Боль. Другой
Боль
1
Проблема не в том, что у меня нет социального статуса: я не актёр, не писатель, не рабочий завода... Нет, я ни к чему из этого по-настоящему не устремлюсь, пока точно не распознаю свой путь. И такой расклад меня ничуть не напрягает. Я семьянин - и веселья мне по жизни хватает и без того.
Проблема в том, что я не чувствую себя сыном своих родителей. У меня есть сын, и я чувствую себя его отцом. У меня есть отец и мать, они живы и здоровы, я жив и здоров, но, увы, с ними у меня близости нет. Мы часто видимся, но вместо общения от души конфликтуем. Мы бесконечно далеки друг от друга. Мы общаемся, как враги. Иногда точно такая же эмоция разряжается между мной и сыном - я на него срываюсь. Редко, очень редко, но срываюсь. Я пытаюсь сломить его волю. Зачем?
Я считаю, это эстафета боли в отношениях с родителями. Я прекрасно понимаю, что родители моих родителей, царство им небесное, отнюдь не небожители. Понимаю, что моим родителям от их родителей досталось с лихвой, не то, что мне - от моих. Понимаю, как много душ очернила, извратила, вывернула, искалечила, истребила война, и как это сказалось на обществе. Но очень не хочется участвовать в передаче этой боли. И на войне ничуть ничто не замыкается - революция, репрессии так или иначе коснулись каждого в стране в неменьшей степени. Отнюдь не хочется закрывать на это глаза. Хочется, чтобы через всю чернь пробились одуванчики, через затхлость - солнце. Хочется пробивной энергии любви и творчества, творчества и любви.
2
Вот уже 35 лет родители меня воспитывают. Они тычут в меня пальцами, дают мне оценку. Они ставят в пример себя и других. Они сравнивают. За всю жизнь они меня ни разу ни в чём не поддержали, ни на что меня не благословили. Лучшая из их приемлемых реакций - это смирение. Я семьянин. Это требует смирения?
Я готов на что угодно, даю руку на отсечение, я не хочу передавать своему сыну эстафетную боль. Моё сердце - броня, но разум стремится к свету, я не слеп.
Не должно быть человеку самому себе родителем. Не должно быть человеку самому себе воспитателем. Не должно находить поддержку в кризисной ситуации исключительно в резервах душевных глубин, где тьма над богом всегда преобладает.
Какая это благость, что я живу в любви!
Но иллюзии, что живые и здоровые родители есть действительные родители - тоже не нужны. Зачем? Они есть давно и прочно засевшая боль. Они короста, которую невозможно стряхнуть. Они въедливые и надоедливые и достойны только едкой обезболивающей мази. Но это они, и это их выбор.
Я - другой.
3. Другой
В очень большой степени я сам себе и мама и папа. Но не могу похвастать внутренним благополучием. Изначально через каждый воспитательный момент мне давали понять: разберись-ка в себе сам. И мне это удавалось - равно как и в случае конфликтов - через море опустошающих слёз и наполнения рассудка всё новыми и новыми смыслами. В итоге я инопланетянин на этой земле. Удерживает меня только любовь. А то давно бы улетел к другим звёздам - менее жгучим, более ярким.
1
Проблема не в том, что у меня нет социального статуса: я не актёр, не писатель, не рабочий завода... Нет, я ни к чему из этого по-настоящему не устремлюсь, пока точно не распознаю свой путь. И такой расклад меня ничуть не напрягает. Я семьянин - и веселья мне по жизни хватает и без того.
Проблема в том, что я не чувствую себя сыном своих родителей. У меня есть сын, и я чувствую себя его отцом. У меня есть отец и мать, они живы и здоровы, я жив и здоров, но, увы, с ними у меня близости нет. Мы часто видимся, но вместо общения от души конфликтуем. Мы бесконечно далеки друг от друга. Мы общаемся, как враги. Иногда точно такая же эмоция разряжается между мной и сыном - я на него срываюсь. Редко, очень редко, но срываюсь. Я пытаюсь сломить его волю. Зачем?
Я считаю, это эстафета боли в отношениях с родителями. Я прекрасно понимаю, что родители моих родителей, царство им небесное, отнюдь не небожители. Понимаю, что моим родителям от их родителей досталось с лихвой, не то, что мне - от моих. Понимаю, как много душ очернила, извратила, вывернула, искалечила, истребила война, и как это сказалось на обществе. Но очень не хочется участвовать в передаче этой боли. И на войне ничуть ничто не замыкается - революция, репрессии так или иначе коснулись каждого в стране в неменьшей степени. Отнюдь не хочется закрывать на это глаза. Хочется, чтобы через всю чернь пробились одуванчики, через затхлость - солнце. Хочется пробивной энергии любви и творчества, творчества и любви.
2
Вот уже 35 лет родители меня воспитывают. Они тычут в меня пальцами, дают мне оценку. Они ставят в пример себя и других. Они сравнивают. За всю жизнь они меня ни разу ни в чём не поддержали, ни на что меня не благословили. Лучшая из их приемлемых реакций - это смирение. Я семьянин. Это требует смирения?
Я готов на что угодно, даю руку на отсечение, я не хочу передавать своему сыну эстафетную боль. Моё сердце - броня, но разум стремится к свету, я не слеп.
Не должно быть человеку самому себе родителем. Не должно быть человеку самому себе воспитателем. Не должно находить поддержку в кризисной ситуации исключительно в резервах душевных глубин, где тьма над богом всегда преобладает.
Какая это благость, что я живу в любви!
Но иллюзии, что живые и здоровые родители есть действительные родители - тоже не нужны. Зачем? Они есть давно и прочно засевшая боль. Они короста, которую невозможно стряхнуть. Они въедливые и надоедливые и достойны только едкой обезболивающей мази. Но это они, и это их выбор.
Я - другой.
3. Другой
В очень большой степени я сам себе и мама и папа. Но не могу похвастать внутренним благополучием. Изначально через каждый воспитательный момент мне давали понять: разберись-ка в себе сам. И мне это удавалось - равно как и в случае конфликтов - через море опустошающих слёз и наполнения рассудка всё новыми и новыми смыслами. В итоге я инопланетянин на этой земле. Удерживает меня только любовь. А то давно бы улетел к другим звёздам - менее жгучим, более ярким.
Метки:
