1. Что несла встреча с призраком Пушкина
(начало романа в прологе "Латая генофонд Отчизны. Евгений О."
Озорная онегинская версия. http://www.stihi.ru/2016/05/20/3986.)
...Что есть – разрушим разногласьем.
Чем погордимся, то и сглазим.
Что в рост пошло – народ сопрёт…
Едва ль что в жизни приукрасим
Мы, рассуждая наперёд
О том, что стал светлей наш род…
Что будет хуже: как Герасим
Любимице собачке, разом
Могилу щедро дать из волн,
Иль обрекать на произвол
Чужбины хрупкий детский разум
(Мол, закаляться сам изволь)?
Питомцы – наша же юдоль.
Коль кто приручены – отказом
От них внесём во всё им боль.
Питомцем дорожи, как глазом.
Будь щедр душой и к лоботрясу.
Своим сыграет в карамболь,
Кто в люди отрока отправил,
Брильянт в оправу не оправил…
Примерив авторскую роль,
Начну рассказ с отметки ноль.
Отец одно из строгих правил
На мне не в шутку проверял
Уже тогда, когда сам ?вправил?
Мозги мне, ибо я был мал.
Чтоб я, балбес, не крал, не врал
И не губил себя отравой,
Ремнём он мой характер правил.
Лишь этим на испуг и брал.
Мол, сам расправу одобряй,
Коль папа зад тебе оплавил,
И есть причина для расправы.
Был дед любимый, Николай…
Мы, внуки, буйны через край,
Оторвы, сбитые в оравы,
При нём свои смягчали нравы.
При нём хоть сам себя карай,
Коль в шкодах вымер смысл здравый.
Мол, не сердись на малых, старый,
И рук о нас не замарай!
В питье вина обретший рай
И глубину мировоззренья,
Старик на время отрезвленья,
Что часто было с ним едва ль,
Мог без телесных оскорблений
Брать внуков в "плен" на раз и два,
Чтобы отвлечь от баловства.
Отнюдь не камни преткновенья
Мог при закладке мастерства
Он видеть в буйстве озорства.
В часы премудрых наставлений
Дед цвёл, как папороть-трава,
Соблазном тайн и откровений.
Вот пусть и ваш дед так даст вам…
А нас мой дед в честь Рождества
Сразил за несколько мгновений
Секретом нашего родства
Кой с кем из прошлых поколений:
Наш предок был поэт и гений.
Гордясь им без ограничений,
Сам дед был всё же не таков:
Он был не то из моряков,
Не то из сухопутных крабов.
А нас он звал ?икрой арапов?
И лучше выдумать не мог,
Поскольку не был с нами строг.
Наш дед душевным был, без спору,
В любви любому мог дать фору,
Пока спиртным не занемог.
Поведать он о бабах мог:
О всех чертах их и капризах.
Мой опыт тоже не огрызок,
Но в детстве, вне больших дорог,
Даётся жизнь в иных сюрпризах…
Я женщин мерил взором снизу,
Влезая даже на порог.
Не всё вменялось как порок:
Не удостоившись стриптиза,
Под юбки делал взор нырок.
Лишь после дедова рассказа
На женщин стал взирать я сразу
С апломбом, как бы свысока.
Ещё бы! Смуглая рука
Поэта прадеда касалась
Тел лучших баб, пока строка –
Кирпичик славы на века –
Второй рукою создавалась.
Мой предок не пенял на вялость…
И не в отрепьях пустяка –
В великолепье гайдука –
К поэту страсть всегда являлась.
Поэта вёз, презрев усталость,
И украшал как седока
Пегас – крылатые бока.
(Событие в судьбе конька –
Уж будет вспомнить что под старость!)
Вот от каких питал корней
Я темперамент свой, верней,
То, что от предка мне осталось:
Не от стихов иль баб усталость.
Я против правды погрешу,
Коль утаю, что и пишу
Я в той же, где и он, лачужке.
Я, Александр Петрович Ушкин
(Любить и жаловать прошу) –
Хранитель той заветной кружки,
Из коей с нянькою старушкой
Почасту пунш пил мой пращур
Иль пращур (как сказать, не знаю).
Помимо кружки охраняю
(По совместительству причём,
Отнюдь не будучи рвачом)
Я не простую развалюшку,
А знаменитую избушку,
В которой осень, как вечор
Природы, воспевал А. Пушкин.
Я обитаю в той избушке,
В которой общий наш кумир
Врос в сочинённый им же мир
Онегина с его Татьяной,
Где, до крови отнюдь не рьяный,
Сам Ленского под пистолет
Подвёл сознательно поэт,
От творчества едва ли пьяный…
Мне не присущ был дух смутьяна
В литературе, вовсе нет.
Как есть, по Болдински без бед,
Служа в избушке неустанно,
Жил экспонатам не во вред,
Но вдруг (семь бед – один ответ!)
Решил я публику простую
Потешить, хохму сам любя.
(С ней нынче дружен и в быту я –
Смешлив мой взор из-подо лба –
И на листах стряпни ужасной
Меж зарифмованных мной строк.)
Я, сев за стол с мечтою ясной,
Стал сочинять всё больше впрок –
Поэту-духу мой оброк
Материальный и весомый…
Достойно ли души весёлой
Не попытаться, хоть бы раз
Проникнуть скромным новосёлом
В мир поэтических проказ?
Я, к славе Пушкина ревнуя,
Люблю не меньше речь родную.
Гусиных перьев не чинил,
Однако Пушкинских чернил
Для вдохновения глотну я…
А, кстати, знаете ли вы,
Что подошли почти вплотную
К строкам вступительной главы?
[ * Эрато – одна из девяти Муз,
покровительница любовной поэзии.]
Не кто иная, как Эрато*
Открыла для людей когда-то
Поэзии любовный клад.
Имей сейчас старушка блат,
Воздвигли б памятник Эрато
На пьедестале, хоть пора той
За личный и посильный вклад
Из камня бюст до неба высечь.
Всё ж послужила сотням тысяч
Своих поклонников по всей
(Не только в нашей полосе)
Планете. Во дворец и в келью
И на любые берега
Её вступала уж нога,
Чтоб сделать Землю колыбелью
Грызущих каждый слог иль штрих
Поэтов малых и больших:
И прочно ставших славой мира
С высоким статусом кумира,
И тех, кто славой обделён –
Стихопродавцев всех времён.
Но не о них веду я речь-то,
В связи с Эрато, а о том,
Что посетило меня Нечто,
Явившись призрачно притом.
Поэтов, стонущих под грузом
Не донесённых до вершин
Творенья рифм и грёз души,
Нередко посещает Муза,
Чтоб разделить их тяжкий груз.
Иди со мной, мол, и не трусь!
Конечно, с Музой связь не мелочь,
Но тут идёт не о карге речь –
Старейшей, может быть из Муз –
Сам Пушкин Александр Сергеич
Ко мне слетел, как на пол сэндвич!
Был призрак смуглым, как индус,
Но светоч и с пигментом светоч.
На нём был фрак, причём не ветошь…
Я, пусть и так почти крадусь,
Всё ж от сюжета отвлекусь.
Для справок места не богато,
Но ради них важна строк трата.
Кто, как не Пушкин, ведал вкус
Даров бессмертных от Эрато,
Что в виде строк дороже злата.
От мысли я не отрекусь,
Что слава – первая отрада…
Я о гостях всегда пекусь,
Гостям душа бывает рада,
А тут вдруг, словно бы преграда…
Ещё ни разу до сих пор
Ко мне ни с крыши, ни сквозь пол,
Ни из печи, ни из кадушки
Не лезли призраки за стол.
И вот на крошки от горбушки
И уплетённый винегрет,
На чай, что только был нагрет,
Явился ирреальный Пушкин.
Напротив собственной же кружки
Явил он собственный портрет
В рост от ступней и до макушки,
Чтоб помешать моей пирушке
И мне на психику довлеть.
Размыт он был за сотни лет
До призрачного состоянья…
?Что проку в противостоянье? –
Спросил дух, сев на мой омлет. –
Уважу я твоё желанье
Ко мне поплакаться в жилет –
Твои за дом переживанья
В моей душе оставят след.
А мой вопрос – на ожиданье.
Но не прими его за бред –
Я дать хочу тебе заданье?…
...Голографический портрет
Нарушил светский этикет
Не начинать беседу сходу,
Не обсудив сперва погоду.
Не зная, как себя вести,
Я, чтобы храбрость обрести,
Внял мыслям лишь себе в угоду:
?Не верь бесплотному уроду,
Проверь загробную природу,
Скорей его перекрести!
Вскользь наводя ко мне мосты,
Какую дух задумал шкоду??
Я онемел и скис почти…
?А нет ли у тебя мечты, –
Вскричал он, сняв с меня икоту, –
Поговорить со мной на ?ты??!
Не тычь мне в нос свой крест нательный!
Тут для тебя проект есть дельный.
Готовься мой продолжить путь!
О, нет, не подставляя грудь,
Как я, под пистолет дуэльный,
А разделяя безраздельный
Мой тайный замысел со мной,
Поскольку я уж не живой.
Кто знал бы, что Онегин мой
Стал таковым при чрезвычайном
Стеченье обстоятельств? Но
Всё изменить пора давно.
В проекте был первоначальном
(Само собой, фундаментальном,
Чтоб годы жизни скоротать)
Роман Онегинский, под стать
Барковским откровенным хохмам.
Я сочинил бы так, что охнул
Смущённо весь дворянский свет!
Увы, настойчивый совет
Поссорившейся вдруг с Эрато
Её сестры Эвтерпы* свято
Воспринял я… Отнюдь уже
Не эротический сюжет
В романе лет за полтораста
Чтит вся читательская паства.
[ * Эвтерпа – одна из девяти Муз,
покровительница лирической поэзии.]
Тогда сошло мне это с рук:
Эрато мой простила трюк.
Но в новом творческом набеге
На эротической телеге
Эрато страстная могла б,
Решив, что памятью я слаб,
С меня потребовать ответа,
Зачем менял я дух сюжета?
С Эрато действуя не в лад,
Пред ней я крепко виноват.
В ином романе, полном неги,
Кто знает, может быть, Онегин
В первоначальном бы воскрес
Сюжете, если б не Дантес!
Хоть вызывает интерес
И дрожь в тебе мой век далёкий,
Учти: Парнас не Эверест,
Но путь такой же не пологий –
Пик покорится в эпилоге.
Переживаешь, вижу, стресс,
Но ты мне нужен позарез.
К чертям твои ко мне упрёки,
Что пращур в жизнь твою залез!
На фоне краткой подоплёки
Тебе ясны мои намёки,
Какого замысла, труда
И вдохновенья череда
В тебя вселится эстафетой?
Сам буду я стоять за этой
Работой и со стороны –
Нет, не с позиций старины –
Внушать тебе сюжета нити,
Героев выбор, цепь событий…
Эротики побольше влей
Да остроты не пожалей!
Всё перцем сыпь до общей кучи,
Чем и богатый, и могучий,
И откровенный наш язык
Заборы украшать привык.
Передо мной благоговея,
Согласен ты, чтоб я, как фея,
Сам вдохновил тебя дерзнуть??
Мне оставалось лишь кивнуть...
(продолжение в http://www.stihi.ru/2016/05/20/7613)
Озорная онегинская версия. http://www.stihi.ru/2016/05/20/3986.)
...Что есть – разрушим разногласьем.
Чем погордимся, то и сглазим.
Что в рост пошло – народ сопрёт…
Едва ль что в жизни приукрасим
Мы, рассуждая наперёд
О том, что стал светлей наш род…
Что будет хуже: как Герасим
Любимице собачке, разом
Могилу щедро дать из волн,
Иль обрекать на произвол
Чужбины хрупкий детский разум
(Мол, закаляться сам изволь)?
Питомцы – наша же юдоль.
Коль кто приручены – отказом
От них внесём во всё им боль.
Питомцем дорожи, как глазом.
Будь щедр душой и к лоботрясу.
Своим сыграет в карамболь,
Кто в люди отрока отправил,
Брильянт в оправу не оправил…
Примерив авторскую роль,
Начну рассказ с отметки ноль.
Отец одно из строгих правил
На мне не в шутку проверял
Уже тогда, когда сам ?вправил?
Мозги мне, ибо я был мал.
Чтоб я, балбес, не крал, не врал
И не губил себя отравой,
Ремнём он мой характер правил.
Лишь этим на испуг и брал.
Мол, сам расправу одобряй,
Коль папа зад тебе оплавил,
И есть причина для расправы.
Был дед любимый, Николай…
Мы, внуки, буйны через край,
Оторвы, сбитые в оравы,
При нём свои смягчали нравы.
При нём хоть сам себя карай,
Коль в шкодах вымер смысл здравый.
Мол, не сердись на малых, старый,
И рук о нас не замарай!
В питье вина обретший рай
И глубину мировоззренья,
Старик на время отрезвленья,
Что часто было с ним едва ль,
Мог без телесных оскорблений
Брать внуков в "плен" на раз и два,
Чтобы отвлечь от баловства.
Отнюдь не камни преткновенья
Мог при закладке мастерства
Он видеть в буйстве озорства.
В часы премудрых наставлений
Дед цвёл, как папороть-трава,
Соблазном тайн и откровений.
Вот пусть и ваш дед так даст вам…
А нас мой дед в честь Рождества
Сразил за несколько мгновений
Секретом нашего родства
Кой с кем из прошлых поколений:
Наш предок был поэт и гений.
Гордясь им без ограничений,
Сам дед был всё же не таков:
Он был не то из моряков,
Не то из сухопутных крабов.
А нас он звал ?икрой арапов?
И лучше выдумать не мог,
Поскольку не был с нами строг.
Наш дед душевным был, без спору,
В любви любому мог дать фору,
Пока спиртным не занемог.
Поведать он о бабах мог:
О всех чертах их и капризах.
Мой опыт тоже не огрызок,
Но в детстве, вне больших дорог,
Даётся жизнь в иных сюрпризах…
Я женщин мерил взором снизу,
Влезая даже на порог.
Не всё вменялось как порок:
Не удостоившись стриптиза,
Под юбки делал взор нырок.
Лишь после дедова рассказа
На женщин стал взирать я сразу
С апломбом, как бы свысока.
Ещё бы! Смуглая рука
Поэта прадеда касалась
Тел лучших баб, пока строка –
Кирпичик славы на века –
Второй рукою создавалась.
Мой предок не пенял на вялость…
И не в отрепьях пустяка –
В великолепье гайдука –
К поэту страсть всегда являлась.
Поэта вёз, презрев усталость,
И украшал как седока
Пегас – крылатые бока.
(Событие в судьбе конька –
Уж будет вспомнить что под старость!)
Вот от каких питал корней
Я темперамент свой, верней,
То, что от предка мне осталось:
Не от стихов иль баб усталость.
Я против правды погрешу,
Коль утаю, что и пишу
Я в той же, где и он, лачужке.
Я, Александр Петрович Ушкин
(Любить и жаловать прошу) –
Хранитель той заветной кружки,
Из коей с нянькою старушкой
Почасту пунш пил мой пращур
Иль пращур (как сказать, не знаю).
Помимо кружки охраняю
(По совместительству причём,
Отнюдь не будучи рвачом)
Я не простую развалюшку,
А знаменитую избушку,
В которой осень, как вечор
Природы, воспевал А. Пушкин.
Я обитаю в той избушке,
В которой общий наш кумир
Врос в сочинённый им же мир
Онегина с его Татьяной,
Где, до крови отнюдь не рьяный,
Сам Ленского под пистолет
Подвёл сознательно поэт,
От творчества едва ли пьяный…
Мне не присущ был дух смутьяна
В литературе, вовсе нет.
Как есть, по Болдински без бед,
Служа в избушке неустанно,
Жил экспонатам не во вред,
Но вдруг (семь бед – один ответ!)
Решил я публику простую
Потешить, хохму сам любя.
(С ней нынче дружен и в быту я –
Смешлив мой взор из-подо лба –
И на листах стряпни ужасной
Меж зарифмованных мной строк.)
Я, сев за стол с мечтою ясной,
Стал сочинять всё больше впрок –
Поэту-духу мой оброк
Материальный и весомый…
Достойно ли души весёлой
Не попытаться, хоть бы раз
Проникнуть скромным новосёлом
В мир поэтических проказ?
Я, к славе Пушкина ревнуя,
Люблю не меньше речь родную.
Гусиных перьев не чинил,
Однако Пушкинских чернил
Для вдохновения глотну я…
А, кстати, знаете ли вы,
Что подошли почти вплотную
К строкам вступительной главы?
[ * Эрато – одна из девяти Муз,
покровительница любовной поэзии.]
Не кто иная, как Эрато*
Открыла для людей когда-то
Поэзии любовный клад.
Имей сейчас старушка блат,
Воздвигли б памятник Эрато
На пьедестале, хоть пора той
За личный и посильный вклад
Из камня бюст до неба высечь.
Всё ж послужила сотням тысяч
Своих поклонников по всей
(Не только в нашей полосе)
Планете. Во дворец и в келью
И на любые берега
Её вступала уж нога,
Чтоб сделать Землю колыбелью
Грызущих каждый слог иль штрих
Поэтов малых и больших:
И прочно ставших славой мира
С высоким статусом кумира,
И тех, кто славой обделён –
Стихопродавцев всех времён.
Но не о них веду я речь-то,
В связи с Эрато, а о том,
Что посетило меня Нечто,
Явившись призрачно притом.
Поэтов, стонущих под грузом
Не донесённых до вершин
Творенья рифм и грёз души,
Нередко посещает Муза,
Чтоб разделить их тяжкий груз.
Иди со мной, мол, и не трусь!
Конечно, с Музой связь не мелочь,
Но тут идёт не о карге речь –
Старейшей, может быть из Муз –
Сам Пушкин Александр Сергеич
Ко мне слетел, как на пол сэндвич!
Был призрак смуглым, как индус,
Но светоч и с пигментом светоч.
На нём был фрак, причём не ветошь…
Я, пусть и так почти крадусь,
Всё ж от сюжета отвлекусь.
Для справок места не богато,
Но ради них важна строк трата.
Кто, как не Пушкин, ведал вкус
Даров бессмертных от Эрато,
Что в виде строк дороже злата.
От мысли я не отрекусь,
Что слава – первая отрада…
Я о гостях всегда пекусь,
Гостям душа бывает рада,
А тут вдруг, словно бы преграда…
Ещё ни разу до сих пор
Ко мне ни с крыши, ни сквозь пол,
Ни из печи, ни из кадушки
Не лезли призраки за стол.
И вот на крошки от горбушки
И уплетённый винегрет,
На чай, что только был нагрет,
Явился ирреальный Пушкин.
Напротив собственной же кружки
Явил он собственный портрет
В рост от ступней и до макушки,
Чтоб помешать моей пирушке
И мне на психику довлеть.
Размыт он был за сотни лет
До призрачного состоянья…
?Что проку в противостоянье? –
Спросил дух, сев на мой омлет. –
Уважу я твоё желанье
Ко мне поплакаться в жилет –
Твои за дом переживанья
В моей душе оставят след.
А мой вопрос – на ожиданье.
Но не прими его за бред –
Я дать хочу тебе заданье?…
...Голографический портрет
Нарушил светский этикет
Не начинать беседу сходу,
Не обсудив сперва погоду.
Не зная, как себя вести,
Я, чтобы храбрость обрести,
Внял мыслям лишь себе в угоду:
?Не верь бесплотному уроду,
Проверь загробную природу,
Скорей его перекрести!
Вскользь наводя ко мне мосты,
Какую дух задумал шкоду??
Я онемел и скис почти…
?А нет ли у тебя мечты, –
Вскричал он, сняв с меня икоту, –
Поговорить со мной на ?ты??!
Не тычь мне в нос свой крест нательный!
Тут для тебя проект есть дельный.
Готовься мой продолжить путь!
О, нет, не подставляя грудь,
Как я, под пистолет дуэльный,
А разделяя безраздельный
Мой тайный замысел со мной,
Поскольку я уж не живой.
Кто знал бы, что Онегин мой
Стал таковым при чрезвычайном
Стеченье обстоятельств? Но
Всё изменить пора давно.
В проекте был первоначальном
(Само собой, фундаментальном,
Чтоб годы жизни скоротать)
Роман Онегинский, под стать
Барковским откровенным хохмам.
Я сочинил бы так, что охнул
Смущённо весь дворянский свет!
Увы, настойчивый совет
Поссорившейся вдруг с Эрато
Её сестры Эвтерпы* свято
Воспринял я… Отнюдь уже
Не эротический сюжет
В романе лет за полтораста
Чтит вся читательская паства.
[ * Эвтерпа – одна из девяти Муз,
покровительница лирической поэзии.]
Тогда сошло мне это с рук:
Эрато мой простила трюк.
Но в новом творческом набеге
На эротической телеге
Эрато страстная могла б,
Решив, что памятью я слаб,
С меня потребовать ответа,
Зачем менял я дух сюжета?
С Эрато действуя не в лад,
Пред ней я крепко виноват.
В ином романе, полном неги,
Кто знает, может быть, Онегин
В первоначальном бы воскрес
Сюжете, если б не Дантес!
Хоть вызывает интерес
И дрожь в тебе мой век далёкий,
Учти: Парнас не Эверест,
Но путь такой же не пологий –
Пик покорится в эпилоге.
Переживаешь, вижу, стресс,
Но ты мне нужен позарез.
К чертям твои ко мне упрёки,
Что пращур в жизнь твою залез!
На фоне краткой подоплёки
Тебе ясны мои намёки,
Какого замысла, труда
И вдохновенья череда
В тебя вселится эстафетой?
Сам буду я стоять за этой
Работой и со стороны –
Нет, не с позиций старины –
Внушать тебе сюжета нити,
Героев выбор, цепь событий…
Эротики побольше влей
Да остроты не пожалей!
Всё перцем сыпь до общей кучи,
Чем и богатый, и могучий,
И откровенный наш язык
Заборы украшать привык.
Передо мной благоговея,
Согласен ты, чтоб я, как фея,
Сам вдохновил тебя дерзнуть??
Мне оставалось лишь кивнуть...
(продолжение в http://www.stihi.ru/2016/05/20/7613)
Метки:
