Пушкин- путешествие из Москвы в Петербург

Случайно вышел на это серьёзное исследование о публицистике поэта.
Из "Мыслей" Паскаля, узнал, что он в 17веке первым предложил дилижанс в виде междугородних путешествий. В статье о дилижансе узнал, что путешествие из "Петербурга в Москву" занимало четверо утомительных суток(ехали и ночью, с отдыхом на еду и смену лошадей на станциях, и стоимость на человека в 1820г. составляла 95 руб- всего в дилижансе было 8 мест). Свои мытарства в кибитке описывал и Пушкин в дневниках- "доехал еле живой"...

Голод на Руси- явление не редкое- достаточно неурожая вследствии аномалии природы- бунты вздымали на дыбы страну, сметая династии(годуновых) и армии с трудом усмиряли обезумевшее горе... В статье описано тяжёлое положение крепостного крестьянства за сто лет до нового закабаления, до голодомора век спустя в СССР 1932-33,(цари вынуждены были открывать закрома, опасаясь пугачёвщины, чего нельзя сказать о "народном" государстве, грабившем крестьянство продотрядами(голод 1921-22) и строя индустриализацию на костях рабов беспаспорнтных- чтобы не убегали в города, вплоть до 60-х ).


ИЗ ИНТЕРНЕТА

С. Л. АБРАМОВИЧ

КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС В СТАТЬЕ ПУШКИНА
?ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ МОСКВЫ В ПЕТЕРБУРГ?


?Путешествие из Москвы в Петербург? занимает особое место в творчестве Пушкина 30-х годов. Это публицистическая статья, посвященная злободневным вопросам современности. ?Путешествие? было единственной попыткой поэта высказать в печати свое мнение о внутриполитическом положении страны в царствование Николая I.

В центре статьи — крестьянский вопрос, поставленный очень широко: речь идет об условиях существования русского крестьянина, о его бесправии, о взаимоотношениях помещиков и крепостных, о рекрутчине, о возмущении крепостных рабов и убийстве ими тирана-помещика. В статье также говорится намеками, а иногда и прямо о политике правительства, о необходимости важных преобразований в государстве, о судьбах старинного русского дворянства и т. д. Даже главы историко-литературного характера (о Ломоносове, о происхождении цензуры) приобретают в этой статье острое политическое звучание: сильнейшее впечатление производят те места, где поэт страстно и убедительно пишет о громадной роли печатного слова, о влиянии литературы на общественную жизнь, о положении писателя в обществе.

Никакая другая статья Пушкина не может сравниться с ?Путешествием? по остроте политической проблематики. В какой-то мере по направлению и задачам примыкают к ?Путешествию из Москвы в Петербург? статьи, написанные позже: ?Александр Радищев?, ?Мнение М. Е. Лобанова о духе словесности как иностранной, так и отечественной?, ?Джон Теннер?, — но в них Пушкин не затрагивает непосредственно тех жгучих вопросов, которые стоят в центре разбираемой статьи.

В последние годы это произведение Пушкина вновь привлекло к себе внимание исследователей: о ?Путешествии? писали в общих работах, посвященных теме ?Пушкин и Радищев?, в юбилейных статьях и брошюрах 1949 года, в диссертациях, связанных с творчеством Пушкина 30-х годов, и, наконец, ему посвящены специальные работы Б. С. Мейлаха1 и Б. П. Городецкого.2

Такой обостренный интерес к ?Путешествию? понятен: это произведение до последнего времени оставалось одним из наименее изученных, и необходимость его тщательного исследования стала очевидной, ибо невозможно судить о политической позиции Пушкина в 30-е годы, не распутав

209

клубка противоречий, который связан с ?Путешествием из Москвы в Петербург?.

Работа Б. С. Мейлаха, опубликованная в 1949 году, по существу, является первым научным исследованием ?Путешествия?, предпринятым в советское время. Б. С. Мейлах анализирует наиболее спорные и сложные проблемы статьи, уделяя особое внимание вопросу об отношении Пушкина к крестьянской революции. Ему удалось дать убедительное, аргументированное объяснение труднейших мест этой статьи. Недавно вышла из печати и вторая работа на эту тему — статья Б. П. Городецкого, где предпринято монографическое изучение пушкинского ?Путешествия? на широком историко-литературном фоне.

После этих специальных работ пушкинская статья перестала быть такой ?загадочной?, какой она казалась раньше, когда во всех комментариях приводились диаметрально противоположные точки зрения П. Н. Сакулина и В. Е. Якушкина3 без какого-либо обоснованного вывода. Но тем не менее целый ряд важных и интересных вопросов, связанных с этой статьей, еще нельзя считать вполне решенным.

До сих пор неясно, что послужило непосредственным толчком к замыслу такой статьи, какую роль в ней играет образ путешественника, к кому обращается Пушкин со своими призывами и предложениями. Еще не получили убедительного истолкования некоторые очень сложные для понимания места; статьи, и подчас мы не можем объяснить, что именно хотел сказать Пушкин в том или ином случае. Как справедливо отмечал Б. В. Томашевский, ?Путешествие из Москвы в Петербург? — произведение, ?требующее новых и новых разысканий?.4

1


Очень интересно разобраться в том, почему возник у Пушкина такой беспрецедентный замысел. Что заставило поэта отказаться от обычной для этих лет сдержанности, когда он старался ?хранить свой образ мыслей про себя?, и взяться в декабре 1833 года за публицистическую статью, в которой решился прямо говорить об острейших политических вопросах современности?

Очевидно, непосредственным толчком к такому замыслу послужили впечатления, которые вынес поэт из путешествия по России осенью 1833 года. Чтобы судить об этих впечатлениях, нужно учесть особые условия 1833 года. Это был тяжелый, бедственный, неурожайный год. Давно Россия не знала такого голода, как в эту зиму.

Даже в записках Бенкендорфа говорится о неурожае 1833 года как о колоссальном бедствии общегосударственного масштаба. ?Империя, — писал он, — почти на всем ее пространстве была постигнута неурожаем, а в некоторых губерниях земля не дала ровно ничего. Травы погорели,

210

хлеб не уродился, огороды стояли пустые, и даже картофель весь погиб. Многочисленные стада овец... гибли тысячами от недостатка корма. Рогатый скот дох, и малороссийские крестьяне теряли с ним последние средства к существованию... Везде сельское население было доведено до крайности, и жителям многих местностей грозили все ужасы голодной смерти?.5

Автор исследования о русских неурожаях А. С. Ермолов сообщает: ?Уже осень 1832 года, сопровождавшаяся во многих губерниях, особенно северных, крайними холодами, неблагоприятной погодой, неумеренными дождями, частыми инеями и несвоевременно выпавшим снегом, давала повод опасаться за состояние посевов. Весна 1833 года отличалась почти повсюду необыкновенными холодами, препятствовавшими росту хлебов; непосредственно за холодным временем наступила продолжительная засуха6 с сильными палящими ветрами?.7

Губительная засуха поразила почти всю европейскую часть страны.8

Наглядное представление о состоянии крестьянских хозяйств в неурожайный год дают документы из архива помещицы Ю. П. Самойловой. Осенью 1833 года вотчинное начальство доносило в московскую контору помещицы, что ?урожай в имении чрезвычайно плохой... у большинства крестьян не осталось даже зерна на обсеменение полей... во многих селениях озимая рожь совершенно не взошла и даже не показала никакого на полях знака?.9 Управляющий поместьем сообщал о положении крестьян: ?Несчастные последствия времени ввергнули крестьян в бедность такую, коей примеров и самые старожилы не запомнят?.10 Эти сведения особенно интересны, потому что деревни Ю. П. Самойловой были расположены в непосредственной близости от имения Пушкиных — в Муромском уезде Владимирской губернии, смежном с Арзамасским уездом Нижегородской: губернии. Все, что сказано о состоянии крепостных в этой вотчине, очень напоминает положение в Болдине и Кистеневе.

Пушкин в дневнике 1833—1834 годов трижды упоминает о голоде 27 ноября 1833 года, через несколько дней после возвращения из Болдина, поэт записывает: ?Осуждают очень дамские мундиры — бархатные, шитые золотом, особенно в настоящее время, бедное и бедственное?11 (XII, 314). В записи от 14 декабря Пушкин высмеивает мероприятия николаевского правительства, о которых Бенкендорф в своих записках вспоминал с верноподданническим умилением, утверждая, что голод ?дал государю новый случай обнаружить свою деятельность и свою отеческую заботливость о вверенной ему стране?.12 Пушкин раскрывает истинный смысл этих ?благодеяний? царя: ?Кочубей и Нессельроде получили по 200 000 на прокормление своих голодных крестьян, эти четыреста

211

тысяч останутся в их карманах... В обществе ропщут, — а у Нессельроде и Кочубей будут балы — (что также есть способ льстить двору)?. А через два дня поэт лаконично отметил по поводу бала у Кочубея: ?Бал был очень блистателен? (XII, 317).

В откликах Пушкина на события петербургской жизни этого года сквозь сдержанные намеки и замечания подчас прорывается открытое возмущение. Так, 17 марта поэт записал в своем дневнике: ?Праздников будет на полмиллиона. Что скажет народ, умирающий с голоду??13 (XII, 322).

Скупые записи в дневнике — лишь глухой отзвук того, что передумал и перечувствовал Пушкин, непосредственно соприкоснувшись с жизнью и бытом голодающего крестьянства. Больше в бумагах поэта нет прямых откликов на голод 1833—1834 годов. Но о его впечатлениях можно судить и по косвенным источникам. Опубликованные в 1936 году документы болдинского архива воссоздают перед нами картины жизни нижегородской крепостной деревни, в которой Пушкин провел полтора месяца. Сопоставляя материалы подворной описи, тщательно составленной в январе 1834 года новым управляющим имением И. М. Пеньковским, с данными ревизской сказки, челобитными крестьян, донесениями управляющего, можно судить о положении почти каждой крестьянской семьи в имении Пушкиных.

Неурожай подкосил под корень полуразоренное хозяйство болдинских крестьян. И барщинные, и оброчные крестьяне встретили зиму почти без всяких запасов. Уже в декабре 1833 года И. М. Пеньковский доносил Сергею Львовичу Пушкину: ?Очень многие крестьяне не имеют ни зерна хлеба?. В январе 1834 года, познакомившись поближе с положением болдинских крепостных, управляющий писал: ?Хлеб у редких крестьян находится?.14

В описи, составленной управляющим в январе 1834 года, числится 152 крестьянских хозяйства. Из них 43 семьи (162 человека) имела всего 45 четвертей зерна.15 В переводе на привычные нам меры это означало в среднем по 5 кг зерна в месяц на человека. По официальным данным того времени, на продовольствие одному крестьянину считалось необходимым иметь в год около трех четвертей зерна,16 не считая того, что нужно на посев. Д в Болдине в 43 семьях на человека приходилось менее 0.3 четверти, т. е. в 10 раз меньше.17

Но была в Болдине еще менее обеспеченная группа крестьян.

40 семей уже в январе не имели никаких запасов зерна: ни ржи, ни гречи, ни овса. 20 крестьянских семейств из числа этих сорока были нищими в полном смысле слова и находились на пороге голодной смерти, ибо у них не было ни хлеба, ни домашнего скота (например, семьи крестьян А. Т. Шумова, К. М. Соцкого, Никиты Торгашева, С. Н. Кашкина и др.) Из данных ревизской сказки (март 1834 года) узнаем, что у Андрея Терентьевича

212

Шумова было четверо детей, а у Торгашевых — семеро; двадцатишестилетний Козьма Максимович Агапов, по прозвищу Соцкий, имел трех малолетних ребятишек, семья Сергея Никитича Кашкина состояла из восьми человек и т. д. Все это были не оброчные, а барщинные крестьяне, у которых не было побочных доходов. Страшно подумать о том, как сложилась их жизнь в эту голодную зиму.

Таким образом, 83 семьи (около 55% всех указанных в описи Пеньковского) были обречены на голод и полное разорение. Не многим лучше было положение остальных. Из 152 семейств только 16 можно было бы на общем фоне назвать ?зажиточными? — это те, у кого было от 10 до 20 четвертей зерна в запасе (кстати, 14 из этих семей были на оброке). Эти крестьяне имели возможность 3—4 четверти оставить на посев, остального должно было хватить на пропитание без угрозы голода.18

Сами болдинские крестьяне так описывали свое бедственное положение в челобитной, которая была подана Александру Сергеевичу в ноябре 1833 года: ?...ныне не более на счет как-то 15-ти человек находится в состоянии, что нынешнюю зиму имели свой хлеб, а прочие крестьяне и прошлою года покупали рожь для засева своей земли. Все распродали крестьяне для прокормления своих семейств: скот и строение? (XV, 92).

Голод угрожал болдинским крестьянам и в следующем году, так как озимые осенью посеяли немногие, у большинства же поля оставались незасеянными или были запроданы чужим крестьянам.

В эти тяжелые годы не выручали и традиционные промыслы: выделка саней и тканье рогож и кулей, которые обычно служили подспорьем для малоземельных болдинских крестьян. Пеньковский зимой писал Сергею Львовичу: ?Промысел оных в тканью рогоз не требуется, за самую малую цену должны продавать... сани, которые себя стоют рубль, продают за 60 копеек и менее?.19

Положение крепостных нижегородского имения Пушкиных усугублялось еще и тем, что над ними тяготел громадный долг в 1400 руб. за подушную подать и посторонним лицам. Из мирских денег ежегодно выплачивалось несколько сот рублей процентов в счет долга. Крестьяне десятки лет не могли выпутаться из долгов: в 1849 году помещик Г. В. Бобоедов сообщал П. П. Ланскому, побывав в сельце Кистеневе: ?теперь на этих крестьянах с лишком 9000 рублей этого долгу?.20

Летом 1834 года агроном К. Рейхман, который по просьбе Александра Сергеевича посетил Болдино, писал ему: ?...крестьяне ваши совсем разорились? (XV, 163).

Все эти материалы дают представление о том, что; увидел Пушкин в Болдине осенью 1833 года: запасов хлеба у большинства крестьян не хватит на прокормление семейств, многие пошли по миру, поля стоят незасеянные, надвигается голод...

Никогда еще поэт не сталкивался так близко с крестьянской нищетой. В Михайловском, где он провел свыше двух лет, уровень жизни крепостных существенно отличался от того, что было в имении Сергея Львовича. Псковские крепостные Пушкиных были гораздо зажиточнее нижегородских. В Михайловском в крестьянских хозяйствах было в 2—3 раза больше

213

лошадей, чем в Болдине и Кистеневе (считая в среднем на душу населения), в 5 раз больше коров и овец.21 Там не было такой страшной бедности, такого разорения, как в нижегородском имении. Более благополучное положение крепостных в Михайловском объяснялось главным образом тем, что в псковском имении было больше земли, а болдинские крестьяне чрезвычайно страдали от малоземелья. В Болдине на одну ревизскую душу приходилось примерно по 2 десятины земли, а в Михайловском — около 9.7 десятин, т. е. почти в 5 раз больше.22 К тому же Сергей Львович и его жена, мало вникая в хозяйство, сохраняли почти во всем ранее заведенные порядки. По традиции в Михайловском барская запашка составляла менее 10% всей пахотной земли, а в Болдине — свыше 40% (из 1755 десятин 720 было в барской запашке). Этим и объясняется сравнительное благополучие крепостных в имении Надежды Осиповны.

В свете этих материалов становится понятным, почему знакомство с бытом болдинских крестьян в 1830 году произвело на Пушкина такое сильное впечатление. ?История села Горюхина? и стихотворение ?Румяный критик...? навеяны именно болдинской действительностью. А пребывание в нижегородском имении в голодный год оставило неизгладимый след в сознании Пушкина.

Приехав осенью 1833 года в Болдино, Пушкин оказался втянутым в еще более тесное общение с крестьянами, чем в прошлый раз. Крепостные и управляющий видели в нем барина: к нему обращались с просьбами и жалобами, приходили старики с челобитной, от него ждали распоряжений в связи с рекрутским набором и по хозяйству, так как новый управляющий И. М. Пеньковский только приступал к делам. Кроме того, А. С. Пушкин в этот момент уже понял, что ему придется взять на себя управление имением, иначе оно будет совершенно разорено и родители останутся без средств.23

Жизнь поставила перед поэтом во всей сложности и противоречивости самые жгучие социальные проблемы эпохи: он видел ужасную бедность крепостного крестьянина и в то же время его глубоко волновало неуклонное разорение старинного русского дворянства, кровную связь с которым Пушкин ощущал всегда. В тот голодный год поэт особенно остро почувствовал, какой кризис назревает в стране.

Это ощущение надвигающегося кризиса и заставило поэта сразу же после возвращения из Болдина взяться за публицистическую статью, в центре которой стоял крестьянский вопрос.

Такой замысел не был чем-то случайным или неожиданным в творчестве Пушкина 30-х годов. Мысль о создании публицистического произведения

214

по вопросам внутренней политики появилась у него задолго до начала работы над ?Путешествием?. Еще 16 марта 1830 года в письме, посланном с оказией, Пушкин писал Вяземскому о своем намерении ?пуститься в политическую прозу? в связи с известиями о намечавшихся правительственных законопроектах и советовал ему воспользоваться удобным случаем, чтобы ?писать политический памфлет и даже его напечатать? (XIV, 69).

В 1833 году после длительного перерыва вновь оживилась законодательная деятельность правительства и возобновили свои заседания некоторые секретные комитеты по крестьянскому вопросу. Очевидно, это и внушило Пушкину надежду на возможность опубликования статьи.

2


Самое важное в этом замысле то, что Пушкин безусловно готовил статью к печати (в этом существенное отличие ?Путешествия? от ?Замечаний о бунте?, которые Пушкин считал невозможным напечатать, но доставил через Бенкендорфа царю).

Попытка гласной постановки крестьянского вопроса в условиях 30-х годов прошлого века была смелым политическим шагом. Ведь самой характерной чертой николаевского политического режима была полнейшая безгласность. Показательно, что все проекты преобразований, новых законов всегда обсуждались в секретных комитетах, куда имели доступ лишь очень немногие люди, облеченные особым доверием Николая. Фактически все секретные комитеты, которые в 30—40-е годы изыскивали ?средства к улучшению состояния крестьян разных званий?, включали в себя не более десятка человек из личного окружения царя.

?Крестьянский вопрос решался при нем (Николае I, — С. А.) чисто бюрократическим путем, оставаясь тайною для общества, совершенно изъятой со страниц печати?,24 — пишет исследователь этой эпохи М. Полиевктов. Николай I требовал нерушимого соблюдения тайны заседаний от всех членов секретных комитетов и чиновников канцелярии. В своей речи от 30 марта 1842 года он даже обратился с особым предупреждением к членам Государственного Совета, угрожая высоким сановникам: ?...если бы сверх ожидания опять дошло до моего сведения о подобных разглашениях, то я велю тотчас судить виноватых по строгости законов, как за государственное преступление?.25

Пушкин же считал ?гласность прений? ?одним из условий высокообразованных обществ? и ратовал за ?могущество общего мнения, на котором в просвещенном народе основана чистота нравов?. Поэт стремился своей статьей сделать крестьянский вопрос предметом обсуждения в печати.

Осведомленный, как никто, обо всех возможных цензурных препятствиях, поэт отлично понимал, как трудно будет опубликовать подобное произведение. И он с самого начала работы над ?Путешествием? стремился приспособить его к существующим цензурным условиям.

Прежде всего он решает печатать статью анонимно. В связи с этим в статье и появился образ мнимого автора-путешественника. Кроме того, не рассчитывая на опубликование чисто политического произведения, поэт избрал форму путевых записей, широко распространенную в литературе того времени. Однако пушкинскую статью лишь условно можно назвать

215

?путешествием?. Как уже было отмечено Б. С. Мейлахом,26 в этом очень своеобразном по жанру произведении нет непосредственных впечатлений от поездки и нет записей дневникового характера, за исключением первых вступительных фраз. Самый мотив путешествия введен для того, чтобы сделать возможным обсуждение в печати тех же вопросов, которые были подняты в радищевском ?Путешествии из Петербурга в Москву?. Проезжая по тем же местам, о которых рассказано в ?Путешествии из Петербурга в Москву?, с открытой книгой в руках, автор путевых записок совершенно естественно приводит цитаты из этой книги, ссылается на нее, спорит с Радищевым или размышляет по поводу прочитанного. Все это дает возможность привлечь внимание читателей к важнейшим политическим проблемам современности. Избрав своим ?дорожным товарищем? книгу Радищева, Пушкин нашел чрезвычайно удачную форму для задуманной публицистической статьи, ибо прямо говорить о современной политической жизни России можно было лишь в духе панегирика николаевскому правительству. Внутренним психологическим стимулом к такому построению статьи могло послужить желание Пушкина и для себя самого уяснить свое отношение к поставленной Радищевым проблеме взаимоотношений дворянства и крестьянства, проверить с точки зрения полувекового опыта истории правильность идей и пути первого русского революционера.27

Мотив мнимого путешествия — это лишь один из многих ?эзоповских? приемов, при помощи которых Пушкин пытался осуществить в условиях тогдашней цензуры обсуждение острых политических вопросов. Больше всего он использовал приемы ?эзоповского? стиля в главах, посвященных крестьянской тематике.

Так, пушкинский путешественник почти никогда прямо не говорит о бедствиях народа. Чтобы дать представление о положении крепостного крестьянства, он обычно ссылается на разнообразные печатные и устные источники: чаще всего цитирует или пересказывает отрывки из ?Путешествия? Радищева, а также использует произведения Крылова, Фонвизина, Княжнина; ссылается на русские народные песни, ?анекдоты?, рассказанные кем-то и т. п. Характерен самый подбор источников: они либо прямо выражают народную точку зрения, либо это мнения защитников угнетенного крестьянства. О гнусных обычаях крепостничества, о фактах насилий, злоупотреблений путешественник часто упоминает в форме вставных коротких рассказов, будто бы слышанных от кого-то, или воспоминаний. Обобщения, комментарии путешественника по поводу этих фактов обычно очень лаконичны, очень сдержанны по тону: почти никогда в них не слышится возмущения или негодования, в крайнем случае авторская оценка событий дается средствами иронии.

Эти приемы рассчитаны на передового, проницательного читателя, который сумеет понять и осмыслить правду фактов. Наиболее удачно они применены в главах ?Медное?, ?Шлюзы?, ?Шоссе?, ?Браки?, построенных так, что факты говорят сами за себя, не требуя длинных комментариев.

Но там, где Пушкин переходил к прямым рассуждениям (?Русская изба?, ?Рекрутство?), правильное прочтение текста становится затруднительным. Выводы и предположения путешественника облечены в чрезвычайно сложную форму, полны противоречий, иносказаний, намеков.

216

Именно здесь особенно сказалась автоцензура, здесь более всего вариантов.

Уже на первом этапе работы мысль поэта была скована. Создавая первый черновой вариант ?Путешествия?, Пушкин тщательно выбирал наиболее приемлемые выражения, зачеркивая то, что могло показаться цензорам крамолой. Так, зачеркнуто было следующее начало фразы в главе ?Торжок?: ?Свобода человеческая священна, и да будет проклят тот...?.

Бо;льшая часть правок от черновой редакции к беловой идет в одном направлении: исключаются те места, которые могут вызвать придирки цензуры. Таким образом, в беловую редакцию не попали рассуждения об упадке старинного русского дворянства, о злоупотреблениях цензуры, о судьбе французского крестьянства после революции 1789 г. и т. д. Глава ?Русская изба?, которая вызывает до сих пор самые бурные споры, в беловой редакции оказалась наполовину переделанной.

Кроме того, в ?Путешествии? имеются и некоторые вставки, появившиеся в силу тех же причин. С целью доказать ?благонадежность? автора путевых записок и самого произведения поэт намеренно подбирает резкие, пренебрежительные эпитеты для характеристики Радищева: его отношение к верховной власти — ?безумная дерзость?; рассуждения — ?пустословие?, ?модное краснословие?; мечты — ?надутые?, ?дерзкие?; мысли — ?ложные?, ?пошлые?, ?мятежные?.

В результате многочисленных правок отдельные места в статье оказались очень неясными, трудными для понимания; они подчас вызывают прямо противоположные толкования.

Однако, говоря об автоцензуре, о тех приемах ?эзоповского? стиля, к которым Пушкин прибегал сознательно, нельзя забывать о противоречиях в мировоззрении поэта, которые не могли не сказаться в ?Путешествии из Москвы в Петербург?. Поэтому необходим тщательный, детальный анализ в каждом конкретном случае, чтобы решить, искажена ли мысль в целях маскировки или отражает искреннее мнение поэта.

3


Истолкование очень трудного текста этой статьи осложняется и тем, что еще не решен окончательно вопрос о роли образа путешественника в идейно-художественной структуре этого произведения. В научной литературе последних лет образ путешественника интерпретируется по-разному.

На то, что в пушкинском ?Путешествии? имеется образ рассказчика,, не тождественный автору статьи, первым обратил внимание Г. П. Макогоненко в своей студенческой работе 1939 года.28 Б. С. Мейлах в статье 1949 года подробно рассматривает вопрос об образе путешественника. По мнению Б. С. Мейлаха, путешественник — это ?смиренный обыватель?, ?тишайший домосед?, человек типа Ивана Петровича Белкина. Б. С. Мейлах считает, что, благодаря такому образу повествователя, в пушкинском ?Путешествии? получилось два плана: один отражает распространенные обывательские суждения, другой — взгляды самого поэта. ?Наряду с чуждым Пушкину голосом ?путешественника“, здесь должен был звучать и другой голос — голос самого Пушкина, — пишет Б. С. Мейлах. — Отсюда та противоречивость суждений, которая изумляла исследователей этого произведения и которая была вызвана особенностями замысла?.29

217

Эту точку зрения поддержал Ю. Г. Оксман, который причисляет образ путешественника к ряду образов ?бесхитростных выразителей охранительной идеологии?, созданных Пушкиным в 1833—1836 годах.30

В недавно опубликованной статье Б. П. Городецкого образ путешественника получил иное истолкование. Путешественник охарактеризован как ?простоватый, но отнюдь не невежественный московский дворянин, старожил и домосед, к тому же большой любитель отечественной словесности?, ?не пугающийся опальной книжки Радищева, случайно попавшей ему в руки?.31 Б. П. Городецкий считает путешественника человеком образованным, с независимыми мнениями, ?уважающим правительство, что не исключает и достаточно критического отношения к нему, когда это бывает надо?.32

Как видим, расхождения оказались значительными. Обратимся к тексту статьи Пушкина.

О личности самого путешественника в этой статье очень мало данных, его образ лишь намечен несколькими выразительными штрихами, но не завершен. О себе путешественник рассказывает лишь в начале первой главы, как бы представляясь читателю. Он сообщает, что вздумал после пятнадцатилетнего безвыездного пребывания в Москве съездить в Петербург, когда узнал об окончании новой шоссейной дороги. В воспоминаниях путешественника о предыдущей поездке слышатся нотки старческого брюзжания. Чувствуется, что это тяжелый на подъем человек, дорожащий своим покоем и привычными удобствами.

?Не знаю, кто из нас, Иван или я, согрешил перед выездом, но путешествие наше было неблагополучно, — рассказывает он. — Проклятая коляска требовала поминутно починки. Кузнецы меня притесняли, рытвины и местами деревянная мостовая совершенно измучили. Целые шесть дней тащился я по несносной дороге и приехал в Петербург полумертвый. Мои приятели смеялись над моею изнеженностью, но я не имею и притязаний на фельдъегерское геройство, и, по зимнему пути возвратясь в Москву, с той поры уже никуда не выезжал? (XI, 243).

Жалобы путешественника производят скорее комическое впечатление, чем вызывают сочувствие. Комично намеренное нагромождение деталей, указывающих на дорожные неприятности: коляска требовала поминутно починки, кузнецы притесняли, рытвины и деревянная мостовая совершенно измучили; это впечатление усиливается нагнетением эмоциональных эпитетов: путешествие было неблагополучно, дорога несносная, коляска проклятая, приехал в Петербург полумертвый. Московский барин-домосед настолько раздосадован и раздражен обычными для того времени трудностями путешествия, что после этой поездки не решался больше выезжать из города.

Как видим, в первой главе намечается в какой-то мере сниженный образ рассказчика, вызывающий у читателя чуть ироническое отношение.

Во второй главе только одна фраза напоминает читателю о москвиче-домоседе. Путешественник говорит: ?...ныне покидая смиренную Москву и готовясь увидеть блестящий Петербург, я заранее встревожен при мысли

218

переменить мой тихий образ жизни на вихрь и шум, ожидающий меня, голова моя заранее кружится?33 (XI, 245).

В этом отрывке сохраняется та же манера повествования, что и в начале первой главы. Волнение путешественника, вызванное переменой обычного распорядка жизни, явно гиперболизировано: оживленная столичная жизнь нашему москвичу представляется каким-то ?вихрем?; дважды повторяются простодушные и забавные жалобы: ?я заранее встревожен?, ?голова моя заранее кружится?.

Никаких других данных о вымышленном рассказчике в ?Путешествии из Москвы в Петербург? нет. Эти немногие факты позволяют судить лишь о привычках и образе жизни московского дворянина, но не больше. Ясно, что путешественник — немолодой человек, привыкший к комфорту и спокойствию, целиком погруженный в свою частную жизнь. В обоих отрывках варьируется один и тот же мотив — тихий образ жизни, отсутствие какого-либо геройства (не только ?фельдъегерского?).

По-видимому, Пушкин не считал нужным в этой статье давать более подробную характеристику своему рассказчику; ему было важно лишь подчеркнуть, что мнимый автор путевых записок — человек безобидный, далекий от каких бы то ни было политических кругов, не способный ни на какие бунтарские поступки.

Такой образ понадобился Пушкину лишь для персонификации анонима, но он не определяет собой сказовую манеру всего произведения. С образом путешественника связана лишь та своеобразная стилистическая струя, которая выделяется из общего строя повествования в главах ?Шоссе? и ?Москва?, но она занимает крайне незначительное место в статье: уловить ее присутствие можно лишь в первых двух главах, а потом эта стилистическая струя исчезает. Больше нигде мы не найдем специфических примет рассказчика, о которых сказано выше. Изложение в статье ведется не от лица путешественника, а от лица самого поэта,34 передового человека своего времени, который активно вторгается в политику и высказывает обо всем свои взгляды и суждения, очень далекие от официальной правительственной программы. Автор путевых записок — человек с необычайной широтой интересов, стоящий на высоте современного образования и проявляющий редкую осведомленность в различных областях знания. О чем бы он ни писал: об участи крепостного крестьянства или о судьбах русского дворянства, о положении писателя в обществе или о влиянии печатного слова, об английском парламенте или о способах рекрутского набора в европейских странах — во всем чувствуется пушкинский политический кругозор, пушкинский ум и глубина проникновения в действительность.

Нет оснований говорить о двух планах статьи, о двух перемежающихся голосах: обывательском и собственно пушкинском. Если бы в статье звучали два голоса, то это, безусловно, должно было как-то сказаться в стилистической структуре произведения. Между тем стиль ?Путешествия из Москвы в Петербург? в целом однороден, но в начале и в конце почти

219

каждой главы имеются отдельные фразы или обороты речи, которые выпадают из всего стилистического строя произведения и кажутся чужеродными. Однако этот стилистический слой имеет иной характер, чем тот, который связан с образом путешественника.

Вот начало главы ?Слепой?: ?Слепой старик поет стих об Алексее, божием человеке. Крестьяне плачут; Радищев рыдает вслед за ямским собранием... о природа! колико ты властительна! Крестьяне дают старику милостыню. Радищев дрожащею рукою дает ему рубль. Старик отказывается от него, потому что Радищев дворянин? (XI, 258).

Содержание главы пересказано с язвительной иронией; цитаты из Радищева, введенные в формы несобственной прямой речи, выделены как объект для насмешек.

Еще резче тон в начале главы ?Ломоносов?: ?В конце книги своей Радищев поместил слово о Ломоносове. Оно писано слогом надутым и тяжелым. Радищев имел тайное намерение нанести удар неприкосновенной славе Росского Пиндара. Достойно замечания и то, что Радищев тщательно прикрыл это намерение уловками уважения и обошелся со славою Ломоносова гораздо осторожнее, нежели с верховной властью, на которую напал с такой безумной дерзостию?35 (XI. 248). Это не литературная критика, а скорее нападки на злоумышленника. Такой обвиняющий тон и нарочитый подбор негативных эпитетов несвойственны Пушкину.

В главе ?Москва? в первых строчках читаем: ?Радищев... бросает желчью напитанное перо? (XI, 245), а в конце главы о немецкой философии сказано так: ?Она спасла нашу молодежь от холодного скептицизма французской философии и удалила ее от упоительных и вредных мечтаний, которые имели столь ужасное влияние на лучший цвет предшествовавшего поколения!?.36

?Желчью напитанное перо?, ?ужасное влияние?, ?вредные мечтания?, ?мятежные строки?, ?безумная дерзость? — это вкрапленные в пушкинский текст официальные формулы. Б. С. Мейлах убедительно доказал, что большую часть отрицательных формулировок, относящихся к Радищеву, Пушкин заимствовал из замечаний Екатерины на полях ?Путешествия из Петербурга в Москву? и из официальных правительственных документов.

Подобные фразы встречаются почти в каждой главе пушкинской статьи; они имеют свою стилистическую окраску и явственно отличаются от остального текста. Этот стилистический слой насыщен оборотами речи, характерными для официозной журналистики, эмоционально-оценочными эпитетами, пренебрежительно или враждебно характеризующими Радищева и его книгу (кстати, такой прием Пушкин применял неоднократно, он встречается и в статье ?Александр Радищев?, и в ?Записке о народном воспитании?); иногда впечатление неоднородности стиля создают книжная и архаическая лексика и тяжеловесные устаревшие синтаксические конструкции (главы ?О цензуре?, ?Этикет?).

Такого рода вставки введены в начале или в конце глав; они должны подчеркивать, что путешественник ничего общего не имеет с дерзким бунтовщиком Радищевым. Но стиль статьи в целом — это стиль пушкинской политической прозы, на фоне которого выделяются две инородные струи: первая связана с личностью путешественника, вторая вводит в пушкинское ?Путешествие? тон и фразеологию официозной печати. Функция этих инородных стилистических элементов одна и та же: они присутствуют

220

почти в каждой главе статьи как своеобразное обрамление и создают впечатление о политической благонадежности автора.

Все сказанное подтверждает мысль о том, что образ путешественника введен в статью как обрамляющий мотив: он должен был лишь объяснить выход в свет произведения, подписанного новым, неизвестным до тех пор именем, и внушить цензорам впечатление, что автор ничем не опасен для правительства.

Нельзя относить трудные места статьи, которые кажутся не соответствующими пушкинским взглядам, за счет путешественника, если они не имеют соответствующей стилистической окраски. Анализируя сложный, во многом неясный и противоречивый текст ?Путешествия из Москвы в Петербург?, нужно исходить из того, что в нем отразились взгляды самого Пушкина в той форме, в какой это удалось сделать в подцензурной статье.

4


Интересные данные для уяснения замысла Пушкина дает изучение творческой истории ?Путешествия из Москвы в Петербург?.

Все, что нам известно о датировке черновых и беловых автографов ?Путешествия?,37 дает возможность говорить о трех этапах работы Пушкина над этой статьей.

Первый комплекс глав (?Шоссе?, ?Браки?, ?Ломоносов?, ?Русская изба?, ?Городня?, ?Клин?) был написан в короткий срок в начале декабря 1833 года. В этот период Пушкин работал над статьей быстро, увлеченно, его не отвлекали никакие другие литературные замыслы (параллельно с ?Путешествием? он занимался лишь ?Дневником?). В главах, написанных в первые недели декабря 1833 года, центральное место занимает крестьянская тема. В середине месяца работа над ?Путешествием? была прервана, по-видимому в связи с запрещением ?Медного всадника?. Неудача с ?Медным всадником? была для Пушкина непредвиденным ударом, который лишил его душевного спокойствия и уверенности в том, что он сможет литературными трудами обеспечить семью. Состояние творческого подъема, с которым он вернулся из Болдина, надолго оставило поэта. Теперь издание ?Истории Пугачева? становится для него жизненно важным делом. Пушкина чрезвычайно волнует судьба рукописи ?История Пугачева?, переданной на просмотр царю. ?Если не пропустят Историю Пугачева, — пишет он в середине декабря Нащокину, — то мне придется ехать в деревню? (XV, 99). И в довершение всего 30 декабря Пушкин узнает о ?высочайшей милости?, о том, что он пожалован в камер-юнкеры. Поэт воспринял это как оскорбление. По словам П. В. Нащокина, ?Вельегорский и Жуковский должны были обливать холодной водой нового камер-юнкера: до того он был взволнован этим пожалованием. Если б не они, он, будучи вне себя, разгоревшись, с пылающим лицом, хотел идти во дворец и наговорить грубостей самому царю?.38

Все эти волнения, тягостные материальные заботы и хлопоты по изданию ?Истории Пугачева? отвлекли Пушкина от его публицистической статьи.

Поэт продолжил работу над ней зимой 1834 года. Теперь в черновой рукописи новые главы ?Путешествия? перемежаются со статьей ?О ничтожестве

221

литературы русской? и набросками других произведений (?Я возмужал...?, ?Папесса Иоанна?). Вернувшись к работе над статьей после значительного перерыва, Пушкин пишет урывками. Очень любопытен выбор материала на этом этапе работы. Прежде всего поэт обратился к главе ?Ломоносов?, которую он ранее считал законченной, и написал вторую часть главы. Затем, пропустив четыре раздела радищевского ?Путешествия? (?Завидово?, ?Тверь?, ?Медное?,. ?Торжок?), обратился к главе ?Выдропуск?, причем использовал из нее только один мотив — рассуждение об этикете. Последняя глава ?Путешествия из Москвы в Петербург?, содержащаяся в этой черновой тетради, — ?О цензуре?.

Эти страницы пушкинского ?Путешествия? отражают переживания последних месяцев. Вторая часть главы ?Ломоносов? и главка ?Этикет?, несомненно, вызваны толками по поводу придворного чина поэта. Защищая Ломоносова от обвинений в лести, Пушкин горячо доказывает, что выполнение общепринятых форм этикета не может унизить писателя в глазах общества и не мешает ему сохранить свою независимость. В этих взволнованных строках чувствуется личное, наболевшее. Используя вольную форму сюжетно не связанных между собою главок, Пушкин вносил в статью все то, что волновало его, что он хотел сказать русскому обществу.

К концу 1834 — началу 1835 года относится последний этап работы над статьей. В это время написаны главы ?Тверь?, ?Медное?, ?Шлюзы?, отредактированы, переработаны и переписаны набело все черновые страницы; рукопись сдана переписчику.

По материалу, тону и общей направленности главы, написанные Пушкиным в конце 1834 года, существенно отличаются от тех, которые были созданы ранее. В процессе работы над статьей не только расширялся замысел Пушкина, но в какой-то мере менялась и его политическая позиция.

Эволюция мировоззрения Пушкина после 1825 года еще мало изучена. В большинстве случаев исследователи не идут дальше общих утверждений о том, что Пушкин и после разгрома декабрьского восстания находился в русле декабристской идеологии или что он ?пошел дальше? декабристов. Но еще не сделано попытки на основе всех известных нам фактов изучить, как складывались и эволюционировали политические взгляды Пушкина после 1825 года, а ведь они не были застывшими и неизменными. В сложнейших условиях эпохи реакции Пушкин шел вперед отнюдь не гладким и прямым путем. Изучение творческой истории ?Путешествия из Москвы в Петербург? и приоткрывает нам один из моментов эволюции политических взглядов поэта. Последние страницы ?Путешествия из Москвы в Петербург?, написанные после того кризиса, который поэт пережил летом 1834 года, имеют особый характер и дают важный материал для уяснения политической позиции Пушкина этого периода.

5


Рассмотрим прежде всего датированные декабрем 1833 года главы, в которых поэт касается крестьянского вопроса или выражает свое отношение к политике николаевского правительства.

Уже вступительная глава (?Шоссе?) вводит нас в круг тех больших вопросов современности, которые являются предметом внимания пушкинского путешественника. Автор ?Путешествия из Москвы в Петербург?

222

с первых же страниц берет на себя смелость выступать как публицист, оценивающий мероприятия правительства, государственные законы и даже общее направление внутренней политики.

Первая часть главы ?Шоссе?39 представляет собой рассуждение о дорогах, которое при поверхностном чтении может показаться незначительным, но на самом деле дает возможность Пушкину выступить с важным политическим заявлением.

Рассуждение о дорогах мастерски построено. Вначале автор записок сообщает о том, что он ?вздумал съездить в Петербург?, узнав об окончании новой московской дороги. В связи с этим путешественник вспоминает о своей последней поездке в столицу, когда он ?шесть дней тащился по несносной дороге? и добрался до места ?полумертвый? от усталости. Теперь же путешествие по ?великолепному? ?гладкому? шоссе стало быстрым и удобным и не грозит никакими неприятностями. От этих личных наблюдений и воспоминаний автор записок естественно и непринужденно переходит к более серьезным вопросам и делает такие выводы: ?Великолепное московское шоссе начато по повелению императора Александра; дилижансы учреждены обществом частных людей. Так должно быть и во всем: правительство открывает дорогу, частные люди находят удобнейшие способы ею пользоваться? (XI, 244).40 Фраза, которая началась с восхваления, заканчивается поучением. Путешественник в сдержанной форме выражает свое пожелание: правительство во всем должно быть инициатором прогрессивных начинаний. Так от частного случая Пушкин: переходит к обсуждению политики правительства и далее делает еще более широкие обобщения: ?Не могу не заметить, что со времен возведения на престол Романовых правительство у нас всегда впереди на поприще образованности и просвещения. Народ следует за ним всега лениво, а иногда и неохотно?. В главе ?Шоссе? эти слова, обращенные русским дворянином непосредственно к правительству, звучат как призыв к прогрессивным преобразованиям.41 Призывая правительство идти по пути прогресса и просвещения, Пушкин ссылается на опыт истории. Он уверяет, что для

223

всех Романовых политика просвещения была традиционной и стремится убедить императора Николая не отступать от этой традиции.

В черновой редакции эта же мысль высказана более полно, но в очень сложной форме: ?Я начал записки свои не для того, чтобы льстить властям, товарищ, избранный мной, худой внушитель ласкательства, но не могу не заметить, что со времен возведения на престол Романовых, от Михаила Федоровича до Николая I, правительство у нас всегда впереди на поприще образованности и просвещения. Народ следует за ним всегда лениво, а иногда и неохотно. Вот что и составляет силу нашего самодержавия. Не худо было иным европейским государствам понять эту простую истину. Бурбоны не были бы выгнаны вилами и каменьями, и английская аристокрация не принуждена была бы уступить радикализму? (XI, 223).

Основной смысл здесь тот же: ?правительство всегда впереди?, но заключительные строчки, которые не попали в окончательный текст, придают всему высказыванию неожиданно новое звучание. Здесь содержится не только призыв к политике прогресса и просвещения, но и грозное предостережение. Сила русского самодержавия, пытается убедить Пушкин царя, в том, что оно впереди народа на поприще просвещения. Если же правительство окажется ?позади народа?, его может постичь такая же участь, как и Бурбонов во Франции. Характерна выразительная деталь: Пушкин пишет, что Бурбоны были изгнаны ?вилами и каменьями?; вилы — это скорее атрибут русского крестьянского бунта, чем восстания парижан. При пушкинской точности и скупости деталей это очень многозначительно.

В этом отрывке намеренно нарушена логическая связь, так как Пушкину пришлось направить обращение не по адресу: ?Не худо было иным европейским государствам понять эту простую истину?. Ясно, что не к давно казненным королям обращается поэт с запоздалым советом, а к ныне царствующему монарху. Эту в какой-то мере двусмысленную фразу Пушкин опустил в беловой редакции, учитывая прежде всего, что такое сопоставление судьбы Бурбонов и Романовых не могло появиться в печати. В окончательном тексте обращение путешественника к правительству выглядит осторожным и благонамеренным.

Как видим, Пушкин начал свою статью с очень осторожного по форме обращения к правительству, призывая его действовать в духе просвещения.

6


Важнейшее место в пушкинском ?Путешествии? заняла крестьянская тема, которой посвящены шесть из двенадцати главок статьи. В годы николаевского царствования крестьянский вопрос обсуждался на страницах печати лишь с точки зрения рационализации помещичьего хозяйства: как спастись помещику от разорения и добиться, чтобы мужик был ?исправным?, — все это без малейшего намека на изменение системы, на тяжесть крепостного права для крестьянства.42 Авторами всех этих статей и писем были убежденные крепостники, они рассматривают положение в деревне лишь с узко классовой, сугубо деляческой, помещичьей точки

224

зрения. Бедность и разорение крестьян они объясняют ?падением нравов?, тягой крепостных к ?роскоши?. Дворянские публицисты николаевской эпохи больше всего опасаются каких-либо перемен. ?Да не коснется же нас никакой помысел или желание нововведении?, — заклинают они.43

В отличие от всей этой благонамеренной публицистики в статье Пушкина во весь голос ставится вопрос о бедственном положении народа, о жестокостях крепостного права, о настоятельной необходимости политических преобразований. Опираясь главным образом на книгу Радищева, Пушкин в ?Путешествии? дает такой подбор фактов, который отражает наиболее тягостные стороны существования подневольного, бесправного крепостного крестьянина. В своих главках-очерках поэт пишет о жесточайшей эксплуатации крепостных помещиками (?Шлюзы?); о бесправии крестьянина, доходящем до того, что человек в XIX столетии продолжает быть предметом купли-продажи (?Медное?); о несчастиях ?жизни семейственной?, происходящих от подневольных браков (?Браки?); о тягчайших повинностях в пользу государства, которые приходятся только на долю крестьянина, таких, как рекрутчина или натуральная дорожная повинность (?Рекрутство?, ?Шоссе?). Наконец, самое характерное: именно в главе ?Русская изба?, где дана потрясающая картина крестьянской нищеты, голода, разорения, мы находим рассуждения о размерах податей, о барщине и оброке: в сознании поэта нищета крестьянина естественно связывается со степенью крепостнической эксплуатации.

Ненависть к крепостничеству во всех его проявлениях определила такой подбор материала.

Пушкин пользуется любым предлогом, чтобы сказать о необходимости преобразований. В первой главе, как мы уже видели, по поводу постройки нового шоссе, начатого ?по повелению императора Александра?, поэт замечает, что Романовы ?всегда были впереди на поприще образованности и просвещения?, и призывает Николая I тоже следовать по пути прогрессивных начинаний.

Комментируя новый закон, запрещавший вступать в брак ранее 18 лет, Пушкин называет его лишь ?шагом к улучшению?. В контексте это звучит так: ?Неволя браков давнее зло. Недавно правительство обратило внимание ?а лета вступающих в супружество, это уже шаг к улучшению?44

(XI, 256). Здесь опять та же позиция: Пушкин ждет от правительства дальнейших шагов к улучшению положения крестьян, ведь новый закон не устранил главного зла — неволи браков.

В заключительной части следующей главы — ?Русская изба?, где дан общий взгляд на положение русского крестьянства, Пушкин прямо утверждает: ?Конечно: должны еще произойти великие перемены?. Смысл этого заявления не могут затемнить последующие осторожные замечания: ?...но не должно торопить времени, и без того уже довольно деятельного?.

Даже говоря о рекрутчине, которую Пушкин считал ?тягчайшей из повинностей народных?, он предлагает новый порядок поставки рекрутов. По мнению Пушкина, помещики не должны придерживаться очереди при наборе, как это было принято, а сдавать в солдаты воров и провинившихся перед миром людей. Он пишет в главе ?Рекрутство?: ?Очередь, к которой придерживаются некоторые помещики-филантропы, не должна существовать, пока существуют наши дворянские права. Лучше употребить сии

225

права в пользу наших крестьян45 и, удаляя от среды их вредных негодяев, людей, заслуживших тяжкое наказание и проч., делать из них полезных членов общества? (XI, 261). Эта мысль возникла у Пушкина осенью 1833 года в Болдине, где как раз проходил рекрутский набор. Крестьяне настоятельно просили его поставить в рекруты от Болдина пятерых воров, с которыми не было никакого сладу. Пушкин просьбу крестьян выполнил. Правда, в конечном итоге эта попытка окончилась неудачей,46 но важно, что поэт попытался поднять вопрос об изменении поставки рекрутов в интересах крестьян. Лейтмотивом каждой главки, посвященной крестьянской теме, звучащим то громче, то глуше, является призыв к преобразованиям. Повсюду сквозь ухищрения подцензурной печати до нас доносится голос подлинного защитника народных интересов. Но с другой стороны, в главах, написанных в декабре 1833 года, наиболее отчетливо проявились иллюзии Пушкина, что можно убедить Николая I и его правительство действовать в духе прогресса и просвещения. Эти иллюзии и лежат в основе тех утопических, половинчатых и противоречивых предложений, которые кое-где пробует высказать поэт.

7


В работе Б. П. Городецкого есть очень интересное мнение о том, что в статье ?Александр Радищев? Пушкин сам сказал о целях и программе своего ?Путешествия?. Действительно, это так. Поэт начал свою публицистическую статью, с тем чтобы указать верховной власти ?на благо, которое она в состоянии сотворить?, и ?представить правительству и умным помещикам способы к постепенному улучшению состояния крестьян? (XII, 36). Очевидно, так представлял себе сам Пушкин вначале цель своего труда. Однако он не смог удержаться в рамках этой благоразумной программы.

После кризиса, который пережил поэт летом 1834 года, в его политической позиции происходит заметный сдвиг. Пушкин осознает к этому времени полную бесперспективность тех надежд, которые он когда-то связывал с воцарением Николая I. Еще 21 мая 1834 года поэт записал в дневнике о Николае как государственном деятеле: ?В нем много от прапорщика и мало от Петра Великого? (XII, 330). В письмах и дневниковых записях этого периода Пушкин отзывается о царе с негодованием и презрением: ?Однако, какая глубокая безнравственность в привычках нашего Правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене, и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться — и давать ход интриге достойной Видока и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть самодержавным? (запись в дневнике от 10 мая 1834 года — XII, 329). А в письме к Наталье Николаевне от 11 июня поэт весьма своеобразно оправдывает царя: ?На того я перестал сердиться, потому что, toute r;flexion faite, не он виноват в свинстве, его окружающем. А живя в нужнике, по неволе привыкнешь к ?-----?, и вонь его тебе не будет противна, даром что gentleman. Ух кабы мне удрать на чистый воздух? (XV, 159).

Попытка поэта порвать с официальным Петербургом, уйти в отставку закончилась крахом — Бенкендорф и Николай считали: ?Лучше, чтобы он был на службе, нежели предоставлен самому себе?.47 Вынужденный против

226

воли остаться на государственной службе и носить придворный мундир, Пушкин, однако, с этого времени больше не считает себя обязанным сохранять лояльность по отношению к николаевскому правительству. В 1834 году поэт сказал Алексею Вульфу, что он ?возвращается к оппозиции?.48

В последних главах ?Путешествия?, написанных в конце 1834 года, отчетливо сказался этот поворот в политической позиции Пушкина. В них явственно меняется адрес статьи. Здесь поэт обращается уже не к царю и власть имущим, а к широким демократическим кругам русского общества. В главах ?Медное? и ?Шлюзы? нет обращений к правительству, нет и осторожных предложений, которые могли быть приняты ?умными? помещиками. В последних разделах статьи подобран такой материал, который должен был оказать эмоциональное воздействие на читателей, вызвать негодование к возмущению, заставить задуматься об ужасах крепостного права и порядках в стране.

В главе ?Медное?49 Пушкин, отказавшись от прежней осторожности, открыто обличает крепостное право. Он прямо и недвусмысленно выступает против позорнейшего обычая крепостнической эпохи — против торговли людьми.50

Приводя отрывок из радищевского ?Путешествия?, Пушкин называет картину публичного торга, где с аукциона распродаются крестьянские семейства, ужасной. Более того, он считает все это правдоподобным и для своего времени и может лишь мечтать, как и Радищев, об уничтожении этого гнусного обычая рабства. ?Не стану теряться вслед за Радищевым в его надутых, но искренних мечтаниях, с которыми на сей раз соглашаюсь поневоле?,51 — так заканчивает поэт главу ?Медное?.

Политический смысл этого выступления Пушкина можно понять лишь при учете всех тех фактов живой действительности, на которые поэт откликался в статье.

Дело в том, что Пушкин выступает против купли-продажи крепостных примерно через год-полтора после опубликования закона 2 мая 1833 года, запрещавшего продажу крестьян без земли в уплату частных долгов и продажу с раздроблением семейств. А в главе ?Медное? говорится о продаже крепостных так, как будто закона 2 мая не существовало и положение за 45 лет после издания книги Радищева нисколько не изменилось.

Такое умолчание не могло быть случайным — оно своеобразно выражало мнение Пушкина об этом законе.

227

Закон 2 мая 1833 года имел длинную предысторию. Обсуждение вопроса о запрещении продажи крестьян без земли началось в 1826 году в так называемом Секретном комитете 6 декабря по инициативе М. М. Сперанского, который в своей записке по крестьянскому вопросу предложил ряд постепенных и осторожных преобразований52 с целью предотвращения назревавшего кризиса крепостнической системы. В частности, Сперанский предложил запретить продажу крестьян без земли. Он считал, что такой закон будет иметь очень важные последствия: крестьяне будут тогда ?крепкими владельцу по земле, а не лицу?. Отстаивая предложенные им законодательные меры, Сперанский утверждал, что они ?прекратят личную продажу их (крестьян, — С. А.) в виде собственности или движимого имущества; уничтожат то унизительное понятие, какое внутри и вне России имеют о рабстве крестьян?.53 Он полагал, что закон о запрещении продажи крестьян без земли приведет к уничтожению личной зависимости крестьянина от владельца, к тому, что вместо рабства будет ?законное? крепостное право.

Комитет в основном одобрил записку Сперанского. В 1827 году был создан даже особый Комитет, который должен был специально заняться подготовкой законопроекта о запрещении продажи крестьян без земли. Но деятельность этих комитетов не привела к реальным результатам. Эти совещательные органы были бессильны что-либо сделать для практического осуществления выработанных ими проектов. Более трех лет длилось обсуждение новых законопроектов в секретных комитетах, и наконец 6 марта 1830 года в Государственный совет был представлен ?Проект дополнительного закона о состояниях?, куда входил, в частности, пункт о запрещении продажи крестьян без земли.

Пушкин с напряженным интересом ловил все сведения о действиях секретных комитетов и, по-видимому, надеялся, что правительство Николая I пойдет по пути необходимых для государства преобразований. Вспомним строчки из стихотворения ?Друзьям?: ?Россию вдруг он оживил войной, надеждами,54 трудами?. 16 марта 1830 года Пушкин писал П. А. Вяземскому: ?Государь, уезжая, оставил в Москве проект новой организации, контрреволюции революции Петра. Вот тебе случай писать политический памфлет, и даже его напечатать, ибо правительство действует или намерено действовать в смысле европейского просвещения. Ограждение дворянства, подавление чиновничества, новые права мещан и крепостных — вот великие предметы. Как ты? Я думаю пуститься в политическую прозу... Москва утихла и присмирела. Жду концертов и шуму за проект? (XIV, 69—70). Это письмо написано через несколько дней после того, как законопроекты из Секретного комитета поступили на обсуждение в Государственный совет. Как видим, Пушкин был очень хорошо осведомлен о всех попытках преобразований, намечавшихся в правительственных сферах. Он с горячим одобрением встретил эти проекты, нетерпеливо ждал их опубликования, считая, что правительство встало на путь политических преобразований.

Как известно, дальнейшая история этих законопроектов была смехотворно нелепой: Государственный совет в июне 1830 года передал их на

228

утверждение Николаю, который, не высказав определенного мнения, отослал проекты в Варшаву на рассмотрение великому князю Константину Павловичу. Константин увидал в них повод для волнений и смут и высказал решительное возражение против ?введения перемен вдруг во многих предметах?. Замечания великого князя были переданы председателю Государственного совета Васильчикову, тот приготовил объяснения, но дальнейшего хода этому делу не было дано.

В связи с польскими событиями и холерными бунтами обсуждение крестьянского вопроса было прервано на неопределенное время. Лишь в 1833 году Государственный совет вновь вернулся к рассмотрению законопроекта о запрещении безземельной продажи крестьян. Однако Государственный совет не решился запретить вообще продажу крестьян без земли, и дело было отложено ?до более благоприятных обстоятельств?. Результатом дебатов 1833 года явился лишь именной указ сенату ?О запрещении принимать крепостных людей в обеспечение и удовлетворение частных долгов и отчуждать их по купчим и дарованным записям отдельно от семейства их?,55 который, в сущности, только восстанавливал в силе соответствующие указы 1771 и 1788 годов, не выполнявшиеся ни в XVIII ни в XIX столетии. Закон 2 мая 1833 года оказался жалкой пародией на первоначальный проект Сперанского.

Понятно, какое впечатление мог произвести на поэта этот жалкий указ, изданный, наконец, после стольких оттяжек, многолетних обсуждений, явившийся результатом секретных совещаний и длительных прений в Государственном совете. Причем нужно учесть, что Пушкин вполне представлял себе, каким был первоначальный вариант законопроекта. Помимо тех сведений, которые он обычно получал от лиц, близких к правительственных кругам, Пушкин мог знать лично от Сперанского о его записке 1826 года. В 1834 году поэт неоднократно встречался со Сперанским,56 бывал у него дома. В беседах Пушкина и Сперанского большое место занимали вопросы современной политики.

Можно с достаточным основанием предполагать, что Пушкин отчетливо представлял себе разницу между первоначальным проектом и окончательной редакцией закона о запрещении безземельной продажи крепостных. Естественно, что он воспринял закон 2 мая 1833 года как новое свидетельство бессилия правительства, его неспособности провести в жизнь даже те преобразования, необходимость которых безусловно признали в высших государственных сферах. К тому же этот ?именный указ Сенату? вряд ли имел практическое применение. В. И. Семевский, один из лучших знатоков крестьянского вопроса в России, полагал, что закон 2 мая не соблюдался, так как в 1846 году пришлось снова подтверждать его в связи с частыми нарушениями.57

Очевидно, поэт считал новый закон, так же как и другие правительственные указы этого времени, ?одной из бесчисленных пустых мер, принимаемых ежедневно к досаде благомыслящих людей и ко вреду правительства? (Дневник, запись от 30 мая 1834 года). Поэтому он и умолчал о нем в главе ?Медное?, хотя в других главах откликался и на менее важные постановления (например, комментировал закон, определяющий

229

возраст, с которого разрешено вступать в брак). Глава ?Медное?, в сущности, построена так, что становится ясно: правительственный указ не уничтожил торговли крепостными; об искоренении рабства путешественник — современник Пушкина — может только мечтать.

Глава ?Медное? говорит о все усиливающемся скептицизме поэта по отношению к преобразовательным возможностям николаевского правительства. Здесь во весь голос высказана ненависть к рабству.

8


Пафосом негодования против помещиков-мучителей проникнута глава ?Шлюзы?. В ней Пушкин откровенно и безоговорочно выражает свое согласие с Радищевым. Из главы ?Вышний Волочок? радищевского ?Путешествия? Пушкин использует самый обличительный материал — рассказ о помещике, который перевел своих крепостных на месячину и заставил их все дни года работать на себя. В этой главе Пушкин не только отказывается от какой бы то ни было полемики с Радищевым, но даже усиливает обличительный смысл этого рассказа, дополняя его аналогичными фактами. Непосредственно после отрывка из главы ?Вышний Волочок? поэт помещает потрясающий рассказ о помещике-мучителе, убитом своими крепостными.

Этот помещик хозяйничал так же, как и землевладелец, описанный в ?Путешествии из Петербурга в Москву?, и ?в три года привел крестьян в жестокое положение?. ?Крестьянин не имел никакой собственности, — пишет Пушкин, — он пахал барской сохой, запряженной барскою клячею, скот его был весь продан, он садился за спартанскую трапезу на барском дворе; дома не имел он ни штей, ни хлеба. Одежда, обувь выдавались ему от господина. — словом, статья Радищева кажется картиною хозяйства моего помещика? (XI, 267).

Поэт без обиняков называет этого помещика ?тираном? и ?мучителем?, но в отличие от Радищева Пушкин от начала до конца сохраняет бесстрастный тон нравоописателя и только средствами иронии дает почувствовать авторскую оценку событий.

Великолепная пародийная концовка взрывает изнутри этот внешне бесстрастный тон и с полной очевидностью раскрывает отношение поэта к помещику-тирану. О смерти помещика Пушкин сообщает так: ?Судьба не позволила ему исполнить его предначертания. Он был убит своими крестьянами во время пожара?. Высокая лексика (поэт пародирует жизнеописания выдающихся деятелей) и эпически спокойный тон повествования резко противоречат реальному содержанию события: позорной смерти мучителя от рук собственных крестьян. Убийственная ирония Пушкина производит не менее сильное впечатление, чем прямые обличения Радищева.

Вся логика изложения свидетельствует о том, что поэт считает свершившееся возмездие справедливым. С таким же чувством и почти в тех же выражениях писал он в это же время о бесславной кончине палача крестьян — екатерининского генерала Кара: ?Сей человек, пожертвовавший честью для своей безопасности, нашел однако же смерть насильственную: он был убит своими крестьянами, выведенными из терпения его жестокостью?.58

То, что Пушкин окончил свой расказ о помещике-мучителе сообщением о бунте, имело особый смысл. История о владельце двух тысяч душ, несомненно, была подсказана Пушкину какими-то жизненными впечатлениями,

230

ибо именно в 30-е годы участились случаи перевода крестьян на месячину. Все наиболее авторитетные историки крестьянства утверждают, что месячина, которая в XVIII веке была еще очень редким явлением, получила наибольшее распространение в 30—50-е годы XIX века.59

Пушкин со свойственной ему зоркостью подметил, что месячина, самая тягостная форма крепостнической эксплуатации, имеет тенденцию к развитию. Несомненно, он сам и в молодости на Украине, и позднее в великорусских губерниях встречался с помещиками, которые вводили у себя новую систему хозяйничания. Было бы, конечно, очень интересно установить, кто именно был прототипом помещика-тирана из главы ?Шлюзы?, но можно заранее сказать, что в истории о владельце двух тысяч душ Пушкин дал художественно обобщенную картину, а не описание одного частного факта. Смысл этой маленькой притчи в ее концовке, которая предупреждает о зреющем народном гневе, о том, что народ не прощает своим мучителям. И судя по всем известным нам данным, этот эпилог привнесен в историю о крестьянах-месячниках самим Пушкиным. Нужно учесть, что в 20—30-е годы случаи таких серьезных крестьянских волнений, где дело доходило до пожара и убийства помещика только по причине перевода на месячину, были крайне редки. Гораздо чаще волнения крестьян-месячников заканчивались тем, что посылали ходоков с жалобой, и обычно губернские власти такие имения брали в опеку. Подобные факты описаны в работе И. И. Игнатович ?Месячина в России в первой половине XIX века?.60 Опекой окончилось дело о помещике Повало-Швейковском, о котором сообщается в отчете III отделения за 1833 год: ?...открыто, что Повало-Швейковский, введя в имении своем новую систему управления, по которой ни один крестьянин не имел своей собственности, принуждал поселян к непомерным работам, ежегодно отбирал у них снятый с полей хлеб, складывал в общий магазин и выдавал из оного весьма недостаточное количество для прокормления, отчего некоторые крестьяне принуждены были питаться подаянием. По судебному приговору имение Повало-Швейковского взято в опеку?.61

Из всех описанных в литературе волнений крестьян-месячников, имевших место при жизни Пушкина, можно указать лишь на одно, которое произошло в крупном поместье, где насчитывалось около двух тысяч душ крепостных. Речь идет о волнениях в деревнях помещика Стремеухова.62 Это было громкое дело, нашумевшее в начале 20-х годов. Но и в этом случае после расследования имение было взято в опеку, до убийства помещика дело не дошло.

Пушкинский финал рассказа о помещике-мучителе скорее всего подсказан не каким-то одним конкретным фактом, а отражает то ощущение назревающих в России народных мятежей, которое не оставляло поэта после 1831 года. Всякий раз, когда он начинал писать о русском крепостном

231

крестьянстве, повествование заканчивается бунтом: так было в ?Истории села Горюхина?, в ?Дубровском?, так завершается крестьянская тема и в ?Путешествии из Москвы в Петербург?.

9


Главы ?Медное? и ?Шлюзы? были написаны примерно в то же время, когда создавалась беловая редакция статьи. Переписывая набело страницы ?Путешествия?, Пушкин смягчал тон там, где приходилось прямо говорить о политике правительства; он существенно переработал главы ?Русская изба?, ?О цензуре?, стремясь сделать их доступными для печати. Однако не все правки в беловой редакции носили такой характер.

Очень любопытна вставка к главе ?Шоссе?, сделанная на полях беловой рукописи. В ней идет речь о состоянии русских дорог и о бестолковой организации дорожного строительства. Рассказ о ?мудром воеводе? дает представление о том, как обстояло дело с прокладкой дорог в русской провинции. Здесь путешественник с тонкой иронией противопоставляет здравый ум любого мужика полной несостоятельности царских чиновников: ?Возьмите первого мужика хотя крошечку смышленного и заставьте его провести новую дорогу: он начнет, вероятно, с того, что пророет два параллельные рва для стечения дождевой воды. Лет 40 тому назад один воевода, вместо рвов, поделал парапеты, так что дороги сделались ящиками для грязи. Летом дороги прекрасны; но весной и осенью путешественники вынуждены ездить по пашням и полям, потому что экипажи вязнут и тонут на большой дороге, между тем как пешеходы, гуляя по парапетам, благословляют память мудрого воеводы? (XI, 243—244).

Кстати, по таким дорогам ездили все, кому случалась нужда, именно в 30-е годы, в царствование императора Николая I. Осенью 1830 года А. С. Пушкин писал из Болдина своей невесте: ?Если что и может меня утешить, то это мудрость, с которой проложены дороги отсюда до Москвы: представьте себе насыпи с обеих сторон, — ни канавы, ни стока для воды, отчего дорога становится ящиком с грязью, — зато пешеходы идут со всеми удобствами по совершенно сухим дорожкам и смеются над увязшими экипажами? (XIV, 114, 416). Похожий на анекдот рассказ о незадачливом воеводе, как видим, основан на реальных фактах. В самой статье Пушкин многозначительной концовкой дает понять, что речь идет не о далеком прошлом, а о настоящем: ?Таких воевод на Руси весьма довольно?.

Рассуждая о дорогах, путешественник роняет и такое замечание: ?Вообще дороги в России (благодаря пространству) хороши и были бы еще лучше, если бы губернаторы о них менее заботились? (XI, 243). Такой странный взгляд на вещи тут же поясняется: ?Поправка дорог, одна из самых тягостных повинностей, не приносит почти никакой пользы и есть большею частью предлог к утеснению и взяткам?. Очевидно, Пушкин пришел к такому выводу в какой-то мере и на основе болдинских наблюдений.

У болдинских крестьян дорожная повинность поглощала львиную долю всех общинных расходов. Так, если судить по ?Книге для записей расходов мирских денег? за 1824 год,63 то в этом году было израсходовано на рытье канав и постройку мостов 342 рубля 32 копейки, а все прочие расходы (кроме выплаты долга) составляли 471 рубль 45 копеек. Если обычно разовый расход мирских денег составлял в среднем 2—3 рубля,

232

то на починку дорог приходилось сразу тратить по 100—200 рублей. Кроме того, в связи с дорожными работами крестьяне вынуждены были давать исправнику и секретарю крупные взятки (20—25, а иногда и свыше 100 рублей).

В рассуждении о дорогах Пушкин продолжает декабристскую традицию. Известно, что Пестель считал самыми тягостными личными повинностями исправление дорог.64 В солдатской песне Бестужева и Рылеева имеются строки:

Нас поборами царь
Иссушил, как сухарь,
То дороги,
То налоги
Разорили нас вконец.65

А. А. Бестужев в свое время писал: ?Устройство непрочных дорог занимало руки трети России, а хлеб гнил на корню?.66 И. Д. Якушкин в своих записках упоминает о дорожной повинности в ряду случаев бесчеловечного угнетения крестьян. По его словам, Александр I, заботясь об устройстве дорог, ?не жалел ни денег, ни пота, ни крови своих подданных?.67 И при этом дороги ?так были устроены, что в последнее десятилетие его царствования ни по одной из них в скверную погоду не было проезду?.68

Пушкин упоминает о дорогах в 10-й главе ?Онегина? в таком контексте:

Авось, по манью Николая
Семействам возвратит Сибирь
.......................
Авось, дороги нам исправят.

(VI, 522).

Но оказалось, что, когда николаевское правительство вплотную занялось исправлением дорог, это не вызвало одобрения Пушкина. Не случайно именно в это время поэт сделал попытку указать в печати на тяготы дорожной повинности. Как раз в эти годы в России усилилось строительство шоссейных дорог. 24 марта 1833 года был издан закон об устройстве и содержании дорог в государстве, который намечал шоссирование главных государственных дорог и упорядочение почтовых, уездных и сельских трактов.69 Согласно этому закону, лишь главные государственные дороги проводились за счет казны, а все остальные строились силами крестьян близлежащих деревень. Усиленное строительство новых дорог увеличило тяготы дорожной повинности для крестьян. Отказываясь от дополнительных дорожных работ, крестьяне шли даже на открытое неповиновение властям. Так, в Ижемской волости Архангельской губернии волнения крестьян, отказавшихся идти на строительство Мезенской дороги, длилось с 1833 по 1838 год.70

Как видим, в рассказе о мудром воеводе, внешне как будто безобидном, высказан открытый протест против натуральной дорожной повинности.

233

Разящая ирония этого рассказа рассчитана на передового читателя. Здесь Пушкин уже не уговаривает, а издевательски высмеивает, давая волю своим истинным чувствам.

______


Итак, те страницы ?Путешествия из Москвы в Петербург?, которые были заново написаны Пушкиным в конце 1834 года, явно отличаются и по тону, и по характеру изложения. В них чувствуется непосредственное обращение к передовому общественному мнению. Здесь почти открыто звучит голос врага рабства, защитника народных интересов. Характерно также, что в этих разделах мы не находим никакой полемики с Радищевым. Даже в главе ?Русское стихосложение?, где упоминается об оде ?Вольность?, нет никаких реплик ?для цензуры?. О радищевской оде Пушкин замечает только: ?В ней много сильных стихов?. В последних главах ?Путешествия? выражены те же мысли и настроения, которые несколько позже излились в поэтических строчках ?Памятника?: ?...вслед Радищеву восславил я свободу?.

Однако, исследуя этот этап работы Пушкина над статьей, нельзя впадать в преувеличения. Особый характер глав, написанных в конце 1834 года, никак не может служить доказательством того, что Пушкин во всем солидаризуется с Радищевым, что он призывает к революционным мерам. Таких выводов делать нельзя. В целом в статье, как в фокусе, сосредоточились противоречия мировоззрения Пушкина 30-х годов: его раздумья об участи крепостных и судьбе дворянства; попытки воззвать к верховной власти и скептицизм по отношению к законодательной деятельности правительства; желание предотвратить крестьянский бунт и признание законности, справедливости возмездия тирану-помещику. Тем не менее последние страницы ?Путешествия? с документальной точностью свидетельствуют о тенденциях развития политических взглядов поэта, о том, в каком направлении шли его искания в сложнейших условиях эпохи реакции.

Большой интерес в связи с нашей темой представляет характер правок в главе ?Русская изба?, которая является самым сложным и противоречивым разделом ?Путешествия?. И черновая, и беловая рукописи свидетельствуют о том, как нелегко давалась Пушкину эта часть статьи, как упорно искал он формулировок, приемлемых для цензуры и не искажающих до основания его мыслей. Сопоставляя автографы, можно заметить, что поэт не менее четырех раз возвращался к уже было законченной главе, причем на каждом новом этапе работы он вносил очень существенные коррективы или в значительной степени перерабатывал текст. В конце концов, говоря словами Герцена, Пушкин ?перехитрил? и в ряде случаев настолько затемнил смысл и направленность своих рассуждений, что читателю оказалось не под силу в них разобраться. Больше всего правок во второй части главы, где выражен взгляд на положение русского крепостного крестьянства в целом.

В черновой редакции вторая часть главы представляла собой разговор русского путешественника с англичанином. В этом диалоге Пушкин попытался в очень сложной форме высказать свое отношение к целому ряду важнейших социальных и политических проблем своего времени: путешественники говорят о свободе и гражданских правах человека, сопоставляют судьбу русских крепостных с жизнью английских пролетариев, беседуют об условиях, необходимых для благополучия народного, и т. д. Англичанин доказывает, что пролетарии в его стране несчастнее русских рабов, хотя и считаются свободными гражданами. Они живут в страшной бедности, под угрозой безработицы, трудятся, как каторжные; народ английский

234

не участвует в законодательстве, парламент не исполняет его требований и т. п. Эта мысль, вложенная в уста английского путешественника, несомненно, отражает искреннее мнение самого Пушкина. Она упорно повторяется во всех трех вариантах главы. Поэт считал, что ужасная жизнь английских рабочих еще хуже рабства (т. е. крепостного права), и его мнение для 30-х годов было вполне справедливо. Пушкин был убежден в эти годы, что конституционная государственная система, декларировавшая свободу и равноправие всех граждан, не дала народам ни гражданских прав, ни материального благополучия. Та свобода, которой добились народы буржуазных стран, не кажется ему теперь идеалом, как это было в юношеские годы. Мысль поэта бьется в неразрешимых противоречиях: подлинной свободы, по его мнению, нет нигде:

Он.
Что такое свобода?

Я.
Свобода есть возможность поступать по своей воле.

Он.
Следовательно, свободы нет нигде, ибо везде есть или законы или естественные препятствия.

Я.
Так, но разница покоряться предписанным нами самими законам или повиноваться чужой воле.

Он.
Ваша правда. [Но разве народ английский участвует в законодательстве? Разве власть не в руках малого числа? Разве требования народа могут быть исполнены его поверенными?] (XI, 231).


Пушкинское представление о свободе здесь гораздо глубже, чем в пору создания самых пламенных юношеских произведений, таких, как ?Вольность?, ?Деревня?. Теперь поэт считает, что в свободной стране народ должен участвовать в законодательстве, посылать в правительство своих поверенных и повиноваться законам, им самим составленным. Однако он уже не надеется на скорое осуществление своих идеалов, в то время как стихи 1818—1822 годов были одушевлены верой в победу свободы над деспотизмом и тиранией и пронизаны призывами к революционному действию. В статье разговор о свободе круто обрывается: сейчас об этом нельзя, да и не к чему говорить.

Нелепо было бы считать эти рассуждения Пушкина свидетельством его политического консерватизма, отказа от освободительных идей. Наоборот, мысль о подлинной свободе, о гражданских правах человека пронизывает всю эту главу. В ответ на заявления англичанина о несчастной жизни английских рабочих следует вопрос: ?Свободный англичанин несчастнее русского раба??.71 Пушкин не представлял себе большего несчастья, чем рабство. Еще в первом черновом варианте поэт указывал, что французский земледелец, получивший после великой французской революции гражданские права, ныне счастливее русского крестьянина. В заключительной части главы Пушкин с особой гордостью говорит о свободолюбии русского крестьянина. Он отмечает как наиболее замечательные национальные черты именно те, которые развились вопреки рабству: ?Что может быть свободнее его обращения! Есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи??. Мечта о подлинной гражданской свободе присутствует во всей главе, но говорить в печати об освобождении крестьян невозможно, и поэтому Пушкин переходит дальше к разговору об экономических проблемах, считая, что сейчас нужно в первую очередь по крайней мере избавить крестьян от ужасов голода и беспросветной нужды. По-видимому, поэт считал, что это то реальное, о чем можно в настоящий момент хотя бы упомянуть в печати. В главе ?Русская изба? эта тема началась

235

с радищевского отрывка, в котором запечатлена потрясающая картина повседневной крестьянской нищеты. А в диалоге она прозвучала так: Я.
В чем вы полагаете народное благополучие?

Он.
В умеренности и соразмерности податей.



Это очень своеобразная постановка вопроса. Формула Пушкина диаметрально противоположна основным тезисам дворянских публицистов и экономистов той поры, которые из кожи лезли вон, чтобы придумать, как увеличить доходность помещичьих хозяйств. У Пушкина, наоборот, речь идет об умеренности, т. е. ограничении поборов, и от этого, по его мнению, зависит благополучие народа.

Как известно, переработка разговора с англичанином в форму монолога привела к тому, что в этой части статьи появились благонамеренные сентенции, констатирующие благополучие в отношениях между помещиками и крестьянами (?Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен? — XI, 257), тогда как в черновой редакции в осторожной форме ставился вопрос о крестьянских повинностях.

Но в то же время, работая над беловой редакцией, Пушкин вносил в нее некоторые изменения совсем иного характера. Остановимся на самом важном из них. Поэт очень последовательно, очень целеустремленно изъял из белового текста все места, где сравнение жизни русского крепостного и английского пролетария первоначально имело такой оттенок: англичанин, несмотря на то, что свободен, несчастнее русского крестьянина. Теперь, сопоставляя судьбу английского и русского труженика, Пушкин говорит в основном лишь об условиях их труда, не заостряя внимания на гражданских правах того и другого.

Это чрезвычайно важная поправка, имеющая принципиальное значение. По черновой рукописи можно проследить, когда появилась у поэта мысль о таком характере правок. Здесь глава ?Подсолнечная? заканчивается словами: ?Англичанин мой разгорячился и совсем отдалился от предмета нашего разговора. Я перестал следовать за его мыслями — и мы приехали в Клин?. Работа над главой была завершена, и Пушкин поставил под этими строчками дату: ?9 дек.?. Внизу осталось незаполненное место: новая глава должна была начинаться на следующей странице. Но запись, которая сделана на обороте листа сверху, тоже относится к ?Подсолнечной?. Это запись взволнованная, торопливая, со вставками над строкой, с перечеркнутыми, недописанными и зачеркнутыми словами: ?[Избави меня боже быть поборником и проповедником рабства] — я говорю только, что] [но я говорю прямо, что состояние наших крестьян не есть] Благосостояние наших крестьян тесно связано с пользой помещиков — и это очевидно для всякого. Злоупотребления [есть] встречаются везде? (XI, 467).

По-видимому, перечитав (возможно, после какого-то перерыва) ?Разговор с англичанином?, Пушкин почувствовал, что читатель может усмотреть в рассуждениях об иллюзорности свободы в конституционной Англии оправдание крепостного права. Вот почему уже после окончания главы в рукописи появились эти слова, идущие из глубины сердца: ?Избави меня боже быть поборником и проповедником рабства!?. На какие бы уступки ни шел поэт из-за цензурных условий, он ни в коем случае не мог допустить, чтобы его статья была использована защитниками крепостничества. Именно в связи с этим в беловом тексте опущено рассуждение о свободе, которое начиналось с вопроса: ?Как? Свободный англичанин, по вашему мнению, несчастнее русского раба??. Изъяты также двусмысленные фразы о личной независимости оброчных крестьян:

236

Черновая редакция
Беловая редакция

?Во всей России помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своему крестьянину доставать оный, как и где он хочет. Крестьянин промышляет, чем вздумает, и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу. И это называете вы рабством? Я не знаю во всей Европе народа, которому было бы дано более простору действовать? (XI, 231 — 232).
?Помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своего крестьянина доставать оный, как и где он хочет. Крестьянин промышляет, чем вздумает, и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу? (XI, 257).



Характеристика русского крестьянина, которая была дана в диалоге от имени англичанина, полностью перешла в окончательную редакцию, за исключением слов английского путешественника о ?свободе? русских крепостных. В черновой рукописи эта часть диалога звучала так: Я.
Что поразило вас более всего в русском крестьянине?

Он.
Его опрятность, смышленность и свобода.

Я.
Справедливо; но свобода? Неужто вы русского крестьянина почитаете свободным?

Он.
Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения? Есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи?.. (XI, 232).



В беловой редакции слова ?свобода?, ?свободный? в применении к крепостному крестьянину не встречаются ни в каком контексте.

Такой характер правок лишний раз убеждает нас в том, что и в 30-е годы Пушкин был убежденным врагом крепостничества и в этом отношении не шел ни на какие компромиссы.

Статья Пушкина с критикой крепостного права, обращенной к общественному мнению, занимает совершенно особое место среди документов николаевской эпохи по крестьянскому вопросу. Не как ?свой среди своих?, тайно, келейно хотел обсуждать великий поэт дела государственные и крестьянский вопрос, а гласно, в печати, ибо он был убежден, что ?никакое богатство не может перекупить влияния обнародованной мысли. Никакая власть, никакое правление не может устоять противу всеразрушительного действия типографического снаряда? (XI, 264).

Сноски
Сноски к стр. 208

1 Б. С. Мейлах. ?Путешествие из Москвы в Петербург? Пушкина. ?Известия Академии наук СССР, Отделение литературы и языка?, т. 8, вып. 3, 1949, стр. 216—228.

2 Б. П. Городецкий. ?Путешествие из Москвы в Петербург? А. С. Пушкина. В сб. ?Пушкин. Исследования и материалы?, т. III, Изд. Академии наук СССР, М. — Л., 1960, стр. 218—267.

Сноски к стр. 209

3 В. Е. Якушкин в работах 1886—1889 годов утверждал, что все противоречия статьи нужно отнести за счет цензурных условий. По его мнению, Пушкин в статьях ?Путешествие из Москвы в Петербург? и ?Александр Радищев? пользовался ?эзоповским языком? для ?иносказательной проповеди прогрессивных идей?. П. Н. Сакулин считает, что Пушкин в статьях о Радищеве ?вышел перед нами с открытым забралом, говорит то, что именно хотел сказать?, без всякой задней мысли. Сакулин убежден, что Пушкин полностью осуждал Радищева за его ?образ мыслей? и ?образ действий?, что ?светлый гармоничный и мудрый Пушкин, изрекший своим творчеством великое поэтическое ?да“, отверг в лице Радищева мятежное ?нет“?. (См.: В. Е. Якушкин. О Пушкине. М., 1899, стр. 68; П. Н. Сакулин. Пушкин и Радищев. М., 1920, стр. 33, 75).

4 Б. В. Томашевский. Пушкин и Петербург. В кн.: Пушкин. Исследования и материалы, т. III, стр. 44.

Сноски к стр. 210

5 В кн.: Н. К. Шильдер. Император Николай Первый. Его жизнь и царствование, т. II2, СПб., 1903, Приложение, стр. 669.

6 О засухе упоминает А. С. Пушкин в письме к жене от 2 октября 1833 года: ?Надобно тебе знать, что нынешний год была всеобщая засуха? (Пушкин, Полное собрание сочинений, т. XV, Изд. Академии наук СССР, 1948, стр. 83. В дальнейшем тексты Пушкина цитируются по этому изданию: тт. I — XVI. 1937—1949).

7 А. С. Ермолов. Наши неурожаи и продовольственный вопрос. СПб., 1909, стр. 43—44.

8 А. С. Ермолов в своей книге указывает, что от неурожая особенно пострадали Белоруссия, Украина, Новороссия, область войска Донского, а также губернии Воронежская, Пензенская, Саратовская, Тамбовская, Смоленская и некоторые уезды Нижегородской, Костромской Тверской, Калужской и Псковской (курсивом выделены те губернии, в которых в 1833 году побывал Пушкин, — С. А.).

9 ?Труды Государственного исторического музея?, вып. 27, М., 1955, стр. 78.

10 Там же. стр. 76.

11 Курсив мой, — С. А.

12 Н. К. Шильдер. Император Николай Первый. Его жизнь и царствование. т. II, стр. 669.

Сноски к стр. 211

13 Курсив мой, — С. А.

14 Летописи Государственного Литературного музея. Пушкин, кн. I, М., 1936, стр. 117, 123.

15 Четверть хлеба в XIX веке составляла примерно 8—9 пудов. В четверти было 8 четвериков (четверик — около 18 килограммов).

16 Эти Данные взяты из работ В. Преображенского ?Описание Тверской губернии в сельскохозяйственном отношении? (СПб., 1854) и Я. Соловьева ?Сельскохозяйственная статистика Смоленской губернии? (М., 1855). Преображенский приводит такой расчет помещика Вилькинса: ?2 четверти 2 четверика ржи на хлеб, 1/2 четверика круп гречневых, житных или овсяных на кашу, 3 четверика гречневой, житной или пшеничной муки на пироги и блины и 2 четверика 3 гарнца солода на пиво?.

17 Летописи Государственного Литературного музея. Пушкин, кн. I, стр. 86—194.

Сноски к стр. 212

18 Была в Болдине и особая группа крестьян, сельских богатеев, которые даже в неурожайный год имели от 30 до 40 четвертей хлеба в запасе, причем у каждого из них было 4—5 лошадей и 3—4 коровы. Таких хозяйств, по данным Пеньковского, было 5, они имели вместе 165 (!) четвертей зерна, что составляло около 1/4 всех запасов хлеба, указанного в подворной описи.

19 Летописи Государственного Литературного музея. Пушкин, кн. I, стр. 123.

20 П. Е. Щеголев. Пушкин и мужики. М., 1928, стр. 88.

Сноски к стр. 213

21 Эти данные получаются при сопоставлении материалов подворной описи села Михайловского с итоговыми подсчетами, сделанными П. Е. Щеголевым на основании подворной описи сельца Кистенева (части А. С. Пушкина). См.: П. Е. Щеголев. Пушкин и мужики, стр. 89, 265—278.

22 В имении Надежды Осиповны на 80 ревизских душ (мужского пола) приходилось 858 десятин пахотной земли. Господская запашка составляла 71 десятину, а остальные 787 десятин были в крестьянской запашке. По Нижегородскому имению наиболее точные данные имеются относительно сельца Кистенева. В Кистеневе 1088 десятин пахотной земли приходилось на 524 ревизские души, т. е. около 2.06 десятины на душу (господской запашки не было: кистеневские крестьяне все были на оброке). Есть данные, что в числе этих 1088 десятин были также и неудобные земли. В Болдине же 1035 десятин пахотной земли приходилось на 567 ревизских душ, т. е. менее 2 десятин на душу. См.: П. Е. Щеголев. Пушкин и мужики, стр. 11—12, 69, 71, 259—263.

23 Об этом своем намерении А. С. Пушкин говорил с отцом, как только вернулся в Петербург (уже 24 ноября 1833 года поэт в письме к П. В. Нащокину сообщал: ?Отца видел, он очень рад моему предложению взять Болдино? — XV, 96).

Сноски к стр. 214

24 М. Полиевктов. Николай I. Биография и обзор царствования. М., 1918, стр. 302.

25 Эпоха Николая I. Под ред. Гершензона, М., 1911. стр. 63.

Сноски к стр. 215

26 Б. С. Мейлах. Пушкин и его эпоха. М., 1958, стр. 394.

27 Ю. Г. Оксман считает, что интерес к ?Путешествию из Петербурга в Москву? Радищева вновь оживился у Пушкина в процессе работы над ?Историей Пугачева? (Ю. Г. Оксман. От ?Капитанской дочки? А. С. Пушкина к ?Запискам охотника? И. С. Тургенева. Саратов, 1959, стр. 43, 49).

Сноски к стр. 216

28 ?Ученые записки Ленинградского государственного университета, серия филологических наук?, 1939, № 33, вып. 2, стр. 110—133.

29 ?Известия Академии наук СССР, Отделение языка и литературы?, т. VIII, вып. 3, стр. 218, а также в кн.: Б. С. Мейлах. Пушкин и его эпоха, стр. 398—400.

Сноски к стр. 217

30 Ю. Оксман. Пушкин в работе над ?Капитанской дочкой?. ?Литературное наследство?, т. 58, М., 1952, стр. 230—231.

31 Б. П. Городецкий. ?Путешествие из Москвы в Петербург? А. С. Пушкина, стр. 232, 236.

32 Там же, стр. 236.

Сноски к стр. 218

33 Курсив мой, — С. А.

34 Совершенно очевидным это становится в главе ?Шлюзы?, в которой последовательно выдержан рассказ от первого лица. Автор вспоминает о помещике-тиране, которого он знал лет пятнадцать тому назад: ?Молодой мой образ мыслей и пылкость тогдашних чувствований отвратили меня от него и помешали мне изучить один из самых замечательных характеров, которые удалось мне встретить?. Глава написана в конце 1834 года, следовательно, воспоминание это относится к 1819—1820 годам. Вне всякого сомнения, здесь Пушкин говорит о себе, вспоминает о своей юности, ибо известно из первой главы, что наш путешественник, который пятнадцать лет назад с такими мучениями добирался до Петербурга, был в те годы уже немолодым человеком.

Сноски к стр. 219

35 Росского Пиндара — курсив Пушкина, остальное — курсив мой, — С. А.

36 Курсив мой, — С. А.

Сноски к стр. 220

37 О датировке ?Путешествия? см.: В. Гиппиус. Пушкин и Гоголь. ?Ученые записки Пермского Государственного университета?, 1931, вып. 2, стр. 81—86.

38 Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей Бартеневым в 1851—1860 годах. [М. — Л.], 1925, стр. 42—43.

Сноски к стр. 222

39 Во второй части главы путешественник говорит о преимуществе скучных книг, к числу которых он относит и ?Путешествие из Петербурга в Москву? Радищева. Он уверяет, что книга эта уже потеряла свою заманчивость, не вызывает прежнего интереса у читающей публики, и ее можно лишь случайно встретить ?на пыльной полке библиомана?. Это длинное отступление было необходимо в первой главе, чтобы иметь право в дальнейшем открыто говорить о произведении Радищева.

40 Курсив мой, — С. А.

41 Слова ?правительство у нас всегда впереди? буквально повторяются в бумагах поэта трижды: в этой статье (1833), в ?Материалах для истории Петра? (1835—1836) и в ?Заметках при чтении Шлецера? (1836). С другой стороны, в записях: Пушкина не только 20-х, но и 30-х годов встречается немало рассуждений, прямо противоположных этому утверждению. Известно, что эта формула была широко распространенной в публицистике того времени. Она встречается в произведениях Герцена, Белинского, Чаадаева, В. Ф. Одоевского, Погодина и других публицистов 30 — начала 40-х годов. Наиболее полный комментарий по этому вопросу дан в рецензии Ю. Г. Оксмана ?Новое издание Герцена? (см.: ?Известия АН СССР, отд. языка и литературы?, 1956, т. XV, вып. 2, стр. 169—170). Ю. Г. Оксман считает слова Пушкина в главе ?Шоссе? перефразировкой мысли П. Я. Чаадаева, высказанной в проекте докладной записки, подлежавшей представлению Бенкендорфу после закрытия в 1832 году журнала ?Европеец?: ?Везде правительства следовали импульсу, который им давали народы, и поныне следуют оному, между тем как у нас правительство всегда шло впереди нации и всякое движение вперед было его делом? (Сочинения и письма П. Я. Чаадаева, т. II, 1914, стр. 306—307). См. также комментарии к этим строкам ?Путешествия? в работах Б. П. Городецкого (Пушкин. Исследования и материалы, т. III, стр. 234—235), Б. С. Мейлаха (Пушкин и его эпоха, стр. 399) Н. Л. Бродского (Пушкин. ГИХЛ, М., 1937, стр. 747—779).

Сноски к стр. 223

42 Лишь дважды за тридцать лет (с 1825 по 1855 год), в 1842 и 1847 годах. в ?Отечественных записках? появились статьи, в которых была сделана попытка в завуалированной форме намекнуть на невыгодность, неэкономичность крепостного труда. В обоих случаях последовали специальные указания правительства не пропускать ничего подобного, хотя обе работы были чисто научного характера и могли быть доступны очень ограниченному кругу читателей. См.: В. И. Семевский. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века, т. II. СПб., 1888; ?Отечественные записки?, 1842, т. 25, отд. IV, стр. 1—12 и 1847, т. 52, отд. IV, стр. 1—30.

Сноски к стр. 224

43 См.: Ф. Дурасов. Взгляд на положение крестьян в России и сравнение их с классом рабочего народа в иностранных государствах. В кн.: 1 руды имп. Вольного экономического общества за 1842 год, треть последняя, СПб., 1843, стр. 136—155.

44 Курсив мой, — С. А.

Сноски к стр. 225

45 Курсив мой, — С. А.

46 Рекруты от Болдина не были приняты ?за самое дурное поведение? (см.: Летописи Государственного Литературного Музея, кн. I, стр. 114, 116, 118).

47 Выписки из писем гр. А. Х. Бенкендорфа к императору Николаю I о Пушкине. СПб., 1903, стр. 9.

Сноски к стр. 226

48 А. Вульф. Дневники. М., ?Федерация?, 1929, стр. 373.

49 В черновой редакции эта часть имела другой заголовок: ?Рабство?; из цензурных соображений Пушкин вынужден был его заменить, и поэтому в беловой редакции из всех двенадцати глав ?Путешествия? только в этом заголовке сохранилось первоначальное (как у Радищева) название почтовой станции, все остальные части имеют тематические заглавия (ср., например: ?Рекрутство? вместо ?Городня?, ?Русская изба? вместо ?Пешки? и т д.).

50 По мнению виднейших историков крестьянского движения, этот обычай сближал русское крепостное право с рабовладением. ?Одним из сильнейших признаков почти полного слияния понятия крепостного и раба служило право помещика на куплю и продажу крепостных?, — пишет И. И. Игнатович в монографии ?Помещичьи крестьяне накануне освобождения? (Л., 1925, стр. 41).

51 Эта фраза неоднократно цитировалась в литературе о Пушкине. Некоторые исследователи полагают, что ее можно непосредственно отнести к заключительным словам радищевской главы ?Медное?: ?...все те, кто бы мог свободе поборствовать, все великие отчинники, и свободы не от их советов ожидать должно, но от самой тяжести: порабощения?. Против этих строк Екатерина II пометила: ?Надежду полагает на бунт от мужиков?. Но это явная натяжка. Все, что нам известно о Пушкине, не позволяет предполагать, что он в 30-е годы мог мечтать о крестьянском восстании. Истолковывать в таком смысле концовку главы нельзя.

Сноски к стр. 227

52 Сперанский предлагал в этой записке: 1) начать преобразования с устройства казенных крестьян, чтобы их улучшившееся благосостояние и новая система управления послужили в будущем образцом для устройства помещичьих крестьян; 2) запретить продажу крестьян без земли; 3) пересмотреть порядок откупа крепостных на волю. Собственно, это были те вопросы, которые в течение последующих 25 лет бесплодно обсуждали секретные комитеты николаевского царствования.

53 Цитирую по кн.: И. Н. Жданов, Сочинения, том II, СПб., 1907, стр. 316—318.

54 Курсив мои, — А. С.

Сноски к стр. 228

55 Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе, т. VIII, отд. I, СПб., 1834, стр. 246, № 6163.

56 Пушкин упоминает о встречах со Сперанским в дневнике (запись от 2 апреля 1834 года) и в письме к жене от 29 мая 1834 года. М. А. Корф в биографии Сперанского указывает, что поэт посещал его в 1834 году, когда печаталась ?История Пугачева? (типография II отделения была в ведении Сперанского).

57 В. И. Семевский. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века, т. II, стр. 555—556.

Сноски к стр. 229

58 См. ?Замечания о бунте? (§ 7), написанные в декабре 1834 года (IX1, 372).

Сноски к стр. 230

59 В работе Ю. В. Кожухова ?Помещичье хозяйство центрального земледельческого района России в годы кризиса крепостной системы? указано: ?Месячина, получившая особенное распространение в 30—50-е годы XIX века, представляла собою крайнюю степень крепостного рабства. Ее развитие является ярким свидетельством разложения крепостного хозяйства? (?Ученые записки Ленинградского педагогического института им. Герцена, исторический факультет?, т. 102, Л., 1955, стр. 91). См. также: И. И. Игнатович. Помещичьи крестьяне накануне освобождения. Л., 1925, стр. 157; Е. А. Мороховец. Крестьянская реформа. М., 1937, стр. 28—29.

60 ?Историк-марксист?, 1927, т. III, стр. 90—116.

61 Крестьянское движение 1827—1869 годов, вып. I. Подготовил к печати Е. А. Мороховец. Соцэкгиз, М., 1931, стр. 15.

62 Приношу сердечную благодарность И. И. Игнатович, которая указала мне на дело Стремеухова и разрешила использовать материалы ее неопубликованной работы ?Крестьянское движение в первой четверти XIX века?.

Сноски к стр. 231

63 П. Е. Щеголев. Пушкин и мужики, Приложения, стр. 245—251.

Сноски к стр. 232

64 В. И. Семевский. Политические и общественные идеи декабристов. СПб., 1909, стр. 540.

65 К. Ф. Рылеев, Полное собрание сочинений. Изд. ?Academia?, M. — Л., 1934, стр. 270.

66 Декабристы. Материалы и документы. 1926, стр. 14.

67 И. Д. Якушкин, Записки. М., 1905, стр. 12.

68 Там же, стр. 21.

69 См.: Краткий исторический обзор развития водяных и сухопутных сообщений и торговых портов в России. СПб., 1900, стр. 340—343.

70 См.: Н. М. Дружинин. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева, т. I. Изд. АН СССР, М. — Л., 1946, стр. 209—211.

Сноски к стр. 234

71 Курсив мой, — С. А.