из серии Пятый порт, 2003 г
(не всё, но почти)
На просвет
Девятое мая, на платформе "Ленинградская", с А.Р.
В гремучем термосе – незавидная участь:
Шиповник, горечь, керамическая ваза...
Я тоже морщусь. Только пусть меня научат
В ночном вагоне даже дымом согреваться,
Вжиматься в угол без копейки за постелью.
С рифленых стен, откуда кинется стенанье,
Какую ночь из-под руки следить за степью
И пирамидкою сложить костер сигнальный,
Коричным яблоком упасть, где многолюдно.
Всему, что нехотя, всему, чему немодно!
А в апокалипсис с раскатами салюта
С несчастным бешенством на гусеничных мордах
Все, обреченное не вылупиться в крылья,
Грохочет, пыльное, прожекторы тараща!!!
Мы на просвет такие первые-вторые
С конечной станцией, на сто огней прозрачной.
***
Клецки белых авто на гарнирный кармин.
Отпирается дверь и цепочкой гремит,
И усталый хозяин на крике слетает с реле -
Я смакую безоблачно долгий транзит
Там, где каждые два пассажира такси
Трутся боком, как трутся в бумажнике двадцать рублей.
Вот еще один мир из внесенных в реестр:
Фонарями как клюквой пестрит переезд,
И бессчетны полуночной трассой такие войска –
Лица – меднолитые - бежали торжеств,
И бордюрную кромку ночное шоссе
Точно бритву в кармане несет в волоске от виска.
Чей водитель – с каких бы перил ни греметь –
Он утопит педаль, он отбросил ремень –
...я везде опоздал и давно никуда не гоню.
Но ажурных сияний лететь орденам
Всех застав и краев и обочин, где нас
Принимают без слов и без слов допускают к огню.
Охра
Гори, моя звезда,
моя шестиконечная звезда,
гори на рукаве и на груди.
А. Галич
Чей голос бросился с моста, и отзовется чей?
Нашарит в сумерках меж путаной травы кастет...
А под шумок вы заберете всех со звездочкой,
Живьем сожжете,
смелете, смешаете,
посеете, и вырастет!
Где под сиденьем ржали и пружинили
Литые грохоты, за столиком – "и мне налить!" –
Мы стали вечным сквозными пассажирами
Страны, где не жалеет краски ненависть.
В вагоне, как в раскачанном кораблике.
Ажурный мост домой – гори, гори еще!
Я вижу за заляпанными рамами
Святую землю в копоти коричневой.
А на сто первом – узость троп, платформы парами,
Цикад баюкают с куста ночные шелесты...
А мы ступаем так тревожно между шпалами –
В кармане камень, и не поздно раскошелиться.
И до кровати в транспорте без номера,
И после – сдавшись – мы убито квасили.
Пусть зло живет троллейбусными норами
И верной охрой вдоль путей выводит свастики.
А москвичи, а питерцы-коломенцы,
А на веревочке трусы, как флаги лагеря,
Повсюду мир. А здесь – костры колодцами,
Кресты и звезды – все гори,
пылай-гори!
Катись!
Владимиру Никритину
"Когда меня совсем уже –
ты только раз и два и снова".
С какой горы – с азартом!
А кто в тебя вселился –
Рентген-кюри-полынь?
Кому приспичит завтра
Топить в котле селитру
И воронить стволы?
Пускай разлука лечит,
Раз перья вороного
Все в драке порваны –
А ты катись, колечко,
Ты принеси мне новость,
Что больше нет войны.
А кто мешал заладить,
Что есть зерно на полках,
Что в лунке влага есть!
Кому на месяц лаять –
Метель в глазницах полых,
И долгий благовест
Набатом торопил нас,
Из-под полы на волю
Соленый звон ронял.
А ты петляй, тропинка,
Сквозь километры хвойных,
Туда, где нет меня.
Под перестук созвездий
В каморке давят емкость
Напарник-брат-сосед...
А ты беги с известьем,
Что мы совсем сдаемся,
Что мы совсем-совсем.
***
Новостей недостало на час – делать нечего –
Замереть сухостойным оранжевым войском,
В поле пыльные ягоды трели кузнечика
Рассыпаются гильзовым звоном: не бойся –
Колокольчика плача в сугубом безверии
Не расслышать, пока не прикончат солиста.
Пусть осиновым ужасом в полном безветрии
По горячим промоинам корчатся листья,
Пусть корячатся сосны узлами-двуствольями
К бесконечному солнцу, как к высшей награде.
Ты свободен – катись! – как, единственно вольные,
В желтом облаке по небу катятся градины,
Небо настежь для шепота, только не нас слыхать!
Все стволы между трещин сучками курносы,
Корни давятся плотью торфяника насухо,
Ветра нет. И смертельны любые прогнозы.
***
Иволга – таволга – проволока.
Топь ежевичной плетью
Сдернет по глине у родника
За ногу. Пахнет – плесенью.
Влагой и ломкостью налились
Небо - низко и кроны – низко,
А на ладонях – грибная слизь,
И на губах – брусника.
Пей, оглядываясь за плечо –
Не расплескать-пролиться.
Что здесь – так перечно-горячо,
Что в многопалые листья
Как боровик завернуто?
Сохнет брусничная кровь пока –
С бычьим надрывом зовет тебя
Иволга – таволга – проволока.
Кипрей
Город будет все стрелы проверять на излом
и искать твою звонкость в любой тетиве.
К.Арбенин
Отслужившие шпалы – в большие костры,
Перегнившие ткани – на паспорта,
Для дороги прямой перевал перерыт,
Суковатые бревна лежат по сортам.
Почва держит фонарь – китобойный гарпун –
Меж причесанных вдоль травяных испарений,
И исправно несет поезда на горбу,
И бинтует недолгие шрамы кипреем.
А окоем в окно – шелками-ситцами,
Отдача в спину, сдобренная валиком,
В горячем тамбуре – какой ты маленький,
Ночные ели в восковом налете сизые.
Кус дешевой буханки и сдача со ста,
Сила помнящих глаз, напросившихся вдоль,
Отпустила тебя и вложила состав
Арбалетной стрелой в тетиву проводов.
Синий пар над траншеями, пар изо рта,
Что туннель тупиком, перевал перекрыт...
Отслужившее золото – на паспорта,
Отгремевшие шпалы - в большие костры.
Где небеса – торжественно-всесильные,
Пинать дорогу сапогом ли валенком –
В горячем тамбуре – какой ты маленький,
Ночные ели в восковом налете сизые.
Пятый порт
"Москва – порт пяти морей"
(из советского школьного учебника)
- Как далеко до побережья?
- С добрым утром, радость моя! – мелком на асфальте.
(из асинхронного интервью LXE – И.К.)
А твой мирок в зашторенной кромешности –
Бумажный гриб с пороховыми спорами.
В нем тихо умерло, поджав конечности,
Седое утро в придорожной поросли.
И бег короткими, сухими милями,
Ответ бровями, сдержанно-ненашими –
Лишь иероглифы жестокой мимики,
Правдивой, как полынь отлогой насыпи,
Как рельсы в сухожилиях империи.
Как ругань в продолжение грамматике.
Как пятый порт – рукой подать до берега,
Где злое солнце ближе и громаднее.
На просвет
Девятое мая, на платформе "Ленинградская", с А.Р.
В гремучем термосе – незавидная участь:
Шиповник, горечь, керамическая ваза...
Я тоже морщусь. Только пусть меня научат
В ночном вагоне даже дымом согреваться,
Вжиматься в угол без копейки за постелью.
С рифленых стен, откуда кинется стенанье,
Какую ночь из-под руки следить за степью
И пирамидкою сложить костер сигнальный,
Коричным яблоком упасть, где многолюдно.
Всему, что нехотя, всему, чему немодно!
А в апокалипсис с раскатами салюта
С несчастным бешенством на гусеничных мордах
Все, обреченное не вылупиться в крылья,
Грохочет, пыльное, прожекторы тараща!!!
Мы на просвет такие первые-вторые
С конечной станцией, на сто огней прозрачной.
***
Клецки белых авто на гарнирный кармин.
Отпирается дверь и цепочкой гремит,
И усталый хозяин на крике слетает с реле -
Я смакую безоблачно долгий транзит
Там, где каждые два пассажира такси
Трутся боком, как трутся в бумажнике двадцать рублей.
Вот еще один мир из внесенных в реестр:
Фонарями как клюквой пестрит переезд,
И бессчетны полуночной трассой такие войска –
Лица – меднолитые - бежали торжеств,
И бордюрную кромку ночное шоссе
Точно бритву в кармане несет в волоске от виска.
Чей водитель – с каких бы перил ни греметь –
Он утопит педаль, он отбросил ремень –
...я везде опоздал и давно никуда не гоню.
Но ажурных сияний лететь орденам
Всех застав и краев и обочин, где нас
Принимают без слов и без слов допускают к огню.
Охра
Гори, моя звезда,
моя шестиконечная звезда,
гори на рукаве и на груди.
А. Галич
Чей голос бросился с моста, и отзовется чей?
Нашарит в сумерках меж путаной травы кастет...
А под шумок вы заберете всех со звездочкой,
Живьем сожжете,
смелете, смешаете,
посеете, и вырастет!
Где под сиденьем ржали и пружинили
Литые грохоты, за столиком – "и мне налить!" –
Мы стали вечным сквозными пассажирами
Страны, где не жалеет краски ненависть.
В вагоне, как в раскачанном кораблике.
Ажурный мост домой – гори, гори еще!
Я вижу за заляпанными рамами
Святую землю в копоти коричневой.
А на сто первом – узость троп, платформы парами,
Цикад баюкают с куста ночные шелесты...
А мы ступаем так тревожно между шпалами –
В кармане камень, и не поздно раскошелиться.
И до кровати в транспорте без номера,
И после – сдавшись – мы убито квасили.
Пусть зло живет троллейбусными норами
И верной охрой вдоль путей выводит свастики.
А москвичи, а питерцы-коломенцы,
А на веревочке трусы, как флаги лагеря,
Повсюду мир. А здесь – костры колодцами,
Кресты и звезды – все гори,
пылай-гори!
Катись!
Владимиру Никритину
"Когда меня совсем уже –
ты только раз и два и снова".
С какой горы – с азартом!
А кто в тебя вселился –
Рентген-кюри-полынь?
Кому приспичит завтра
Топить в котле селитру
И воронить стволы?
Пускай разлука лечит,
Раз перья вороного
Все в драке порваны –
А ты катись, колечко,
Ты принеси мне новость,
Что больше нет войны.
А кто мешал заладить,
Что есть зерно на полках,
Что в лунке влага есть!
Кому на месяц лаять –
Метель в глазницах полых,
И долгий благовест
Набатом торопил нас,
Из-под полы на волю
Соленый звон ронял.
А ты петляй, тропинка,
Сквозь километры хвойных,
Туда, где нет меня.
Под перестук созвездий
В каморке давят емкость
Напарник-брат-сосед...
А ты беги с известьем,
Что мы совсем сдаемся,
Что мы совсем-совсем.
***
Новостей недостало на час – делать нечего –
Замереть сухостойным оранжевым войском,
В поле пыльные ягоды трели кузнечика
Рассыпаются гильзовым звоном: не бойся –
Колокольчика плача в сугубом безверии
Не расслышать, пока не прикончат солиста.
Пусть осиновым ужасом в полном безветрии
По горячим промоинам корчатся листья,
Пусть корячатся сосны узлами-двуствольями
К бесконечному солнцу, как к высшей награде.
Ты свободен – катись! – как, единственно вольные,
В желтом облаке по небу катятся градины,
Небо настежь для шепота, только не нас слыхать!
Все стволы между трещин сучками курносы,
Корни давятся плотью торфяника насухо,
Ветра нет. И смертельны любые прогнозы.
***
Иволга – таволга – проволока.
Топь ежевичной плетью
Сдернет по глине у родника
За ногу. Пахнет – плесенью.
Влагой и ломкостью налились
Небо - низко и кроны – низко,
А на ладонях – грибная слизь,
И на губах – брусника.
Пей, оглядываясь за плечо –
Не расплескать-пролиться.
Что здесь – так перечно-горячо,
Что в многопалые листья
Как боровик завернуто?
Сохнет брусничная кровь пока –
С бычьим надрывом зовет тебя
Иволга – таволга – проволока.
Кипрей
Город будет все стрелы проверять на излом
и искать твою звонкость в любой тетиве.
К.Арбенин
Отслужившие шпалы – в большие костры,
Перегнившие ткани – на паспорта,
Для дороги прямой перевал перерыт,
Суковатые бревна лежат по сортам.
Почва держит фонарь – китобойный гарпун –
Меж причесанных вдоль травяных испарений,
И исправно несет поезда на горбу,
И бинтует недолгие шрамы кипреем.
А окоем в окно – шелками-ситцами,
Отдача в спину, сдобренная валиком,
В горячем тамбуре – какой ты маленький,
Ночные ели в восковом налете сизые.
Кус дешевой буханки и сдача со ста,
Сила помнящих глаз, напросившихся вдоль,
Отпустила тебя и вложила состав
Арбалетной стрелой в тетиву проводов.
Синий пар над траншеями, пар изо рта,
Что туннель тупиком, перевал перекрыт...
Отслужившее золото – на паспорта,
Отгремевшие шпалы - в большие костры.
Где небеса – торжественно-всесильные,
Пинать дорогу сапогом ли валенком –
В горячем тамбуре – какой ты маленький,
Ночные ели в восковом налете сизые.
Пятый порт
"Москва – порт пяти морей"
(из советского школьного учебника)
- Как далеко до побережья?
- С добрым утром, радость моя! – мелком на асфальте.
(из асинхронного интервью LXE – И.К.)
А твой мирок в зашторенной кромешности –
Бумажный гриб с пороховыми спорами.
В нем тихо умерло, поджав конечности,
Седое утро в придорожной поросли.
И бег короткими, сухими милями,
Ответ бровями, сдержанно-ненашими –
Лишь иероглифы жестокой мимики,
Правдивой, как полынь отлогой насыпи,
Как рельсы в сухожилиях империи.
Как ругань в продолжение грамматике.
Как пятый порт – рукой подать до берега,
Где злое солнце ближе и громаднее.
Метки:
