99 сонет Шекспира Художественный перевод
Перевод Михаила Анищенко-Шелехметского:
Я строго вопрошал новорождённую фиалку: ?Миленький воришка, ведь ты стащил свой сладкий аромат из уст моей возлюбленной? А яркий пурпур а твоих пухленьких щечках ты взял из полнокровных жил моей возлюбленной?. Я осуждал лилию, укравшую твои руки, а тёмные почки майорана – за кражу твоих волос; но вот стоят три розы, насторожённо выставив шипы: одна пунцовая от стыда, другая бледная от растерянности, а третья – и не красная, и не белая, но пристыженная и растерянная, присовокупила к украденному им ещё и твоё дыхание; но за это воровство, за тщеславие, всю жизнь её будет до самой смерти грызть червь сомнения. Я вижу много цветов, но не могу разглядеть ни одного, кто не крал бы твой аромат и цвет.
Доказывая свою правоту, А. Кепель показывает, что в данном сонете более десяти раз Шекспир зашифровал имена Эмилии, сына (Генри) и своё собственное имя.
Сонет 99
Моя новорожденная фиалка,
воришка милый, ты, ведь, утащил
сладчайший аромат любимой, но не жалко,
что он красы её не пощадил.
Румянец свой на нежных, пухлых щечках
он взял из жил возлюбленной моей
и цвет волос, как майорана в почках,
принадлежит сейчас ему и ей.
Как лилии, твои белеют руки.
Три розы чувствуют, наверно, стыд
пред красотой твоей, и эти муки
как червь, цветы до смерти будет грызть.
Среди цветов земных в помине нет,
твоих не кравших аромат и цвет.
2-ой вариант (по переводу Шаракшне):
Сонет 99
http://shakespeare.ouc.ru/sonnet-99-ru.html
----------
Браню фиалку в полной тишине
за то что своровала ароматы
дыханья твоего, багряный цвет
из вен твоих сгустив невероятно.
И лилии я осуждаю цвет
за то, что обокрала образ прежде.
В бутонах майорана теплый свет
волос твоих напоминает нежность.
Соревновались розы и едва
в отчаяньи твою вобрали свежесть.
За это поедает их червяк,
а стебель мстит шипами неизбежно.
Ни одного цветка не видел я,
который повторил бы всю тебя.
Оригинальный текст и его перевод
----------
The forward violet thus did I chide:
'Sweet thief, whence didst thou steal thy sweet that smells,
If not from my love's breath? The purple pride
Which on thy soft cheek for complexion dwells
In my love's veins thou hast too grossly dyed.
The lily I condemned for thy hand,
And buds of marjoram had stol'n thy hair;
The roses fearfully on thorns did stand,
One blushing shame, another white despair;
A third, nor red nor white, had stol'n of both,
And to his robb'ry had annexed thy breath,
But for his theft in pride of all his growth
A vengeful canker eat him up to death.
More flowers I noted, yet I none could see
But sweet or colour it had stol'n from thee.
Раннюю фиалку так я бранил:
"Милая воровка, откуда ты украла свой сладостный аромат,
если не из дыхания моего возлюбленного? Пурпурное
великолепие,
которое стало цветом твоей нежной щеки,
ты слишком сгустила в венах моего возлюбленного" {**}.
Лилию я осуждал за _то, что она обокрала_ твою руку,
а бутоны майорана украли твои волосы.
Розы были от страха как на иголках {***},
одна краснеющая от стыда, другая белая от отчаяния,
а третья, ни белая ни красная, обокрала обеих
и к своей краже присоединила твое дыхание,
но за ее воровство во всем великолепии ее расцвета
мстительный червяк поедает ее насмерть.
Я наблюдал и другие цветы, но не видел ни одного,
который бы не украл сладость или цвет у тебя.
{* В сонете 99, вопреки сонетной форме, содержится пятнадцать, а не
четырнадцать строк.
** Неясное место. Фиалка, которую поэт обвиняет в воровстве, в строке 5
оказывается, наоборот, источником пурпура для вен Друга, где этот цвет
слишком сгущен. С большей натяжкой, но более логично было бы истолковать это
в том смысле, что фиалка украла пурпурный цвет из вен Друга, грубо сгустив
его.
*** В оригинале: "on thorns did stand" - фразеологизм, соответствующий
русскому "быть как на иголках". При этом имеется очевидная игра с буквальным
значением слова "thorns" (шипы).}
Я строго вопрошал новорождённую фиалку: ?Миленький воришка, ведь ты стащил свой сладкий аромат из уст моей возлюбленной? А яркий пурпур а твоих пухленьких щечках ты взял из полнокровных жил моей возлюбленной?. Я осуждал лилию, укравшую твои руки, а тёмные почки майорана – за кражу твоих волос; но вот стоят три розы, насторожённо выставив шипы: одна пунцовая от стыда, другая бледная от растерянности, а третья – и не красная, и не белая, но пристыженная и растерянная, присовокупила к украденному им ещё и твоё дыхание; но за это воровство, за тщеславие, всю жизнь её будет до самой смерти грызть червь сомнения. Я вижу много цветов, но не могу разглядеть ни одного, кто не крал бы твой аромат и цвет.
Доказывая свою правоту, А. Кепель показывает, что в данном сонете более десяти раз Шекспир зашифровал имена Эмилии, сына (Генри) и своё собственное имя.
Сонет 99
Моя новорожденная фиалка,
воришка милый, ты, ведь, утащил
сладчайший аромат любимой, но не жалко,
что он красы её не пощадил.
Румянец свой на нежных, пухлых щечках
он взял из жил возлюбленной моей
и цвет волос, как майорана в почках,
принадлежит сейчас ему и ей.
Как лилии, твои белеют руки.
Три розы чувствуют, наверно, стыд
пред красотой твоей, и эти муки
как червь, цветы до смерти будет грызть.
Среди цветов земных в помине нет,
твоих не кравших аромат и цвет.
2-ой вариант (по переводу Шаракшне):
Сонет 99
http://shakespeare.ouc.ru/sonnet-99-ru.html
----------
Браню фиалку в полной тишине
за то что своровала ароматы
дыханья твоего, багряный цвет
из вен твоих сгустив невероятно.
И лилии я осуждаю цвет
за то, что обокрала образ прежде.
В бутонах майорана теплый свет
волос твоих напоминает нежность.
Соревновались розы и едва
в отчаяньи твою вобрали свежесть.
За это поедает их червяк,
а стебель мстит шипами неизбежно.
Ни одного цветка не видел я,
который повторил бы всю тебя.
Оригинальный текст и его перевод
----------
The forward violet thus did I chide:
'Sweet thief, whence didst thou steal thy sweet that smells,
If not from my love's breath? The purple pride
Which on thy soft cheek for complexion dwells
In my love's veins thou hast too grossly dyed.
The lily I condemned for thy hand,
And buds of marjoram had stol'n thy hair;
The roses fearfully on thorns did stand,
One blushing shame, another white despair;
A third, nor red nor white, had stol'n of both,
And to his robb'ry had annexed thy breath,
But for his theft in pride of all his growth
A vengeful canker eat him up to death.
More flowers I noted, yet I none could see
But sweet or colour it had stol'n from thee.
Раннюю фиалку так я бранил:
"Милая воровка, откуда ты украла свой сладостный аромат,
если не из дыхания моего возлюбленного? Пурпурное
великолепие,
которое стало цветом твоей нежной щеки,
ты слишком сгустила в венах моего возлюбленного" {**}.
Лилию я осуждал за _то, что она обокрала_ твою руку,
а бутоны майорана украли твои волосы.
Розы были от страха как на иголках {***},
одна краснеющая от стыда, другая белая от отчаяния,
а третья, ни белая ни красная, обокрала обеих
и к своей краже присоединила твое дыхание,
но за ее воровство во всем великолепии ее расцвета
мстительный червяк поедает ее насмерть.
Я наблюдал и другие цветы, но не видел ни одного,
который бы не украл сладость или цвет у тебя.
{* В сонете 99, вопреки сонетной форме, содержится пятнадцать, а не
четырнадцать строк.
** Неясное место. Фиалка, которую поэт обвиняет в воровстве, в строке 5
оказывается, наоборот, источником пурпура для вен Друга, где этот цвет
слишком сгущен. С большей натяжкой, но более логично было бы истолковать это
в том смысле, что фиалка украла пурпурный цвет из вен Друга, грубо сгустив
его.
*** В оригинале: "on thorns did stand" - фразеологизм, соответствующий
русскому "быть как на иголках". При этом имеется очевидная игра с буквальным
значением слова "thorns" (шипы).}
Метки: