5. Исповедь хирурга 1933-1937

Если бы я не был епископом,
То был бы коммунистом.
Войно-Ясенецкий

На север, но в Архангельск. Повезло!
И Соловки могли быть. Пронесло!
На стыках рельсов вновь стучит "Столыпин".
Три года ссылки. Год тюрьмы зачли.
Любимый труд и дети - всё вдали.
Сизиф опять свою толкает глыбу.
Полдня в амбулатории приём,
До сорока больных к нему. Потом
Он отправляется пешком в больницу.
Здесь оперировать запрещено
Попу и ссыльнопоселенцу, но
Он тайных консультаций не боится.
Врач - консультант случайно узнаёт:
Хозяйка Вера лечит свой народ.
Знахарство примитивно и опасно.
Земля, сметана с мёдом и трава
На гнойную флегмону раза два.
Названье странной смеси - катаплазма.

Письмо наркому, тот, увы, молчит.
Хирург к начальству города спешит.
Хозяин разрешает примененье,
Но недоволен им чиновный люд,
Интриги за спиной Луки плетут.
Переменился ветер, запрещенье.
Запрещено знахарство, как порок.
Май тридцать третьего. Окончен срок.
Пять месяцев врача не отпускают.
Закрыты храмы. Некуда сходить,
Лишь Библия - связующая нить.
Научные прожекты быстро тают.

Ноябрь тридцать четвёртого. Москва.
Нарком не принял. На душе тоска.
Приём у Сергия митрополита.
Лука архиерейство отклонил.
Опять арест? Ое север не забыл.
Поездка в Крым. Всё для него закрыто.
Два месяца в Архангельске. Ташкент.
Свидание с детьми. Работы нет.
Но благосклонно принят в Андижане.
Врача терзает совесть за отказ
У Сергия, он кается не раз.
Работает весь день, как каторжанин.
Вдруг лихорадка, как небесный гром.
Сетчатки отслоение. В глазном,
В Москве её удачно пришивают.

А ночью видит тяжкий вещий сон:
Он служит в храме, падает вагон,
В больнице старший сын к нему взывает.
К больному сыну мчится врач - отец.
Он не помог, а зрению конец,
Глаз левый окончательно потерян.
У сына Алексея нервный срыв,
Надрыв души, а может быть нарыв,
В психиатрическую попадает.
И молится, и кается Лука.
Он слышит голос, словно в облаках:
-Остановись, хирург! Не кайся в этом.

Опять Ташкент. Зав отделеньем он,
Два года хирургией поглощён,
Но что-то изменилось по приметам.
Пылившаяся долгих десять лет
Выходит книга. Власть сняла запрет.
Значение не ниже мирового.
Пророков нет в отечестве своём.
Поют охотней о борьбе с врагом.
Молчит печать. Ведь автор верит в Бога!
Влиятельный профессор врач Орлов
Соперников топить всегда готов.
Нарком здоровья в Дальнем Туркестане.
Сперва статьёй в газете оглушил,
Позднее катаплазму запретил.
Чиновный беспредел в Узбекистане.
И вдруг аврал! Товарищ Горбунов
Помощник Ленина, уйти готов,
С аппендицитом привезён с Памира.

Аллах велик! Аппендикс удалён,
Но вирус некий в чрево занесён
И "бронзовая рожа" у кумира.
От Молотова из Москвы звонок.
Сталинабад - Ташкент звонков поток:
-Спасите наши головы и души!
Трёхчасовой горами перелёт,
Счёт жизни на часы уже идёт.
Трясутся медицинские чинуши.
Прооперировал он, как всегда.
Вздохнули с облегченьем все тогда.
Правительство работу предложило.
- Остался бы, да нет у вас церквей,
Хотя б одной, чтоб помолиться в ней.
Начальство строить церковь не решилось.

Как на дрожжах, возрос его престиж,
Врач катаплазмою лечил, то бишь
Знахарствовал, не глядя на запреты.
Свою статью в газете поместил,
С орловыми в дискуссию вступил -
Возросшего влияния приметы.
Все медиками стали сыновья,
У дочери наладилась семья,
И домик куплен с флигелем для Софьи.
Масштабная работа, как мечтал.
В больницу утром "эмкой" приезжал,
Линейкой в церковь, праведной особой.
А Софье помогали две сестры,
Монашки, что прилежны и шустры,
С епископом две ссылки пережили.
По вечерам Евангелье читал,
Прочитанное с ними обсуждал,
Для сплетен повод, что порой кружились.

В ежовых рукавицах вся страна
Хирургу - праведнику не видна,
То был наивный, чистый трудоголик.
Предвыборный стоял ажиотаж,
Фанфары пели: - Вождь! Учитель наш!
Епископ Ясенецкий был на воле.
За день до выборов к нему пришли.
Старательно искали. Не нашли.
Он понял. Приготовился к аресту.
Страна голосовала без него.
На всякий случай. Как бы он чего...
Лука был не ко времени, не к месту.