Песни серебряной травы 8
8.
Кто-то ставит многоточие в конце предложения, думая о продолжении темы. Но идёт время, и лишь множатся точки. Точки вместо реальной истории. Или письма без адресата – за каждым перекрёстком. На одном из заснеженных перекрёстков всегда стоит человек, похожий на длинную тень из моего детского сна. Он вспоминает о письмах незнакомки. Он нашёл их в письменном столе своей матери. Был ли в них сюжет? Не более чем в жизни, наполненной снами.
Сегодня, как обычно, на этом перекрёстке не было никого кроме него. Он рассеяно наблюдал за танцующими снежинками, пытаясь представить себе голос незнакомки. Почему-то он думал, что она говорит неторопливо, иногда делая слишком долгие паузы.
?…В семь часов пошёл снег.
Если бы я обратилась в службу такси, сказала бы – в девятнадцать часов. Но разговор был с воздухом. С ним можно общаться без уточнений.
В семь часов пошёл снег. Но мой снег начинается ночью и заканчивается в сумерки.
Воздух молчал, наполняясь свечением невысказанных слов. Вскоре на город обрушился снегопад, воздух обрёл не только плотность, но и голос:
– Не надо ничего придумывать… смотри сначала в себя, потом вокруг. Зачем ходишь в верхних слоях ада, по головам чужих снов?..?
Он подумал о совпадении. Верхние слои ада – так говорила его мать, когда пыталась объяснить куда каждый человек ежедневно ступает. Говорила, вроде бы, в шутку, но запомнилось. Ему казалось, что верхние слои ада – нечто явное, но на первый взгляд неприметное. Их очертания проступают в человеческом взгляде, поведении, словах, но затёрты на фоне разнообразных движений жизни. Однажды он пытался объяснить своё видение знакомому писателю:
– Если говорить о безвкусице… Равна ли она отсутствию стиля? Вроде бы, вкус – он особенный. Например, вкус к прекрасному. Но идёшь в местный музей, а там, в одном из залов, стоит франт в стильной шляпе – ест беляш, цитирует собеседнику мысль Канта о слабых и хитрых женщинах, которые не любят выдавать себя и поэтому не напиваются… цитирует и со смешком вспоминает некую вчерашнюю студенточку ?вдрызг пьяную и во всём доступную?. Его лощёное лицо становится красным, он глядит на изображение обнажённой махи, тщательно вытирает грязные пальцы влажными салфетками, пропитанными ароматным средством от бактерий и… восхищается рукой мастера, нарисовавшего репродукцию. Скажешь, безвкусица? Нет однозначного ответа. Шляпа у него стильная, Канта цитирует, поддерживает чистоту рук, способен к восхищению. Но чего-то в нём явно не хватает.
– Чего, например? – вяло интересуется знакомый.
– Того, чего уже не найдёшь в верхних слоях ада.
– И чего там не найдёшь?
– Искреннего благородства. Чуткости ко всему подлинно прекрасному, страха – принизить красоту своим пренебрежением и цинизмом. Боязни обидеть кого-то, быть бестактным.
– Да ладно! Приличные писатели, живописующие реальность, черпают своё вдохновение из всех слоёв ада. Верхних, нижних, а особенно продвинутые – из самых его бездн. Разве можно вдохновением обидеть красоту?.. И вообще, что такое красота? Дело вкуса. Меня интересует другое – как могло произойти, чтобы франт в шляпе ел беляш в музее, но никто не сделал ему замечание?.. Разве там не было охранников или ответственных работников?
– Не знаю. Но чтобы сделать замечание, сначала надо заметить.
– Приличные охранники заметят не только беляш, – лицо знакомого писателя стало незнакомым.
Приличные. Слово вызывало у него двоякое чувство. Соблюдающие приличия… при лицах. Он часто встречал людей, у которых вместо лиц были личины и даже личинки. Незнакомка тоже писала об этом.
?...Лето познакомило меня с древними незабудками, уходящими своими корнями в небесную синь. Незабудки хранили долгую память о солнечных муравьях, по кирпичику ваявших душу морского города. Город наполнялся светом жизни, распускался, но иногда что-то происходило с геометрией его души, он выворачивался наизнанку, и можно было увидеть дно, похожее на контрастное нутро огненных цветов – полевых маков. И тогда город отцветал. В нём поселялась смерть и разложение, его материя деградировала, многие люди теряли лица, в попытке выжить любым путём. Как мало оставалось добрых глаз, взглядов, наполненных состраданием! Как много было масок безумия, пошлости и распущенности. Распускались цветы в бездну, опыляли их чёрные смерчи, прорастали цветочные дети сквозь могильные камни колокольцами исторических мифов, искажали людские лица миражами беспочвенности. Люди видели свои лица то в бездне, то в небе, не ведая, что лишь отражаются друг в друге общими идеями и понятиями…?
Кто-то ставит многоточие в конце предложения, думая о продолжении темы. Но идёт время, и лишь множатся точки. Точки вместо реальной истории. Или письма без адресата – за каждым перекрёстком. На одном из заснеженных перекрёстков всегда стоит человек, похожий на длинную тень из моего детского сна. Он вспоминает о письмах незнакомки. Он нашёл их в письменном столе своей матери. Был ли в них сюжет? Не более чем в жизни, наполненной снами.
Сегодня, как обычно, на этом перекрёстке не было никого кроме него. Он рассеяно наблюдал за танцующими снежинками, пытаясь представить себе голос незнакомки. Почему-то он думал, что она говорит неторопливо, иногда делая слишком долгие паузы.
?…В семь часов пошёл снег.
Если бы я обратилась в службу такси, сказала бы – в девятнадцать часов. Но разговор был с воздухом. С ним можно общаться без уточнений.
В семь часов пошёл снег. Но мой снег начинается ночью и заканчивается в сумерки.
Воздух молчал, наполняясь свечением невысказанных слов. Вскоре на город обрушился снегопад, воздух обрёл не только плотность, но и голос:
– Не надо ничего придумывать… смотри сначала в себя, потом вокруг. Зачем ходишь в верхних слоях ада, по головам чужих снов?..?
Он подумал о совпадении. Верхние слои ада – так говорила его мать, когда пыталась объяснить куда каждый человек ежедневно ступает. Говорила, вроде бы, в шутку, но запомнилось. Ему казалось, что верхние слои ада – нечто явное, но на первый взгляд неприметное. Их очертания проступают в человеческом взгляде, поведении, словах, но затёрты на фоне разнообразных движений жизни. Однажды он пытался объяснить своё видение знакомому писателю:
– Если говорить о безвкусице… Равна ли она отсутствию стиля? Вроде бы, вкус – он особенный. Например, вкус к прекрасному. Но идёшь в местный музей, а там, в одном из залов, стоит франт в стильной шляпе – ест беляш, цитирует собеседнику мысль Канта о слабых и хитрых женщинах, которые не любят выдавать себя и поэтому не напиваются… цитирует и со смешком вспоминает некую вчерашнюю студенточку ?вдрызг пьяную и во всём доступную?. Его лощёное лицо становится красным, он глядит на изображение обнажённой махи, тщательно вытирает грязные пальцы влажными салфетками, пропитанными ароматным средством от бактерий и… восхищается рукой мастера, нарисовавшего репродукцию. Скажешь, безвкусица? Нет однозначного ответа. Шляпа у него стильная, Канта цитирует, поддерживает чистоту рук, способен к восхищению. Но чего-то в нём явно не хватает.
– Чего, например? – вяло интересуется знакомый.
– Того, чего уже не найдёшь в верхних слоях ада.
– И чего там не найдёшь?
– Искреннего благородства. Чуткости ко всему подлинно прекрасному, страха – принизить красоту своим пренебрежением и цинизмом. Боязни обидеть кого-то, быть бестактным.
– Да ладно! Приличные писатели, живописующие реальность, черпают своё вдохновение из всех слоёв ада. Верхних, нижних, а особенно продвинутые – из самых его бездн. Разве можно вдохновением обидеть красоту?.. И вообще, что такое красота? Дело вкуса. Меня интересует другое – как могло произойти, чтобы франт в шляпе ел беляш в музее, но никто не сделал ему замечание?.. Разве там не было охранников или ответственных работников?
– Не знаю. Но чтобы сделать замечание, сначала надо заметить.
– Приличные охранники заметят не только беляш, – лицо знакомого писателя стало незнакомым.
Приличные. Слово вызывало у него двоякое чувство. Соблюдающие приличия… при лицах. Он часто встречал людей, у которых вместо лиц были личины и даже личинки. Незнакомка тоже писала об этом.
?...Лето познакомило меня с древними незабудками, уходящими своими корнями в небесную синь. Незабудки хранили долгую память о солнечных муравьях, по кирпичику ваявших душу морского города. Город наполнялся светом жизни, распускался, но иногда что-то происходило с геометрией его души, он выворачивался наизнанку, и можно было увидеть дно, похожее на контрастное нутро огненных цветов – полевых маков. И тогда город отцветал. В нём поселялась смерть и разложение, его материя деградировала, многие люди теряли лица, в попытке выжить любым путём. Как мало оставалось добрых глаз, взглядов, наполненных состраданием! Как много было масок безумия, пошлости и распущенности. Распускались цветы в бездну, опыляли их чёрные смерчи, прорастали цветочные дети сквозь могильные камни колокольцами исторических мифов, искажали людские лица миражами беспочвенности. Люди видели свои лица то в бездне, то в небе, не ведая, что лишь отражаются друг в друге общими идеями и понятиями…?
Метки:
