Двенадцать братьев
Так проходит время упавших в ночь, разлетелся пепел в сыром костре.
С золотым сияньем на царском лбу я кружила нищенкой в сентябре.
Десять лет прошли, поднят алый флаг. Красной клюквой кровь по камням бежит.
И гробов двенадцать за крепкой дверью рок склонившись цербером сторожит.
Мама, что ты грустная, расскажи, то, о чем ты плачешь так по ночам…
Почему отец отводит глаза. Отчего коптит и чернеет в руках свеча?
От дыханья гаснет, преломившись в основе и стекает воск да по пальцам на стол.
Мама, где мои потерялись братья, мама, мне не нужен вовсе этот престол.
Мне бы выпить теплого молока, прислониться к плечу и тихонько заснуть.
Только лес вокруг, только ночь без дна и вокруг полыньевой горечью путь.
На семь лет замолчать, проглотить слова, смеяться и плакать не сметь.
Белых лилий коснулась святая мечта и пригласила смерть.
И завыть бы по-волчьи, заскулить бы по-лисьи. Но печать легла на уста.
Скрутиться на мху Арысью, чтоб с ума не сойти, досчитать про себя до ста.
Я пряду крапиву, как иные шерсть, вместо атласа у меня трава.
И однажды, князь, ты придешь ко мне, но ты знаешь, я ведь уже нема.
Ввысь волною ропот поднялся – ведьме рыжей гореть на костре.
Но я пряжу не брошу, не брошу. Они верят безумной сестре.
Языками красными лижет пламя платье со всех сторон.
Лебедь белая в небо вспорхнула к стае черных больших ворон.
С золотым сияньем на царском лбу я кружила нищенкой в сентябре.
Десять лет прошли, поднят алый флаг. Красной клюквой кровь по камням бежит.
И гробов двенадцать за крепкой дверью рок склонившись цербером сторожит.
Мама, что ты грустная, расскажи, то, о чем ты плачешь так по ночам…
Почему отец отводит глаза. Отчего коптит и чернеет в руках свеча?
От дыханья гаснет, преломившись в основе и стекает воск да по пальцам на стол.
Мама, где мои потерялись братья, мама, мне не нужен вовсе этот престол.
Мне бы выпить теплого молока, прислониться к плечу и тихонько заснуть.
Только лес вокруг, только ночь без дна и вокруг полыньевой горечью путь.
На семь лет замолчать, проглотить слова, смеяться и плакать не сметь.
Белых лилий коснулась святая мечта и пригласила смерть.
И завыть бы по-волчьи, заскулить бы по-лисьи. Но печать легла на уста.
Скрутиться на мху Арысью, чтоб с ума не сойти, досчитать про себя до ста.
Я пряду крапиву, как иные шерсть, вместо атласа у меня трава.
И однажды, князь, ты придешь ко мне, но ты знаешь, я ведь уже нема.
Ввысь волною ропот поднялся – ведьме рыжей гореть на костре.
Но я пряжу не брошу, не брошу. Они верят безумной сестре.
Языками красными лижет пламя платье со всех сторон.
Лебедь белая в небо вспорхнула к стае черных больших ворон.
Метки: