А что это вы здесь делаете? Страница Юлии37

(1967-71 годы)

Подробно я описала свою жизнь в Немчинове в мистерии “Дремучие двери” (Иоанна в Ильичёвке). Дача Брежнева действительно была на холме неподалёку за сплошным бетонным забором.
Домашние и знакомые считали мою деревенскую жизнь дурью и мазохизмом.
Борис, правда, тоже приобщился к бегу, но приезжал, в основном, на выходные, что меня устраивало – общения я ни с кем не жаждала.
Вику же плотно опекала свекровь, которая полагала (кстати, вполне справедливо), что для ребёнка в домике отсутствуют необходимые удобства.
После начала каникул дочка у меня гостила недельку-другую, а затем моя мама брала её с собой на Оку или на Рижское взморье - в литфондовский дом творчества.

Только вот времени на повесть почти не оставалось.
По счастью, вскоре меня перевели в только что созданное творческое объединение “Экран” на должность редактора-сценариста (Мамедов меня запомнил и сдержал слово).

Потом и вовсе была организована при “Экране” сценарная мастерская, где со мной работали и Юрий Визбор, и Борис Шустров, и другие творческие личности.
Поначалу приходилось служить, в основном, редактором. А так как авторский контингент был чаще всего “вторичным” (приходили в “Экран” те, кому не повезло в кино), то лично мне иногда проще было самой написать за автора, чем добиваться от него нужного текста.

Помню, как однажды за несколько часов до звукозаписи текст к трёхчастёвке, где я была редактором, начисто отсутствовал. И тогда Марлен Мартынович Хуциев, бывший у нас худруком, махнул рукой:
– Ладно, сочиняй сама.
До этого долго не позволял – может, боялся, что потребую гонорар.
Текст был утверждён, записан. Я не получила ни копейки, но не дёргалась – фильм прошёл, и ладно.
Обижало другое – время от времени обрушивались на нас всякие дисциплинарные репрессии – у входа записывали, кто когда явился, опоздавшим объявляли выговора или лишали премий.

Я никак не могла смириться с такой казарменной муштрой, тем более что делать порой на работе было совершенно нечего.
Летишь, бывало, вверх по эскалатору метро, затем с риском для жизни – через дорогу к троллейбусу... А отметилась, плюхнулась на рабочее место, отдышалась – можешь краситься, чесать язык, чаи гонять, никому до тебя дела нет.
Но не дай Бог уйти раньше шести!
Вот тогда я и приспособилась, заткнув уши восковыми импортными затычками, продолжать сочинять странную свою повесть про Землю-Бета.
“Она должна прийти сегодня...”

Помню, как торговались с писателем Кузнецовым, с которым мне было велено заключить договор на пять тысяч за экранизацию его повести “Огонь”, опубликованной в “Юности”.
Бледный неврастеничный автор требовал шесть.
Шесть ему дали, но он их так и не получил, потому что махнул через пару недель в Лондон и там остался.
Только нервы зря мотал.

Меня в “Экране” начальство с некоторых пор побаивалось.
За одно из опозданий мне вынесли выговор. Я ужасно разозлилась, промолчала, но, как говорили девчонки, взглядом метала “громы и молнии”.
От этих “громов и молний”, по их мнению, тут же увезли на скорой с внезапным приступом удушья мою непосредственную начальницу, патологически здоровую молодую даму.
Другая дама, подписавшая приказ, покрылась на следующий день не менее странной сыпью.

А самый наш главный начальник, Хессин, расписавшийся в выговоре третьим, вообще куда-то сгинул на пару недель.
Как потом выяснилось, отлеживался в “Кремлёвке” в предынфарктном состоянии.
Я не очень верила слухам о своих колдовских способностях, но на всякий случай старалась с тех пор “не метать”, прощая личным обидчикам, как велит заповедь.

Как-то засиделась в Останкино, увлекшись работой над повестью, до глубокого вечера.
И вдруг до меня дошло, что на этаже никого нет.
Охватил панический страх, сердце колотилось.
Наскоро заперев ящик стола и дверь, помчалась по безлюдному коридору к лифту.
И вдруг из своего кабинета вышел Хессин, изумлённо вскинул брови:
- А вы что здесь делаете?
- Вкалываю! - буркнула я.
И добавила что-то про выговоры, которые несправедливо влепляют отдельным горящим на работе сотрудникам за ничтожные опоздания.

“Субординации” я так и не научусь.
Но Хессин не обидится. Понемногу я стану заключать договора и на свои сценарии – документальные, короткометражные игровые и даже полнометражки – в соавторстве с одним “классиком”.
Я писала текст – классик обеспечивал проходимость и первую категорию.

Неожиданно нашёлся режиссёр из Волгограда на многострадальный сценарий “Откройте – свои”.
Со мной заключили договор. Написала несколько вариантов, съездила в Волгоград, где сценарий одобрили.
Но на каком-то этапе опять всё прикрыли.
Традиционно получила деньги, очередную душевную травму и, как Гоголь, сожгла сценарий в немчиновской печурке, чтобы уже никогда к нему не возвращаться.

Лишь один эпизод - “Велосипед” войдёт впоследствии в мистерию “Дремучие двери”.

(продолжение следует)...