Смерть изящного века. Три взгляда времени

I

Изящный умер век. И полночью холодной
Зажжет свои огни прощальный бал.
Не поднимай глаза искрящихся слезою
И в зале до утра кружись среди зеркал.

В зеркальной темноте, сквозящей через окна,
Порхают с нами в такт полночные цветы.
Их тени так легки, их образы непрочны,
И тем прекрасней яд, что дарят их шипы.

Сдвигает стрелки ночь, бокалы наполняя
Шипящим соком звезд, волнением Луны.
Мы пьём себя до дна, мы вены отравляем
Волшебною мечтой, манящей силой тьмы.

Оплачут свечи нас рекою слёз янтарных,
Мутнея, застывая фигурами из снов.
Но близится рассвет. Конец прекрасным тайнам.
Прощай, изящный век, ты кончится готов.

И с первой желтизной проснувшегося Солнца
Вдруг брызнут на паркет цветы из хрусталя.
Заснут, чадя, огни. Рояль, осёкшись, смолкнет.
И эхом тихий смех растает навсегда.


II

Сегодня в 12 часов!
Звоном на старой башне
Прогонят изящный век
полночью в век вчерашний!

Умер изящный век!
Долой утонченность и тайны!
Теперь красота для всех.
Дешево, быстро, реально!

В топку жеманность их!
И скрипачей, и скрипки.
Рубим правдивый стих,
Шьём самой грубой ниткой.

Новый рассвет грядёт!
Башни встают из стали!
Прошлого скинем гнёт!
Будущее восславим!

Пылью с лица сотрём
Прожитых дней частицы.
И напролом пройдём
К новых миров границам!

Гоним туманы и флёр
Новой строкой чеканной.
Умер изящный век.
Да здравствует новый самый!

III

Собрались помянуть изящный век всё те же -
Художник, музыкант, ценитель и поэт.
В подвальной полутьме, где на столе стояли,
К столешнице разбухшей от грязи прилипая,
Тарелка сухарей и кислый винегрет.

?Я первый...?, - встал поэт, одежду поправляя.
В его глазах пустых вдруг разгорелся свет:
?Уже в которой раз искусство провожаем,
С которым мы одно – живём и умираем.
Но греет сквозь века искусства вечный свет!?

Сказав, он сразу сел. И взгляд его горящий
Вдруг снова потускнел. Поэт совсем затих.
И дальше он сидел пустой и безучастный,
Как будто всё сказав, лишился своей власти,
Последней волей был произнесенный стих…

Художник водрузил на стол своё творенье,
Неловко уронив тарелку сухарей.
Мигнул тревожно свет над странною картиной:
На ней горел рояль, скрывая небо дымом.
И мёртвый пианист в углу лежал на ней.

?Искусства больше нет?, - сказал художник мрачный,
?Прощай, изящный век. Я был твоим слугой?.
И в тишине горел рояль его чадящий,
На фоне из полей и сизой дальней чащи,
И безмятежно-яркой лазури голубой.

Поднялся музыкант и, расчехлив гитару,
Обратно сел к столу, задумчиво смотря
На старый тёмный лак, на гриф потёртый старый.
И приобняв её, как на банкете даму,
Он замер, как во сне, закрыв свои глаза.

А после заиграл. Мелодия летела,
И множилась стократ звенящей красотой.
Играли пальцы рук с его любимой телом
И, отзываясь, грусть в сыром подвале пела,
И тусклый отблеск глаз туманила слезой.

Ценитель помолчал, поёрзал и, монетку
Оставив на столе, поднявшись, вышел вон.
Остались в темноте служители искусства
Из них был каждый нем, но переполнен чувством.
В них жил изящный век прекрасным миражом.