Два медальона шестая глава Откровения

В тот светлый день во всем была удача—
Зачет по сопромату, модный диск.
И правильно отсчитанная сдача.
Но главное — билет на ?Обелиск?.

Спектакль такой, что посмотреть тот мюзикл
Почтет за счастье каждый меломан.
Любимый батник… В тон ему картузик.
Ну, а на шею — этот талисман.

Довольна Таня: будут все в отпаде.
На батничке старинный медальон.
Хотя и попадет от бабы Нади,
Что нанесен реликвиям урон.

Знакомый зал… Народу в зале уйма.
А до спектакля уж рукой подать.
И занавес, изученный до дюйма,
Скрывает то, что призван он скрывать.

Свет гаснет…Темнота…
Звучат фанфары…
Вдруг топот ног... Хлопок издалека...
На сцене луч, как свет машинной фары,
Включает чья-то дерзкая рука.

А вслед за тем свет вспыхивает в зале.
Как нестерпимо!.. В миллионы ватт!..
Как будто бы не здесь, а на экране.
И слово непривычное — захват!

За что?.. Зачем? И кто все эти люди?
В ответ лишь окрик громкий:
?Всем сидеть!
Что делать дальше, это мы обсудим.
Не двигаться, сказал! Иначе смерть!?

И словно бы гвоздями прибивали
Людей к сиденьям грубые слова.
Но многие пока еще не знали,
Что на войне – война всегда права.

Не прибегая к святости Закона,
Был прав сильнейший.
Как на той войне!
И стал столичный зал военной зоной,
Почти такой, как там, в самой Чечне.

Взбесилось время… Побежало круто…
И закрутило миру дикий пас,
Который вышел, вроде, ниоткуда,
А вот ударил… И никто не спас.

Боевики! Чечня! Захват в столице!
Чего хотят?.. Чтоб вывели солдат.
Тогда война должна остановиться,
Тогда, мол, не пойдет на брата брат.

И безысходность разлилась по залу:
?Россия на такое не пойдет?.
Но только б сразу это не сказали.
Пусть смерть
в зарядах страшных подождет.

А смерти было несказанно много.
На каждом террористе! Сверху вниз!
И на подругах их в одеждах строгих
Не то монахинь, а не то актрис.

Но автоматы, не шутя, держали,
И смерть не зря таили на часах.
И не было страшнее в этом зале
Тех женщин в смертоносных поясах.

Кого-то приводили... Уводили...
Перемещали, целя автомат...
А что же было там, в реальном мире?
Чем для страны стал
страшный тот захват?

Вопрос стучал настойчиво, упрямо.
Стучал в старинный прямо медальон.
Стучал он в сердце не одной Татьяны,
И множился, как колокольный звон.

И налетал в пылу на что попало,
Срывался вниз, пугаясь взгляда тех,
Кто охранял все выходы из зала,
Кто был главнее, больше,
выше всех.

Устав от неизвестности и страха,
Решила Таня бросить этот вздор —
Не думать ни о казнях, ни о плахах...
Вдруг чей-то взгляд…
Как выстрелом в упор.

Настойчивый, тревожный и горячий,
Из мира грез тянул ее назад.
И мысли ход был начисто утрачен.
Но что он?.. И откуда этот взгляд?

Кто мог смотреть на Таню так открыто?
Кому она в кошмаре том нужна?..
Смотрела та, что в поясе шахида,
И чье лицо скрывала паранджа.

Или чадра?.. В тех тонкостях востока
Татьяна не особенно сильна.
Но эта женщина — сама тревога,
Само страданье и сама война —

Смотрела пристально, не отрываясь,
На потускневший Танин медальон,
Как будто бы она соприкасалась
С пророчеством и таинством времен.

Но вот, кивнув кому-то в отдаленье,
Сказала что-то… Что — не разобрать.
И, превратив уверенность в движенье,
Вдруг взглядом приказала Тане встать.

И та – ослушаться ее не смея,
Сжав руки на груди, пошла вперед.
От ужаса и страха холодея,
Не понимала – с кем? куда идет?

Фойе… Сверкают зеркала и лампы.
Захват – он там, в том зале, за спиной.
Оскалилась война концертной рампой,
А здесь, похоже, мир совсем иной.

И даже женщина в чадре другая,
Хоть пистолет при ней и рой гранат...
И очертанья времени меняя,
Светлеет непреклонный прежде взгляд.

Теперь пора настала объясниться.
Их встреча — не виденье, не обман.
Но что же видит?.. Может, Тане снится,
Что есть другой такой же талисман?

И, оттолкнувшись от холодной стенки,
Вперед шагнула… Это был не сон.
Лежал в ладони молодой чеченки
Украшенный рубином медальон.

А где же Танин? Он лежит на сердце
И повторяет сердца частый стук.
А тот, другой —
живым и быстрым скерцо
Звучит в соединенье смуглых рук.

Нет, не могла Татьяна ошибиться:
Летящий контур сердца и рубин
Лишь в зеркале могли так повториться,
Как будто это — медальон один.

Хоть и живет сейчас в двух измереньях.
На совершенно разных полюсах.
На двух планетах,
в двух враждебных семьях,
В двух юных ненавидящих сердцах.

Нет, сходство медальонов не случайно,
Как не случаен нынешний захват.
Скрывается в том общая их тайна
Далеких дней, печалей и утрат.

Но что таится в этом?.. Что таилось?
Ответа нет… Лишь слезы на глазах.
И что, скажите, люди, изменилось?
Да изменилось ли?.. Все тот же страх.

Все те же лица в камуфляжных масках,
Застывший хаос, ледяной испуг.
И килограммы смерти в черных связках.
И окольцованный смертями круг.

Две девушки стояли в коридоре.
Налево взгляд, потом направо взгляд.
И жест рукой, как точка в жарком споре:
Вперед нельзя, но и нельзя — назад.

Глаза смотрели искренне и странно,
И ткань чадры истаяла в туман.
?Скажи мне, как зовут тебя??
?Татьяна?.
?Я правнучка Марии… Я — Зорган.

Мы сестры…
Можно на слово не верить,
Но правдой будет этот медальон.
Поможет все узнать и все проверить,
И, стало быть, спасти поможет он.

Давно все было… Как давно все было!
Война и смерть, и ссылка в край чужой.
Там бабушка и встретила Марию,
Подругою ей стала, и сестрой.

Пусть обо мне ты ничего не знаешь,
Не слышала в семье своей… Но я
Все знаю… Знаю, Таня… Понимаешь,
Моя ты не родная, но сестра…?

?Зачем ты здесь??
?Ах, да! Я террористка!
Отец убит… Убиты мать и брат…?
?Боевики?..? -- ?О, нет! Была зачистка.
Село бомбили… В дом попал снаряд?.

?Но так нельзя! Здесь мирные все люди.
Здесь президентов нет и нет солдат,
Ведь зритель не карает и не судит,
И в войнах страшных он не виноват!?

Был этот разговор внезапно прерван.
Красивый парень, но чужой и злой,
Весь на эмоциях и весь на нервах,
Кивнул на зал — иди, мол, тут не стой.

Вернулась в зал...
Будь проклято то место!
Что там история семьи гласит?
Ах, вот что!.. Жили две сестры-невесты.
Веками сотканный дворянский быт.

Московский старый дом, свои каноны.
Визиты в свет, гаданья при свечах.
А к Рождеству — в подарок медальоны.
Ну, а потом?.. Потом вселенский крах.

И вспомнились, предстали перед Таней
Рассказы строгой бабушки Надин
О матери своей — княжне Татьяне.
И о сестре ее… Вот лишь один.

В гражданскую то было, в Петрограде,
Куда сестер забросила война.
Когда за пайку хлеба, Христа ради,
Готовы были заплатить сполна

Работой трудной, кротостью сиделки,
Стараньем няньки, стиркою белья.
И на часах от боли выли стрелки,
Отсчитывая беды февраля.

А тут внезапно Марья захворала.
В жару лежала, бредила… В три дня
Истаяла, совсем бесплотной стала.
Во всех страданьях лишь себя виня,

Татьяна неотступно и безмерно
Молилась, призывая в помощь ту,
Что каждому из нас несет спасенье,
Надежду дарит, веру, красоту.

И Божья Матерь вновь опорой стала.
А может, Таня в том ей помогла?
Пришел тот день, когда Мария встала
И до окна подвального дошла.

Не сразу, правда, тихо, с передышкой.
Теперь бы надо ей медовый взвар.
Что там в печи, за жестяной задвижкой?
Готов ли к чаю медный самовар?

Нет ничего… Ни меда и ни хлеба,
Картошки нет и горсточки пшена.
А за окошком вдаль летело небо,
И голосила голодом война.

Глаза сухие… Выплаканы слезы.
И как хватило сил?.. А бед не счесть!
Смерть близких, голод, нищета, морозы.
И будет ли когда благая весть?

Теперь вот Маша… Что, о Боже правый,
Что делать ей? И как спасти сестру?
Когда ж он кончится, тот пир кровавый,
Что уничтожил дом, родных, семью?

Но нет, отчаиваться так совсем негоже.
И тихо, не тревожа Машин сон,
Идет Татьяна к тайничку в рогожах
И достает заветный медальон.

Закутавшись в платок, прикрыла дверцы
В подвал холодный, как в холодный склеп.
Теперь в трактир. Вдоль сада, к иноверцу,
Который вещи брал в обмен на хлеб.

Трактир гулял… Пел песни про свободу
И тусклой лампой освещал порог.
И обещал российскому народу
Все и без меры — дайте только срок.

В разгул шагнула… И за дверью стала,
Высматривая, где же сам Ахмат?
А за столом компания гуляла
Веселых и подвыпивших солдат.

Хозяин вышел, черн, как головешка.
Кивнул… Задался взглядом —
с чем пришла?
А за столом шел спор: орел иль решка.
Тут командир их встал из-за стола.

Навис, качаясь: ?Это что за краля?
А в ручке что? Отдашь иль силой взять?
Никак, тут золотишко… Где украла?
А может, с нами хочешь погулять??

Ахмат — в защиту. Мол, остынь немного.
За делом эта девушка пришла.
Иди к своим, а сироту не трогай:
Не кралую – свою вещь принесла.

?Свою? Так, стало быть, она буржуйка?
Враждебный нам, рабочим, элемент?
Ну, так теперь хлеб с лебедой пожуй-ка.
Небось, ни шляпок вам теперь, ни лент?

А эту вещь мы у тебя изымем.
На пользу голодающим… Сполна…
Давай, черкес, вытаскивай бутыли
Да наливай скорее нам вина!..?

Домой вернулась — не своя от горя.
Прошла за ширму, села у окна.
А за окном метель, с зимою споря,
Мела окрест… Мела, мела, мела...

Вдруг кто-то в дверь, как стукнул
ненароком.
А вскоре повторился этот стук.
Привстала, крикнула в испуге:
?Кто там??
?Свои!..? И улетучился испуг.

Открыла… Запорошенный весь снегом
Ахмат стоял, нахмурив криво бровь.
Шагнул вперед, затаскивая следом
Баул огромный, красный, словно кровь.

?Насылу атыскал!.. Зараза-вьюга
Дарожэк замэла па самый край.
Дэржы... Пайду... А то тэрай старуха
Мынэ, шайтан… И эта прынымай!..?

Присела на скамью… Рыданья душат.
В руках подарок мамин — медальон.
?А там, в баул, там всо, что будэш кушат.
Здорова буд…? И вышел скоро вон...


***
Пошло ли время вспять?
Возможно ль это?
Татьяна здесь — и в то же время там.
И рвется из забвенья прямо к свету
Лицо Марии… И лицо Зорган.

Все так… Война забвенья не прощает.
Соединение живых сердец
Трагедию народов предваряет,
А может, той трагедии конец

Несет в себе?.. Натянут нерв до звона.
И как нам это все предугадать?
Надеяться на торжество Закона?
А может, как и встарь, на Божью Мать?

... На третий оборот пошло светило.
А в зале та же стынь и дрожь ночей.
Хотя кого-то, вроде, отпустили.
Теперь настала очередь детей.

Тот ?добрый жест?
какой ценой измерить?
И как ребенка оторвать, Бог мой,
От матери его?.. Кому же верить?
Такой великий и такой простой

Был выбор… Только гений Рафаэля
Ту жертву мог в веках запечатлеть,
Когда, от неизвестности немея,
Детей вверяли той, чье имя Смерть!

Детей вела Зорган… Лицо открыто.
В руках чистейшей белизны платок.
И что в ней оставалось от шахида?
Скорей, войной оторванный листок

Она была…Чудовищным ненастьем
Заброшена в тот злой водоворот,
Который закрутили те, у власти,
А не Зорган и не ее народ.

Замыслили войну себе в угоду
Правители всех кланов и мастей.
А что досталось бедному народу –
Боль, нищета и хоровод смертей?

Как странно и отчаянно похожи
Строители кровавых баррикад,
Что встали меж народами…
И что же,
Опять в войне никто не виноват?

Здесь боги ни при чем. Гораздо ближе
Те люди, кем придумана война.
Зорган — с детьми.
А Таня здесь, и слышит
Все то, что знать, похоже, не должна.

Все близится к концу… Вернули миру
Великое сокровище — детей.
Теперь настрой, поэт, святую лиру,
Чтобы оплакать смертный час людей.

Всех!.. И заложников, и террористов,
Попавших в политический цейтнот.
В капкан войны и силовых министров,
Решившихся на этот страшный ход.

Когда и где еще во имя жизни
Жизнь загоняли в гибельный наркоз?
В смертельный сон!
В блистательную призму
Имперской правды и народных слез!

Довольно!.. Нет мучительнее доли.
Не смертным воспевать тот пантеон.
Кровавый сгусток гнева, зла и боли,
Умноженный на всепланетный стон.

Свершилось быстро все.
В мгновенье ока.
Атака смерти... Газа и огня…
И пусть твердят теперь, что так жестоко
Освобождать заложников нельзя.

Слова излишни… Всех ?освободили?.
Кого на жизнь. А остальных – на смерть.
И лихо телекамеры плодили
Нам те места, что лучше не смотреть.

Но помнить будем до скончанья века
Последний час двух девушек-сестер,
Застывших рядом…
Образ человека,
Поднявшего старинный медальон,

Не врезался мне в память так уж зримо.
...Экран закрыла легкая чадра,
Как эпилог несбывшегося мира,
Как символ смертоносного костра.