ЕФИМ. Глава 6
Глава шестая
Пришло здесь время траурного часа,
Тяжёлая мне будет здесь глава,
Хватает мне душевного запаса,
Вступление я сделаю сперва.
Здесь будут слёзы, гнев, ещё прощение,
Душевные страданья и любовь,
И девы нашей чистой откровение,
И висельник, и гроб, и смерть, и кровь.
Сейчас в моей душе веселья нету,
Сюжет я весь по полкам разложил,
Иду теперь по заданному следу,
С героями пять глав я пережил.
Я в каждого вложил свою здесь дУшу,
Мне Фрося и Ефим милее всех,
Но здесь я кое-что, увы, порушу,
Лишь я несу один за это грех.
А вам одно: читать и наслаждаться,
Мне мнение знать ваше не дано,
Во всем самим вам стоит разобраться,
Где праведность, а где добро и зло.
А я лишь проводник в мир грёз любовных,
И страсти, что царят в душАх людей,
Ничтожных неурядиц повседневных,
И мир, которым правит богатей.
И так прошла неделя, и другая,
И третья тут закончилась, поди,
И видит моя Фрося дорогая,
Что рЕгул нет, и дни все позади.
(регулы – месячные, устаревшее)
Четвёртая неделя уж минула,
А красных дней и вовсе не видать,
Вот этого ей тут недоставало,
И дни тут дева нАчала считать.
?В четверг то было, помню, всё отлично,
В тот день Аксинья ездила в уезд?,
И сходится у Фроси всё логично,
Такой в тот день у пана был сиЕст, (отдых)
Тут деву нашу пОтом окатило,
Ланиты краской алою зажглись,
Совсем не так, как надо, подфартило,
?От пана я беременна кажись?.
Ещё раз дева дни свои считает,
Потом ещё, всё сходится опять,
И плакать Фрося тут же начинает,
О чём, уж верно, сможем угадать.
Ребёночка любимого хотела,
Но не от пана, Бог свидетель есть,
И думать о других, она не смела,
Ведь девичья важнА была ей честь.
Уж более двух лет она с Ефимом,
И с ним не получалось ничего,
В неведеньи таком необъяснимом,
Она терзалась очень глубоко.
Гадала всё, уж в ней ли вся причина?
И почему беременности нет?
Красивый, стройный всё же муж - мужчина,
Но не могла, никак найти ответ.
А с барином так с первого же раза,
Немыслимо всё так произошло,
Навзрыд рыдает дева - роза наша,
И Фросю всю в нервозности трясло.
Потом утихла, выплакалась Фрося,
И в новые раздумья вознеслась,
И боль на миг сердечную отброся,
Опять в себе вариться принялАсь.
?Ах, Боже мой, да быть того не может!
В себе ребёнка панского ношУ,
Двойной уж грех на дУшу мою ляжет,
Сейчас себя уж верно порешу.
Быть может рассказать мне всё Ефиму?
Теперь уж нет. Ребёнок не его,
Самой теперь решать мне здесь проблему,
Ох, как зашло теперь всё далеко.
О, как Ефим хотел своих детишек!
И как теперь в глаза ему смотреть?
Он часто говорил мне про мальчишек,
Всё это как мне тут уразуметь.
Глафира может мне чего подскажет?
Хотя зачем? Одна на всё пойду,
Господь меня за это всё накажет,
И мысли все мои в одном бреду.
А может рассказать мне всё Аксинье?
Она ведь барыня, она поймёт,
Она ко мне относится с теплынью,
И Фросюшкой она меня зовёт.
Скажу я ей, всё верно, Бог поможет,
И барина немного приструнИт,
Нечестно всё тут как-то, и негоже,
Заботою меня хоть окружит?.
О, бедная и ласковая Фрося,
Ты не туда направила свой взор,
Аксиния нутром своим стервоза,
В любой вопрос могла внести раздор.
Она была озлобленная жизнью,
Иметь своих детишек не могла,
И жЕлчною была, злОстна с сИнью
Давно душевно барыня сгнилА.
Она могла, конечно, быть и милой,
Но факторы все надо тут учесть,
Характером была не белокрыла,
И лучше ей в глаза вообще не лезть.
Но Ефросинья этого не знала,
Откуда это знать она могла?
Она ведь по себе всех измеряла,
И праведно себя всегда вела.
За столько лет Авдей свою супругу,
И то не смог глубинно изучить,
Потратить можно жизнь свою на суку,
Идиллии с ней так и не достичь.
Я промочу здесь горлышко микстурой,
А то меня какой-то кашель взял,
Моя ведь Фрося нЕ была профурой,
Поэму я б тогда здесь не писал.
Она тогда б супруга обдурила,
Ефима бы вкруг пальца обвела,
В дальнейшем, шашни с барином крутила,
И тайною бы жизнью с ним жилА.
Но я в своей поэме устарелой,
Бесценный образ девы вам явил,
Пегас мой всё же блещет яркокрылый,
Я облик девы белой вам раскрыл.
Мне образ нужен чистый, незабвенный,
Слегка наивный, с примесью любви,
Поистине он стал мне вдохновенный,
Тогда он будоражит пыл кровИ.
Простая Фрося, лёгкая душою,
К Аксинье вмиг за помощью пришла,
И с тяжкой тут, и с дЕвичей нуждою,
Аксинье всё как есть преподнесла.
Пошло, быть может, всё и по-другому,
Неверный дева здесь избрала путь,
Приблизились к моменту ключевому,
Меня, читатель, ты не обессудь.
Мы часто в жизни делаем ошибки,
Пред выбором стоим мы в полный рост,
Решения порой все наши зыбки,
А выбор ведь бывает и не прост.
Судьба диктует два нам варианта,
Вот так или вот так мог поступить,
И мудрого нет рядом консультанта,
В чём надо, чтоб тебе смог объяснить.
Мы взвешиваем минусы и плюсы,
И ?за?, и ?против? вертим в голове,
Мотаем опыт мы себе на Усы,
И мним себя в высоком мастерстве.
И всё равно, ответ неверный выбран,
И пОлбу мы себя рукой стучим,
Из жизни ты на год вмиг с корнем выдран,
И голову сломя опять бежим.
Теперь я опишу речь девы нашей,
Не знала Фрося, ей с чего начАть,
Ей сердце словно, занесло порошей,
И думала вдруг даже убежать.
Потом перекрестилась и вздохнула,
И к барыне тут сбоку подошла,
Стан дивный свой к Аксинье повернула,
И голосом всё тихим изрекла:
?Аксинья Николаевна, послушайте?,
Любезно Ефросинья началА,
?Я знаю, Вы меня сейчас осудите,
Но с чистою душой я к Вам пришла?.
?Ох, Фросюшка, помилуй, Бог свидетель,
Мне нЕ за что тебя вообще судить,
Для нас ты с мужем благостный радЕтель,
Едой нас стала вкусною кормить.
(радетель - забота, устаревшее)
Ну, говори, чего тебе родная,
Чего ты вся зажатая стоишь?
Уж я тебе наверно не чужая?
Больна, быть может, и чего дрожишь??
?Тот день, четверг, Вы помните наверно?
На лошади Вы ездили в уезд,
Уж месяц как прошёл с тех пор примерно,
И с дня того несу я тяжкий крест.
Авдей Архипыч, барин наш пристойный?,
И Фрося, взор свой низко опустив,
?Со мною поступил он непристойно,
От Вас всё это в тайне сохранив.
Он к близости меня с собой принУдил,
В тот день имел сношение со мной,
К тому же и молчать меня понудил,
Всё это стало мне большой бедой?.
У барыни лицо окаменело,
Аксинья, взор на Фросю устремив,
Стряпуха перед барыней робела,
Но голос был её весьма правдив.
?Ещё мне пан сказал, чтоб я молчала,
А то нас с Фимкой выгонит отсель,
И дальше я бы тихо поступала,
Но дело в том, что скоро пять недель.
Тяжёлая я стала Вашим мужем,
Ребёночка его в себе ношУ,
С Ефимом мы исправно всё ж Вам служим,
И это в тайне сохранить прошу.
За помощью я к Вам пришла, что делать?
Обманывать Ефима не могу,
Об этом я решила Вам поведать,
И видит Бог, ни слова Вам не лгу?.
Она умолкла и стоит поникнув,
Аксиния не сводит с Фроси взор,
И панна наша, в суть вопроса вникнув,
Очами сверлит дЕвицу в упор.
Аксиния лицом не изменилась,
Не дрогнул даже мускул на лице,
Она вмиг краской алою покрылась,
Скупою тут же стала на словцЕ.
?Ступай! Потом тебя покличут!?,
Стряпуха тут же быстро вышла вон,
И не на грамм я не преувеличу,
И расскажу, как было всё потом.
О, женщина в гневе – Бог помилуй!
А вышел здесь, уж тот ещё сыр-бор,
А в жизни так возьми и смоделируй,
Для Фроси это стало - приговор.
Аксиния была в несносном гневе,
Удар такой от мужа получить,
Ребёнка Фрося носит в своём чреве,
То барыня НЕ СМЕЛА ДОПУСТИТЬ.
И ревностью к стряпухе воспылала,
Была готова Фросю уж убить,
И злостными очами всё сверкала,
ЖдалА супруга, чтоб его избить.
Здесь барыни задето самолюбие,
Измена, плюс ребёнок от другой,
Проснулось в ней разящее трезубие,
В хозяйке было злости целый рой.
И ликом панна вмиг вся изменилась,
Ожесточились все её черты,
И словно сатана, она взбесилась,
И даже у неё тряслись перстЫ.
Ну что теперь сказать могу вам, дрУги,
Вот с этих самых слов пойдёт отсчёт,
Вселенная не смотрит на заслуги,
Баланс она сама во всём учтёт.
Не знаем мы, где прибыль и где убыль,
Нам разум всех галактик не понять,
Наш мозг считать умеет только рубль,
Дальнейшее мне сложно угадать.
Предвижу, что-то будет не простое:
И Фрося, и беременность, и муж,
Подсказывает чувство мне шестое,
Загубленных здесь будет много душ.
Прогноз свой делать я, увы, бессилен,
Как Муза мне диктует, так пишу,
Уж стар я стал, наивен и пассивен,
Ефима лишь в конце провозглашу.
А почему Ефима? Всё очень просто,
Им началось, и кончится же им,
Другого я не вижу здесь помоста,
Ведь взор Ефима нам неуловим.
Теперь свой взгляд направим мы в коровник,
Глафира там доила трёх коров,
В лачужке у неё кипел перловник,
Готовила стряпню на восемь ртов.
Вдруг крик какой-то, шум Глафира слышит,
Стряпуха сразу дойку прервалА,
Придвинулась она к оконной нише,
И тут же, притаившись, замерлА.
Пред ней предстала грозная картина,
Стоял Авдей Архипыч пред женой,
Аксиния, как жЁсткая пружина,
Хлестала пана плёткой с прямотой.
Авдей стоял там, голову склонивши,
И вовсе ничего не говорил,
Как мальчик для битья, он провинившись,
В руках свою лишь шапку теребил.
И голос был Аксиньи слышен властный:
?Мне с Фросею ты вздумал изменить?!?
Но барин тут стоял, увы, безгласный,
Боялся даже слово проронить.
?На! Получай теперь, кобель несчастный!
Ещё держи за все свои грехи!
Ещё держи! Ещё хадОк ты грязный!
Иль свататься надумал в женихи!?
На, получай! Ещё держи, подонок!
Беременна она - глаза открой!
Хватило у тебя на то силёнок!
Её, будь добр, сделать ты пустой!
Как я в уезд, так ты к той деве в ноги!
На, получай! За всё теперь, кобель!
Понравились батрачки длинноноги?!
Что, окунулся в сладостный купель!?
Ещё держи! Ещё кобель несчастный!
Чтоб нЕ было на базе мне её!
Не будет больше для тебя соблазна,
Последнее здесь слово всё ж моё!?
Она ушла, на зЕмлю плётку кинув,
Стоял Авдей так несколько минут,
Потом он баз свой взорами окинул,
И лошадь он запрячь решился тут.
Глафира всё слыхала и видала,
?Ефиму надо это рассказать,
Не от того ли, Фрося грустной стала?
Себя душевно нАчала терзать.
Как раз, с тех пор всё это и случилось,
Как панна наша ездила в уезд,
И Фросюшка вот этого стыдилась,
Ни где не находила себе мест.
Ах, Боже мой, беременна к тому же,
А как Ефим воспримет это всё?
Но и молчать мне тоже здесь негоже?,
И Глаша опустила мрачный взор.
Меж тем, Авдей запряг поспешно лошадь,
И сена в воз немного положил,
Приказ боялся важный он нарушить,
И Фросе он поехать предложил.
Конечно, наша дева подчинилась,
У Фросюшки был выбор не велик,
И с Божьей волей здесь она смирилась,
ВключЁн был смерти грозный моховик.
Уж вечерело, солнце шло на убыль,
Глафира ждала всё с полей своих,
Куда девалась вся стряпухи удаль?
Не стало сил у Глаши никаких.
Прошло уж три часа, как Фроси нету,
Федота и Ефима нет с полей,
Уж белого не видит Глаша свету,
Хоть водки ты возьми ей и налей.
Пять раз она к воротам выходила,
Высматривала Фимку вдалеке,
И тихо тут слова произносила,
И крестик всё держала в кулаке.
Как что-то ждёшь, так вечно время тянется,
Хоть плЕтями его ты подгоняй,
В своём сокУ стряпуха жарко варится:
?За ними хоть возьми и поезжай?.
Но вот идут, Глафира к ним навстречу,
Уж словно, как ошпарена, бежит,
Федот наш пОнял, вмиг я вам замечу,
Что Глаша будто вся огнём горит.
Наш конюх говорит Ефиму бойко:
?Случилось, будто что, смотри Ефим?
Несётся наша мати, словно тройка,
Давай-ка мы с тобой к ней подбежим?,
Стряпуха подбежала, отдышалась,
На конюха рукою оперлась,
Во всём она, что видела, призналась:
?Беда у нас, Ефимушка, стряслась?.
Всё рассказала, от корки и до корки:
?И Фросю нашу пан уже повёз,
Запрёг он быстро нашу лошадь ?Зорьку?,
И с Фросей сел на сено, тут же в воз?.
Ефим спешит на двор, идёт к Аксинье,
Аксинья, будто этого ждалА,
А барыня в надменной вся гордыне,
ОнУчей протирала зеркала.
?Аксинья Николаевна, скажите,
Куда наш пан жену мою повёз,
И сказ весь свой Вы мне перескажите,
Я ведаю, днём был большой курьёз,
Но только я прошу Вас, без обмана,
Я правду должен знать, ведь я же муж,
На сердце у меня зияет рана,
Беременна жена иль это чушь??
Аксинья очень важно повернулась,
На Фимку взгляд нелепый устремив,
И более скажу, как оказалось,
Ответом крепостного удивив:
?Не знаю я, куда Авдей поехал,
И Фросю я не видела с утра,
Беременна? Вот это вот потеха!
Так что ж такого? Вроде и пора?.
Ефим ушёл ни с чем, себе помыслив:
?Аксинья лжёт и приторно добра,
Возьми теперь тут всё за раз домысли,
А панна наша, ох, умом вострА.
Но матери своей-то я здесь верю,
Теперь то, что мне делать, как мне быть?
К Авдею я теперь кулак примерю,
Не буду больше я ему служить.
Не может быть, чтоб Фрося изменила,
Она, как ангел, чИста и добра,
В душе её всегда любовь царила,
И помыслами вовсе не хитра.
Обманывать меня? Нет, быть не может,
Уж верно пан ей чем-то пригрозил,
Терзающая боль меня здесь гложет,
Без Фросюшки мне белый свет не мил.
Наверно мать права: то пан принудил,
Она боялась это рассказать,
Тревожилась, что все её осудят,
Как раньше я не смог всё то понять?
Грустила всё чего-то без причины,
А я – дурак, допытывал её,
О, где же ты теперь, моя Афина?
О, где же ты, сокровище моё??
На улице совсем уже стемнело,
В лачужке все покушать собралИсь,
В душе Ефима будто всё кипело,
Он думал: ?Хоть сквозь зЕмлю провались,
Куда повёз её Авдей проклЯтый?
Ужели то, о чём подумал я,
И я здесь, тоже малость виноватый,
Не будет мне покоя и житья.
Не смог я уберечь свою Венеру,
Ах, Боже – Боже, Фрося, где же ты?
Я жизнь отдал бы, и ещё полмира,
Где вы, мои любимые черты??
Ефим всё ждал и выходил к воротам,
Он в думе тяжкой по двору ходил,
Вдоль хлева он бродил, вдоль огорода,
И места всё никак не находил.
Не спали все теперь в своей лачужке,
Все пОняли, что днём произошло,
Уж многим было тут не до пирушки,
Всё мрачный это вид приобрело.
Лишь зА полночь, услышав лай собаки,
Ефим тут быстро выскочил на баз,
Увидели телегу в лунном мраке,
?Приехали? - здесь пана слышен глас.
На сене Фрося бедная лежала,
И сил у девы нЕ было тут встать,
Здесь кровью моя Фрося истекала:
?Тут лекаря бы надо нам позвать?.
?Уж никого не надо, не зовите,
Смотрел меня там лекарь, не помог,
В лачужку Вы меня перенесите,
Распорядился, видно, так уж Бог.
Перенесли в кровать, укрыли пледом,
Компресс студёный Глаша вмиг несёт:
?Беги Архип за шептуном, за дедом!
И пусть свои он склянки все возьмёт?.
Свеча горит, вкруг Фроси все собрАлись,
Бледна она как белая парча,
И мрачными их лица все казались,
И Фрося кличет Фимку лепеча:
?Прости меня, Ефим, супруг мой любый,
Уж верно нагрешила в жизни я,
Прижмись ко мне, дай поцелую в губы,
Теперь лишь мать – земля моя семья?.
?Я знаю всё? - тут молвил ей Ефимий:
?И нЕ зачем прощения просить?,
Поцеловал слегка, чуть ощутимо:
?Не надо Фрося смерть здесь торопить.
Тебя я ни за что не осуждаю,
И также крепко я тебя люблю,
Одно лишь я пока не понимаю,
И злостью я к Авдею весь киплю.
Как он сумел тебя к всему принУдить?
И почему боялась рассказать?
Никто тебя здесь, люба, не осудит,
Мне, Фросюшка, лишь правду надо знать?.
И Фрося всё как было рассказала,
Что пан в тот день снасильничал её,
И помощи у барыни искала,
И выгнать пан хотел из-за проЁм.
Ефим всё это слушал, чуть не плача,
Лишь зА руки любимую держал,
И, влажные глаза от Фроси пряча,
Он что-то ей на Ушко всё шептал.
Потом батрачка вовсе ослабела,
И нЕ было тут сил ей говорить,
На белый свет уж боле не глядела,
Пришло тут время автору вступить.
Когда приходит тяжкая минута,
Не знаю даже я о чём писать,
Меня в тот миг в душе терзает смута,
И боль прощанья мне тут не унять.
Скончалась наша дева – Ефросиния,
До первой зорьки даже не дожив,
Увяла жизнь – цветок чудесный лилия,
Над телом был Ефим весьма слезлив.
Глаза он целовал ей, губы, руки,
Простить его, жену он умолял,
Испытывал глубокие он муки,
Без Фроси жизнь Ефим не представлял.
Архипа днём в ГорОшенки послали
Предупредить, что Фрося померла,
На гроб у пана досок светлых взяли,
И Пелагея слёзы тут лилА.
Венчалась в чём, в гроб в том и положили,
Отпели Фросю бедную мою,
В мать – зЕмлю гроб смиренно опустили,
И здесь я деве оду воспою.
Мне жаль красы такой, я сам страдаю,
Могла бы в жизни деток воспитать,
Я к Фросе чувства сам любви питаю,
И должен это вслух, увы, признать.
Привык к своей я дивной героине,
А как иначе быть, ведь я поэт,
Всегда я рад описывать богиню,
На ней ведь и построен весь сюжет.
Я Фросю полюбил, тогда быть может,
И ваши дУши нежностью задел,
Людская молвь в дальнейшем подытожит,
УмнО пишу я или прогорел.
Людей на похорОнах было много,
Никто тут ничего не мог понять,
Авдея лишь бралА за то тревога,
Боялся, чтоб не стали обвинять.
Сказали всем, что выкидыш случился,
Тяжёлое, мол, что-то поднЯла,
Ефим на пана гневно всё косился,
Он знал, чего супруга умерла.
Ещё одна здесь маленькая тайна,
Как пан свою проблему враз решил,
Мне Муза нашептала то случайно,
Свои грехи, Авдей как оплатил.
Сейчас конечно смысла в этом нету,
Ведь Фросюшка моя, увы, мертва,
Но я здесь поддержать хочу беседу,
Ведь Муза у меня всегда правА.
Для будущих быть может поколений,
Пускай хотя бы жизнь одну спасу,
В адУ мне будет больше привилегий,
И кое-что до дам я донесу.
Пан свёз батрачку – Фросю к повитухе,
За семь рублей почистили её,
И к лекарю свозил для показухи,
Хотя он знал, что дело тут гнильё.
Та бабка повитуха, криворука,
Беду не только Фросе принесла,
Один имела ?дар? она – хапуги,
Другая будет там идти молва.
Подумайте, прошу вас, девы милые,
Приятней всё же жизнь кому-то дать,
Не будет на душе у вас идиллии,
Убийства всё же лучше избежать.
Семь раз по семь подумайте об этом,
Вселенная такого не простит,
Дальнейший шаг судьбы вам неизведан,
Моей поэмы ход вас убедит.
Аксинья не была на погребении,
Иль злость, иль стыд, не знаю, что сказать,
А может быть была не в настроении,
А Муза не могла об этом знать.
После погребального обряда,
Ефим домой с ночёвкой не пришёл,
И странная звучит для всех цитата:
?Сквозь зЕмлю провалился будто он?.
Федот так говорил своей супруге,
Не знали даже где его искать,
Быть может, утопился в перепуге?
Что это всё могло здесь означать?
Авдей, как будто, это и не слышал,
Ну, нет и нет: ?Ступайте жать овёс,
В гумне потом почистите мне крышу,
Уж осень скоро? - важно произнёс.
Ну что поделать, работа есть работа,
И кучно все опять идут в поля,
У барина одна лишь есть забота,
Побольше положить в карман рубля.
И лИца всех их грустны и печальны,
Работа их не радует совсем,
И мысли в голове одни фатальны,
Уж здесь не надо строить теорем.
Федот здесь, Пантелей и Пелагея,
Агафья здесь и сын её Архип,
Работают, сегодня не потея,
Лишь слышен Пелагеи редкий всхлип.
Про Фросю они мыслят неустанно,
Как глупо, дико всё произошло,
Теперь она в земле и бездыханна,
Как странно косит смерть своим жерлОм.
Ефим исчез куда, никто не знает,
Беды, чтоб хоть какой не натворил,
Глафира тоже бедная страдает,
Как свод небес всё это допустил?
На день второй чинить решили крышу,
В гумне, о радость! Фиму там нашли,
Но радость их не очень я превышу,
Ефимий мой не видел и земли.
Заплакан весь, в глубокой он печали,
Уж сутки, как рыдал все напролёт,
Родные, его словом поддержали,
Вот краткий мой, словесный вам отчёт:
?Сынок, родной, зачем так убиваться?
Ты Фросешку слезами не вернёшь,
Нет смысла мукам слёзным предаваться,
Себя ты только болью изведёшь.
Теперь она на небе, ей там лучше,
Себя, Ефимка, ты побереги,
Я верю, боль в душе твоей гремуча,
И раны все на сердце глубокИ.
Иди уж в дом, ты сутки как не кушал,
Свекольник дома есть любимый твой,
Ты батюшку Протаса в церкви слушал?
Он говорил, что будет ей покой.
Мы с батькою уж очень испугались,
Всё думали, что может ты утоп,
И за тебя Ефимка волновались,
Не надо, милый, плакать так взахлёб.
С землИ сырой ты Фросю не подымешь,
Помолимся мы лучше за неё,
Пойдём, святой иконы лик обнимешь,
В кровать тебе дам чистое бельё?.
Но мой Ефим слезами заливался,
Ничком уткнувшись в сено, всё рыдал,
Краснеющим лицом всё наливался,
И было видно, наш герой страдал.
А что ж Авдей? Стряпухи в доме нету,
И кушанье тут некому варить,
И чувствуя, наш пан свою победу,
Уж Полюшке смел должность предложить.
Аксиния одобрила особу,
При этом, пану плёткой пригрозив,
Конечно, обошлось здесь не без трЁпу,
Но пан пред панной был весьма учтив.
?Ведь свято место - пусто не бывает?,
Пословица старинная гласит,
И жизнь нас в этом часто убеждает,
Хоть чувство нас седьмое бередит.
В тот день Ефим трудится и не вышел,
В гумне остался также ночевать,
Лежал на сене он под самой крышей,
И слёз своих не думал унимать.
Авдей наш зол, сказал Федоту грозно:
?Скажи Ефиму, чтоб в поле завтра был,
Я это всё терплю довольно сносно,
Итак два дня он в поле не ходил.
Ослушается – денег не получит,
Ему ты это так и передай,
Мне скоро лень его уже наскучит,
Его, Федот, ты малость поругай?.
Наш конюх головой махнул исправно,
И вечером в гумно наверх полез,
Он рассказал Ефиму всё о главном,
И с сена, мой Ефимий, тут же слез.
Наш конюх обратил на то внимание,
Что сына вид какой-то не такой,
В очах увидел он негодование,
И взор его, как будто не живой.
Глаза его светились странным блеском,
И отрешённость видел он в очах,
Походка Фимы стала очень резкой,
И нЕ был мой герой уже в слезах.
Он похудел, лицо ожесточилось,
И угловатость виделась в чертах,
Озлобленность во взоре появилась,
И дрожь была и в теле, и в руках.
Лицом Ефим мой стал пунцово-красный,
Прожилки появились на глазах,
И вид его весь был весьма ужасный,
Ефимий изменился, просто страх.
Вошёл герой наш в старую лачужку,
Глафира ему тут же: ?Сын, поешь!?
Ефим воды здесь выпил только кружку,
Меж матерью и сыном была брешь.
И тут же он в кровать свою улёгся,
Накрылся одеялом с головой,
Логического нет здесь парадокса,
И нет нагрузки тоже смысловой.
По-моему, здесь всё предельно ясно,
Устал, отплакал, бедный наш герой,
Трагедию он пережил ужасно,
Сейчас Ефиму нужен лишь покой.
Настала ночь, всё тихо и беззвучно,
Луна на небе яркая взошла,
В природе так всё мило и созвучно,
И ночь во всём приятна и мила.
Не слышен лай собак в селенье нашем,
Не слышен крик соседских петухов,
Ночным я умилён сейчас пейзажем,
И в тёмном небе нету облаков.
Лишь звёзды в небе важно, величаво,
Слегка мерцают, словно светлячки,
Берёза вся чернява и кудрява,
Едва колышет ветви и листки.
Кузнечик всё поёт свои цикады,
Спокойствие в природе, благодать,
Цветочные парят здесь ароматы,
И хочется их медленно вдыхать.
Луна в молчании тайном серебрится,
Освечивая речку и дома,
Галактика незыблемо кружится,
Царит сейчас здесь мирно полутьма.
В лачужке все давно уже уснули,
Открыта дверь, на улице тепло,
В снах сладких все безмолвно утонули,
Историю в день прошлый унесло.
Сопение в лачужке только слышно,
Да свечка под иконкою горит,
Встаёт Ефим, беззвучно и неслышно,
На двор Ефимий мой босОй спешит.
К сараю он подходит озираясь,
С колодки вынимает он топор,
Бесшумно, словно с ночью он сливаясь,
Выходит мой Ефим на барский двор.
Подходит он к ступеням, осмотрелся,
Тишком Ефимий входит в барский дом,
Остановился, малость присмотрелся,
Опять крадётся наш герой тайком.
Прошёл он мимо спящей Пелагеи,
И в панскую он лОжницу вошёл,
Тут мирно почивАли богатеи,
Лишь лунный свет сквозь окна белый шёл.
Авдей, лицом к Ефиму был повёрнут,
Аксиниия за барином спалА,
Похрапывал помещик непритворно,
Две бренных жизни смерть уж стерегла.
Вложил Ефим в рукИ две - топорище,
Взмахнул и …, кровь ручьями потекла,
Авдея это хлынуло кровище,
И тут же смерть в ад дУшу забралА.
От шума вдруг проснулася Аксинья,
Понять не может, кровь..? Ефим стоит?
И вмиг запахло горькою полынью,
Увидела – супруг её убит.
Она от страха дико завизжала,
Ефим подходит к ней и говорит:
?Ты Фросюшку мою на смерть послала,
Так пусть же смерть тебя и поразит!?
Ещё удар! Аксиния упала,
И тут же простынь белая в кровИ,
Вторую дУшу смерть вмиг в ад прибрала,
Ужель всё это - от большой любви?
На чей-то крик тут Полюшка вбежала,
Ефим стоит – топор в его руке,
Лишь ахнула и к стенке вмиг прижалась,
Петух прокукарекал вдалеке.
Ефим топор со звоном нА пол бросил,
На два покойных тела посмотрел,
И видно было, груз с плечей он сбросил,
На Полю он без гнева поглядел.
?Ефим, родной, зачем ты это сделал?
Уж Бог тебя за это не простит?,
Она при сих словах сама робела,
И видела, как взор его горит.
Ефим подходит мрачный к Пелагее,
И голосом ослабшим молвит ей:
?Тебя, сестра, мне нЕ было роднее
Пусть даже мы чужих с тобой кровей.
Всегда тебя любил я, как родную,
Не осуждай ты, Полюшка, меня,
Дай в щЁку на прощанье поцелую,
Ведь всё же мы с тобою, как родня?.
Целует
?А что Господь на всё, на это скажет?
Потом куда меня он призовёт?
Мне глас его, увы, теперь не страшен,
Я думаю, что Бог меня поймёт?.
С избы он вышел, зорька занималась,
Ночные тени нАчали светлеть,
Наверно, где-то солнце поднималось,
И небо начинало розоветь.
Ещё один петух прокукарекал,
Послышалось угУканье совы,
Стоит Ефим, мой бедный горемыка,
Все чувства в нём теперь, увы, мертвы.
Вот утреннею свежестью пахнУло,
Вздохнул Ефим глубОко напослед,
Смерь Фроси, Фимке всё перечеркнула,
В душе его один лишь был портрет.
В гумно Ефим идёт, берёт верёвку,
На сено лезет он, где он рыдал,
Всё делает спокойно, втихомолку,
Он помнит, здесь супругу целовал.
Верёвку привязал он к верхней балке,
Другим концом он делает петлю,
И мысли о любимой всё русалке,
Не видит он без Фроси жизнь свою.
Потом петлю накинул он на шею,
И плотно сам себе тут затянул,
Сейчас я рифмой здесь вас не согрею,
Но к крестику устами он прильнУл.
Перекрестился, Отче наш промолвил,
Закрыл глаза и сделал шаг вперёд,
Теперь лишь с смертью, стал Ефим помолвлен,
Но Муза к эпилогу всё ж ведёт.
Теперь, читатель, вам на растерзание,
Поэму всю, как есть, здесь отдаю,
Диктует мне моё тут подсознание,
Что я всё время был как за судью.
Доподлинно скажу, что мне известно,
История такая всё ж была,
И мне теперь, поверьте - очень лестно,
Что Муза написать всё помогла,
А где была? И с кем? Всё то не важно,
А может быть привиделось всё мне,
Себя я с Музой чувствую вальяжно,
Доволен дочкой Зевса я вполне.
Ко мне приходит часто КаллиОпа,
На думы и на рифму вдохновит,
Душевного полнО в стихах сиропа,
Бывает и сюжетом удивит.
Я обещал вам страсть, любовь и горе,
Нелепые случайности судьбы,
Но я сейчас уж сам с собою в ссоре,
В душе кипит присутствие борьбы.
Меня сейчас другое здесь волнует,
Как пОмыслы мне ваши тут узнать?
Моя ведь Муза тоже торжествует,
И многое ей вовсе не понять.
Пускай теперь себе решает каждый,
Ефим преступник, иль праведный супруг?
Быть может он вообще злодей отважный?
Я сам порой бываю близорук.
Мне жаль, поверьте, моего героя,
Я с ним сроднился, жил его судьбой,
Теперь оставлю я его в покое,
Прошёл я путь с ним в жизни не большой.
В раздумие пусть каждый погрузится,
Быть может, где-то был я и не прав,
Но я хочу читатель здесь проститься,
Ты сам приоритеты все расставь.
Проникнутся в рассказ, увы, не сложно,
Героя полюбить – вот это да!
Сейчас мне на душе немного тошно,
А с вами я прощаюсь навсегда.
КОНЕЦ
Пришло здесь время траурного часа,
Тяжёлая мне будет здесь глава,
Хватает мне душевного запаса,
Вступление я сделаю сперва.
Здесь будут слёзы, гнев, ещё прощение,
Душевные страданья и любовь,
И девы нашей чистой откровение,
И висельник, и гроб, и смерть, и кровь.
Сейчас в моей душе веселья нету,
Сюжет я весь по полкам разложил,
Иду теперь по заданному следу,
С героями пять глав я пережил.
Я в каждого вложил свою здесь дУшу,
Мне Фрося и Ефим милее всех,
Но здесь я кое-что, увы, порушу,
Лишь я несу один за это грех.
А вам одно: читать и наслаждаться,
Мне мнение знать ваше не дано,
Во всем самим вам стоит разобраться,
Где праведность, а где добро и зло.
А я лишь проводник в мир грёз любовных,
И страсти, что царят в душАх людей,
Ничтожных неурядиц повседневных,
И мир, которым правит богатей.
И так прошла неделя, и другая,
И третья тут закончилась, поди,
И видит моя Фрося дорогая,
Что рЕгул нет, и дни все позади.
(регулы – месячные, устаревшее)
Четвёртая неделя уж минула,
А красных дней и вовсе не видать,
Вот этого ей тут недоставало,
И дни тут дева нАчала считать.
?В четверг то было, помню, всё отлично,
В тот день Аксинья ездила в уезд?,
И сходится у Фроси всё логично,
Такой в тот день у пана был сиЕст, (отдых)
Тут деву нашу пОтом окатило,
Ланиты краской алою зажглись,
Совсем не так, как надо, подфартило,
?От пана я беременна кажись?.
Ещё раз дева дни свои считает,
Потом ещё, всё сходится опять,
И плакать Фрося тут же начинает,
О чём, уж верно, сможем угадать.
Ребёночка любимого хотела,
Но не от пана, Бог свидетель есть,
И думать о других, она не смела,
Ведь девичья важнА была ей честь.
Уж более двух лет она с Ефимом,
И с ним не получалось ничего,
В неведеньи таком необъяснимом,
Она терзалась очень глубоко.
Гадала всё, уж в ней ли вся причина?
И почему беременности нет?
Красивый, стройный всё же муж - мужчина,
Но не могла, никак найти ответ.
А с барином так с первого же раза,
Немыслимо всё так произошло,
Навзрыд рыдает дева - роза наша,
И Фросю всю в нервозности трясло.
Потом утихла, выплакалась Фрося,
И в новые раздумья вознеслась,
И боль на миг сердечную отброся,
Опять в себе вариться принялАсь.
?Ах, Боже мой, да быть того не может!
В себе ребёнка панского ношУ,
Двойной уж грех на дУшу мою ляжет,
Сейчас себя уж верно порешу.
Быть может рассказать мне всё Ефиму?
Теперь уж нет. Ребёнок не его,
Самой теперь решать мне здесь проблему,
Ох, как зашло теперь всё далеко.
О, как Ефим хотел своих детишек!
И как теперь в глаза ему смотреть?
Он часто говорил мне про мальчишек,
Всё это как мне тут уразуметь.
Глафира может мне чего подскажет?
Хотя зачем? Одна на всё пойду,
Господь меня за это всё накажет,
И мысли все мои в одном бреду.
А может рассказать мне всё Аксинье?
Она ведь барыня, она поймёт,
Она ко мне относится с теплынью,
И Фросюшкой она меня зовёт.
Скажу я ей, всё верно, Бог поможет,
И барина немного приструнИт,
Нечестно всё тут как-то, и негоже,
Заботою меня хоть окружит?.
О, бедная и ласковая Фрося,
Ты не туда направила свой взор,
Аксиния нутром своим стервоза,
В любой вопрос могла внести раздор.
Она была озлобленная жизнью,
Иметь своих детишек не могла,
И жЕлчною была, злОстна с сИнью
Давно душевно барыня сгнилА.
Она могла, конечно, быть и милой,
Но факторы все надо тут учесть,
Характером была не белокрыла,
И лучше ей в глаза вообще не лезть.
Но Ефросинья этого не знала,
Откуда это знать она могла?
Она ведь по себе всех измеряла,
И праведно себя всегда вела.
За столько лет Авдей свою супругу,
И то не смог глубинно изучить,
Потратить можно жизнь свою на суку,
Идиллии с ней так и не достичь.
Я промочу здесь горлышко микстурой,
А то меня какой-то кашель взял,
Моя ведь Фрося нЕ была профурой,
Поэму я б тогда здесь не писал.
Она тогда б супруга обдурила,
Ефима бы вкруг пальца обвела,
В дальнейшем, шашни с барином крутила,
И тайною бы жизнью с ним жилА.
Но я в своей поэме устарелой,
Бесценный образ девы вам явил,
Пегас мой всё же блещет яркокрылый,
Я облик девы белой вам раскрыл.
Мне образ нужен чистый, незабвенный,
Слегка наивный, с примесью любви,
Поистине он стал мне вдохновенный,
Тогда он будоражит пыл кровИ.
Простая Фрося, лёгкая душою,
К Аксинье вмиг за помощью пришла,
И с тяжкой тут, и с дЕвичей нуждою,
Аксинье всё как есть преподнесла.
Пошло, быть может, всё и по-другому,
Неверный дева здесь избрала путь,
Приблизились к моменту ключевому,
Меня, читатель, ты не обессудь.
Мы часто в жизни делаем ошибки,
Пред выбором стоим мы в полный рост,
Решения порой все наши зыбки,
А выбор ведь бывает и не прост.
Судьба диктует два нам варианта,
Вот так или вот так мог поступить,
И мудрого нет рядом консультанта,
В чём надо, чтоб тебе смог объяснить.
Мы взвешиваем минусы и плюсы,
И ?за?, и ?против? вертим в голове,
Мотаем опыт мы себе на Усы,
И мним себя в высоком мастерстве.
И всё равно, ответ неверный выбран,
И пОлбу мы себя рукой стучим,
Из жизни ты на год вмиг с корнем выдран,
И голову сломя опять бежим.
Теперь я опишу речь девы нашей,
Не знала Фрося, ей с чего начАть,
Ей сердце словно, занесло порошей,
И думала вдруг даже убежать.
Потом перекрестилась и вздохнула,
И к барыне тут сбоку подошла,
Стан дивный свой к Аксинье повернула,
И голосом всё тихим изрекла:
?Аксинья Николаевна, послушайте?,
Любезно Ефросинья началА,
?Я знаю, Вы меня сейчас осудите,
Но с чистою душой я к Вам пришла?.
?Ох, Фросюшка, помилуй, Бог свидетель,
Мне нЕ за что тебя вообще судить,
Для нас ты с мужем благостный радЕтель,
Едой нас стала вкусною кормить.
(радетель - забота, устаревшее)
Ну, говори, чего тебе родная,
Чего ты вся зажатая стоишь?
Уж я тебе наверно не чужая?
Больна, быть может, и чего дрожишь??
?Тот день, четверг, Вы помните наверно?
На лошади Вы ездили в уезд,
Уж месяц как прошёл с тех пор примерно,
И с дня того несу я тяжкий крест.
Авдей Архипыч, барин наш пристойный?,
И Фрося, взор свой низко опустив,
?Со мною поступил он непристойно,
От Вас всё это в тайне сохранив.
Он к близости меня с собой принУдил,
В тот день имел сношение со мной,
К тому же и молчать меня понудил,
Всё это стало мне большой бедой?.
У барыни лицо окаменело,
Аксинья, взор на Фросю устремив,
Стряпуха перед барыней робела,
Но голос был её весьма правдив.
?Ещё мне пан сказал, чтоб я молчала,
А то нас с Фимкой выгонит отсель,
И дальше я бы тихо поступала,
Но дело в том, что скоро пять недель.
Тяжёлая я стала Вашим мужем,
Ребёночка его в себе ношУ,
С Ефимом мы исправно всё ж Вам служим,
И это в тайне сохранить прошу.
За помощью я к Вам пришла, что делать?
Обманывать Ефима не могу,
Об этом я решила Вам поведать,
И видит Бог, ни слова Вам не лгу?.
Она умолкла и стоит поникнув,
Аксиния не сводит с Фроси взор,
И панна наша, в суть вопроса вникнув,
Очами сверлит дЕвицу в упор.
Аксиния лицом не изменилась,
Не дрогнул даже мускул на лице,
Она вмиг краской алою покрылась,
Скупою тут же стала на словцЕ.
?Ступай! Потом тебя покличут!?,
Стряпуха тут же быстро вышла вон,
И не на грамм я не преувеличу,
И расскажу, как было всё потом.
О, женщина в гневе – Бог помилуй!
А вышел здесь, уж тот ещё сыр-бор,
А в жизни так возьми и смоделируй,
Для Фроси это стало - приговор.
Аксиния была в несносном гневе,
Удар такой от мужа получить,
Ребёнка Фрося носит в своём чреве,
То барыня НЕ СМЕЛА ДОПУСТИТЬ.
И ревностью к стряпухе воспылала,
Была готова Фросю уж убить,
И злостными очами всё сверкала,
ЖдалА супруга, чтоб его избить.
Здесь барыни задето самолюбие,
Измена, плюс ребёнок от другой,
Проснулось в ней разящее трезубие,
В хозяйке было злости целый рой.
И ликом панна вмиг вся изменилась,
Ожесточились все её черты,
И словно сатана, она взбесилась,
И даже у неё тряслись перстЫ.
Ну что теперь сказать могу вам, дрУги,
Вот с этих самых слов пойдёт отсчёт,
Вселенная не смотрит на заслуги,
Баланс она сама во всём учтёт.
Не знаем мы, где прибыль и где убыль,
Нам разум всех галактик не понять,
Наш мозг считать умеет только рубль,
Дальнейшее мне сложно угадать.
Предвижу, что-то будет не простое:
И Фрося, и беременность, и муж,
Подсказывает чувство мне шестое,
Загубленных здесь будет много душ.
Прогноз свой делать я, увы, бессилен,
Как Муза мне диктует, так пишу,
Уж стар я стал, наивен и пассивен,
Ефима лишь в конце провозглашу.
А почему Ефима? Всё очень просто,
Им началось, и кончится же им,
Другого я не вижу здесь помоста,
Ведь взор Ефима нам неуловим.
Теперь свой взгляд направим мы в коровник,
Глафира там доила трёх коров,
В лачужке у неё кипел перловник,
Готовила стряпню на восемь ртов.
Вдруг крик какой-то, шум Глафира слышит,
Стряпуха сразу дойку прервалА,
Придвинулась она к оконной нише,
И тут же, притаившись, замерлА.
Пред ней предстала грозная картина,
Стоял Авдей Архипыч пред женой,
Аксиния, как жЁсткая пружина,
Хлестала пана плёткой с прямотой.
Авдей стоял там, голову склонивши,
И вовсе ничего не говорил,
Как мальчик для битья, он провинившись,
В руках свою лишь шапку теребил.
И голос был Аксиньи слышен властный:
?Мне с Фросею ты вздумал изменить?!?
Но барин тут стоял, увы, безгласный,
Боялся даже слово проронить.
?На! Получай теперь, кобель несчастный!
Ещё держи за все свои грехи!
Ещё держи! Ещё хадОк ты грязный!
Иль свататься надумал в женихи!?
На, получай! Ещё держи, подонок!
Беременна она - глаза открой!
Хватило у тебя на то силёнок!
Её, будь добр, сделать ты пустой!
Как я в уезд, так ты к той деве в ноги!
На, получай! За всё теперь, кобель!
Понравились батрачки длинноноги?!
Что, окунулся в сладостный купель!?
Ещё держи! Ещё кобель несчастный!
Чтоб нЕ было на базе мне её!
Не будет больше для тебя соблазна,
Последнее здесь слово всё ж моё!?
Она ушла, на зЕмлю плётку кинув,
Стоял Авдей так несколько минут,
Потом он баз свой взорами окинул,
И лошадь он запрячь решился тут.
Глафира всё слыхала и видала,
?Ефиму надо это рассказать,
Не от того ли, Фрося грустной стала?
Себя душевно нАчала терзать.
Как раз, с тех пор всё это и случилось,
Как панна наша ездила в уезд,
И Фросюшка вот этого стыдилась,
Ни где не находила себе мест.
Ах, Боже мой, беременна к тому же,
А как Ефим воспримет это всё?
Но и молчать мне тоже здесь негоже?,
И Глаша опустила мрачный взор.
Меж тем, Авдей запряг поспешно лошадь,
И сена в воз немного положил,
Приказ боялся важный он нарушить,
И Фросе он поехать предложил.
Конечно, наша дева подчинилась,
У Фросюшки был выбор не велик,
И с Божьей волей здесь она смирилась,
ВключЁн был смерти грозный моховик.
Уж вечерело, солнце шло на убыль,
Глафира ждала всё с полей своих,
Куда девалась вся стряпухи удаль?
Не стало сил у Глаши никаких.
Прошло уж три часа, как Фроси нету,
Федота и Ефима нет с полей,
Уж белого не видит Глаша свету,
Хоть водки ты возьми ей и налей.
Пять раз она к воротам выходила,
Высматривала Фимку вдалеке,
И тихо тут слова произносила,
И крестик всё держала в кулаке.
Как что-то ждёшь, так вечно время тянется,
Хоть плЕтями его ты подгоняй,
В своём сокУ стряпуха жарко варится:
?За ними хоть возьми и поезжай?.
Но вот идут, Глафира к ним навстречу,
Уж словно, как ошпарена, бежит,
Федот наш пОнял, вмиг я вам замечу,
Что Глаша будто вся огнём горит.
Наш конюх говорит Ефиму бойко:
?Случилось, будто что, смотри Ефим?
Несётся наша мати, словно тройка,
Давай-ка мы с тобой к ней подбежим?,
Стряпуха подбежала, отдышалась,
На конюха рукою оперлась,
Во всём она, что видела, призналась:
?Беда у нас, Ефимушка, стряслась?.
Всё рассказала, от корки и до корки:
?И Фросю нашу пан уже повёз,
Запрёг он быстро нашу лошадь ?Зорьку?,
И с Фросей сел на сено, тут же в воз?.
Ефим спешит на двор, идёт к Аксинье,
Аксинья, будто этого ждалА,
А барыня в надменной вся гордыне,
ОнУчей протирала зеркала.
?Аксинья Николаевна, скажите,
Куда наш пан жену мою повёз,
И сказ весь свой Вы мне перескажите,
Я ведаю, днём был большой курьёз,
Но только я прошу Вас, без обмана,
Я правду должен знать, ведь я же муж,
На сердце у меня зияет рана,
Беременна жена иль это чушь??
Аксинья очень важно повернулась,
На Фимку взгляд нелепый устремив,
И более скажу, как оказалось,
Ответом крепостного удивив:
?Не знаю я, куда Авдей поехал,
И Фросю я не видела с утра,
Беременна? Вот это вот потеха!
Так что ж такого? Вроде и пора?.
Ефим ушёл ни с чем, себе помыслив:
?Аксинья лжёт и приторно добра,
Возьми теперь тут всё за раз домысли,
А панна наша, ох, умом вострА.
Но матери своей-то я здесь верю,
Теперь то, что мне делать, как мне быть?
К Авдею я теперь кулак примерю,
Не буду больше я ему служить.
Не может быть, чтоб Фрося изменила,
Она, как ангел, чИста и добра,
В душе её всегда любовь царила,
И помыслами вовсе не хитра.
Обманывать меня? Нет, быть не может,
Уж верно пан ей чем-то пригрозил,
Терзающая боль меня здесь гложет,
Без Фросюшки мне белый свет не мил.
Наверно мать права: то пан принудил,
Она боялась это рассказать,
Тревожилась, что все её осудят,
Как раньше я не смог всё то понять?
Грустила всё чего-то без причины,
А я – дурак, допытывал её,
О, где же ты теперь, моя Афина?
О, где же ты, сокровище моё??
На улице совсем уже стемнело,
В лачужке все покушать собралИсь,
В душе Ефима будто всё кипело,
Он думал: ?Хоть сквозь зЕмлю провались,
Куда повёз её Авдей проклЯтый?
Ужели то, о чём подумал я,
И я здесь, тоже малость виноватый,
Не будет мне покоя и житья.
Не смог я уберечь свою Венеру,
Ах, Боже – Боже, Фрося, где же ты?
Я жизнь отдал бы, и ещё полмира,
Где вы, мои любимые черты??
Ефим всё ждал и выходил к воротам,
Он в думе тяжкой по двору ходил,
Вдоль хлева он бродил, вдоль огорода,
И места всё никак не находил.
Не спали все теперь в своей лачужке,
Все пОняли, что днём произошло,
Уж многим было тут не до пирушки,
Всё мрачный это вид приобрело.
Лишь зА полночь, услышав лай собаки,
Ефим тут быстро выскочил на баз,
Увидели телегу в лунном мраке,
?Приехали? - здесь пана слышен глас.
На сене Фрося бедная лежала,
И сил у девы нЕ было тут встать,
Здесь кровью моя Фрося истекала:
?Тут лекаря бы надо нам позвать?.
?Уж никого не надо, не зовите,
Смотрел меня там лекарь, не помог,
В лачужку Вы меня перенесите,
Распорядился, видно, так уж Бог.
Перенесли в кровать, укрыли пледом,
Компресс студёный Глаша вмиг несёт:
?Беги Архип за шептуном, за дедом!
И пусть свои он склянки все возьмёт?.
Свеча горит, вкруг Фроси все собрАлись,
Бледна она как белая парча,
И мрачными их лица все казались,
И Фрося кличет Фимку лепеча:
?Прости меня, Ефим, супруг мой любый,
Уж верно нагрешила в жизни я,
Прижмись ко мне, дай поцелую в губы,
Теперь лишь мать – земля моя семья?.
?Я знаю всё? - тут молвил ей Ефимий:
?И нЕ зачем прощения просить?,
Поцеловал слегка, чуть ощутимо:
?Не надо Фрося смерть здесь торопить.
Тебя я ни за что не осуждаю,
И также крепко я тебя люблю,
Одно лишь я пока не понимаю,
И злостью я к Авдею весь киплю.
Как он сумел тебя к всему принУдить?
И почему боялась рассказать?
Никто тебя здесь, люба, не осудит,
Мне, Фросюшка, лишь правду надо знать?.
И Фрося всё как было рассказала,
Что пан в тот день снасильничал её,
И помощи у барыни искала,
И выгнать пан хотел из-за проЁм.
Ефим всё это слушал, чуть не плача,
Лишь зА руки любимую держал,
И, влажные глаза от Фроси пряча,
Он что-то ей на Ушко всё шептал.
Потом батрачка вовсе ослабела,
И нЕ было тут сил ей говорить,
На белый свет уж боле не глядела,
Пришло тут время автору вступить.
Когда приходит тяжкая минута,
Не знаю даже я о чём писать,
Меня в тот миг в душе терзает смута,
И боль прощанья мне тут не унять.
Скончалась наша дева – Ефросиния,
До первой зорьки даже не дожив,
Увяла жизнь – цветок чудесный лилия,
Над телом был Ефим весьма слезлив.
Глаза он целовал ей, губы, руки,
Простить его, жену он умолял,
Испытывал глубокие он муки,
Без Фроси жизнь Ефим не представлял.
Архипа днём в ГорОшенки послали
Предупредить, что Фрося померла,
На гроб у пана досок светлых взяли,
И Пелагея слёзы тут лилА.
Венчалась в чём, в гроб в том и положили,
Отпели Фросю бедную мою,
В мать – зЕмлю гроб смиренно опустили,
И здесь я деве оду воспою.
Мне жаль красы такой, я сам страдаю,
Могла бы в жизни деток воспитать,
Я к Фросе чувства сам любви питаю,
И должен это вслух, увы, признать.
Привык к своей я дивной героине,
А как иначе быть, ведь я поэт,
Всегда я рад описывать богиню,
На ней ведь и построен весь сюжет.
Я Фросю полюбил, тогда быть может,
И ваши дУши нежностью задел,
Людская молвь в дальнейшем подытожит,
УмнО пишу я или прогорел.
Людей на похорОнах было много,
Никто тут ничего не мог понять,
Авдея лишь бралА за то тревога,
Боялся, чтоб не стали обвинять.
Сказали всем, что выкидыш случился,
Тяжёлое, мол, что-то поднЯла,
Ефим на пана гневно всё косился,
Он знал, чего супруга умерла.
Ещё одна здесь маленькая тайна,
Как пан свою проблему враз решил,
Мне Муза нашептала то случайно,
Свои грехи, Авдей как оплатил.
Сейчас конечно смысла в этом нету,
Ведь Фросюшка моя, увы, мертва,
Но я здесь поддержать хочу беседу,
Ведь Муза у меня всегда правА.
Для будущих быть может поколений,
Пускай хотя бы жизнь одну спасу,
В адУ мне будет больше привилегий,
И кое-что до дам я донесу.
Пан свёз батрачку – Фросю к повитухе,
За семь рублей почистили её,
И к лекарю свозил для показухи,
Хотя он знал, что дело тут гнильё.
Та бабка повитуха, криворука,
Беду не только Фросе принесла,
Один имела ?дар? она – хапуги,
Другая будет там идти молва.
Подумайте, прошу вас, девы милые,
Приятней всё же жизнь кому-то дать,
Не будет на душе у вас идиллии,
Убийства всё же лучше избежать.
Семь раз по семь подумайте об этом,
Вселенная такого не простит,
Дальнейший шаг судьбы вам неизведан,
Моей поэмы ход вас убедит.
Аксинья не была на погребении,
Иль злость, иль стыд, не знаю, что сказать,
А может быть была не в настроении,
А Муза не могла об этом знать.
После погребального обряда,
Ефим домой с ночёвкой не пришёл,
И странная звучит для всех цитата:
?Сквозь зЕмлю провалился будто он?.
Федот так говорил своей супруге,
Не знали даже где его искать,
Быть может, утопился в перепуге?
Что это всё могло здесь означать?
Авдей, как будто, это и не слышал,
Ну, нет и нет: ?Ступайте жать овёс,
В гумне потом почистите мне крышу,
Уж осень скоро? - важно произнёс.
Ну что поделать, работа есть работа,
И кучно все опять идут в поля,
У барина одна лишь есть забота,
Побольше положить в карман рубля.
И лИца всех их грустны и печальны,
Работа их не радует совсем,
И мысли в голове одни фатальны,
Уж здесь не надо строить теорем.
Федот здесь, Пантелей и Пелагея,
Агафья здесь и сын её Архип,
Работают, сегодня не потея,
Лишь слышен Пелагеи редкий всхлип.
Про Фросю они мыслят неустанно,
Как глупо, дико всё произошло,
Теперь она в земле и бездыханна,
Как странно косит смерть своим жерлОм.
Ефим исчез куда, никто не знает,
Беды, чтоб хоть какой не натворил,
Глафира тоже бедная страдает,
Как свод небес всё это допустил?
На день второй чинить решили крышу,
В гумне, о радость! Фиму там нашли,
Но радость их не очень я превышу,
Ефимий мой не видел и земли.
Заплакан весь, в глубокой он печали,
Уж сутки, как рыдал все напролёт,
Родные, его словом поддержали,
Вот краткий мой, словесный вам отчёт:
?Сынок, родной, зачем так убиваться?
Ты Фросешку слезами не вернёшь,
Нет смысла мукам слёзным предаваться,
Себя ты только болью изведёшь.
Теперь она на небе, ей там лучше,
Себя, Ефимка, ты побереги,
Я верю, боль в душе твоей гремуча,
И раны все на сердце глубокИ.
Иди уж в дом, ты сутки как не кушал,
Свекольник дома есть любимый твой,
Ты батюшку Протаса в церкви слушал?
Он говорил, что будет ей покой.
Мы с батькою уж очень испугались,
Всё думали, что может ты утоп,
И за тебя Ефимка волновались,
Не надо, милый, плакать так взахлёб.
С землИ сырой ты Фросю не подымешь,
Помолимся мы лучше за неё,
Пойдём, святой иконы лик обнимешь,
В кровать тебе дам чистое бельё?.
Но мой Ефим слезами заливался,
Ничком уткнувшись в сено, всё рыдал,
Краснеющим лицом всё наливался,
И было видно, наш герой страдал.
А что ж Авдей? Стряпухи в доме нету,
И кушанье тут некому варить,
И чувствуя, наш пан свою победу,
Уж Полюшке смел должность предложить.
Аксиния одобрила особу,
При этом, пану плёткой пригрозив,
Конечно, обошлось здесь не без трЁпу,
Но пан пред панной был весьма учтив.
?Ведь свято место - пусто не бывает?,
Пословица старинная гласит,
И жизнь нас в этом часто убеждает,
Хоть чувство нас седьмое бередит.
В тот день Ефим трудится и не вышел,
В гумне остался также ночевать,
Лежал на сене он под самой крышей,
И слёз своих не думал унимать.
Авдей наш зол, сказал Федоту грозно:
?Скажи Ефиму, чтоб в поле завтра был,
Я это всё терплю довольно сносно,
Итак два дня он в поле не ходил.
Ослушается – денег не получит,
Ему ты это так и передай,
Мне скоро лень его уже наскучит,
Его, Федот, ты малость поругай?.
Наш конюх головой махнул исправно,
И вечером в гумно наверх полез,
Он рассказал Ефиму всё о главном,
И с сена, мой Ефимий, тут же слез.
Наш конюх обратил на то внимание,
Что сына вид какой-то не такой,
В очах увидел он негодование,
И взор его, как будто не живой.
Глаза его светились странным блеском,
И отрешённость видел он в очах,
Походка Фимы стала очень резкой,
И нЕ был мой герой уже в слезах.
Он похудел, лицо ожесточилось,
И угловатость виделась в чертах,
Озлобленность во взоре появилась,
И дрожь была и в теле, и в руках.
Лицом Ефим мой стал пунцово-красный,
Прожилки появились на глазах,
И вид его весь был весьма ужасный,
Ефимий изменился, просто страх.
Вошёл герой наш в старую лачужку,
Глафира ему тут же: ?Сын, поешь!?
Ефим воды здесь выпил только кружку,
Меж матерью и сыном была брешь.
И тут же он в кровать свою улёгся,
Накрылся одеялом с головой,
Логического нет здесь парадокса,
И нет нагрузки тоже смысловой.
По-моему, здесь всё предельно ясно,
Устал, отплакал, бедный наш герой,
Трагедию он пережил ужасно,
Сейчас Ефиму нужен лишь покой.
Настала ночь, всё тихо и беззвучно,
Луна на небе яркая взошла,
В природе так всё мило и созвучно,
И ночь во всём приятна и мила.
Не слышен лай собак в селенье нашем,
Не слышен крик соседских петухов,
Ночным я умилён сейчас пейзажем,
И в тёмном небе нету облаков.
Лишь звёзды в небе важно, величаво,
Слегка мерцают, словно светлячки,
Берёза вся чернява и кудрява,
Едва колышет ветви и листки.
Кузнечик всё поёт свои цикады,
Спокойствие в природе, благодать,
Цветочные парят здесь ароматы,
И хочется их медленно вдыхать.
Луна в молчании тайном серебрится,
Освечивая речку и дома,
Галактика незыблемо кружится,
Царит сейчас здесь мирно полутьма.
В лачужке все давно уже уснули,
Открыта дверь, на улице тепло,
В снах сладких все безмолвно утонули,
Историю в день прошлый унесло.
Сопение в лачужке только слышно,
Да свечка под иконкою горит,
Встаёт Ефим, беззвучно и неслышно,
На двор Ефимий мой босОй спешит.
К сараю он подходит озираясь,
С колодки вынимает он топор,
Бесшумно, словно с ночью он сливаясь,
Выходит мой Ефим на барский двор.
Подходит он к ступеням, осмотрелся,
Тишком Ефимий входит в барский дом,
Остановился, малость присмотрелся,
Опять крадётся наш герой тайком.
Прошёл он мимо спящей Пелагеи,
И в панскую он лОжницу вошёл,
Тут мирно почивАли богатеи,
Лишь лунный свет сквозь окна белый шёл.
Авдей, лицом к Ефиму был повёрнут,
Аксиниия за барином спалА,
Похрапывал помещик непритворно,
Две бренных жизни смерть уж стерегла.
Вложил Ефим в рукИ две - топорище,
Взмахнул и …, кровь ручьями потекла,
Авдея это хлынуло кровище,
И тут же смерть в ад дУшу забралА.
От шума вдруг проснулася Аксинья,
Понять не может, кровь..? Ефим стоит?
И вмиг запахло горькою полынью,
Увидела – супруг её убит.
Она от страха дико завизжала,
Ефим подходит к ней и говорит:
?Ты Фросюшку мою на смерть послала,
Так пусть же смерть тебя и поразит!?
Ещё удар! Аксиния упала,
И тут же простынь белая в кровИ,
Вторую дУшу смерть вмиг в ад прибрала,
Ужель всё это - от большой любви?
На чей-то крик тут Полюшка вбежала,
Ефим стоит – топор в его руке,
Лишь ахнула и к стенке вмиг прижалась,
Петух прокукарекал вдалеке.
Ефим топор со звоном нА пол бросил,
На два покойных тела посмотрел,
И видно было, груз с плечей он сбросил,
На Полю он без гнева поглядел.
?Ефим, родной, зачем ты это сделал?
Уж Бог тебя за это не простит?,
Она при сих словах сама робела,
И видела, как взор его горит.
Ефим подходит мрачный к Пелагее,
И голосом ослабшим молвит ей:
?Тебя, сестра, мне нЕ было роднее
Пусть даже мы чужих с тобой кровей.
Всегда тебя любил я, как родную,
Не осуждай ты, Полюшка, меня,
Дай в щЁку на прощанье поцелую,
Ведь всё же мы с тобою, как родня?.
Целует
?А что Господь на всё, на это скажет?
Потом куда меня он призовёт?
Мне глас его, увы, теперь не страшен,
Я думаю, что Бог меня поймёт?.
С избы он вышел, зорька занималась,
Ночные тени нАчали светлеть,
Наверно, где-то солнце поднималось,
И небо начинало розоветь.
Ещё один петух прокукарекал,
Послышалось угУканье совы,
Стоит Ефим, мой бедный горемыка,
Все чувства в нём теперь, увы, мертвы.
Вот утреннею свежестью пахнУло,
Вздохнул Ефим глубОко напослед,
Смерь Фроси, Фимке всё перечеркнула,
В душе его один лишь был портрет.
В гумно Ефим идёт, берёт верёвку,
На сено лезет он, где он рыдал,
Всё делает спокойно, втихомолку,
Он помнит, здесь супругу целовал.
Верёвку привязал он к верхней балке,
Другим концом он делает петлю,
И мысли о любимой всё русалке,
Не видит он без Фроси жизнь свою.
Потом петлю накинул он на шею,
И плотно сам себе тут затянул,
Сейчас я рифмой здесь вас не согрею,
Но к крестику устами он прильнУл.
Перекрестился, Отче наш промолвил,
Закрыл глаза и сделал шаг вперёд,
Теперь лишь с смертью, стал Ефим помолвлен,
Но Муза к эпилогу всё ж ведёт.
Теперь, читатель, вам на растерзание,
Поэму всю, как есть, здесь отдаю,
Диктует мне моё тут подсознание,
Что я всё время был как за судью.
Доподлинно скажу, что мне известно,
История такая всё ж была,
И мне теперь, поверьте - очень лестно,
Что Муза написать всё помогла,
А где была? И с кем? Всё то не важно,
А может быть привиделось всё мне,
Себя я с Музой чувствую вальяжно,
Доволен дочкой Зевса я вполне.
Ко мне приходит часто КаллиОпа,
На думы и на рифму вдохновит,
Душевного полнО в стихах сиропа,
Бывает и сюжетом удивит.
Я обещал вам страсть, любовь и горе,
Нелепые случайности судьбы,
Но я сейчас уж сам с собою в ссоре,
В душе кипит присутствие борьбы.
Меня сейчас другое здесь волнует,
Как пОмыслы мне ваши тут узнать?
Моя ведь Муза тоже торжествует,
И многое ей вовсе не понять.
Пускай теперь себе решает каждый,
Ефим преступник, иль праведный супруг?
Быть может он вообще злодей отважный?
Я сам порой бываю близорук.
Мне жаль, поверьте, моего героя,
Я с ним сроднился, жил его судьбой,
Теперь оставлю я его в покое,
Прошёл я путь с ним в жизни не большой.
В раздумие пусть каждый погрузится,
Быть может, где-то был я и не прав,
Но я хочу читатель здесь проститься,
Ты сам приоритеты все расставь.
Проникнутся в рассказ, увы, не сложно,
Героя полюбить – вот это да!
Сейчас мне на душе немного тошно,
А с вами я прощаюсь навсегда.
КОНЕЦ
Метки:
