Нечто о незначимом. Гл. 4
НЕЧТО О НЕЗНАЧИМОМ
Биография в стихах
Глава четвертая
301.
Поздней я долго голову ломал,
Зачем так много времени давал –
Свободного – мой рок неугомонный?
Чтоб жизненные избегал препоны?
Или зачем? – я голову ломал.
302.
Как будто бы судьба меня щадила.
К какой-то резкой грани подводила,
Грозила осложнением. Но, глянь,
Уже переносила через грань.
И выходило – будто бы щадила.
303.
Но я пощадою не дорожил.
Я только с большею свободой жил,
Как будто назревавшие угрозы
Не строже были, как с шипами розы,
И я пощадою не дорожил.
304.
Казалось мне, избранником удачи
Я, видимо, родился, не иначе.
И что, конечно же, ни черт, ни бог
Мне ни в какой удаче не помог,
А я был сам избранником удачи.
305.
И лишь когда сверкнуло серебро
В постылой бороде; когда перо
В своих тревогах вспомнило про Бога;
Когда болезни погрозили строго
И в бороду пролили серебро;
306.
Когда уже совсем невыносимо
Ходить мне стало по моей России;
Когда, прижавшись в комнате к стене,
Как мертвецу, лежать случилось мне,
И стало уж совсем невыносимо, –
307.
Я догадался, это ж Бог давал
Мне время, чтоб в себе я развивал
Способности и навык стихотворства,
Чтоб выстраданно, чисто, без притворства,
Всего себя я строчкам отдавал.
308.
Но в беззаботной молодой забаве,
Мечтая об успехе и о славе,
Я делал ровно всё наоборот
Тому, что если слава вдруг придёт –
Ей не пристало приходить в забаве.
309.
Но как от этой мысли далеко
Я был в те дни! Как верилось легко,
Что и в своём разгуле я достигну
Вершин и памятник себе воздвигну,
И до него не так уж далеко!..
310.
Тем временем моя кончалась служба,
Уже совсем не трудно, не натужно.
И если мой предшественник меня
Учил премудростям день ото дня,
Да так, чтоб не казалась мёдом служба,
311.
Мне, выходило, снова рок помог.
Заканчивался мой солдатский срок,
И место журналиста-фотокора
Занял в то время к нам прибывший скоро
Салага-лейтенант – вновь рок помог.
312.
Он, как Рожнёв на целине когда-то,
Настойчиво подсказывал: “Ребята!
Я – Копанев, не Копанёв”. Но мы
Его Копнёвым звали. Шалуны
Мы были превесёлые когда-то.
313.
Так этот самый лейтенант Копнёв
Был журналистом... (Пожалеем слов).
Мильков сказал мне: “Помоги собрату”.
А как ему поможешь? И – по штату...
Я рядовой – он лейтенант Копнёв.
314.
Свои заметки он мне поначалу
Давал просматривать. Но я, ни мало
Их не читая, отдавал в набор.
И на меня бросал c укором взор
Редакор, но лишь только поначалу.
315.
Зато в Челябинск я летел стрелой,
Заданья делал с блеском, и за мной
Одним поездки эти оставались.
Ну, а во что они переливались,
Читатель знает. Я летел стрелой.
316.
И областной, понятно, и горняцкий
В тот срок полувоенно-полуштатский
Я города, как местный житель, знал.
В пельменную, лишь только приезжал,
Перед отъездом в свой удел горняцкий,
317.
Я заходил. Брал с пивом порций пять.
(Тогда я столько мог еще съедать.
Теперь без пива вряд ли три осилю).
И, заведённому согласно стилю,
Пельменей уминал я порций пять,
318.
Да к ним с пяток гранёных кружек пива,
И выходил на улицу спесиво.
Такси ловил. Заказец свой сдавал.
И в городок горняцкий отбывал.
И словно в бочке бултыхалось пиво.
319.
Но до застолья в Коркино оно
Так по-чудесному уплотнено
Дорогой было, что опять мне елось
И пилось, и смеялось, да и пелось.
Но уж такое Коркино оно!..
320.
И вот уже стучат, стучат колёса.
И в голове подобие вопроса:
А где же я, и что это со мной?
Ах, это же из армии домой!
Стучат, стучат, стучат, стучат колёса.
321.
И проводили же меня друзья!
Ни вспомнить толком и ни встать нельзя.
Но как-то надо бы до ресторана
Мне поздно или рано. Лучше рано.
И проводили же меня друзья!
322.
И вот сижу в вагонном ресторане,
Лечу себя похлёбкою бараньей
И штофом водки, чистой как слеза.
Уже мои ожившие глаза
Глядят на люд в вагонном ресторане.
323.
Смотрю, солдат за водкою сидит.
Официанту что-то говорит.
А тот ко мне подходит: трали-вали,
Ко мне подсесть солдатику нельзя ли?
И вот передо мною он сидит.
324.
“Что? дембель, друг?” – “Да! отслужил, дружище!”
“Докуда едешь?” – “Да еще винища
Попьем с тобой. До Ачинска.” – “А я
Чуть дальше – в минусинские края.”
“Тогда попьём”. – “Попьём, попьём дружище!”
325.
И выпили мы крепко с корешком.
До моего купе дошли вдвоём,
Но как-то очень долго доходили,
Потом опять по-царски ели, пили –
Соседей угощали с корешком.
326.
И угощенью нашему соседи
Сначала рады были, как медведи,
Которые найдут случайно мёд.
И снова пир горой у нас идёт,
И дембель с нами празднуют соседи.
327.
Но вот уж косо начали смотреть,
Устали с нами пить и есть, и петь,
Курить почаще в тамбур уходили,
А то уже и прямо говорили,
Что надоело им на пьянь смотреть.
328.
И, может быть, от этого созрело
В мозгах туманных – чем нам то и дело
Укоры слушать, в Ачинске сойдём,
Сперва в гостях у кореша попьём,
А там ко мне – решение созрело.
329.
Короче, мы с дружком сроднились так,
Что если б у кого из нас был враг,
Мы на его бы поиски пустились
И уж нашли бы – в поиске не сбились.
За день один с дружком сроднились так.
330.
Но только в Ачинске мы вышли вместе,
Как тут же и застряли, словно в тесте.
Нас окружило всё моё купе.
”Куда ты, милый? В Минусинск тебе”.
Арестовали с чемоданом вместе.
331.
В купе вернули. И пузырь на стол.
И как-то странно дальше пир пошел.
“ Пей лучше с нами. Ведь отец и мать
Тебя, родного, будут дома ждать”.
И я смотрел растерянно на стол.
332.
А ночью встал, чуть с лавки не свалившись,
Немного посидел, опохмелившись,
Потом нашла какая-то мура,
Я лёг и плакал, плакал до утра,
Опять чуть было с лавки не свалившись.
333.
“Наш поезд в ливень, словно в лес,
Как бы боясь медведей, влез,
И, словно ветки, струи в стёкла,
И было ярости в них столько,
Что поезд содрогнулся весь.
334.
А за бронёй купейных стен
Слегка искрящийся портвейн
Мужчины пили – и как будто
И это ливневое утро,
И всё другое им до фень.
335.
Гранёным краешком стакана
Они стаккато да стаккато,
И мирно плыло чок да чок.
Мужчины пили, не галдели,
Мужчины на меня глядели:
Мол, приобщайся новичок!
336.
Так мы сквозь синий ливень мчались.
А я в раздумьях о тебе
Лежал в прокуренном купе,
И всё обрывки вспоминались,
Когда с тобою мы прощались,
И что хотел сказать тебе.
337.
Но вот, когда портвейн кончался,
Один над столиком поднялся,
Окно туманное открыл,
И из груди его с тоскою
Нежданно вырвалось такое,
Почти похожее на крик.
338.
Над миром, огненно взлетая
Туда, где разрывалась стая
Свинцовокрылых серых туч,
Сияла радуга крутая,
Совсем прямая, словно луч.
339.
И он стоял немного тяжкий –
Сказалось всё-таки вино.
И ливень бил его с оттяжкой
И вместе с ливнем ветер, также
Хлеставший яростно в окно.
340.
Уже бежала проводница
С пьянчужкой этим побраниться,
Дабы в окно не угодил.
А он стоял. Он от портвейна
По этой радуге, наверно,
Куда-то в детство уходил...”
341.
С каким я шиком нынче на такси
Домчался до родных. Сказал: “Merci”,
С водителем небедно расплатился,
За чемодан свой дембельский схватился,
И к воротам оградным от такси!
342.
И на крылечке Свету-инвалидку
Я встретил, только отворил калитку.
Она, взмахнув здоровою рукой,
Заплакала: “Ах, вот ты стал какой!”
Я первой встретил Свету-инвалидку.
343.
Но вижу, уж бежит навстречу мать.
Как только умудрилась услыхать
Наш разговор короткий. Тоже плачет.
“Пошли, пошли, сыночек!” – Не иначе,
Весь день меня ждала сегодня мать.
344.
А тут уж и отец бежит с работы,
Забросив магазинные заботы
Следить за чистотою во дворе,
Как дух, возник он в нашей конуре,
Незримо пива прихватив с работы.
345.
“Уж то-то мне Ращупкин говорит:
Беги домой, там твой солдат сидит,
Приехал на таксической машине,
Пусть вовсе будет голо на плешине,
Коли не так, – Ращупкин говорит”.
346.
Ну что ж, мои читатели, ну что же!
Поскольку мне семья всего дороже,
Я и пишу об этом дорогом
Бесхитростно. А в горле горький ком.
Ну что же тут поделаешь, ну что же!
347.
Стоит коньяк на праздничном столе.
Я с гордою улыбкой на челе
Сестре, отцу и матери подарки
Неспешно раздаю. Пускай не ярки,
Но под коньяк на праздничном столе.
348.
“Наверно, ты деньжат привёз с собою.
Они бы пригодились нам, не скрою”, –
Под рюмку коньяка, сказала мать. –
Ах, эти деньги! Что же отвечать?
Не так уж мало я их вез с собою,
349.
Но как-то разлетелись в пух и прах.
И вот, уже почти не при деньгах,
Я бодро говорю: “Да обойдёмся.
На целине тем летом разживёмся.
Уж разоденемся и в пух и в прах”.
350.
Но сам себя я проклинял: “Невежда!
И мне нужна гражданская одежда.
Да и сестре – ведь ей в десятый класс.
Да и отцу костюм бы в самый раз.
И матери бы платье... Вот невежда!”
351.
Однако, что теперь ни говори,
А в кошельке, наверно, сотни три.
Мне на штаны, ботинки, брюки хватит,
Да для сестры, отца и мамы, кстати,
Возьму обновки, что ни говори.
352.
Но взять обновки как-то не случилось.
Друг детства, Черноус, скажи на милость,
В пенатах наших объявился вдруг.
В обнимку обошли мы всё вокруг,
И закатиться в ресторан случилось.
353.
Ах, ресторан уютный “Енисей”!
Приветно старых встретил он друзей.
Заставил стол закусками и водкой.
И навалились мы на всё с охоткой.
И был доволен нами “Енисей”.
354.
“А помнишь, друг, из-под повидла бочки?
Мы в них залазили без проволочки.
Повидло соскребали изнутри
И ели вволю, заключив пари,
Кто больше просидит в липучей бочке.”
355.
Ну как же! Черноусика семья
Жила над магазином. В гости я
Частенько приходил. И мы в ограде
Играли. А бывало что и в складе –
Директорская всё-таки семья.
356.
“А помнишь, – вдруг спросил я Черноуса, –
Как после гниловатого арбуза
Тебя весь день носило по углам,
И ты сидел минут по двадцать там?” –
Смеясь вовсю, спросил я Черноуса.
357.
Тут Черноусик к носу свёл глаза
И зажужжал, как в августе оса.
Он говорил (была же ведь охота),
Как будто бы строчил из пулемёта,
К тому же близко к носу свёл глаза.
358.
Так Черноусов нервничал и злился,
Но я в простые хитрости пустился,
Сказал: “Давай-ка дёрним, Черноус!”
“По пятой?” – “Да, по пятой, а ла рус!”.
И Черноусов выпил, хоть и злился.
359.
Наутро пива мне принёс отец:
“Однако гулевать ты молодец.
Но объясни мне, деду, об одежде,
В которой ты в Челябинск ездил прежде.
О той, гражданской?” – вдруг спросил отец.
360.
“Да знаешь ли, такое вышло дело.
Избушка, где я прятал всё, – сгорела.
Поджёг спьяна какой-нибудь шельмец”.
“Сгорела, значит”, – погрустнел отец. –
Такое, стало быть, случилось дело.
361.
Но ты, Бориска, шибко не тужи.
Мои рубашки дюже хороши.
Костюм мой забирай. Вполне приличный.
Возьмёшь ботинки. В жизни-то столичной
Всё пригодится. Шибко не тужи.”
362.
Ах, я Иуда. Истинный Иуда.
Родные ждали маленького чуда,
Что я приеду, накуплю всего.
Но не случилось чуда моего.
Иуда я. Паршивейший Иуда!
363.
Ведь сколько раз себе я говорил.
Ну сколько можно. Хватит. Почудил.
Пришла пора за дело приниматься.
Нельзя же так безумно распыляться.
Ведь сколько раз себе я говорил.
364.
Но самого себя разоблаченья,
Имели разве только то значенье,
Что дня по два, по три я начинал
Жить новой жизнью, в коей идеал
Вдруг возникал как плод разоблаченья.
365.
Как будто вырастали у меня
Подобья крыльев в эти два, три дня,
И жил я чисто-чисто, без утайки,
Как в те часы, когда на крышу стайки
Незримый кто-то поднимал меня.
366.
Но вот, какой-то властной силой сброшен,
Я делался одной из тех горошин,
Которых участь ложкой поварской
Добавленными быть в навар густой.
Опять, опять с высот я чистых сброшен.
367.
С Поташиным мы в тамбуре стоим,
Узорно вьётся сигаретный дым,
На мне коричневый костюм отцовый,
Вполне приличный, хоть уже не новый,
С Поташиным мы в тамбуре стоим.
368.
“Пора, пора! Уж ресторан открыли. –
Поташин мне. – Чего мы тут забыли?” –
“Да, в общем, не забыли ничего.
Но шишь на дне кармана моего,
Так что напрасно ресторан открыли.”
369.
“А вот и не напрасно, милый мой!
Я нынче субсидирован сестрой,
Так что с тобой безбедно до Урала
Мы просидим, хоть строго наказала
Она мне ни глоточка, милый мой”.
370.
За бесконечным жигулёвским пивом
Мы с другом в настроении игривом
Смотрели в запылённое окно,
Кому же первому из нас оно
Селенье явит за шипучим пивом.
371 .
Но всё селенья не было никак,
То промелькнет какой-нибудь овраг,
То лес берёзовый, то лес сосновый,
То вдруг поля пойдут, то рощи снова,
А вот селенья не было никак.
372.
Поташин на Урал со мною ехал,
Как говорят, не по делам, а смехом –
Давно уже дипломные он сдал
Экзамены, но что-то на Урал
Вдруг потянуло, вот со мной и ехал.
373.
“А знаешь, Борисихин нынче где?” –
Вдруг он спросил. А мог он быть везде:
В “Урале”, “Следопыте”, Госиздате.
Талантище!.. “На мясокомбинате, –
Сказал Поташин. – Вот он нынче где.
374.
И грузчиком! – “А не свистишь ты часом?”
“Вот крест тебе. Живёт с вином и мясом.
И как всегда в общаге частый гость.
И поит всех, и кормит”. – “Знаешь, брось!
Уж не свистишь ли ты, приятель, часом?”
375.
“Зачем же мне свистеть! Увидишь сам”.
И диво дивное предстало нам,
Лишь только мы явились в общежитье.
В одной из комнат шло вина распитье
И поеданье мяса. Видел сам.
376.
А дело было там, где я когда-то
С друзьями жил. Какие-то ребята
Сидели незнакомо за столом,
Заставленным и мясом, и вином.
За ним, без мяса, пили мы когда-то.
377.
“О, братцы! – Борисихин нам сказал. –
Да вас ли вижу! – Тут же указал
Нам на пустые стулья. – Ну-ка, братцы,
Прошу вас за вино и мясо браться.
За встречу выпьем, братцы. Я сказал.”
378.
Мы выпили. С охоткою поели.
На тамаду исподтишка глядели.
Его мы звали просто: князь да князь.
Откуда кличка громкая взялась,
Нетрудно догадаться. Мы поели.
379.
И князь припомнил, как тому лет пять
Пустились за троллейбусом бежать
Мы вечером таким же. Ливень страшный
Обрушился на наш малоэтажный
Район припарковый – тому лет пять.
380.
Одежду мы оставили на частной
Поташинской квартире. И опасный
Бросок свой в плавках, в шуме струй смеясь,
Вершили долго, как припомнил князь.
Но как, не зная города, на частной
381.
Поташинской квартире, пьяный в дым,
Я оказался цел и невредим,
И спал себе? А между тем ребята
Меня искали, не жалея мата.
Пришли. А я там дрыхну, пьяный в дым.
382.
И посмеялись же мы в том застолье!
Тогда смеялся, а теперь вот с болью
Я вспоминаю молодость свою.
И может быть, поэтому не пью
Теперь ни капельки в любом застолье.
383.
Ну, а тогда три раза в магазин
Мы сбегали, а может, грех один,
Мы и в четвёртый бы туда сходили,
Когда бы сны нас дружно не скосили,
А тут какой уж, право, магазин.
384.
Но если я начну с таким уклоном
Писать о нашем братстве о зелёном,
То слишком криво правду покажу.
Ведь, говорят, понятно и ежу,
Что не за встречи вот с таким уклоном,
385.
А за большие знания диплом
Студенту выдаётся, и притом
Добавим – за великое уменье
Тем знаньям обеспечить примененье
На практике – за это и диплом.
386.
О! эти знанья мы, как волки, грызли.
От этого и челюсти отвисли,
От этого сейчас и без зубов,
А если точным быть – и без хлебов.
Как вышло, мы не те науки грызли.
387.
Учили нас правдиво говорить.
Не гнуться перед кривдой, не юлить.
Разоблачать чинуш и бюрократов
И происки Соединённых Штатов.
Об этом нас учили говорить.
388.
Ну, а теперь и правда не в цене,
И дружим с США, и лишь войне
Властей с народом нету окончанья,
Но обо всем об этом нам молчанье
Завещано. Ведь правда не в цене.
389.
Но хоть и грызли мы не те науки,
Но грызли безупречно. В обе руки
Набрав предельно связок нужных книг,
Мы в общежитье шли. И в тот же миг
Вгрызались в эти самые науки.
390.
Экзамены случались, как гроза.
Ещё вовсю сияет бирюза,
Но вот на небо наметает тучи,
И гром гремит, и молний неминучих
Сверкает пламень – вот она гроза!
391.
И, не теряя даром ни минуты,
На книжки мы набрасывались круто,
Проходит ночь – и страшной нет стопы.
Потерянные дни – правы столпы! –
Спресовывались в миги и минуты.
392.
“Встаём в семь тридцать. Койки заправляем.
Рассвет, пылая, косо бьёт в окно.
“Давайте-ка, ребята, погуляем
По городу. От книг в глазах темно”.
393.
И мы идём. Попутные трамваи
Звонят: ?Спешите, мальчики! Скорей!?
И, приостановившись, зазывают
Улыбками открывшихся дверей.
394.
?Нет, нет, спасибо! Нам спешить не нужно.
В разгаре сессия. Занятий нет”.
И мы идём. Над кем-то шутим дружно,
Подолгу смотрим девушкам вослед.
395.
Любуемся осенними садами,
Сияньем солнца в небе голубом
И хором объясняем полной даме,
Как отыскать центральный гастроном.
396.
Позавтракать заходим в кафетерий,
И как всегда, народу здесь битком.
Заказываем дюжину коктейлей
И восемь порций кофе с коньяком.
397.
С большим трудом мы занимаем столик,
Стихи читаем, обсуждаем, пьём.
Мы полчаса высиживаем стойко –
И только с боем столик отдаём.
398.
И вновь идём... И снова смех и солнце,
И люди, и сияние витрин.
И всё прекрасно, празднично и сочно,
И, словно солнце, сами мы горим.
399.
Берём мороженое, не жалея денег,
Пьём свежий квас, толпой заходим в тир.
И хочется большое что-то сделать,
Огромное и доброе, как мир”.
Биография в стихах
Глава четвертая
301.
Поздней я долго голову ломал,
Зачем так много времени давал –
Свободного – мой рок неугомонный?
Чтоб жизненные избегал препоны?
Или зачем? – я голову ломал.
302.
Как будто бы судьба меня щадила.
К какой-то резкой грани подводила,
Грозила осложнением. Но, глянь,
Уже переносила через грань.
И выходило – будто бы щадила.
303.
Но я пощадою не дорожил.
Я только с большею свободой жил,
Как будто назревавшие угрозы
Не строже были, как с шипами розы,
И я пощадою не дорожил.
304.
Казалось мне, избранником удачи
Я, видимо, родился, не иначе.
И что, конечно же, ни черт, ни бог
Мне ни в какой удаче не помог,
А я был сам избранником удачи.
305.
И лишь когда сверкнуло серебро
В постылой бороде; когда перо
В своих тревогах вспомнило про Бога;
Когда болезни погрозили строго
И в бороду пролили серебро;
306.
Когда уже совсем невыносимо
Ходить мне стало по моей России;
Когда, прижавшись в комнате к стене,
Как мертвецу, лежать случилось мне,
И стало уж совсем невыносимо, –
307.
Я догадался, это ж Бог давал
Мне время, чтоб в себе я развивал
Способности и навык стихотворства,
Чтоб выстраданно, чисто, без притворства,
Всего себя я строчкам отдавал.
308.
Но в беззаботной молодой забаве,
Мечтая об успехе и о славе,
Я делал ровно всё наоборот
Тому, что если слава вдруг придёт –
Ей не пристало приходить в забаве.
309.
Но как от этой мысли далеко
Я был в те дни! Как верилось легко,
Что и в своём разгуле я достигну
Вершин и памятник себе воздвигну,
И до него не так уж далеко!..
310.
Тем временем моя кончалась служба,
Уже совсем не трудно, не натужно.
И если мой предшественник меня
Учил премудростям день ото дня,
Да так, чтоб не казалась мёдом служба,
311.
Мне, выходило, снова рок помог.
Заканчивался мой солдатский срок,
И место журналиста-фотокора
Занял в то время к нам прибывший скоро
Салага-лейтенант – вновь рок помог.
312.
Он, как Рожнёв на целине когда-то,
Настойчиво подсказывал: “Ребята!
Я – Копанев, не Копанёв”. Но мы
Его Копнёвым звали. Шалуны
Мы были превесёлые когда-то.
313.
Так этот самый лейтенант Копнёв
Был журналистом... (Пожалеем слов).
Мильков сказал мне: “Помоги собрату”.
А как ему поможешь? И – по штату...
Я рядовой – он лейтенант Копнёв.
314.
Свои заметки он мне поначалу
Давал просматривать. Но я, ни мало
Их не читая, отдавал в набор.
И на меня бросал c укором взор
Редакор, но лишь только поначалу.
315.
Зато в Челябинск я летел стрелой,
Заданья делал с блеском, и за мной
Одним поездки эти оставались.
Ну, а во что они переливались,
Читатель знает. Я летел стрелой.
316.
И областной, понятно, и горняцкий
В тот срок полувоенно-полуштатский
Я города, как местный житель, знал.
В пельменную, лишь только приезжал,
Перед отъездом в свой удел горняцкий,
317.
Я заходил. Брал с пивом порций пять.
(Тогда я столько мог еще съедать.
Теперь без пива вряд ли три осилю).
И, заведённому согласно стилю,
Пельменей уминал я порций пять,
318.
Да к ним с пяток гранёных кружек пива,
И выходил на улицу спесиво.
Такси ловил. Заказец свой сдавал.
И в городок горняцкий отбывал.
И словно в бочке бултыхалось пиво.
319.
Но до застолья в Коркино оно
Так по-чудесному уплотнено
Дорогой было, что опять мне елось
И пилось, и смеялось, да и пелось.
Но уж такое Коркино оно!..
320.
И вот уже стучат, стучат колёса.
И в голове подобие вопроса:
А где же я, и что это со мной?
Ах, это же из армии домой!
Стучат, стучат, стучат, стучат колёса.
321.
И проводили же меня друзья!
Ни вспомнить толком и ни встать нельзя.
Но как-то надо бы до ресторана
Мне поздно или рано. Лучше рано.
И проводили же меня друзья!
322.
И вот сижу в вагонном ресторане,
Лечу себя похлёбкою бараньей
И штофом водки, чистой как слеза.
Уже мои ожившие глаза
Глядят на люд в вагонном ресторане.
323.
Смотрю, солдат за водкою сидит.
Официанту что-то говорит.
А тот ко мне подходит: трали-вали,
Ко мне подсесть солдатику нельзя ли?
И вот передо мною он сидит.
324.
“Что? дембель, друг?” – “Да! отслужил, дружище!”
“Докуда едешь?” – “Да еще винища
Попьем с тобой. До Ачинска.” – “А я
Чуть дальше – в минусинские края.”
“Тогда попьём”. – “Попьём, попьём дружище!”
325.
И выпили мы крепко с корешком.
До моего купе дошли вдвоём,
Но как-то очень долго доходили,
Потом опять по-царски ели, пили –
Соседей угощали с корешком.
326.
И угощенью нашему соседи
Сначала рады были, как медведи,
Которые найдут случайно мёд.
И снова пир горой у нас идёт,
И дембель с нами празднуют соседи.
327.
Но вот уж косо начали смотреть,
Устали с нами пить и есть, и петь,
Курить почаще в тамбур уходили,
А то уже и прямо говорили,
Что надоело им на пьянь смотреть.
328.
И, может быть, от этого созрело
В мозгах туманных – чем нам то и дело
Укоры слушать, в Ачинске сойдём,
Сперва в гостях у кореша попьём,
А там ко мне – решение созрело.
329.
Короче, мы с дружком сроднились так,
Что если б у кого из нас был враг,
Мы на его бы поиски пустились
И уж нашли бы – в поиске не сбились.
За день один с дружком сроднились так.
330.
Но только в Ачинске мы вышли вместе,
Как тут же и застряли, словно в тесте.
Нас окружило всё моё купе.
”Куда ты, милый? В Минусинск тебе”.
Арестовали с чемоданом вместе.
331.
В купе вернули. И пузырь на стол.
И как-то странно дальше пир пошел.
“ Пей лучше с нами. Ведь отец и мать
Тебя, родного, будут дома ждать”.
И я смотрел растерянно на стол.
332.
А ночью встал, чуть с лавки не свалившись,
Немного посидел, опохмелившись,
Потом нашла какая-то мура,
Я лёг и плакал, плакал до утра,
Опять чуть было с лавки не свалившись.
333.
“Наш поезд в ливень, словно в лес,
Как бы боясь медведей, влез,
И, словно ветки, струи в стёкла,
И было ярости в них столько,
Что поезд содрогнулся весь.
334.
А за бронёй купейных стен
Слегка искрящийся портвейн
Мужчины пили – и как будто
И это ливневое утро,
И всё другое им до фень.
335.
Гранёным краешком стакана
Они стаккато да стаккато,
И мирно плыло чок да чок.
Мужчины пили, не галдели,
Мужчины на меня глядели:
Мол, приобщайся новичок!
336.
Так мы сквозь синий ливень мчались.
А я в раздумьях о тебе
Лежал в прокуренном купе,
И всё обрывки вспоминались,
Когда с тобою мы прощались,
И что хотел сказать тебе.
337.
Но вот, когда портвейн кончался,
Один над столиком поднялся,
Окно туманное открыл,
И из груди его с тоскою
Нежданно вырвалось такое,
Почти похожее на крик.
338.
Над миром, огненно взлетая
Туда, где разрывалась стая
Свинцовокрылых серых туч,
Сияла радуга крутая,
Совсем прямая, словно луч.
339.
И он стоял немного тяжкий –
Сказалось всё-таки вино.
И ливень бил его с оттяжкой
И вместе с ливнем ветер, также
Хлеставший яростно в окно.
340.
Уже бежала проводница
С пьянчужкой этим побраниться,
Дабы в окно не угодил.
А он стоял. Он от портвейна
По этой радуге, наверно,
Куда-то в детство уходил...”
341.
С каким я шиком нынче на такси
Домчался до родных. Сказал: “Merci”,
С водителем небедно расплатился,
За чемодан свой дембельский схватился,
И к воротам оградным от такси!
342.
И на крылечке Свету-инвалидку
Я встретил, только отворил калитку.
Она, взмахнув здоровою рукой,
Заплакала: “Ах, вот ты стал какой!”
Я первой встретил Свету-инвалидку.
343.
Но вижу, уж бежит навстречу мать.
Как только умудрилась услыхать
Наш разговор короткий. Тоже плачет.
“Пошли, пошли, сыночек!” – Не иначе,
Весь день меня ждала сегодня мать.
344.
А тут уж и отец бежит с работы,
Забросив магазинные заботы
Следить за чистотою во дворе,
Как дух, возник он в нашей конуре,
Незримо пива прихватив с работы.
345.
“Уж то-то мне Ращупкин говорит:
Беги домой, там твой солдат сидит,
Приехал на таксической машине,
Пусть вовсе будет голо на плешине,
Коли не так, – Ращупкин говорит”.
346.
Ну что ж, мои читатели, ну что же!
Поскольку мне семья всего дороже,
Я и пишу об этом дорогом
Бесхитростно. А в горле горький ком.
Ну что же тут поделаешь, ну что же!
347.
Стоит коньяк на праздничном столе.
Я с гордою улыбкой на челе
Сестре, отцу и матери подарки
Неспешно раздаю. Пускай не ярки,
Но под коньяк на праздничном столе.
348.
“Наверно, ты деньжат привёз с собою.
Они бы пригодились нам, не скрою”, –
Под рюмку коньяка, сказала мать. –
Ах, эти деньги! Что же отвечать?
Не так уж мало я их вез с собою,
349.
Но как-то разлетелись в пух и прах.
И вот, уже почти не при деньгах,
Я бодро говорю: “Да обойдёмся.
На целине тем летом разживёмся.
Уж разоденемся и в пух и в прах”.
350.
Но сам себя я проклинял: “Невежда!
И мне нужна гражданская одежда.
Да и сестре – ведь ей в десятый класс.
Да и отцу костюм бы в самый раз.
И матери бы платье... Вот невежда!”
351.
Однако, что теперь ни говори,
А в кошельке, наверно, сотни три.
Мне на штаны, ботинки, брюки хватит,
Да для сестры, отца и мамы, кстати,
Возьму обновки, что ни говори.
352.
Но взять обновки как-то не случилось.
Друг детства, Черноус, скажи на милость,
В пенатах наших объявился вдруг.
В обнимку обошли мы всё вокруг,
И закатиться в ресторан случилось.
353.
Ах, ресторан уютный “Енисей”!
Приветно старых встретил он друзей.
Заставил стол закусками и водкой.
И навалились мы на всё с охоткой.
И был доволен нами “Енисей”.
354.
“А помнишь, друг, из-под повидла бочки?
Мы в них залазили без проволочки.
Повидло соскребали изнутри
И ели вволю, заключив пари,
Кто больше просидит в липучей бочке.”
355.
Ну как же! Черноусика семья
Жила над магазином. В гости я
Частенько приходил. И мы в ограде
Играли. А бывало что и в складе –
Директорская всё-таки семья.
356.
“А помнишь, – вдруг спросил я Черноуса, –
Как после гниловатого арбуза
Тебя весь день носило по углам,
И ты сидел минут по двадцать там?” –
Смеясь вовсю, спросил я Черноуса.
357.
Тут Черноусик к носу свёл глаза
И зажужжал, как в августе оса.
Он говорил (была же ведь охота),
Как будто бы строчил из пулемёта,
К тому же близко к носу свёл глаза.
358.
Так Черноусов нервничал и злился,
Но я в простые хитрости пустился,
Сказал: “Давай-ка дёрним, Черноус!”
“По пятой?” – “Да, по пятой, а ла рус!”.
И Черноусов выпил, хоть и злился.
359.
Наутро пива мне принёс отец:
“Однако гулевать ты молодец.
Но объясни мне, деду, об одежде,
В которой ты в Челябинск ездил прежде.
О той, гражданской?” – вдруг спросил отец.
360.
“Да знаешь ли, такое вышло дело.
Избушка, где я прятал всё, – сгорела.
Поджёг спьяна какой-нибудь шельмец”.
“Сгорела, значит”, – погрустнел отец. –
Такое, стало быть, случилось дело.
361.
Но ты, Бориска, шибко не тужи.
Мои рубашки дюже хороши.
Костюм мой забирай. Вполне приличный.
Возьмёшь ботинки. В жизни-то столичной
Всё пригодится. Шибко не тужи.”
362.
Ах, я Иуда. Истинный Иуда.
Родные ждали маленького чуда,
Что я приеду, накуплю всего.
Но не случилось чуда моего.
Иуда я. Паршивейший Иуда!
363.
Ведь сколько раз себе я говорил.
Ну сколько можно. Хватит. Почудил.
Пришла пора за дело приниматься.
Нельзя же так безумно распыляться.
Ведь сколько раз себе я говорил.
364.
Но самого себя разоблаченья,
Имели разве только то значенье,
Что дня по два, по три я начинал
Жить новой жизнью, в коей идеал
Вдруг возникал как плод разоблаченья.
365.
Как будто вырастали у меня
Подобья крыльев в эти два, три дня,
И жил я чисто-чисто, без утайки,
Как в те часы, когда на крышу стайки
Незримый кто-то поднимал меня.
366.
Но вот, какой-то властной силой сброшен,
Я делался одной из тех горошин,
Которых участь ложкой поварской
Добавленными быть в навар густой.
Опять, опять с высот я чистых сброшен.
367.
С Поташиным мы в тамбуре стоим,
Узорно вьётся сигаретный дым,
На мне коричневый костюм отцовый,
Вполне приличный, хоть уже не новый,
С Поташиным мы в тамбуре стоим.
368.
“Пора, пора! Уж ресторан открыли. –
Поташин мне. – Чего мы тут забыли?” –
“Да, в общем, не забыли ничего.
Но шишь на дне кармана моего,
Так что напрасно ресторан открыли.”
369.
“А вот и не напрасно, милый мой!
Я нынче субсидирован сестрой,
Так что с тобой безбедно до Урала
Мы просидим, хоть строго наказала
Она мне ни глоточка, милый мой”.
370.
За бесконечным жигулёвским пивом
Мы с другом в настроении игривом
Смотрели в запылённое окно,
Кому же первому из нас оно
Селенье явит за шипучим пивом.
371 .
Но всё селенья не было никак,
То промелькнет какой-нибудь овраг,
То лес берёзовый, то лес сосновый,
То вдруг поля пойдут, то рощи снова,
А вот селенья не было никак.
372.
Поташин на Урал со мною ехал,
Как говорят, не по делам, а смехом –
Давно уже дипломные он сдал
Экзамены, но что-то на Урал
Вдруг потянуло, вот со мной и ехал.
373.
“А знаешь, Борисихин нынче где?” –
Вдруг он спросил. А мог он быть везде:
В “Урале”, “Следопыте”, Госиздате.
Талантище!.. “На мясокомбинате, –
Сказал Поташин. – Вот он нынче где.
374.
И грузчиком! – “А не свистишь ты часом?”
“Вот крест тебе. Живёт с вином и мясом.
И как всегда в общаге частый гость.
И поит всех, и кормит”. – “Знаешь, брось!
Уж не свистишь ли ты, приятель, часом?”
375.
“Зачем же мне свистеть! Увидишь сам”.
И диво дивное предстало нам,
Лишь только мы явились в общежитье.
В одной из комнат шло вина распитье
И поеданье мяса. Видел сам.
376.
А дело было там, где я когда-то
С друзьями жил. Какие-то ребята
Сидели незнакомо за столом,
Заставленным и мясом, и вином.
За ним, без мяса, пили мы когда-то.
377.
“О, братцы! – Борисихин нам сказал. –
Да вас ли вижу! – Тут же указал
Нам на пустые стулья. – Ну-ка, братцы,
Прошу вас за вино и мясо браться.
За встречу выпьем, братцы. Я сказал.”
378.
Мы выпили. С охоткою поели.
На тамаду исподтишка глядели.
Его мы звали просто: князь да князь.
Откуда кличка громкая взялась,
Нетрудно догадаться. Мы поели.
379.
И князь припомнил, как тому лет пять
Пустились за троллейбусом бежать
Мы вечером таким же. Ливень страшный
Обрушился на наш малоэтажный
Район припарковый – тому лет пять.
380.
Одежду мы оставили на частной
Поташинской квартире. И опасный
Бросок свой в плавках, в шуме струй смеясь,
Вершили долго, как припомнил князь.
Но как, не зная города, на частной
381.
Поташинской квартире, пьяный в дым,
Я оказался цел и невредим,
И спал себе? А между тем ребята
Меня искали, не жалея мата.
Пришли. А я там дрыхну, пьяный в дым.
382.
И посмеялись же мы в том застолье!
Тогда смеялся, а теперь вот с болью
Я вспоминаю молодость свою.
И может быть, поэтому не пью
Теперь ни капельки в любом застолье.
383.
Ну, а тогда три раза в магазин
Мы сбегали, а может, грех один,
Мы и в четвёртый бы туда сходили,
Когда бы сны нас дружно не скосили,
А тут какой уж, право, магазин.
384.
Но если я начну с таким уклоном
Писать о нашем братстве о зелёном,
То слишком криво правду покажу.
Ведь, говорят, понятно и ежу,
Что не за встречи вот с таким уклоном,
385.
А за большие знания диплом
Студенту выдаётся, и притом
Добавим – за великое уменье
Тем знаньям обеспечить примененье
На практике – за это и диплом.
386.
О! эти знанья мы, как волки, грызли.
От этого и челюсти отвисли,
От этого сейчас и без зубов,
А если точным быть – и без хлебов.
Как вышло, мы не те науки грызли.
387.
Учили нас правдиво говорить.
Не гнуться перед кривдой, не юлить.
Разоблачать чинуш и бюрократов
И происки Соединённых Штатов.
Об этом нас учили говорить.
388.
Ну, а теперь и правда не в цене,
И дружим с США, и лишь войне
Властей с народом нету окончанья,
Но обо всем об этом нам молчанье
Завещано. Ведь правда не в цене.
389.
Но хоть и грызли мы не те науки,
Но грызли безупречно. В обе руки
Набрав предельно связок нужных книг,
Мы в общежитье шли. И в тот же миг
Вгрызались в эти самые науки.
390.
Экзамены случались, как гроза.
Ещё вовсю сияет бирюза,
Но вот на небо наметает тучи,
И гром гремит, и молний неминучих
Сверкает пламень – вот она гроза!
391.
И, не теряя даром ни минуты,
На книжки мы набрасывались круто,
Проходит ночь – и страшной нет стопы.
Потерянные дни – правы столпы! –
Спресовывались в миги и минуты.
392.
“Встаём в семь тридцать. Койки заправляем.
Рассвет, пылая, косо бьёт в окно.
“Давайте-ка, ребята, погуляем
По городу. От книг в глазах темно”.
393.
И мы идём. Попутные трамваи
Звонят: ?Спешите, мальчики! Скорей!?
И, приостановившись, зазывают
Улыбками открывшихся дверей.
394.
?Нет, нет, спасибо! Нам спешить не нужно.
В разгаре сессия. Занятий нет”.
И мы идём. Над кем-то шутим дружно,
Подолгу смотрим девушкам вослед.
395.
Любуемся осенними садами,
Сияньем солнца в небе голубом
И хором объясняем полной даме,
Как отыскать центральный гастроном.
396.
Позавтракать заходим в кафетерий,
И как всегда, народу здесь битком.
Заказываем дюжину коктейлей
И восемь порций кофе с коньяком.
397.
С большим трудом мы занимаем столик,
Стихи читаем, обсуждаем, пьём.
Мы полчаса высиживаем стойко –
И только с боем столик отдаём.
398.
И вновь идём... И снова смех и солнце,
И люди, и сияние витрин.
И всё прекрасно, празднично и сочно,
И, словно солнце, сами мы горим.
399.
Берём мороженое, не жалея денег,
Пьём свежий квас, толпой заходим в тир.
И хочется большое что-то сделать,
Огромное и доброе, как мир”.
Метки:
