Рассказ 18 Прыжок на ржавый гвоздь и Похвальный ли
Прыжок на ржавый гвоздь и Похвальный лист за учёбу
Весна 1956 года была ранняя. Во второй половине марта я, надев новое демисезонное пальто, с гордым видом шел в школу, стараясь перед встречными людьми завернуть полу, как будто ветром, чтобы все видели, что у моего нового пальто блестящая шелковая подкладка, а не какая-нибудь тряпка. Никто же не знал, что это было старое, перешитое и перелицованное пальто моей сестры Татьяны. Ей покупали его на вырост, и если в пятом классе у пальто подворачивали рукава и подгибали длину, то седьмой класс она заканчивала с рукавами почти по локоть.
В те времена почти всем моим сверстникам покупали одежду на вырост или перешивали, перекраивали старые вещи от родственников. Исключение составляли дети торговых работников, чиновников и ?пришлых?, то есть, не местных - дети из семей военных офицеров, летчиков. Их всегда можно было отличить среди нас, в серой толпе, по новой, более дорогой одежде.
А мы, дети простых работяг, получавших добрую половину своей зарплаты в виде ?бумажек? государственного займа, довольствовались обносками от старших братьев и сестер или поношенными дешевыми вещами с барахолки. Такова была реальность нашего детства. Облигаций государственного займа, обещавших возврат вложенных в них денег, да ещё с процентами, было очень много. Толстые пачки их, перевязанные веревочкой, и еще завернутые в белую тряпочку, мама хранила, как зеницу ока, в сундуке. Позже этими ?ценными? государственными бумажками, мама оклеила крышку сундука с внутренней стороны, толи на память, толи, пряча кровавые следы раздавленных клопов. А потом среди наших друзей еще долго делились пачки этих облигаций, и мы играли в продавцов, расплачиваясь в играх такими деньгами.
Упоминая про следы клопов, я хочу рассказать о том, что эти твари, как и вши, не дававшие нам спать по ночам – реальность того тяжелого времени. О педикулезе (вшах) ещё можно услышать и сегодня. Однажды наша внучка привезла такой ?подарок? из загородного летнего лагеря. С ее густыми и длинными волосами, мы долго не могли избавиться от этой напасти. А про клопов помнят, вероятно, только те, у кого детство прошло в военное и послевоенное время. Эти твари больно кусали только по ночам, напиваясь кровью, они оставляли красные пятна на теле в местах укуса и вонючие кровавые следы на постели, если их раздавишь.
Травили этих паразитов керосином и дустом, по-моему, других средств, в то время и не было. Страшно было то, что, как рассказывал папа, клопы могли прятаться в глубокие щели и засыпать там на много месяцев, а то и лет. Избавились мы от них при перестройке дома в 1955 году, но как оказалось, ненадолго. Через год в новый дом родители купили подержанный диван, с мягкой высокой спинкой, вверху которой было вставлено зеркало и двумя откидными валиками-подлокотниками, делающими диван, при необходимости, длиннее. В первый же день я его оккупировал, а ночью проснулся весь искусанный клопами. Проснувшиеся домочадцы в ту же ночь совместными усилиями вынесли этого монстра на мороз. Вымораживание оказалось лучшим средством избавления от клопов.
Шёл к концу мой первый учебный год. До каникул остался чуть больше месяца занятий, большую часть которых я пропустил. Со мной произошёл несчастный случай, который чуть не лишил меня правой ноги, а возможно и жизни.
У нас во дворе к сараю были приставлены деревянные щиты обшивки от старого дома. Папа оторвал их при сносе дома и, не вынимая гвоздей, оставил для дальнейшего использования. Наверху одной из стопок щитов одна из наших кур устроила себе гнездо и несла там яйца. Щиты стояли гвоздями вовнутрь, а рядом во второй стопке один щит был перевернут гвоздями наружу. Его я использовал в качестве лестницы и по гвоздям, как по ступенькам, я поднимался за яйцами. Гвозди были большие и спокойно меня выдерживали, когда я по ним поднимался, и даже не гнулись.
В тот день я, как обычно, поднялся наверх, и здесь меня окликнула моя одноклассница Лида Доброхотова (кстати, моя будущая свояченица – сестра моей будущей жены). Она пропустила несколько дней учёбы и пришла узнать задание на дом.
Я, присев рядом с гнездом, и босыми ногами наступив на наружный щит, стоявший гвоздями вовнутрь и более низкий, чем те на которых я присел, кричу Лиде:
- Лида, смотри какое яйцо! – Оно было абсолютно круглым и размером с шарик для пинг-понга. И в это время, из под моих ног стал падать щит, и так как я стоял на нём, то, конечно, полетел за ним.
Высота была всего два метра. Моё падение длилось долю секунды, но я до сих пор помню все свои мысли во время падения. ?Только бы не сесть на задницу, иначе в неё влезут эти ржавые гвозди. Ура! Я приземлился на ноги!?.
Шагнуть я не смог, из моей ноги торчал огромный ржавый гвоздь, проткнувший мою ступню насквозь. И только, увидев торчащий гвоздь из ноги, я почувствовал жуткую боль и заорал так, что, если не вылетели стекла из окон, то, вероятно, многие соседи из ближайших домов выскочили наружу, как при пожаре.
На мой душераздирающий крик выбежала мама и, увидев гвоздь, торчащий из моей ноги, тут же осела на крыльце. За ней выбежала моя сестра, пятнадцатилетняя Татьяна. Татьяна не растерялась, она всегда была очень решительной в подобных ситуациях. Перебивая мой крик, она просто громко приказала:
- Мама, хватит сидеть, неси тазик с водой и марганцовку!
Когда мама принесла тазик с водой и марганцовкой, Татьяна, крикнув мне – ?Перестань орать мне в ухо!? - взяла в пригоршню розовый раствор марганцовки, плеснула им сверху на гвоздь и ногу и резко, двумя руками, выдернула мою ногу с гвоздя. Помнится, я заорал ещё громче, так как было очень больно и из раны, и сверху и снизу, струйками побежала кровь. Когда торчал гвоздь, крови почти не было. Татьяна, приложив усилие, так как я сопротивлялся, думая, что марганцовка будет больно щипать, опустила мою ногу в таз с раствором марганцовки. От холодной воды боль немного снизилась.
Мне казалось, что вода в тазу от крови стала краснее, чем от марганцовки. Татьяна сказала:
- Это хорошо, что кровь пошла и сверху и снизу твоей стопы, рана промоется от грязи. А ты зачем уселся наверху и раскачивал ногами щит? Ты же знаешь, что он с гвоздями. Или ты хотел похвастаться перед девочкой, – какой ты ловкий?
- Я не раскачивал, - хныкал я.
- Конечно, он сам по себе взял да упал.
Мама принесла листья подорожника, какую-то мазь, большой кусок марли и ножницы. Бинта не было, его вырезали из марли. На рану сверху и снизу мама приложила по листику подорожника с мазью и перебинтовала ногу. Лида, наглядевшись на операцию по снятию меня с гвоздя, убежала, не узнав задания.
С перевязанной правой ногой, опираясь на мамину руку, я поскакал на одной ноге к своему дивану, и каждый скачок отдавался резкой болью внутри раны. Но больнее мне стало ночью. Стопа по самую щиколотку у меня горела, а внутри была острая цыкающая боль. Будто бы мне в ногу воткнули иголку с ниткой, и кто-то постоянно дергал за нитку.
Проснувшись, я начал хныкать. Мама встала, зажгла лампу и сняла повязку, которая сдавливала опухшую ногу.
- Если опухоль увеличится, то завтра пойдём в больницу.
- Не надо в больницу, - запричитал я, зная, что там будут не только перевязывать, но ещё и делать уколы, которых я боялся пуще всего.
Утром, чтобы не попасть в больницу, я, улыбаясь и терпя боль, сказал, что мне лучше. Так я врал несколько дней, Но мама, дважды в день, промывала мою ногу в растворе марганцовке, меняя листья подорожника и перебинтовывая, всё больше качала головой:
- Ничего здесь не лучше, опухоль не спадает, вокруг раны краснота, на ногу ты не наступаешь.
Вечером я услышал, как мама говорит папе:
- Его надо везти в больницу, как бы заражения не было. Отец подошёл ко мне, а я, сидя на диване, улыбаюсь, сделал вид, что читаю книгу.
- Ну, что у тебя с ногой?
- Все нормально, заживает. Уже лучше. Не надо никакой больницы.
- Ну, вот, мать, он говорит, что всё нормально. Ничего, заживёт. Будет помнить и не лазить там, где не надо. А вы что, не могли, от беды, убрать оттуда гнездо курицы.
- Да кто же знал-то, что так получится. Мы в тот же день с Таней всё убрали, да из курицы, которая там неслась, я уже щи сварила.
На следующий день мама привезла из города бинты и какую-то новую мазь. Терпеть боль и претворяться, что всё хорошо, мне пришлось долго. Только дней через пятнадцать мой организм справился с воспалительным процессом, и опухоль стала спадать, рана затягиваться и я стал наступать на пятку. Помогли, конечно, подорожник и волшебная мазь, которую маме дала знакомая аптекарша, которой мама носила молоко от нашей коровы. В школу я пошёл, сильно хромая, за два дня до окончания учебного года. В тот же день было классное собрание совместно с родителями.
Нога еще очень долго болела и я не мог наступать на полную подошву, так и ходил прихрамывая. Конечно, мой организм справился, и заражения не случилось. А вот через много лет, мой свояк, муж той же Лиды, умер от пустяковой ранки. Он споткнулся на работе о валявшийся в цеху трос и уколол ногу в районе щиколотки всего одной проволочкой распушённого конца троса. Всего одна проволочка воткнулась, он её убрал и пошёл дальше, но этого хватило на то, чтобы через два месяца умереть от общего заражения крови. А ему было всего 33 года.
Первый класс я закончил с ?Похвальным листом? за отличные успехи и примерное поведение. Я очень гордился тем, что Евдокия Васильевна не раздала награды просто так на уроке, как было в других классах, а организовала общее собрание и вручила награды родителям. Я радовался смущенной улыбке мамы, когда, Евдокия Васильевна вручила ей ?Похвальный лист? со словами благодарности за сына, то есть за меня. Отличников в нашем классе было всего четверо. Когда мама села ко мне за парту, я увидел слезы на её глазах.
- Мама, ты чего? – прошептал я.
- От радости, сынок, от радости. Ты четвёртый ученик у нас в семье, а похвальный лист первый.
Примечание: Все события – это воспоминания из моего детства. Имена и фамилии подлинные.
На фото: Летом 1956 года. В центре папа с младшим братом Ильёй, с гармонью старший брат Василий и рядом с папой я.
Продолжение следует.
Весна 1956 года была ранняя. Во второй половине марта я, надев новое демисезонное пальто, с гордым видом шел в школу, стараясь перед встречными людьми завернуть полу, как будто ветром, чтобы все видели, что у моего нового пальто блестящая шелковая подкладка, а не какая-нибудь тряпка. Никто же не знал, что это было старое, перешитое и перелицованное пальто моей сестры Татьяны. Ей покупали его на вырост, и если в пятом классе у пальто подворачивали рукава и подгибали длину, то седьмой класс она заканчивала с рукавами почти по локоть.
В те времена почти всем моим сверстникам покупали одежду на вырост или перешивали, перекраивали старые вещи от родственников. Исключение составляли дети торговых работников, чиновников и ?пришлых?, то есть, не местных - дети из семей военных офицеров, летчиков. Их всегда можно было отличить среди нас, в серой толпе, по новой, более дорогой одежде.
А мы, дети простых работяг, получавших добрую половину своей зарплаты в виде ?бумажек? государственного займа, довольствовались обносками от старших братьев и сестер или поношенными дешевыми вещами с барахолки. Такова была реальность нашего детства. Облигаций государственного займа, обещавших возврат вложенных в них денег, да ещё с процентами, было очень много. Толстые пачки их, перевязанные веревочкой, и еще завернутые в белую тряпочку, мама хранила, как зеницу ока, в сундуке. Позже этими ?ценными? государственными бумажками, мама оклеила крышку сундука с внутренней стороны, толи на память, толи, пряча кровавые следы раздавленных клопов. А потом среди наших друзей еще долго делились пачки этих облигаций, и мы играли в продавцов, расплачиваясь в играх такими деньгами.
Упоминая про следы клопов, я хочу рассказать о том, что эти твари, как и вши, не дававшие нам спать по ночам – реальность того тяжелого времени. О педикулезе (вшах) ещё можно услышать и сегодня. Однажды наша внучка привезла такой ?подарок? из загородного летнего лагеря. С ее густыми и длинными волосами, мы долго не могли избавиться от этой напасти. А про клопов помнят, вероятно, только те, у кого детство прошло в военное и послевоенное время. Эти твари больно кусали только по ночам, напиваясь кровью, они оставляли красные пятна на теле в местах укуса и вонючие кровавые следы на постели, если их раздавишь.
Травили этих паразитов керосином и дустом, по-моему, других средств, в то время и не было. Страшно было то, что, как рассказывал папа, клопы могли прятаться в глубокие щели и засыпать там на много месяцев, а то и лет. Избавились мы от них при перестройке дома в 1955 году, но как оказалось, ненадолго. Через год в новый дом родители купили подержанный диван, с мягкой высокой спинкой, вверху которой было вставлено зеркало и двумя откидными валиками-подлокотниками, делающими диван, при необходимости, длиннее. В первый же день я его оккупировал, а ночью проснулся весь искусанный клопами. Проснувшиеся домочадцы в ту же ночь совместными усилиями вынесли этого монстра на мороз. Вымораживание оказалось лучшим средством избавления от клопов.
Шёл к концу мой первый учебный год. До каникул остался чуть больше месяца занятий, большую часть которых я пропустил. Со мной произошёл несчастный случай, который чуть не лишил меня правой ноги, а возможно и жизни.
У нас во дворе к сараю были приставлены деревянные щиты обшивки от старого дома. Папа оторвал их при сносе дома и, не вынимая гвоздей, оставил для дальнейшего использования. Наверху одной из стопок щитов одна из наших кур устроила себе гнездо и несла там яйца. Щиты стояли гвоздями вовнутрь, а рядом во второй стопке один щит был перевернут гвоздями наружу. Его я использовал в качестве лестницы и по гвоздям, как по ступенькам, я поднимался за яйцами. Гвозди были большие и спокойно меня выдерживали, когда я по ним поднимался, и даже не гнулись.
В тот день я, как обычно, поднялся наверх, и здесь меня окликнула моя одноклассница Лида Доброхотова (кстати, моя будущая свояченица – сестра моей будущей жены). Она пропустила несколько дней учёбы и пришла узнать задание на дом.
Я, присев рядом с гнездом, и босыми ногами наступив на наружный щит, стоявший гвоздями вовнутрь и более низкий, чем те на которых я присел, кричу Лиде:
- Лида, смотри какое яйцо! – Оно было абсолютно круглым и размером с шарик для пинг-понга. И в это время, из под моих ног стал падать щит, и так как я стоял на нём, то, конечно, полетел за ним.
Высота была всего два метра. Моё падение длилось долю секунды, но я до сих пор помню все свои мысли во время падения. ?Только бы не сесть на задницу, иначе в неё влезут эти ржавые гвозди. Ура! Я приземлился на ноги!?.
Шагнуть я не смог, из моей ноги торчал огромный ржавый гвоздь, проткнувший мою ступню насквозь. И только, увидев торчащий гвоздь из ноги, я почувствовал жуткую боль и заорал так, что, если не вылетели стекла из окон, то, вероятно, многие соседи из ближайших домов выскочили наружу, как при пожаре.
На мой душераздирающий крик выбежала мама и, увидев гвоздь, торчащий из моей ноги, тут же осела на крыльце. За ней выбежала моя сестра, пятнадцатилетняя Татьяна. Татьяна не растерялась, она всегда была очень решительной в подобных ситуациях. Перебивая мой крик, она просто громко приказала:
- Мама, хватит сидеть, неси тазик с водой и марганцовку!
Когда мама принесла тазик с водой и марганцовкой, Татьяна, крикнув мне – ?Перестань орать мне в ухо!? - взяла в пригоршню розовый раствор марганцовки, плеснула им сверху на гвоздь и ногу и резко, двумя руками, выдернула мою ногу с гвоздя. Помнится, я заорал ещё громче, так как было очень больно и из раны, и сверху и снизу, струйками побежала кровь. Когда торчал гвоздь, крови почти не было. Татьяна, приложив усилие, так как я сопротивлялся, думая, что марганцовка будет больно щипать, опустила мою ногу в таз с раствором марганцовки. От холодной воды боль немного снизилась.
Мне казалось, что вода в тазу от крови стала краснее, чем от марганцовки. Татьяна сказала:
- Это хорошо, что кровь пошла и сверху и снизу твоей стопы, рана промоется от грязи. А ты зачем уселся наверху и раскачивал ногами щит? Ты же знаешь, что он с гвоздями. Или ты хотел похвастаться перед девочкой, – какой ты ловкий?
- Я не раскачивал, - хныкал я.
- Конечно, он сам по себе взял да упал.
Мама принесла листья подорожника, какую-то мазь, большой кусок марли и ножницы. Бинта не было, его вырезали из марли. На рану сверху и снизу мама приложила по листику подорожника с мазью и перебинтовала ногу. Лида, наглядевшись на операцию по снятию меня с гвоздя, убежала, не узнав задания.
С перевязанной правой ногой, опираясь на мамину руку, я поскакал на одной ноге к своему дивану, и каждый скачок отдавался резкой болью внутри раны. Но больнее мне стало ночью. Стопа по самую щиколотку у меня горела, а внутри была острая цыкающая боль. Будто бы мне в ногу воткнули иголку с ниткой, и кто-то постоянно дергал за нитку.
Проснувшись, я начал хныкать. Мама встала, зажгла лампу и сняла повязку, которая сдавливала опухшую ногу.
- Если опухоль увеличится, то завтра пойдём в больницу.
- Не надо в больницу, - запричитал я, зная, что там будут не только перевязывать, но ещё и делать уколы, которых я боялся пуще всего.
Утром, чтобы не попасть в больницу, я, улыбаясь и терпя боль, сказал, что мне лучше. Так я врал несколько дней, Но мама, дважды в день, промывала мою ногу в растворе марганцовке, меняя листья подорожника и перебинтовывая, всё больше качала головой:
- Ничего здесь не лучше, опухоль не спадает, вокруг раны краснота, на ногу ты не наступаешь.
Вечером я услышал, как мама говорит папе:
- Его надо везти в больницу, как бы заражения не было. Отец подошёл ко мне, а я, сидя на диване, улыбаюсь, сделал вид, что читаю книгу.
- Ну, что у тебя с ногой?
- Все нормально, заживает. Уже лучше. Не надо никакой больницы.
- Ну, вот, мать, он говорит, что всё нормально. Ничего, заживёт. Будет помнить и не лазить там, где не надо. А вы что, не могли, от беды, убрать оттуда гнездо курицы.
- Да кто же знал-то, что так получится. Мы в тот же день с Таней всё убрали, да из курицы, которая там неслась, я уже щи сварила.
На следующий день мама привезла из города бинты и какую-то новую мазь. Терпеть боль и претворяться, что всё хорошо, мне пришлось долго. Только дней через пятнадцать мой организм справился с воспалительным процессом, и опухоль стала спадать, рана затягиваться и я стал наступать на пятку. Помогли, конечно, подорожник и волшебная мазь, которую маме дала знакомая аптекарша, которой мама носила молоко от нашей коровы. В школу я пошёл, сильно хромая, за два дня до окончания учебного года. В тот же день было классное собрание совместно с родителями.
Нога еще очень долго болела и я не мог наступать на полную подошву, так и ходил прихрамывая. Конечно, мой организм справился, и заражения не случилось. А вот через много лет, мой свояк, муж той же Лиды, умер от пустяковой ранки. Он споткнулся на работе о валявшийся в цеху трос и уколол ногу в районе щиколотки всего одной проволочкой распушённого конца троса. Всего одна проволочка воткнулась, он её убрал и пошёл дальше, но этого хватило на то, чтобы через два месяца умереть от общего заражения крови. А ему было всего 33 года.
Первый класс я закончил с ?Похвальным листом? за отличные успехи и примерное поведение. Я очень гордился тем, что Евдокия Васильевна не раздала награды просто так на уроке, как было в других классах, а организовала общее собрание и вручила награды родителям. Я радовался смущенной улыбке мамы, когда, Евдокия Васильевна вручила ей ?Похвальный лист? со словами благодарности за сына, то есть за меня. Отличников в нашем классе было всего четверо. Когда мама села ко мне за парту, я увидел слезы на её глазах.
- Мама, ты чего? – прошептал я.
- От радости, сынок, от радости. Ты четвёртый ученик у нас в семье, а похвальный лист первый.
Примечание: Все события – это воспоминания из моего детства. Имена и фамилии подлинные.
На фото: Летом 1956 года. В центре папа с младшим братом Ильёй, с гармонью старший брат Василий и рядом с папой я.
Продолжение следует.
Метки:
