резко вдруг похолодало!
И шум дерев образовало –
Природа нрав свой показала.
Сверкнула молния прекрасная.
Гром, как положено, – как вдарит!
Я варежку открыл от счастья:
какой хорошенький подарок!
Вода – как бухнется из тучи!
Меня всего – как обольёт!
Люблю грозу в начале мая
имени Фёдора Ивановича Тютчева!
***
Весёлым ярким песнопеньем
бегут ручьи, листвой играя.
Что это: - сон, мечта, виденье?
Иль проще всё – синоним рая?!
И ветерок летает свежий…
И птички сладко верещат…
И небо – Океан безбрежный!
И колокольчики бренчат.
И я, с голодною душою –
гляжу, грущу, стою, гуляю…
И, закатив глаза на небо,
поэта я изображаю…
***
В воспоминаниях прекрасных,
как привидения, плывут
мечты далёкие, неясные…
Мечты меня переживут!
И будут плыть через столетия
в таких же тайных небесах.
Какой-нибудь чудак повесится…
Какой-нибудь – сопьётся впрах…
О, Вы! Мечты недостижимые!
Зачем плывёте в небесах,
как паруса непобедимые, –
в лазурных, призрачных морях?..
***
Умирает ночь глухая.
Шустро солнышко встаёт.
Утро, будто бы кухарка,
в небо помидор кладёт.
Помидор всё лезет выше,
превращаясь в апельсин.
Вот уже и птичек слышен
хор. А вот солист один –
разливается, как может,
голосистый соловей.
Вроде он. В общем, похоже.
Хорошо поёт, злодей!
Вот железом жидким стало
то, что было апельсином –
и совсем освирепели
соловьиные свирели.
Весь ансамбль с ума свихнулся –
разорался полифонией.
В общем, птички замахнулись
на Девятую симфонию,
"Ода радости'' зовётся.
Шиллер. Людвиг вам Бетховен,
Может, кто-то засмеётся,
птички – круче, по-моему!
РАЗМЫШЛЕНИЯ НА БЕРЕГУ ОРЕДЕЖА
Вдруг я увидел: небо над рекою...
в нём плавают из хлопка облака...
Растёт трава. Она живая, –
В ней ползают лихие существа.
Ползут, бегут, вокруг цветов летают.
Едят друг друга, морды бьют.
Из-за прекрасных дам немыслимо страдают.
От скуки огненную воду пьют...
Там целый мир! Там миллионы тварей!
Там свой идёт жизневорот. Чужой. Иной.
Весёлый и печальный.
Да, параллельно нам живёт другой народ!
Священники там тоже строят храмы.
Наполеон ведёт солдат в священный бой.
Там есть свои комедии и драмы.
Свои страданья, счастье и покой...
Ботинок опустился на тропинку, –
Наполеона с адъютантом раздавил.
Кутузов одноглазый удивился…
И выиграл Аустерлицкий бой!
ОБЛАКА
Они летели, словно ангелы.
Парили плавно над планетой.
Над солнечным и сладким раем.
Как бы, хорошим – в плане лета.
В реке пылало солнце страстное.
Как бы, монета золотая.
Была деревня. Утки крякали.
И лето тихо умирало...
Пахнуло синею прохладой –
чуть приоткрыла двери осень.
Она давно уже подглядывала, –
знала о том листва берёзовая.
Листья шептались, шелестели
о том, что лето прочь уходит…
…………………………………
Поэты вверх глаза кидают –
на небе ангелы летают.
***
Снега, снега... Дымится поле –
позёмка шустрая шуршит.
Полтонны крупной белой соли
на дубе кряжистом лежит.
Диск солнца в мареве сияет.
Во все четыре стороны –
такая тишь, что забываешь:
Зачем? Когда? Куда? Кто ты?
По полю бегают снежинки
друг с другом наперегонки.
По-моему, они кретинки –
лежали б лучше на земле!
Лежали б лучше и молчали –
и тишина была бы тише.
И было бы ещё печальней,
ещё грустней и нестерпимей.
***
Вот, к примеру, солнце светит...
Вот, к примеру, дождь идёт...
Что всё это может значить?
Как всё это понимать?
Для чего собаки лают?
Для чего грибы растут?
И зачем пингвины ходят
в Антарктиде и плюют
на ужасно страшный холод,
на ужаснейший мороз.
Для чего они гуляют
в Антарктиде, и живут?
Непонятно мне всё это.
Я узнать страшно хочу:
для чего я съел котлету
и в окно теперь смотрю?..
***
В небе светит Млечный Путь.
В мире ходит Вечный Жид.
Жители Земли – живут.
Мертвецы – в земле лежат.
Всё идёт как и ходило,
всё живёт как и жило –
червячки живут в могилах,
человечков сладких жрут.
На могилах кто-то пляшет,
кто-то безутешно плачет.
Карл крадёт кораллы,
кларнет крадёт Клара.
Кот учёный кругом ходит,
о собаках песнь заводит.
Караван идёт – собака лает.
Поп собаку убивает...
***
Ласкает слух унылый звук дождя –
он льёт и льёт за окном.
Так скучно он каплями бьёт об асфальт!..
Так грустно в душе! И темно…
Тоска охмурила сегодня меня.
Не хочется совсем улыбаться.
Капли дождя летят и летят…
По жести оконной стучатся.
Хочется быть… как-будто – не быть.
Забытым, затёртым, заброшенным.
Не мёртвым конечно, но как бы сказать, –
немножко, так сказать, огорошенным.
Где-то вовсю кипит жизнь –
люди обнимаются, ругаются, шатаются по супермаркетам…
А у меня в голове – лошадь бежит
белая, как медведь в Арктике.
А на ней сидит Тургенев с ружьём.
И в оленя пятнистого прицеливается.
А рядом – собака Дружок трусит…
И солнце на небе имеется!
А где-то вдали крестьянин с сохой
работает, распевая песни.
А на полянке пляшут охотно
в сарафанах чудесных деревенские девки.
А мимо них черкешенка младая
кувшин на голове с водой несёт.
Стройная, как газель, эта мадмуазель.
И глазами сливовидными обладает!
Лермонтов ест глазами её,
сидя на небольшом пригорке.
А Макс Волошин в своём кимоно
позирует художнику Сороке.
Плямкуют бородатые крестьяне,
кушая борщ хохломскими ложками.
Они сидят у стогов сена в лаптях –
такие хорошие!
Дождь льётся и льётся…
Однообразно. Ужасно скучно.
Фантазии, как фонтан бьют –
больно сказочно и ненаучно!
ЖИВЫЕ КАРТИНЫ
Тонкое стекло замёрзших лужиц…
Первый мороз опробовал себя.
Абстрактную картину запад малюет, –
раскрасил плывущие облака.
Деревья (ещё очень многие!)
обвешаны замечательными листьями.
В глазах ещё не чрезмерно темно.
От холода – не стучу я челюстью.
Можно, наверное, ещё какое-то время погулять,
полюбоваться видом кандинсколевитанским –
одновременно и в полуимпрессионизме побывать
и в дикодьявольском диссонансе декаданса.
Сползла краска с полотна Кандинского,
как в съёмке замедленной в кино…
Солнце поступило с Землёй по-свински.
Оно просто кинуло её!
***
Колхоз. Колокольня. Колышутся травы…
Неужто всё это лишь хитрый мираж?
Глазею, как на неведомы страны.
А, может, всё это – чертей эпатаж?
И речка течёт. И вода в ней прозрачна.
И лошадь пасётся, как-будто в кино.
И воздух такой, что можно убиться –
такого не кушал, наверно, лет сто!
Не говорю уже я о птичках,
которы летают, поют и щебечут.
Не говорю я уже о пшенице, а, может, о ржи,
что растёт золотая.
И ветер волнует колосья пшеницы…
И волнами ходят колосья по полю…
Нет, мне это вовсе не снится –
родная природа в духе Кольцова.
Колхоз. Колокольня. Колышутся травы.
Коровы корректно воткнуты в пейзаж.
О, как же мне хочется стать барбизонцем,
чтоб всю эту деревенщину
без конца рисовать!
УТРО
Жуют траву лошади.
Птички ласково щебечут.
А вокруг – леса роскошные.
На траве – роса, как жемчуг.
Мирное пространство тихо
и обыденно живёт.
На холме дуб эротично
всею мощию встаёт.
Речка медленная с толком
между берегов течёт,
огибая лукоморье –
то, где дуб большой растёт.
По невидимой дорожке
пацанёночек идёт.
В руках удочку хорошую
мальчик худенький несёт.
Камыши под ветром клонются...
Туман беленький исчез.
Муравьи, как-будто конница,
побежали в синий лес.
Лаской солнца травы кормятся.
Лошади едят траву...
Всюду и во всём калории –
на земле, в аду, в раю!
ДЕРЕВЕНСКИЙ МОТИВ
Свирепая тоска небес, –
будто орган играет Баха!
На огороде – тонкий крест
напялил на себя рубаху.
И обаяние тоски…
И обаяние природы…
И белый древний монастырь
колоколами кличет Бога.
Свинцовых туч коловорот…
Пронизывает до костей холод…
Разгуливает в небе Бог –
и смотрит вниз, как врач-психолог…
***
Сырость печальная. Невзрачные люди.
Автоматически ноги идут.
Летают в воздухе толстые звуки,
громадного города прелестный продукт.
Надо свернуть куда-то в сторонку-
туда, где мало видно людей.
Где меньше машин, где вообще негромко.
Где ласковых пьяниц видней и слышней.
Переулок отравлен мечтами старинными.
Зацикленный Раскольников где-то здесь бродил.
Мечтал он сделать весь мир счастливым.
Для этого он двух старушек убил.
Серое небо спустилось на землю,
схватило за плечи меня и трясёт.
Мурашки бегут по всему телу,
и внутрь забегают, где душа живёт.
ПО ПУШКИНСКИМ МЕСТАМ
Ощипала осень клёны.
Листья – уже все внизу.
Я мозги свои варёные
в голове своей несу.
Туча сбоку надвигается –
солнце, думаю, сожрёт.
Непогода разыграется,
дождь неслабенький пойдёт...
Полусумасшедший ветер
налетел и засвистел.
От круженья – совсем спятил,
и совсем остервенел.
И полился дождь холодный –
сильный, средний. Снова сильный.
Я хожу, как зверь болотный.
Нос, наверно – совсем синий!
Быть бы глупым пушкинистом, –
помнить наизусть ?Метель?...
Я бы с белой и пушистой
музой в небо улетел!
И гуляли б там под зонтиком.
Рядом было б – никого...
И бубнил бы я, как зомби,
строки Бога своего!
ЗИМНИЙ ВЕЧЕР
вольная копия стихотворения А.С. Пушкина)
Буря красит чёрным цветом небо
и смерчи снежные крути;т.
То она вопит, будто лесной зверь,
то она пищит, словно дитя.
То она, понимаешь, шуршит по крыше,
словно солома.
То она, как незваный гость,
в звонок трезвонит.
Наш кособокий дачный домик
уныл и мрачен.
Что же ты, моя ветхая старушка,
молчишь, как рыба, сидя у телевизора?
Ты что, типа устала от воя бури?
Или призадумалась о чём-то?
Выпьем, товарищ моей бедной юности! Где же, чёрт возьми, кружка?
Давай скорей сдвинем стаканы!
Сердцу будет веселей!
И включи-ка что-нибудь весёленькое –
какую-нибудь там Бонни М!
Сердцу будет веселей!!!
***
...идиотизм деревенской жизни.
К. Маркс
Стоит свинья и хрюкает.
Довольна чем-то, дура!
А может, недовольна.
А может, и не дура.
А кошка мышку кушает.
А с неба снежок сыпется.
Лежит собака хмурая.
В общем – пейзажик сельский!
Избушки, в общем, в сугробах...
Старухи староватые...
Огромные уроды –
деревья кривоватые...
Всё это вспоминается.
К чему, зачем? – не знаю...
Наверно, потому что,
собака где- то лает.
***
Сердце остановилось и забилось.
В этот миг – просто душа устала.
Жизнь-существование забылось.
Жизнь была. Жила. И перестала…
Синевой пронизан призрак счастья.
Это – сны. Мечты. И тишина.
Это волшебство глаза утащут
в Прежде, где моя душа жила.
Я стою над голубым простором…
Как наркотик, – голову кружит
ветер в голубом воздушном море…
Я шокирован! Я умер! Я убит!
Хорошо, что есть голодный ветер –
треплет изумрудных листьев мглу.
Гладит травы в поле синим светом,
свистом маленьким теряется в лесу…
***
Погибает жёлтый луч,
день негромко погибает.
Не нашёлся к счастью ключ,
и душа печаль глотает…
Блеклый небосвод погас, –
темнотой поля укутал.
И крестьяне в сапогах, –
сняв их, Пушкина читают.
Наслаждаясь каждым звуком,
изучая каждый атом,
они все считают другом, –
Пушкина, – сватом и братом.
Детвора читает сказки
про Балду, и про рыбёшку.
Девы – те всё насчёт ласки…
Про Татьяну у окошка…
Одним словом, все крестьяне,
от мала и до велика,
словно ?Братья-мусульмане?, –
одержимые религией.
Пушкин – Бог для них. Крестьяне
наслаждаются поэзией.
От поэзии – чуть пьяные.
И для них она – Элизиум…
Поменять, что ли, фамилию? –
взять фамилию Манилов…
Описал я тут идиллию,
идеальную и милую.
ОСЕННЯЯ ПРОГУЛКА
Печальный сад. Висят златые листья
на ветвях, шевелящихся чуть-чуть.
Пока ещё не хочет дождик литься,
но могут тучи в каждый миг отправить его в путь.
Шныряет холод по аллеям смело,
находит пешехода. И берёт
его в свои объятия умелые.
Пролазит внутрь. И там, внутри, живёт.
Но есть у пешехода сумка.
А в сумке есть бутылка. Как слеза,
в ней есть печальная волшебная придумка, –
изобретенье грандиозней колеса!
И выпив, крякнув, и понюхав корку,
я чувствую, что я на небе на седьмом.
И я сажусь на лавку, открываю Лорку –
и воспаряю, как Бетховен, к небесам!
***
Серебрится иней на деревьях.
Тени синие валяются в снегу.
Голова, поэзией беременна,
крутит-вертит рифмочки в мозгу.
Сердце тихо бьётся в белой снежности.
Мозг устал от романтичных грёз.
По хребтам берёз забегал сумрак.
Вежливо стихотворенье просит обойтись без слёз.
Чудится, что лошадь скачет белая.
Даже три. Что колокольчики звенят.
А в санях сидит весёлое население
и русские народные песни весело кричит.
Ах, ты, Господи! Вот жизнь! Вот счастье!
Сани расписные мчатся вдаль!
Удаль молодецкая, отчаянная.
Жги, гармошка! Балалайка, жарь!
Серебрится иней на деревьях.
Тени синие валяются в снегу.
Голова, поэзией беременна,
из Есенина создала Хохлому.
***
Берег лунного залива...
Звёзд мерцающих – мильоны.
Волны катятся лениво.
Томных звуков переливы…
В сети золотого счастья
попадает сердце. Грёзы
ждут чарующего часа,
когда брызг солёных слёзы
ласково коснутся тела.
Полусонный, полупьяный,
я войду в волну. И смело
среди волн я буду плавать…
В звёзд толпе луна гуляет, –
море светом обливает…
Этой сказке кислосладкой –
слишком глупой, слишком гладкой,
я и верю, и не верю.
Так счастли;вы только звери!
Так счастли;вы только люди,
жившие в раю, в прелюдии.
Люди, – что на фрукт глазели,
но ещё его не съели!
***
В вечернем небе – дымка осени.
Лес за рекой стоит янтарен.
Берёз – навалом. Чуть-чуть – сосен…
Пейзаж вокруг не иностранен!
И ветерочек лёгкой рябью
речку широкую шершавит…
Осока нежно гладит камень
и говорит ему: – Ай лав ю!
Опавших листьев прелый запах…
А неопавших – шелест нежный…
У осени я в пьяных лапах, –
в её объятиях железных.
***
Я никогда не был в Италии,
где жил когда-то Рафаэль,
куда потом ампир-скиталец
на остров Эльба загремел.
Где Гоголь думал о России,
где Горький с Лениным дружил,
где имидж неба слишком синий,
где негр Дезде;мону душил.
Лопатой ткнёшь землю в России, –
и откопаешь ты картошку.
Копнёшь в Италии – красивую
достанешь бога Зевса бо;шку!
Там говорят по-итальянски все,
и музыка разлита в воздухе.
Там чудеса – там поселянки
гуляют балерунской поступью.
Там всё насыщенно искусством –
там полмильона Эрмитажей!
Пейзажи там такие вкусные!
Над Сапогом горит солнце оранжевое!!!
О, если б жил бы я в Италии! –
я тоже был бы там Обломовым,
и в облаках бы там летал бы я,
и был бы нежно-избалованным.
***
Интересно: всё-таки Моцарта играют там, куда мы все в конце концов уйдём?
Стихи Блока Там по радио читают?
Левитана есть Там толстый-толстый том?
А пейзаж Невы Там есть хоть на открытке –
с Петропавловкой и льдиной на воде?
А варёную картошку со сметаной я увижу
Там хотя бы в сладком сне?
А брусничное варение? А вишни?
А мороженое под названьем ?эскимо??
Неужели надо всё забыть что Прежде?
Неужели надо, чтоб снегами замело?
А в жару – прохладного вина стаканчик?
А шампанское? А ёлка в Новый Год?
Может, Там не всем, хотя бы россиянам,
иногда 100 грамм для храбрости нальют?
Если нет Невы Там на открытке,
Петропавловки нет с льдиной на воде,
то покажется та жизнь китайской пыткой,
шуткой дьявола покажется жизнь мне.
***
Когда придут суровые морозы,
когда покрытые простынкою поля,
будут угрюмы, – вызывая слёзы,
будут звенеть вдали колокола.
Из печек дым лениво лезет в небо…
На солнце алое небоязно смотреть.
Как много белого сияющего света
даже на кладбище, где, в общем, всюду смерть!
Печаль прекрасная бревенчатых селений…
Вдали звенят, гудят колокола…
Указывает Владимир Ильич Ленин
рукой своей на церкви купола.
***
Полнолунье. Свет разлился…
Тишиной волшебный лес объят…
Я б совсем-совсем не разозлился,
если бы увидел хоровод наяд!
Если бы в реке русалки расплескались
вместо неприятных мне бобров…
Эти все безлифчиковые дамы
разогнали б в теле кровь-любовь!
Я бы плавал в лунном ярком свете
вместе с полу-рыбами в реке…
Они пели б домонгольские мне песни,
улыбались бы, смеялись мне…
Леший бы на берегу сидел с гармошкой
и аккомпанировал бы им.
И смотрел бы Васнецов в окошко,
чтобы превратить всё это в быль.
А потом бы эти полу-рыбы
утащили бы меня на дно.
Превратили бы всё это в картину
Репина, с названием ?Садко?…
Что такое быль? – быль это не сказка.
Это – то, что было. Было, но прошло…
– Времена не выбирают, – умный кто-то
брякнул,
будто он какой-то… Лев Толстой!
***
Однажды на травке лежал кроманьонец.
Дело было в глубокой древности.
Как вдруг, откуда-то прилетел незнакомец
и сказал что-то кроманьонцу на небо показывая.
Кроманьонец спросил: ?А что такое тарелка??
Незнакомец пояснил: ?Это прибор, на который кладут пищу?.
Кроманьонец сказал: ?Значит, ты – пища?
Тогда я тебя ам-ам?. И незнакомец был съеден.
В результате тарелки перестали летать.
Но вот прошло сто тысяч лет, исчезли кроманьонцы.
И вновь вовсю летают незнакомцы.
***
Брёл я в сумраке осеннем
средь листвы шафранно-жёлтой.
Свет был тускл, угрюм, рассеян.
Свод небес висел тяжёлый.
Бегал ветер по деревьям.
Шёпот листьев был в наличьи.
И беременные тучи
дождь родить готовы были.
Думы думались о чём-то…
Было грустно. Было, – словно
человек послал всё к чёрту, –
стал печальным, как корова.
Соловьи не пели, так как
улетели в Сенегал.
А у нас – скоро зима.
А у нас – скоро снега.
И, гуляя по просторам,
и, гуляя по Вселенной,
– Вдруг, – я думал, – Счастье скоро
выпрыгнет, как чёрт из гроба!
Есть же у меня хотение,
чтоб – по щучьему велению!
***
Ночь, упавшая на землю, –
и тиха и необъятна…
Листья шепчутся невнятно.
Звёзды светят, типа, сверху.
Типа, снизу – травы-сыры
росы на себя надели.
Эти росы, как алмазы, –
типа, как-бы, в самом деле!
Вот-вот-вот проснётся солнце
и всё красками расцветит.
Ночь уйдёт, закроет зонтик –
в поле бриллианты светят!
И красивая Природа,
типа, будет восхищать, –
вон уже и бела лошадь
стала травку целовать!
Вон уже и птички стали,
типа, как-бы, щебетать…
Расползлись жуки по травкам
хмель алмазов пожирать.
В лёгкой дымке сказкой смотрит
бела церковка-мала.
Человечек, из народа
вышедший, смотрит-смотрит на всё это,
чуть дыша.
И душа его вылазит
и летает над полями…
Над лесами и лугами…
И над сельскими домами.
И когда она, уставши,
вновь залазит в своё тело,
человек в себя приходит.
И уходит в себя смело.
И он думает уныло:
– Как живу я некрасиво!
Поменять, что ли, на мыло
Петропавловское шило?
***
Я умру. И ты умрёшь – на Том Свете заживёшь.
Заживёшь кум-королю, если будешь жить в раю!
Будешь лопать ананасы, толстым слоем икру мазать.
И шампанское, как лошадь, будешь вёдрами ты кушать.
И, валяясь на кушетке, будешь поедать конфетки.
Заиграет Моцарт, Шуберт – будешь лопать ты и слушать.
Вот такая вот жизня ждёт вас всех в раю, друзья!
Ну, а в ад коль попадёшь, по другому запоёшь.
Сковородки… кипяток… вот тебя что, братец, ждёт.
Черти всякие с рогами и с дурацкими хвостами…
Рыбий жир нальют в стакан и вольют в тебя, братан!
Рыбий жир не лимонад, вряд ли будешь ему рад.
Жизнь в аду не финтифлюшки, как сказал великий Пушкин.
Как посадят в кипяточек, завизжишь ты, мил дружочек!
Будешь ты визжать год, два, три, четыре... двадцать два.
Сто лет. Тыщу. Миллион – будет славное житьё!
Будешь ты визжать, орать – будет музыка играть.
Но не Григ и не Бетховен, а какой-нибудь Киркоров
будет весело орать. Черти будут подпевать.
Страшно? Думаю, что да. В общем, ад – белиберда.
Ничего хорошего, нет даже мороженого!
Я умру. И ты у мрёшь.
Я живу. И ты живёшь.
Пью шампанского бокал.
Крик – Киркорова вокал.
У соседей за стеной
заорал этот герой.
Я кладусь на мягку кушетку
и кидаю в рот конфетку.
И на всю катушку — Бах.
Боже мой! Какой размах!..
И лежу и слушаю
до самого до ужина.
А потом – Бетховен, Моцарт,
и Вивальди, и Чайковский...
А потом придёт Она –
ноги, груди. И глаза
Счастье? Вот оно – Любовь!
А несчастье – Нелюбовь.
В Каспий Волга всё течёт...
Дважды два – четыре. Вот!
***
Звёзды на меня глядят.
А я на них гляжу.
Вокруг распространилась мгла,
как в чреве у кита.
Я спрашиваю у звёзд: – Зачем я живу?
Звёзды глядят на меня и молчат.
Как рыбы, молчат.
ГРЯДУЩИЙ ДЕНЬ
Умирают сладкие осколки счастья.
Звёзды в светлом небе тонут.
Солнце, конфигурацией похожее на череп,
из могилы чёрной вылезает.
И наступит день... Затарахтят моторы.
Синхрофазотроны в трубы затрубят.
Алкоголики напьются как сапожники.
А сапожники, – как аристократы по утрам.
Будут жить народы и элита.
Будут пить кефир старухи.
Рэп, вместо Калинки и Малинки,
будет ковыряться в каждом ухе.
***
Как-то нелепо жизнь протекает:
работа, метро, телевизор и сон.
Старость уже на носу – годы тают и тают.
Вопрос вырастает огромный, как слон:
?Зачем, для чего человек, как собака,
жизнь свою проживает?
Зачем он жуёт капусту, колбасы?
Зачем он, подлец, помирать не желает??
А он живёт для того, как собака,
А он для того помирать не желает,
чтоб лопать капусту, лопать колбасы.
И чтобы нелепо жизнь протекала!
***
Оглядываясь, прислушиваясь,
Смотрю на свои часы.
Бегут и бегут минуты…
Летят космолёты-дни.
А годы уже прилетели –
сижу, как дурак, на Луне.
Как больно будет свалиться
на Землю – как ангел во щи!
***
Иду по лестнице прокуренной,
и выхожу, – где солнце всмятку.
Где волчье солнце уже умерло,
ночь чёрная – сняла перчатку.
По улицам шагают мумии
с полузакрытыми глазами.
Они проснулись, а не умерли,
но мысли в головах их замерли.
Дома; бурлят, как щи кастрюльные –
в квартирах спят, и просыпаются.
И, словно курица безумная,
кудахчет авт.-сигнализация.
Иду-иду себе по улице…
Я тоже, вроде бы, не умер.
Жар-птица (жаренная курица)
вот-вот меня куда-то клюнет!
***
Когда листва шумит тревожно,
когда толкутся облака,
душа, глухая и безбожная,
собачится с собой сама.
Как одинокая могила, –
торчит гранитная скала
над серой, хладной и унылой
водой, что волны в брег гнала.
Пустынный облик помертвелый...
Как бесится в душе тоска!
И камень среди пены белой
изображает мертвеца...
ОЖИДАНИЕ ВЕСНЫ
Ожидаю весну, как солдат обеда.
Как влюблённый – второго свидания.
То не чёрные тучи бегают в небесах,
а облака, – как подушки, белые!
Температура воздуха вот-вот будет повышаться,
сосульки закапают слёзами…
Засияет и повеселеет колесо солнца,
и зайчиками солнечными начнёт размножаться.
Запрятанные в почки зелёные листики
вылезут, как из яиц цыплята.
Толпы людей с кобыльими лицами
перестанут злиться, и начнут улыбаться.
***
Светлеет. Город необъятный
проснулся, сны свои забыв.
Унылый звук метели… странный, –
будто собачий вой, мотив…
Скулит на улицах метельных
холодноносая зима…
И пьяный – белый, словно мельник,
шатаясь бродит у окна.
– Салям Алейкум! – дворник
кому-то громко говорит.
И делает из снега волны,
метель в сугробы превратив.
Осеребрила все деревья
волшебная рука зимы.
И слышится уже свирелью,
что выло псиной в полусне...
***
Ржавеет осень. Слышит ухо
как ветр свистит над головой.
Как надоедливая муха,
в глуши душа – неупокой.
Жужжит, сверли;т, кусает едко.
Напоминает про небеса,
в которых алмазов, – как у соседки
Веснушек в районе её лица.
Мёртвые листья кладутся на землю…
Пустеют деревья, готовясь к зиме…
Как много веселья в весенней зелени!
Как много печали в осенней мгле!
***
Всё падает и падает листва
на землю тёмную, осеннюю.
Здесь парк, а где-то есть леса,
волшебную тоскою сделанные.
Деревья умирают на; зиму…
Как я люблю эту унылость!
Эту природы эвтаназию –
безлюдье, тишину и сырость.
Гуляют по лесам медведи.
Волки ночами голосят.
А по дорожкам парка лэди
готовить борщ домой спешат…
Я остаюсь в этой унылости, –
мне здесь вольготно и легко.
Да, здравствует Божья милость –
чередование сезонов!
***
Мир и война гуляют по земле.
Отцеубийцы пиво пьют спокойно...
Мужья и жёны бегают налево...
В общем, идёт нормальная повсюду жизнь.
Гуляют свадьбы. Льются реки водки.
Певцы, как тушканчики, прыгают на сценах...
Моря и океаны, так сказать, ревут и стонут.
В тайге и джунглях гуляют крокодилы и медведи.
Колосятся хлеба. Хороший урожай
в этом году на почве удобрённой будет.
Спортсмены бегают туда-сюда,
и штанги вверх зачем-то подымают...
Всё как всегда: Вавилонские башни
строят какие-то упрямые люди.
Танки утюжат пустыни и степи,
и убивают людей, у которых мозги не такие.
Всё как всегда: дышит спокойно Земля...
Солнце на голубой небосвод гвоздиком крепко прибито...
Держат огромную Землю на себе 3 слона.
А их кит держит. И живёт в небольшом корыте.
А у корыта Бог сидит.
На Землю смотрит он, насупив брови сердито.
Сидит он, меланхолично грустя.
И молчит...
А с кем говорить-то?!
ПЕТЕРБУРГСКИЙ ИМИДЖ
Под синим воздухом река
течёт, как и всегда, лениво.
Оберегает берега
чёрный, холодный Медный идол.
Рисуются царей дворцы, –
Невы широкой украшенье.
Шпиль золотой, словно Нарцисс,
в своё глядится отраженье.
И белые колонны Биржи, –
Томо;новксий гимн древним грекам…
И, будто, как в колесе белки, –
чайки у стрелки каруселят!
Кружи;тся птица над водой…
Вдруг в воду резко камнем падает.
И небо по;лно синевой, –
словно Матисс его раскрашивает!
***
Серые тучи бегут, как волки.
Кусают солнце, будто это колобок из сказки.
По полям и лугам ползут солнца осколки,
салатного цвета яркие пятна.
Кукушки осенью улетают? –
никогда осенью об этом не думал.
Не могу представить, что итальянец в Италии
кукушкины прогнозы всерьёз принимает!
Грустно-грустно и долго-долго
дерево на холме качается от ветра…
спросишь (себя, что ли?) сколько осталось.
Спросишь. И останешься без ответа.
***
Я люблю сухую воду, – когда падает с небес
белый-белый, и пушистый,
белый-белый-белый снег!
Тихо. Нелюдимочудно. Нежный, как кошачья шерсть,
снег Природу обволакивает, укрывает до весны.
И молчит сия Природа – спит себе и не храпит.
Ну, а снег с небес, пушистый –
всё летит, летит, летит…
глухоманье. Нелюдимье.
Тихозвучье. Белоснежье.
Это всё – моё Любимое.
Это всё люблю я нежно.
***
Луну увидел человек.
Она бродила в чёрном небе.
Как череп, – белая. И свет
её струился сквозь деревья.
Шум дня запрятался, исчез –
Повсюду тишина немая.
Темень ночная… Чёрный лес…
Печаль неслышно обнимает…
И отражение луны
колеблется в реке неспешной…
Словно побитый пёс, скулит
душа пустая, неживая.
На небе – белая луна,
стеклярус звёзд рассыпан смачно…
Эх, застонала бы струна
Какай-нибудь гитарцыганская!
***
Вещь конечно хорошая,
этот самый Белый Свет!
Реки в нём текут молочные,
берега – из крем-брюле.
Звери прыгают счастливые
по горам и по лесам.
Птицы сине-сине-синие
лазают по небесам.
Море плещется солёное,
словно сельдь сплошная в нём!
Солнце, чем-то утомлённое,
покидает небосклон.
Звёзды приступают к делу,
и сияют как алмазы –
люди сны глядят в постелях,
или в банк с отмычкой влазят.
Человеки нехорошие
и хорошие живут.
Черти с ангелами хором,
в общем, песенку поют...
КАРТИНА, КОТОРУЮ Я БЫ ХОТЕЛ НАРИСОВАТЬ
На планете собака сидит.
Смотрит в небо несмышлёное.
Там его Величество светит, Солнце!
Облаки плавают слева направо,
плетутся тихим караваном.
Растут деревья, растут города,
степи, пустыни, горы…
Моря бурно себя ведут – волны катают.
Миллиарды людей шляются.
Спят, пьют, проказничают в спальнях.
Леопарды в саваннах гоняются за зебрами.
Ловят и кушают.
Вкусно!
Свиньи хрюкают по-свински.
Птицы поют песни рыбам.
Бабочки летают с цветка на цветок.
Яблоки растут на яблонях и недалеко от них падают…
Сколько всего происходит! С ума можно сойти!
…кто-то с белой бородой
глядит в оба с облака…
…И на всю Вселенную
злая лает собака…
ТУЧИ
Небо думает: Вылить воду или нет?..
Вот что-то капнуло, на мой нос попало.
Это тучи… они ходили по небу миллион лет.
Ещё миллиард – будут по; небу плавать.
Что им до меня? Что им до крыш?
Что им до собаки? До дерева с золотой кроной?
Плевали они на всё с высокой колокольни.
Всё это их совершенно не колышет!
Они ещё динозавров обливали водой!
Птеродактилей и мамонтов.
А сейчас они летят над моей головой
и о чём-то своём плачут.
***
Бескорыстно золотое солнце
светит, нас всех грея.
Себе может вечером позволить
на ночь скрыться за стену деревьев.
Эта печка у себя сжигает
топливо. Сжигает и сжигает!
И когда там это топливо закончится? –
никакой лауреат не знает…
Может быть, когда оно сожжётся, –
Бог возьмёт остывший камень в руки.
Поднесёт к губам и поцелует.
И немножко грустно улыбнётся…
Выставка наивного искусства
Белые лебеди в синем пруду…
Русалка, выплёвывающая изо рта лягушку…
На облаке ангел сидит, и щёлкает семечки…
Телеса русалки – пышные, как пампушки!..
Хорошая картина народом нарисована.
Народ любит голубое небо!
В души людей доброта расфасована,
и сердца у них мягкие, как котлеты!
Хочется в за;мке жить на берегу высоком.
Хочется с русалкой золотоволосой дружить.
В небо воспарять, как Шагал, или сокол –
и над райским садом кружить и кружить!
Птички разнообразные музыкально щебечут…
Гораздо лучше эстрадников они!
Цветочки на травке оплодотвориться хочут.
И пчёлы это с ними делают. Молодцы!
Вот мир добродушного маляра.
Вот оголтелое счастье!
Пляшут в сарафанах девки… О-ля-ля!
И берёзки от ветерка поэтично качаются…
Чёрная туча на небо залезла,
и поехала на другой край…
А потом взяла и куда-то исчезла –
не надо портить этот земной рай!
Призыв
А давайте и в самом деле выроем пруд,
и поселим там лебедей парочку.
И пускай птицы белые там живут,
и по берегу гуляют вразвалочку.
И пускай над прудом облака плывут,
как белые мягконежные барашки…
это будет замечательный труд
потомков сногсшибательного Бумбарашки!
Вместо того, чтобы 10 тысяч людей
строили для хоккеистов дворец ледовый,
давайте лучше тысячу деревень
превратим в прекрасные пряники медовые!
Пусть люди нормальные живут великолепно.
Пусть их красивые мечты превратятся в быль.
Лебединые озёра – возле каждой деревеньки!..
И колхозницы вместо русалок оживляют пленэр!..
Люди должны жить среди берёзок.
Вокруг должны птички и коровы звучать,
вот тогда рай сам доберётся
до нашей земли. И она будет процветать!
Кошечка мяукает в древесном доме…
Лает Дружок чуть-чуть у будки…
Герань растёт на подоконнике…
Во дворе – гуляют гуси и утки.
И на гармошке дядя Петя
вдохновенно и лихо наяривает…
Народные песни надо петь, –
русские, антикварные!
Ещё раз повторяю: хватит плодить спортсменов! –
этих бессмысленных псевдогероев.
Давайте курс Корабля Современности сменим –
попсовую жизнь глубоко в землю зароем!
Метки:
