хлеб-68
Чарльз Маквикер – Наш хлеб насущный
**************
ХЛЕБ
В тяжком сне воздушной массой\ Захлебнулся седовласый.\ Но не в силах белокрылый\ Душу снять с земли унылой. Александр БЕЛЯКОВ: "Книга стихотворений" 2001ЖАРА
Столько худого хлебнул, а ни-ни:\ не вспоминаются черные дни,\ а вспоминаются белые ночи,\ яркие сумерки, – только они...\ Смольный собор в озареньи заочном,\ тыльце ладони, студеной на ощупь,\ сладкие горести, робкая страсть... Дмитрий Бобышев Из сборника ?ЗНАКОМСТВА СЛОВ? 2003 1982 Из цикла "ИМЕНА"\ 1. Ефиму Славинскому\ Столько худого хлебнул, а ни-ни:
Ирина Озерова (1934–1984) Память о мечте. Стихи и переводы 2013
Стихи разных лет
Имена
От первой клеенчатой бирки роддома
До самой последней надгробной плиты
Под знаменем имени скромно пройдем мы
Содом и Гоморру земной суеты.
Когда-то людей нарекали по святцам,
Теперь наступил математики век.
По старым законам младенцы родятся,
По новым законам живет человек.
Как формула, каждое имя условно,
Абстрактно, как музыка, тень, а не плоть.
Но мы бережем и храним его, словно
Голодный случайного хлеба ломоть.
Когда-нибудь сменится имя на номер.
(Однажды был опыт поставлен такой.)
Не скажут со вздохом: ?Преставился, помер?,
А вычеркнут цифру бесстрастной рукой.
Вовек не подняться сомкнувшимся векам, —
Века безымянную плоть погребли.
Он был в человечестве лишь человеком
Белковой молекулой нашей земли.
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
8. КОЛЫБЕЛЬНАЯ
? Перевод С. Маршак
Спи, сыночек, люли-люли!
Наши курочки заснули,
Задремали и цыплятки,
Спят под крылышком хохлатки.
Отчего ж тебе, сыночку,
Всё не спится в эту ночку?
Может, вырастешь ты паном,
Аль великим капитаном,
Позовешь на новоселье, —
То-то матери веселье!
В красный угол гостью просят,
Хлеб и соль ей сын подносит,
Ручки-ножки ей целует,
И ласкает, и милует.
Перед всем честным народом
Угощает крепким медом,
Да лепешками из мака,
Да горячей верещакой.
Спи, сыночек, люли-люли!
Куры с вечера уснули,
Спи и ты, родимый, сладко.
Хоть я бедная солдатка,
А любой, узнав о сыне,
Предо мною шапку скинет.
Спи, родимый, люли-люли!
В гнездах ласточки уснули,
Отчего ж тебе, сыночку,
Всё не спится в эту ночку?
Может, вырастешь ты паном
Аль великим капитаном.
Станешь ты чинить расправу,
Наживешь худую славу.
Будет смертушки убогий
Для тебя просить у бога.
Спи, сыночек, люли-люли!
Петухи давно уснули.
Мать придет к сыночку в гости,
Он велит ей бросить кости,
И пойдет она дорогой,
Одного прося у бога:
Чтобы ей забыть о сыне
И не знать, когда он сгинет!..
Спи, родимый, люли-люли!
Наши курочки уснули.
Ой, не будь ты лучше паном,
Ни великим капитаном,
Будь чем мать тебя родила,
Чтоб я в гости не ходила —
Век с тобою вековала,
Вместе горе горевала.
Спи, сыночек, люли-люли!
Куры с вечера заснули.
Задремали и цыплятки,
Спят под крылышком хохлатки.
Ирина Озерова (1934–1984) Память о мечте. Стихи и переводы 2013
Стихи разных лет
?Окружена твоей любовью…?
Окружена твоей любовью,
Поражена, обожжена,
Склоняюсь тихо к изголовью
Того, которому жена,
Того, с которым я делила
И черный хлеб, и черный день,
Того, которого любила,
Того, которого укрыла
Сейчас моя чужая тень.
Он спит. Он ничего не знает.
Он не узнает ничего.
Тихонько тень моя сползает
С лица усталого его.
Пусть думает, что сон не в руку,
Доволен будет пусть судьбой!
А нам – нести любовь, как муку:
Все врозь и все вдвоем с тобой.
Ирина Озерова (1934–1984) Память о мечте. Стихи и переводы 2013
Стихи разных лет
Рождение
Рожая хлеб, земля изнемогла,
Отдав колосьям жизненные силы.
От чернозема лишь одна зола
На пепелище засухи застыла.
И в панике кричат перепела,
Не ведая, где их жилище было.
Земля вчера красивая была.
Она себя – вчерашнюю – забыла.
Закон рождения и смерти слеп:
Земля погибла, создавая хлеб,
Но землю не создашь уже из хлеба.
От крика сердца разум мой оглох:
Мне бескорыстно небо дарит вдох,
Но от дыханья не родится небо.
МИХАИЛ ТАНИЧ (1923-2008)
Тушенка
Мы, помню, строили бетонку,
И как-то раз на Колыму
Пригнали, ё-моё, тушенку!
Уря-уря, ура-ура!
А хлеба нет,
А жизни нет!
А что тушить?
Тушите свет!
Не знай, какого Бога ради
Какой-то писарь молодой
И на каком армейском складе
Ошибся, видно, под балдой?
А чудеса на зоне редки,
Но был же, был же по зиме
Рогатый бык на этикетке
У нас в гостях на Колыме!
А писарь тот, снимите шляпу,
И вы и я, и вы и я,
Он уже ехал по этапу
А к нам, в Колымские края.
А хлеба нет,
А жизни нет!
А что тушить?
Тушите свет!
Вадим Шефнер
22.06.1966
Нам снится не то, что хочется нам, —
Нам снится то, что хочется снам.
На нас до сих пор военные сны,
Как пулеметы, наведены.
Они нас вталкивают в поезда,
Везут, не спрашивая куда.
И снятся пожары тем, кто ослеп,
И сытому снится блокадный хлеб.
И те, от кого мы вестей не ждем,
Во сне к нам запросто входят в дом.
Входят друзья довоенных лет,
Не зная, что их на свете нет.
И снаряд, от которого случай спас,
Осколком во сне настигает нас.
И вздрогнув, мы долго лежим во мгле —
Меж явью и сном, на ничьей земле.
И дышится трудно, и ночь длинна…
Камнем на сердце лежит война…
(1966)
Хлеб
Ну городу,
Ну голубю,
Ну в землю, откуда вырос ;
Но в черную робу-судьбу,
Навынос,
Навыброс?
Войско баков,
Визг улиц,
Блеск сукровицы съестного,
Память булочек-умниц
о круглом нёбе
О сдобном небе
Где Слово. Юлия Немировская НОВЫЙ БЕРЕГ 2018 ЦИКЛ Выброшенные вещи
Уильям Батлер ЙЕЙТС (1865-1939) Ястребиный источник (пер. Григорий Михайлович Кружков) Азбука-Классика М., 2014
ПЬЕСЫ
ЧИСТИЛИЩЕ (1939)
Старик
Его зарезал я ножом — тем самым,
Которым режу хлеб и до сих пор.
Когда его достали из огня,
Заметил кто-то колотую рану,
Но труп так обгорел и почернел,
Что трудно было утверждать наверно.
Кой-кто из собутыльников отцовых
Грозился, что меня отдаст под суд,
Упоминались ссоры и угрозы.
Я убежал, скитался по дорогам,
Батрачил там и тут, пока не стал
Разносчиком, — занятье не ахти,
Но мне подходит в самый раз, ведь я —
Сын своего отца, не больше. Чу!
Ты слышишь стук копыт?
Юноша
Убей, не слышу!
Влада Абаимова Сб. ?ПО СРЕДНЕРУССКОЙ РАВНИНЕ? 2014
Почему люди плачут, если нету войны?
Хлеба вдоволь — хоть жо…ой кушай (Боже, прости!).
Что-то все это значит — мы больны иль пьяны?
То ли ждать ветра в поле, то ли встать да уйти?
Хочешь землю в платочек взять — а это гранит.
Зубы все обломаешь — так целуй без зубов.
Ну а если не очень тебе мил ее вид,
Значит, не догоняешь смысл слова ?любовь?.
В огород мой сей камень, и моя в том вина.
У гордыни во власти я презрела зарок.
Таким жарким был пламень, что душа сожжена,
Но в народном хозяйстве и зола пойдет впрок.
ЮРИЙ КУКИН (1932-2011) ПЕСНИ
Пародия на А. Городницкого
Когда на сердце тяжесть и плохо в животе,
Спешите к Эрмитажу, пусть даже в темноте,
Где без питья и хлеба — тюремного пайка,
Атланты держат небо на каменных руках.
Держать его махину — не мёд и не шашлык,
Особенно кто хилый и с детства не привык.
А рядом бабы ходят, с друзьями водку пьют…
А им колени сводит — им смены не дают.
Стоят они, ребята — точёные тела,
Поставлены когда-то в чём мама родила.
И вдруг, на эти штуки ужастно разозлясь,
Они отпустят руки, и небо с неба — хрясь!
И даже над Канадой не будет синевы.
?Не надо, ох, не надо!? — так закричите Вы.
Надежда сохранится до той поры пока
Подержит Городницкий на собственных руках.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ОРХАН ВЕЛИ. Перевод А.Ибрагимова
ПРАЗДНИК
Получен весь хлеб по карточке,
Уголь выбран по всем талонам.
Обезденежил ты? Ну и что же?
До завтра, считай, уже дожил,
А там что пошлет Аллах:
Авось не оставит в беде.
Крепись, мое сумасбродное сердце!
Осип Мандельштам (1891-1938) Кн. ?Немногие для вечности живут…? 2018
Стихи, не вошедшие в основное собрание
Ранние стихи (1906)
?Среди лесов, унылых и заброшенных…?
Среди лесов, унылых и заброшенных,
Пусть остается хлеб в полях нескошенным!
Мы ждем гостей незваных и непрошенных,
Мы ждем гостей!
Пускай гниют колосья перезрелые!
Они придут на нивы пожелтелые,
И не сносить вам, честные и смелые,
Своих голов!
Они растопчут нивы золотистые,
Они разроют кладбище тенистое,
Потом развяжет их уста нечистые
Кровавый хмель!
Они ворвутся в избы почернелые,
Зажгут пожар, хмельные, озверелые…
Не остановят их седины старца белые,
Ни детский плач!..
Среди лесов, унылых и заброшенных,
Мы оставляем хлеб в полях нескошенным.
Мы ждем гостей незваных и непрошенных,
Своих детей!
VI. В магазине
Я подозревал во вселенной туман,
Который умеет ёкать.
Когда я сунул руку в карман,
Она провалилась по локоть.
Когда я шарить стал и хватать,
Она провалилась по плечи,
Видимо, просто нельзя совать
Конечности в бесконечность.
А дома ни хлеба, ни колбасы,
И спичек осталось мало…
Я руки в карманы растил, как усы,
Но это не помогало.
А взгляд мой пульсировал ?ёк? да ?ёк?
В глаза продавщице гневной.
Ну был же, ну был же, ну был кошелек!
Расплачиваюсь вселенной. Софья РЭМ ЗИНЗИВЕР 2016 ЦИКЛ Вавилонское дерево
ЮРИЙ ШЕВЧУК Сольник. Альбом стихов 2009
мне снилась мама в мае…
Мне снилась
Мама в мае.
Ночь Мамая
Вилась дорогой в поле.
Чья-то Поля
Шла с ведрами,
Качая бедрами
Земли.
И доносилось пение.
Журавли
Привычно охраняли
Небо.
Заморские растения
Цвели,
И мама рисовала
Их золотистой пылью,
Добавляя
Карминовые
Листья хлеба…
Когда очнулся,
Выйдя из провала,
Светило утро —
Мама рисовала.
ЮРИЙ ШЕВЧУК Сольник. Альбом стихов 2009
понимающее сердце
Понимающее сердце
По дорогам павшим бродит,
Еле слышно между нами,
Съеденными городами,
Что-то ищет и находит.
Что-то ищет и находит,
Разгребает там, где воет,
Языкастыми ветрами.
Понимающее сердце
Носит хлеб в худых карманах,
По заснеженному полю
Ищет пепел дорогого.
Понимающее сердце,
Я погиб в далеких странах,
Подари мне крошку неба,
Нитку облака родного.
Понимающее сердце,
Я забыл дорогу к морю,
Только падать и бороться
Научился в совершенстве.
Я устал ходить по краю,
Умирать в пустом блаженстве
На холодных свалках улиц,
Я тебя собою вскрою.
Понимающее сердце
Нам всегда помочь готово:
И взорвётся, и воскреснет,
Если им хоть кто-то дышит.
У разбитого корыта,
У смертельного больного
Умиряет тех, кто видит,
Утешает тех, кто слышит.
Понимающее сердце
Укрепляет тех, кто любит,
Тех, кто верит, очень скоро
Позовет с собой в дорогу.
Понимающее сердце
И простит нас, и рассудит,
И распятое на Мойке
Отогреет понемногу.
Песни Матушки Гусыни (пер. Г. Варденга Антология поэзии - 2012)
IV
What happens in life, or Misfortunes of Loneliness, Various Tricks of Courting and the Vicissitudes of Love
Вот ведь как оно бывает, или Невзгоды одиночества, ухищрения обхаживаний и превратности любви
* * *
There was a little boy and a little girl
Lived in an alley;
Says the little boy to the little girl,
Shall I, oh, shall I?
Says the little girl to the little boy
What shall we do?
Says the little boy to the little girl,
I will kiss you.
АХ, ЕСЛИ Б Я ТОЛЬКО МОГ!
Жили-были мальчишка с девчонкой
У перекрестка дорог;
И сказал мальчишка девчонке:
?Ах, если б только я мог!?
?Что бы мог?? — спросила девчонка,
Платьице теребя.
И сказал мальчишка девчонке:
?Поцеловать тебя?.
* * *
Curly locks, Curly locks,
Wilt thou be mine?
Thou shalt not wash dishes
Nor yet feed the swine,
But sit on a cushion
And sew a fine seam,
And feed upon strawberries,
Sugar and cream.
КУДРЯВАЯ ДЕВЧОНКА
Кудрявая девчонка,
Хочешь быть моей?
Ты не будешь мыть тарелки
И кормить свиней.
Будешь, сидя на подушке,
Вышивать на пяльцах
И макать клубнику в сахар,
Облизывая пальцы.
Песни Матушки Гусыни (пер. Г. Варденга Антология поэзии - 2012)
V
Touching, Adorable and Outrageous Stories about Boys and Girls
Умилительные, восхитительные и возмутительные истории из жизни мальчишек и девчонок
TOMMY TUCKER
Little Tommy Tucker
Sings for his supper;
What shall we give him?
White bread and butter.
How shall he cut it
Without any knife?
How will he marry
Without any wife?
ТОММИ ТАККЕР
Томми Таккер — надоеда,
Он на жалость нас берет:
Вот остался без обеда
И под окнами поет.
Будь у парня хлеб и ножик,
Мы бы дали ветчины,
И жениться он не может,
Если нет ему жены.
Песни Матушки Гусыни (пер. Г. Варденга Антология поэзии - 2012)
IV
What happens in life, or Misfortunes of Loneliness, Various Tricks of Courting and the Vicissitudes of Love
Вот ведь как оно бывает, или Невзгоды одиночества, ухищрения обхаживаний и превратности любви
* * *
There was a little boy and a little girl
Lived in an alley;
Says the little boy to the little girl,
Shall I, oh, shall I?
Says the little girl to the little boy
What shall we do?
Says the little boy to the little girl,
I will kiss you.
АХ, ЕСЛИ Б Я ТОЛЬКО МОГ!
Жили-были мальчишка с девчонкой
У перекрестка дорог;
И сказал мальчишка девчонке:
?Ах, если б только я мог!?
?Что бы мог?? — спросила девчонка,
Платьице теребя.
И сказал мальчишка девчонке:
?Поцеловать тебя?.
* * *
Curly locks, Curly locks,
Wilt thou be mine?
Thou shalt not wash dishes
Nor yet feed the swine,
But sit on a cushion
And sew a fine seam,
And feed upon strawberries,
Sugar and cream.
КУДРЯВАЯ ДЕВЧОНКА
Кудрявая девчонка,
Хочешь быть моей?
Ты не будешь мыть тарелки
И кормить свиней.
Будешь, сидя на подушке,
Вышивать на пяльцах
И макать клубнику в сахар,
Облизывая пальцы.
НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ (1919-1989)
?Все изменяется под небом…?
Все изменяется под небом,
Цепь изменений — божий глас;
И книги по сравненью с хлебом
Подешевели во сто раз.
Своею всякий занят соткой,
Дабы картошка завелась.
А книги по сравненью с водкой
Подешевели в двадцать раз.
Мои стихи хотя как водка,
Но разделили судьбы книг,
Ибо окно они — не фортка,
И много свету через них.
Весь белый свет стихам цена,
Окно стихов не затемнят.
Но нет поэту мецената…
И сам себе ты меценат.
В дурацких хлопотах утонешь.
Времени уходит треть
Минимум на то лишь,
Чтоб с голоду не умереть.
1944
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ФАЗЫЛ ХЮСНЮ ДАГЛАРДЖА. Перевод М.Ваксмахера
ПРИНАДЛЕЖАЩЕЕ НАМ
Угасает еще один день
Борьбы и работы,
Наши руки в грязи,
Гудят от усталости ноги,
Мы собираемся на чердаке —
Ахмед, Мехмед, Мустафа, Али,
И где-то вдали затухают
Отголоски дневной суматохи,
И словно и не было вовсе
Ни хозяина,
Ни объявлений в газете,
Ни Фатьмы, ни Айше,—
Все уходит куда-то,
И нашими безраздельно
Становятся
Хлеб и ночь.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ОРХАН ВЕЛИ. Перевод А.Ибрагимова
ДАРОМ
Жизнь нам дается даром.
Как не ценить даровщины?
Даром — небо и тучи,
Даром — холмы и лощины.
Дождь и распутица — даром.
Даром — дымки выхлопные,
Даром — узоры лепные
Над входами в кинотеатры
И вывески над тротуаром.
Вот брынза и хлеб — за денежки;
Даром — вода натощак.
Свобода — ценой головы;
Рабство бесплатно, за так.
Жизнь нам дается даром.
Алексей Константинович Толстой (1817-1875)
Стихотворения и поэмы Эксмо 2011
Иоанн Дамаскин
Но не для них моя хвала,
Не им восторга излиянья!
Мечта для песен избрала
Не их высокие деянья!
И не в венце сияет он,
К кому душа моя стремится;
Не блеском славы окружен,
Не на звенящей колеснице
Стоит он, гордый сын побед;
Не в торжестве величья – нет, —
Я зрю его передо мною
С толпою бедных рыбаков;
Он тихо, мирною стезею,
Идет меж зреющих хлебов;
Благих речей своих отраду
В сердца простые он лиет,
Он правды алчущее стадо
К ее источнику ведет.
Зачем не в то рожден я время,
Когда меж нами, во плоти,
Неся мучительное бремя,
Он шел на жизненном пути!
Зачем я не могу нести,
Филип Сидни (1554-1586) Астрофил и Стела. Защита поэзии М., 1982. (Литературные памятники).
Сонет 108[113]
Когда беда (кипя в расплавленном огне)
Прольет на грудь расплавленный свинец,
До сердца доберется, наконец,
4 Ты — свет единственный в моем окне.
И снова в первозданной вышине
К тебе лечу, как трепетный птенец,
Но горе, как безжалостный ловец,
8 Подстережет и свяжет крылья мне.
И говорю я, голову склонив:
Зачем слепому ясноликий Феб,
Зачем глухому сладостный мотив,
И мертвому зачем вода и хлеб?
Ты в черный день — отрада мне всегда,
14 И в радости лишь ты — моя беда.
перевод И. Озеровой
Уильям Батлер ЙЕЙТС (1865-1939) Ястребиный источник (пер. Григорий Михайлович Кружков) Азбука-Классика М., 2014
ПЬЕСЫ
СМЕРТЬ КУХУЛИНА (1939)
Кухулин
Двенадцать пенсов! Славная цена
За человечью жизнь! Твой нож наточен?
Слепой
Мой нож востер: ведь я им режу хлеб.
(Кладет мешок на землю и принимается медленно, снизу вверх ощупывать тело Кухулина.)
Кухулин
Ты, верно, знаешь все, Слепой. Мне в детстве
Мать или нянька говорили, будто
Слепые знают все.
Слепой
Нет, но они
Умеют мыслить здраво. Как иначе
Я мог бы получить двенадцать пенсов,
Когда б не здравый смысл?
ПЕСНЯ НАД ОЗЕРОМ 1971 Лирика средневековой Кореи
Перевод Александра Жовтиса
Пак Ин Но (1561–1648)
СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В СЕЛЕНИИ НУХАН
(Отрывок)
Верно, нет глупей меня на свете,
Потому что счастьем называл я
Жизнь в заброшенном, глухом селенье.
В час, когда осенний хлещет дождь,
Я очаг топлю гнилой соломой
И на дымном пламени готовлю
Свой обед из трех горстей зерна…
…Хлебопашеством как делом низким
Не пренебрегал я. Но весною
Засуха была. Трудясь усердно,
Я на склоне западном холма
Смог залить лишь половину поля,
А в исходе дня пошел к соседу,
Обещавшему быка. И долго
У калитки запертой стоял.
Окликал. Стучал. И громко кашлял.
Вышел наконец сосед. Спросил:
— Почему так поздно? Что случилось?
— Я прошу, почтеннейший, быка.
Помогите старику, как прежде!
Но сердито он ответил мне:
— Вечером мы пили с другом старым,
Заедали жареным фазаном.
Другу обещал я дать быка.
Башмаками шлепая худыми,
Я домой в тот вечер возвращался,
Мне вдогонку лаяли собаки,
Охранявшие свои дома.
Ночью я не спал. Все ждал рассвета.
И никто моих забот со мною
Разделить не захотел. К утру
Только голуби заворковали
Ласково и нежно, как всегда.
ЮРИЙ ШЕВЧУК Сольник. Альбом стихов 2009
любовь, подумай обо мне
Когда огонь ударил в пляс,
а звезды — иглы-палачи,
Когда судьба в урочный час
орало плавит на мечи,
И ветер больше не живет,
и падший ангел на коне,
И никого никто не ждет…
Любовь, подумай обо мне.
Когда оглохли времена,
и в заколоченной дали
Растет еще одна стена,
и мир, как злые сны Дали,
И различаешь слабый пульс
в заросшей кожею стране,
И не уйти от дуль и пуль…
Любовь, подумай обо мне.
Когда вернется в города живая,
умная вода,
Продолжит уцелевший путь пускай не я,
пусть кто-нибудь.
Я стану пеплом на ветру,
дождями на твоем окне,
И если даже не умру…
Любовь, подумай обо мне.
Храни меня среди огня, мой светлый звук
тебе, мой друг.
Ты кормишь хлеб, ты веришь в соль,
и легок крест, и прост пароль.
И если даже я на дне,
любовь, подумай обо мне.
Софья РЭМ ЗИНЗИВЕР 2016 ЦИКЛ Вавилонское дерево
ТАРАКАНЬИ ДЕГА VII
Когда огромный шар ценой с полнеба
Приблизится настолько, что устанут
Смотреть глаза на это разрастанье —
Помилуй нас, последнее созданье
На всей земле, о ты, что был обманут —
Бордовый таракан на крошке хлеба.
Когда прихлопнут тапком ты и я
(Твоим? Моим? Иль это Божий тапок?),
Скопление живых страстей и лапок,
Останется безжизненной Земля.
Цунами упадет кусками льда,
Секвойя перекрошится на уголь,
И мир зевнет от скуки перед смертью.
Но мы, в аду оставленные черти,
Забытые, оглохнем от испуга
И в тишине застынем навсегда
Смотрящими друг в друга с той минуты,
Как в вечно эстетическое чудо.
И громко всхлипнет тот, кого не знали,
Кого мы всю историю прозвали,
К последним людям наклонившись так,
Что никуда в ничто взлетит неслышно,
Как будто это вечность прозвучала,
Но все же мы останемся недвижно
Стоять. А все опять пойдет сначала,
От смеха Бога ускоряя шаг.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
АВСТРИЯ КАРЛ КРАУС Перевод В. Топорова
ДЕТЕРМИНИЗМ
Нету масла, дороги овощи,
картошку — по многу часов ищи,
яйца — до желудка недоводимы.
Не хлебом единым — а что же едим мы?
Электричество надо беречь.
Печь без дров, зато в кране — течь.
Ввиду постоянных перебоев в снабжении
нужны запасы. Чего? Терпения.
Курение — запрещенный порок.
Мыла — на город один кусок;
есть подозрение, что Пилату
мыло везут во дворец по блату.
Есть ботинки, но без шнурков,
кофе без кофеина, котлеты — не из коров.
Бумаги в обрез, и она опечатана.
Ничто не может быть напечатано.
Государственный строй могуч.
Невыносимо воняет сургуч.
Идет победоносное наступление,
поэтому эмиграция — преступление.
Все это ясно без лишних слов.
Тем более что за слова сажают.
Тем более что нас уважают.
Мы вооружены до зубов.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
АЛЬМА ИОГАННА КЁНИГ Перевод И. Грицковой
КРЕДО
Я призывать к проклятьям не смогла.
Кичиться злобой не мое призванье.
И только жалость, боль и состраданье
Я через эти годы пронесла.
Пусть грешникам простятся злодеянья.
Их имена еще покроет мгла.
Пусть ненависть спалит меня дотла —
Запрячу в сердце я негодованье.
И как зимою ищет воробей
Повсюду крошки хлеба беспрестанно,
Ищу любовь средь горя и скорбен —
Всех нас она связует, как ни странно.
Она всегда со мной в душе моей.
Она поможет. Поздно или рано.
Константин Вагинов (1899-1934) Кн. ?Песня слов? 2012
Приложение 1. Парчовая тетрадь
В театре
При красной лампе кого-то убивали,
При красной лампе кто-то плакал.
Кокотки душу всю раздевали
И где-то скорбно браслетик звякал.
Кокотки душу совсем раздели.
Какое дело всем до кокотки?!
Глаза кокотки от слез горели
Звучали в голосе печали нотки.
А зритель в зале смеялся шумно –
Он был далек от жизни сцены,
И хохотали весьма бравурно
Портьеры залы до белой пены.
Они смотрели, они внимали,
Они читали во взглядах мумий,
Что им не надо, ни вакханалий,
Ни нежной страсти и раздумий.
Какое дело им до кокотки?
Они пришли, чтобы развлечься
И смехом громким и коротким
Сказать кокотке: ?Прошу раздеться!?
Душа кокотки на все согласна,
Она разделась до боли странной.
При свете томном, при свете красном
Все смотрит ласковым обманом.
И зритель в креслах весьма удобных
Смакует гордо кокотки душу –
Она как хлебец румяный, сдобный
Его покоя – не нарушит!
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ФАЗЫЛ ХЮСНЮ ДАГЛАРДЖА. Перевод М.Ваксмахера
НА СТРАЖЕ
Что все мы братья, все мы братья,
Что все мы первенцы Земли,
Мы проглядели,
Прозевали,
Мы мимо истины прошли.
Что все мы братья, все мы братья
И хлебом вскормлены одним,
Об этом нам
Шептали травы,
Но не поверили мы им.
Что все мы братья, все мы братья,
У всех у нас одна звезда,
Мы до сих пор
Не понимаем,
Хоть смотрим в небо иногда.
НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ (1919-1989)
За новое счастье!
На столе много разной закуски и хлеба,
Апельсинов, пирожных, конфет и вина…
Если б мог я взлететь в тридевятое небо
И отправиться в прошлые времена!..
Я б туда захватил этот стол новогодний,
Превосходно накрытый богатой едой.
Я б из многих годов выбрал самый голодный:
Из столетья двадцатого — сорок второй.
Я созвал бы друзей самых лучших и милых,
На себе испытавших тяжелые дни.
Я продуктами этими всех угостил их,
Так что были бы мною довольны они.
В нашей власти, друзья, сдвинуть горы
и скалы,
Только старому горю не сможем помочь…
Так за новое счастье подымем бокалы
В эту радостную новогоднюю ночь!
1955
НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ (1919-1989)
1612–1812–2012?
?В мелких и грязных делах…?
В мелких и грязных делах
здорово руки умыть,
Смело взглянуть в жизни
слащавую муть.
К черту уйти навсегда
да при этом иметь
Только лишь веру в себя
да черного хлеба ломоть,
В поле открытом его
пополам разломить
Здорово…………..!
ДМИТРИЙ МЕРЕЖКОВСКИЙ (1865-1941) СТИХОТВОРЕНИЯ 1891 — 1895
НИВА
На солнце выхожу из тени молчаливой,
По влажной колее неведомой тропы,
Туда, где в полдень серп звенит над желтой нивой
И золотом блестят тяжелые снопы.
Благослови, Господь, святое дело жизни,
Их жатву мирную, — тебе угодный труд!
Жнецы родных полей когда-нибудь поймут,
Что не чужой и ты, певец, в своей отчизне.
Не праздна жизнь твоя, не лгут твои уста:
Как жатва Господом дарованного хлеба,
Святое на земле благословенье Неба
И вечных слов твоих живая красота.
Как в полдень свежести отрадной дуновенье
На лик согбенного, усталого жнеца —
За бескорыстный труд и на главу певца
Пошли, о Господи, Твое благословенье!
16 августа 1892
НАТАН АЛЬТЕРМАН (1910—1970)
Огненный бастион
(Из одноименного цикла стихов)
Пер. А. Пэнн
Лишь небо и шатер. Вдвоем они весь век.
Дорога к ним горит, зажатая песками.
Во тьме к порогу их приходит человек,
Его глаза —
Два зеркала для камня.
Не на покой несет он сердце.
Пусть устал.
Но отдыха не настал еще для ран и ссадин.
Идущий из песков, он обнимает сталь, —
Буравя и кроша, она устала за день.
Ни тени облачной. Не поля хлебный круг —
Ночная дымка гор простор заворожила.
Он заступ опустил, и пальцы смелых рук
Улыбкой светятся — а плачут только жилы.
И небо, бровь кривя, глядит из тьмы ночей;
В шатре, сминая боль, растет покой звериный.
Свеча —
Могучей всех божественных свечей! —
Над хлебом и письмом слезится стеарином.
*
ДМИТРИЙ БЫКОВ Сб. ?Новые письма счастья? 2010
ПРОГРЕСС ВРУЧНУЮ
Грузовой корабль ?Прогресс М-53? осенью 2005 года стыковали вручную. А все из-за того, что в Щелкове, откуда управляют космической станцией, были перебои с электроэнергией. Вот и Роспотребнадзор подал в суд на Московский метрополитен – за то, что тот плохо работал в день энергетического кризиса.
Недавно в направленьи МКС по бледно-голубому небосводу летел корабль транспортный ?Прогресс?, везущий космонавтам хлеб и воду. Он совершал очередной виток, – связисты принимали поздравленья, – когда внезапно отключился ток на подмосковном центре управленья. У главковерха сделалась мигрень. Припомнились ему Содом с Гоморрой. Там, в Щелкове, такое через день. И вот пришлось на день, через который.
Но тут не растерялся экипаж! Он плюнул на поломку сволочную! Он дружно взял ?Прогресс? на абордаж – и смог пристыковать его вручную! Они его поближе подвели – и с помощью российского ?А фули? в ?Прогресс?, неуправляемый с Земли, могучий штырь стыковочный воткнули. Забрали хлеб и воду с корабля, стотонный грузовик к себе придвинув. Вот люди, мля! ?Какие люди, мля!? – сказал глава Роскосмоса Перминов.
Из Щелкова куда девался ток – не знаю сам. Причин всегда хватало. Украли, скажем, провода моток и сдали в пункт приема цветметалла. Мальчишка изолятор отвинтил. Дождями телеграфный столб подмыло. Монтера участковый поментил за пьяный выкрик: ?Путина на мыло?. Причины – чушь. Нам главное – итог. Нам, доблестным трудящимся Востока, не так уж нужен этот самый ток. Мы, если надо, можем и без тока.
Такой пример. В больнице гаснет свет (РАО ЕЭС не дремлет, все видали). Простой хирург берет велосипед, с размаху нажимает на педали, ?динамо? крутит – и опять светло! Теперь продолжим начатое дело. Скрипит велосипедное седло, а скальпель аккуратно режет тело. Больной спасен. Или такой момент (его еще опишут журналюги!): в Дубне открыли новый элемент, но он возможен только в центрифуге. Там центрифуга набирает прыть – в секунду двадцать тысяч оборотов! Но тока нет, и некому крутить. Сгоняют сотню местных обормотов, впрягают кандидатов, докторов – и заставляют их бежать по кругу! Они за пару суток будь здоров раскручивают эту центрифугу (все бегают, и даже местный мент, и детвора, и пять старух-ворчуний). И открывают новый элемент, и требуют назвать его ?Вручуний?.
А вот и самый радостный пример. (Как описать? Накликать страшновато!) Россия наша, бывший эсесер, ведет войну с неугомонным НАТО. Боеголовки все наведены. Промозглый воздух трассами проколот. Но тут узнали, что среди войны бомжи опять украли медный провод! Что сделаешь? Ведь атомный заряд на нас летит, пронзая тьму ночную! Полковник Н. берет своих солдат и мучает противника вручную. Солдаты наши злы и голодны, и смерть в бою им кажется нестрашной. Исход ужасной ядерной войны решается в обычной рукопашной. Отчизна снова подтверждает класс. Она дерется быстро и жестоко.
Короче, если руки есть у нас, мы новый мир построим и без тока.
Ярослав Смеляков (1913-1972)
Признание
Не в смысле каких деклараций,
не пафоса ради, ей-ей, —
мне хочется просто признаться,
что очень люблю лошадей.
Сильнее люблю, по-другому,
чем разных животных иных…
Не тех кобылиц ипподрома,
солисток трибун беговых.
Не тех жеребцов знаменитых,
что, — это считая за труд, —
на дьявольских пляшут копытах
и как оглашенные ржут.
Не их, до успехов охочих,
блистающих славой своей, —
люблю неказистых, рабочих,
двужильных кобыл и коней.
Забудется нами едва ли,
что вовсе в недавние дни
всю русскую землю пахали
и жатву свозили они.
Недаром же в старой России,
пока еще памятной нам,
старухи по ним голосили
почти как по мертвым мужьям.
Их есть и теперь по Союзу
немало в различных местах,
таких кобыленок кургузых
в разбитых больших хомутах.
Недели не знавшая праздной,
прошедшая сотни работ,
она и сейчас безотказно
любую поклажу свезет.
Но только в отличье от прежней,
косясь, не шарахнется вбок,
когда на дороге проезжей
раздастся победный гудок.
Свой путь уступая трехтонке,
права понимая свои,
она оглядит жеребенка
и трудно свернет с колеи.
Мне праздника лучшего нету,
когда во дворе дотемна
я смутно работницу эту
увижу зимой из окна.
Я выйду из душной конторки,
заранее радуясь сам,
и вынесу хлебные корки,
и сахар последний отдам.
Стою с неумелой заботой,
осклабив улыбкою рот,
и глупо шепчу ей чего-то,
пока она мирно жует.
1956
Иван БУНИН (1870-1953)
?В гостиную, сквозь сад и пыльные гардины…?
Русская весна
{12}
Скучно в лощинах березам,
Туманная муть на полях,
Конским размокшим навозом
В тумане чернеется шлях.
В сонной степной деревушке
Пахучие хлебы пекут.
Медленно две побирушки
По деревушке бредут.
Там, среди улицы, лужи,
Зола и весенняя грязь,
В избах угар, а снаружи
Завалинки тлеют, дымясь.
Жмурясь, сидит у амбара
Овчарка на ржавой цепи.
В избах — темно от угара,
Туманно и тихо — в степи.
Только петух беззаботно
Весну воспевает весь день.
В поле тепло и дремотно,
А в сердце счастливая лень.
10.1.05
ЮРИЙ ШЕВЧУК Сольник. Альбом стихов 2009
рождество 2007
Январским вечером храним,
Под ледяными куполами
Стою, невидим, невредим.
Любим землею, но не Вами.
Вы постоянно в стороне.
Как смерть,
Близки и неподвластны,
Но тем не менее прекрасны,
Как сны о мире на войне.
Я понимаю, что у Вас
Таких, как я, довольно много,
И не украсит Ваших глаз
Моя нелегкая дорога.
Но я ищу, ращу слова,
Вам посвящаю каждый вечер,
Как объяснивший небо кречет.
Как хлеб, познавший жернова.
Сегодня ночью Рождество —
Звезда рассыплется на свечи,
И мы сольемся в Одного,
И Он возьмет, и Он ответит,
И поведет нас под венец,
У алтаря откроет тайну —
Что все на свете не случайно,
И смерть для жизни не конец.
Алексей Константинович Толстой (1817-1875)
Стихотворения и поэмы Эксмо 2011
Иоанн Дамаскин
О братья, где сребро и злато?
Где сонмы многие рабов?
Среди неведомых гробов
Кто есть убогий, кто богатый?
Все пепел, дым, и пыль, и прах,
Все призрак, тень и привиденье —
Лишь у тебя на небесах,
Господь, и пристань и спасенье!
Исчезнет все, что было плоть,
Величье наше будет тленье —
Прими усопшего, Господь,
В твои блаженные селенья!
И Ты, Предстательница всем!
И Ты, Заступница скорбящим!
К Тебе о брате, здесь лежащем,
К Тебе, Святая, вопием!
Моли Божественного Сына,
Его, Пречистая, моли,
Дабы отживший на земли
Оставил здесь свои кручины!
Все пепел, прах, и дым, и тень!
О други, призраку не верьте!
Когда дохнет в нежданный день
Дыханье тлительное смерти,
Мы все поляжем, как хлеба,
Серпом подрезанные в нивах, —
Прими усопшего раба,
Господь, в селениях счастливых!
Иду в незнаемый я путь,
Иду меж страха и надежды;
Мой взор угас, остыла грудь,
Не внемлет слух, сомкнуты вежды;
Лежу безгласен, недвижим,
Не слышу братского рыданья,
И от кадила синий дым
Не мне струит благоуханье;
Но вечным сном пока я сплю.
Моя любовь не умирает,
И ею, братья, вас молю,
Да каждый к Господу взывает:
Господь! В тот день, когда труба
Вострубит мира преставленье, —
Прими усопшего раба
В Твои блаженные селенья!?
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ЖАК ПРЕВЕР. Перевод М.Кудинова ГОЛОДНОЕ УТРО
Он страшен,
стук этот слабый, когда разбивают о стойку крутое яйцо;
он страшен, если всплывает
в памяти человека, которому голод сводит лицо;
и страшна голова человека,
которому голод сводит лицо,
когда человек, в шесть утра подойдя к магазину,
глядит на витрину
и налиты ноги его свинцом.
Он видит голову цвета пыли,
но он рассматривает совсем не ее,
ему наплевать на свое отражение,
которое появилось на стекле витрины,
он думает не о нем,
в его воображении —
голова другая, совсем другая:
ему мерещится голова телячья,
голова телячья с острой приправой
или голова все равно какая,
лишь бы она съедобной была.
У человека шевелится челюсть
совсем тихонько,
совсем тихонько,
и он тихонько скрежещет зубами,
потому что весь мир смеется над ним,
а он бессилен перед этим миром,
и он начинает считать на пальцах —
один, два, три,
один, два, три,
три дня без еды, три дня без еды,
и все три дня он твердил напрасно:
?Так продолжаться больше не может?;
но это продолжается
три дня,
три ночи,
совсем без еды...
А тут, за витриной,
эти паштеты, бутылки, консервы,
мертвые рыбки в консервных банках,
консервные банки за стеклом витрины,
стекло витрины под охраной ажанов,
ажаны с дубинками под охраною страха —
сколько баррикад для несчастных сардинок!..
Немного поодаль — двери бистро,
кофе со сливками, хруст пирожков,
человек шатается,
у него в голове
туман слов,
туман слов:
сардины в банках,
крутые яйца,
кофе со сливками,
кофе с ромом,
кофе со сливками,
взбитые сливки,
убитые сливки,
кофе с кровью...
Человек, почитаемый в своем квартале,
был среди бела дня зарезан;
убийца-бродяга украл у него
два франка,
что значит: кофе со сливками
(по счету семьдесят пять сантимов),
два ломтика хлеба, намазанных маслом,
и двадцать пять сантимов на чай официанту.
Он страшен,
стук этот слабый, когда разбивают о стойку крутое яйцо,
он страшен, если всплывает
в памяти человека, которому голод сводит лицо.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ШАРЛЬ ПЕГИ. Перевод А.Кочеткова ПАРИЖ —ГРУЗОВОЙ КОРАБЛЬ
Двойной бездонный трюм на двух уступах Сены,
Фрахтовщик пурпура и драгоценных мирр,
Корабль, грузивший хлеб и правосудный мир,
Гордыню терпкую и кроткий дух вербены,—
Ты скорбью отягчен, как золотом Офир;
Страданьями отцов тяжки твои накрени.
Раздутей нет боков над чашей водной пены
Перегрузил нутро тысячелетний пир.
Но мы тебе несем, вослед угасшей вере,
Суровую тоску с тревогой пополам
И опаленный стяг безвыходной потери;
Его мы вознесем — превыше орифламм,
Раздутых гневом бурь при Септиме Севере —
И спущенных навек к подножью Нотр-Дам.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ОКТАЙ РИФАТ. Перевод А.Ибрагимова КАРАВАН
Есть у всех у нас рот и нос,
Есть у всех голова на плечах.
Всем нам ясно, как божий день,
Где правда, где ложь в речах.
Караван все в пути и пути.
Наши баи — верхом, мы пешком.
Отощали мы, сил нет идти,
Кто завшивел, кто стал плешаком.
Ах, родные края широки,
Ах, родные края велики.
Бродят жирные овцы по ним
И откормленные телки.
Мы народ трудовой, землячок,
Но едим не инжир с молоком,
Черствый хлеб мы едим, да такой,
Что его не разбить и киркой.
Нет, как видно, счастливой нам доли,
На ладонях — мозоли, мозоли.
Друг, скажи, отчего, отчего
Все нутро изнывает от боли.
?Чтоб вы сдохли! — бормочет шайтан.—
Для чего вам и жить, окаянным??
Отвяжись ты, проклятый смутьян!
Жизнь — какая ни есть — дорога нам.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ПЬЕР ЮНИК. Перевод Е.Гулыга
МЕЖ СЕГОДНЯ И ЗАВТРА
В твоей каморке теснота,
Погасли звезды, звезды спят.
Приходит сон —
Погасли сны.
Приходит сон —
Усталость спит.
Здесь в жизни не бывало звезд,
В твоей каморке теснота,
А были лишь цветы —
Однажды
Утром...
Голод спит.
И шаркают внизу шаги,
А значит, кто-то держит путь
Об эту пору.
...были лишь цветы однажды утром...
В твоих висках стучат шаги,
Виденья загородных вилл,
И ванн,
И благородных вин.
Приходит сон.
А девы спят в лугах,
Влюбленные не знают сна
В любви.
Здесь в жизни не бывало звезд.
И черный лес, и белый лед,
Воспоминаний мерзлота,
А жизнь — каморка, теснота.
Постель — постелена она
На вечность?
Плетется улицею сон —
Шаги, потом опять шаги...
Нет вечности,
И нет здесь звезд,
И нет цветов,
И утра нет
В твоей каморке,
И постель —
Забыть, забыться...
Дамы и господа!
Мы не вскормлены молоком
Человеческой нежности.
Дамы и господа!
Но, позвольте, к кому же
Я обращаюсь?
К тебе ли — толпа свинцового цвета,
Источник пыли?
Жизнь — скаковой круг, ты стоишь вокруг.
К тебе ль — молодой человек?
Тебя потопит мир
В своей суровой печали.
К тебе ли — выцветшая толпа,
В унижении
Выменивающая кровь на кусок хлеба?
К тебе ли я обращаюсь?
Не был вскормлен я молоком
Человеческой безнадежности — но
Подлость стояла у колыбели моей.
Дамы и господа!
Разлагающаяся толпа,
Расколотая на куски.
Колокола звонят о боге и обо всем таком прочем,
Смертельно ленивом.
А вы, вы охлаждаете нервы
Работой,
Зарабатывая свой хлеб,
Закапывая свою смерть,
Любя каждый свою.
Дамы и господа,
Перемешанные в толпу!
Улицы — колокола, и они звонят
О рабстве и обо всем таком.
И заводы — колокола, и они звонят
О крепком сне и о всем таком.
И любовь — это колокол. Он звонит
О забвении...
Нет, ты лжива, любовь, если велишь забыть
Хлеб, вырванный у другого из рук,
Тело, избитое до синяков,
Мозг, сгоревший дотла,
Разбитую вдребезги жизнь...
Дамы и господа!
Перемешанные в толпу,
На скаковом кругу... Он так не похож на жизнь,
Ни капли, ни крошки.
И еще
Братство — это не просто улыбка, нет.
Товарищи! Говорю это всем вам, не
понимающим слова ?товарищ?.
Братство — это наш дружный смех
При воспоминанье о тех временах,
Когда с грустью мы улыбались.
Товарищ мой!
Та, которую ты полюбил,
Да будет вечно любима,
Пусть вечность мнима.
Товарищ мой!
Вот и всё.
Мы боремся за тот день,
Когда лучше поймем
Друг друга.
Ярослав Смеляков (1913-1972)
Уголь
На какой — не запомнилось — стройке
года три иль четыре назад
мне попался исполненный бойко
безымянной халтуры плакат.
Без любви и, видать, без опаски
некий автор, довольный собой,
написал его розовой краской
и добавил еще голубой.
На бумаге, от сладости липкой,
возвышался, сияя, копер
и конфетной сусальной улыбкой
улыбался пасхальный шахтер.
Ах, напрасно поставил он точку!
Не хватало еще в уголке
херувимчика иль ангелочка
с обязательством, что ли, в руке…
Ничего от тебя не скрывая,
заявляю торжественно я,
что нисколько она не такая,
горняков и шахтеров земля.
Не найдешь в ней цветов изобилья,
не найдешь и садов неземных —
дымный ветер, замешанный пылью,
да огни терриконов ночных.
Только тем, кто подружится с нею,
станет близкой ее красота.
И суровей она и сильнее,
чем подделка дешевая та.
Поважнее красот ширпотреба,
хоть и эти красоты нужны,
по заслугам приравненный к хлебу
черный уголь рабочей страны.
Удивишься на первых порах ты,
как всесильность его велика.
Белый снег, окружающий шахту,
потемнел от того уголька.
Здесь на всем, от дворцов до палаток,
что придется тебе повстречать,
ты увидишь его отпечаток
и его обнаружишь печать.
Но находится он в подчиненье,
но и он покоряется сам
человечьим уму и уменью,
человеческим сильным рукам.
Перед ним в подземельной темнице
на колени случается стать,
но не с тем, чтоб ему поклониться,
а затем, чтоб способнее брать.
Ничего не хочу обещать я,
украшать не хочу ничего,
но машины и люди, как братья,
не оставят тебя одного.
И придет, хоть не сразу, по праву
с орденами в ладони своей
всесоюзная гордая слава
в общежитие бригады твоей.
1956
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ЖАН РУССЕЛО. Перевод М.Кудинова
ХЛЕБ ВЫПЕКАЮТ НОЧЬЮ
В предместьях города, где толп людских не счесть,
Я с незнакомцами шел ночью по асфальту.
Шагали молча и уверенно они
И приняли меня таким, каков я есть.
Когда же день настал, увидел я, что люди,
Не говорившие ни слова, как растенья,
Покрыли неподвижный круг земли
И круг абсурдный снов моих тревожных.
И, чувствуя, как я расту в молчанье этом,
Я начал понимать: тут ждут мое зерно
И я не одинок, раз у меня есть руки,
Которые всегда должны давать и брать.
С тех пор не знаю сам, пишу ли я стихи
Или размахиваю колоколом сердца;
Но знаю, голос мой для слуха создан был,
Услышан он людьми, как мной услышан пекарь,
Что под землей поет, хлеб выпекая ночью.
Хлеб — церковь для людей, и нет у них другой.
В той церкви — витражи из золотистых злаков,
И красный цвет ее — цвет ваших красных глаз,
Сиделки, прачки и шахтеры! Синий цвет —
Цвет ваших рук, что посинели от работы,
Крестьяне, каменщики, бледные служанки,
Поденщики нужды из дальних деревень,
Пустившиеся в путь обратный спозаранку.
Я видел толпы их. Им не было числа,
Как нет числа траве. Но было правом их
Безмолвно умереть иль небу навязать
Республику своих животворящих соков.
И я избрал тогда тех, кто мне руку дал,
Кто Неожиданность хотел узреть воочью.
Пылал рассвет. Мы шли. Туда, где хлеб нас ждал.
И был он, как стихи,— плодом бессонной ночи.
**************
ХЛЕБ
В тяжком сне воздушной массой\ Захлебнулся седовласый.\ Но не в силах белокрылый\ Душу снять с земли унылой. Александр БЕЛЯКОВ: "Книга стихотворений" 2001ЖАРА
Столько худого хлебнул, а ни-ни:\ не вспоминаются черные дни,\ а вспоминаются белые ночи,\ яркие сумерки, – только они...\ Смольный собор в озареньи заочном,\ тыльце ладони, студеной на ощупь,\ сладкие горести, робкая страсть... Дмитрий Бобышев Из сборника ?ЗНАКОМСТВА СЛОВ? 2003 1982 Из цикла "ИМЕНА"\ 1. Ефиму Славинскому\ Столько худого хлебнул, а ни-ни:
Ирина Озерова (1934–1984) Память о мечте. Стихи и переводы 2013
Стихи разных лет
Имена
От первой клеенчатой бирки роддома
До самой последней надгробной плиты
Под знаменем имени скромно пройдем мы
Содом и Гоморру земной суеты.
Когда-то людей нарекали по святцам,
Теперь наступил математики век.
По старым законам младенцы родятся,
По новым законам живет человек.
Как формула, каждое имя условно,
Абстрактно, как музыка, тень, а не плоть.
Но мы бережем и храним его, словно
Голодный случайного хлеба ломоть.
Когда-нибудь сменится имя на номер.
(Однажды был опыт поставлен такой.)
Не скажут со вздохом: ?Преставился, помер?,
А вычеркнут цифру бесстрастной рукой.
Вовек не подняться сомкнувшимся векам, —
Века безымянную плоть погребли.
Он был в человечестве лишь человеком
Белковой молекулой нашей земли.
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
8. КОЛЫБЕЛЬНАЯ
? Перевод С. Маршак
Спи, сыночек, люли-люли!
Наши курочки заснули,
Задремали и цыплятки,
Спят под крылышком хохлатки.
Отчего ж тебе, сыночку,
Всё не спится в эту ночку?
Может, вырастешь ты паном,
Аль великим капитаном,
Позовешь на новоселье, —
То-то матери веселье!
В красный угол гостью просят,
Хлеб и соль ей сын подносит,
Ручки-ножки ей целует,
И ласкает, и милует.
Перед всем честным народом
Угощает крепким медом,
Да лепешками из мака,
Да горячей верещакой.
Спи, сыночек, люли-люли!
Куры с вечера уснули,
Спи и ты, родимый, сладко.
Хоть я бедная солдатка,
А любой, узнав о сыне,
Предо мною шапку скинет.
Спи, родимый, люли-люли!
В гнездах ласточки уснули,
Отчего ж тебе, сыночку,
Всё не спится в эту ночку?
Может, вырастешь ты паном
Аль великим капитаном.
Станешь ты чинить расправу,
Наживешь худую славу.
Будет смертушки убогий
Для тебя просить у бога.
Спи, сыночек, люли-люли!
Петухи давно уснули.
Мать придет к сыночку в гости,
Он велит ей бросить кости,
И пойдет она дорогой,
Одного прося у бога:
Чтобы ей забыть о сыне
И не знать, когда он сгинет!..
Спи, родимый, люли-люли!
Наши курочки уснули.
Ой, не будь ты лучше паном,
Ни великим капитаном,
Будь чем мать тебя родила,
Чтоб я в гости не ходила —
Век с тобою вековала,
Вместе горе горевала.
Спи, сыночек, люли-люли!
Куры с вечера заснули.
Задремали и цыплятки,
Спят под крылышком хохлатки.
Ирина Озерова (1934–1984) Память о мечте. Стихи и переводы 2013
Стихи разных лет
?Окружена твоей любовью…?
Окружена твоей любовью,
Поражена, обожжена,
Склоняюсь тихо к изголовью
Того, которому жена,
Того, с которым я делила
И черный хлеб, и черный день,
Того, которого любила,
Того, которого укрыла
Сейчас моя чужая тень.
Он спит. Он ничего не знает.
Он не узнает ничего.
Тихонько тень моя сползает
С лица усталого его.
Пусть думает, что сон не в руку,
Доволен будет пусть судьбой!
А нам – нести любовь, как муку:
Все врозь и все вдвоем с тобой.
Ирина Озерова (1934–1984) Память о мечте. Стихи и переводы 2013
Стихи разных лет
Рождение
Рожая хлеб, земля изнемогла,
Отдав колосьям жизненные силы.
От чернозема лишь одна зола
На пепелище засухи застыла.
И в панике кричат перепела,
Не ведая, где их жилище было.
Земля вчера красивая была.
Она себя – вчерашнюю – забыла.
Закон рождения и смерти слеп:
Земля погибла, создавая хлеб,
Но землю не создашь уже из хлеба.
От крика сердца разум мой оглох:
Мне бескорыстно небо дарит вдох,
Но от дыханья не родится небо.
МИХАИЛ ТАНИЧ (1923-2008)
Тушенка
Мы, помню, строили бетонку,
И как-то раз на Колыму
Пригнали, ё-моё, тушенку!
Уря-уря, ура-ура!
А хлеба нет,
А жизни нет!
А что тушить?
Тушите свет!
Не знай, какого Бога ради
Какой-то писарь молодой
И на каком армейском складе
Ошибся, видно, под балдой?
А чудеса на зоне редки,
Но был же, был же по зиме
Рогатый бык на этикетке
У нас в гостях на Колыме!
А писарь тот, снимите шляпу,
И вы и я, и вы и я,
Он уже ехал по этапу
А к нам, в Колымские края.
А хлеба нет,
А жизни нет!
А что тушить?
Тушите свет!
Вадим Шефнер
22.06.1966
Нам снится не то, что хочется нам, —
Нам снится то, что хочется снам.
На нас до сих пор военные сны,
Как пулеметы, наведены.
Они нас вталкивают в поезда,
Везут, не спрашивая куда.
И снятся пожары тем, кто ослеп,
И сытому снится блокадный хлеб.
И те, от кого мы вестей не ждем,
Во сне к нам запросто входят в дом.
Входят друзья довоенных лет,
Не зная, что их на свете нет.
И снаряд, от которого случай спас,
Осколком во сне настигает нас.
И вздрогнув, мы долго лежим во мгле —
Меж явью и сном, на ничьей земле.
И дышится трудно, и ночь длинна…
Камнем на сердце лежит война…
(1966)
Хлеб
Ну городу,
Ну голубю,
Ну в землю, откуда вырос ;
Но в черную робу-судьбу,
Навынос,
Навыброс?
Войско баков,
Визг улиц,
Блеск сукровицы съестного,
Память булочек-умниц
о круглом нёбе
О сдобном небе
Где Слово. Юлия Немировская НОВЫЙ БЕРЕГ 2018 ЦИКЛ Выброшенные вещи
Уильям Батлер ЙЕЙТС (1865-1939) Ястребиный источник (пер. Григорий Михайлович Кружков) Азбука-Классика М., 2014
ПЬЕСЫ
ЧИСТИЛИЩЕ (1939)
Старик
Его зарезал я ножом — тем самым,
Которым режу хлеб и до сих пор.
Когда его достали из огня,
Заметил кто-то колотую рану,
Но труп так обгорел и почернел,
Что трудно было утверждать наверно.
Кой-кто из собутыльников отцовых
Грозился, что меня отдаст под суд,
Упоминались ссоры и угрозы.
Я убежал, скитался по дорогам,
Батрачил там и тут, пока не стал
Разносчиком, — занятье не ахти,
Но мне подходит в самый раз, ведь я —
Сын своего отца, не больше. Чу!
Ты слышишь стук копыт?
Юноша
Убей, не слышу!
Влада Абаимова Сб. ?ПО СРЕДНЕРУССКОЙ РАВНИНЕ? 2014
Почему люди плачут, если нету войны?
Хлеба вдоволь — хоть жо…ой кушай (Боже, прости!).
Что-то все это значит — мы больны иль пьяны?
То ли ждать ветра в поле, то ли встать да уйти?
Хочешь землю в платочек взять — а это гранит.
Зубы все обломаешь — так целуй без зубов.
Ну а если не очень тебе мил ее вид,
Значит, не догоняешь смысл слова ?любовь?.
В огород мой сей камень, и моя в том вина.
У гордыни во власти я презрела зарок.
Таким жарким был пламень, что душа сожжена,
Но в народном хозяйстве и зола пойдет впрок.
ЮРИЙ КУКИН (1932-2011) ПЕСНИ
Пародия на А. Городницкого
Когда на сердце тяжесть и плохо в животе,
Спешите к Эрмитажу, пусть даже в темноте,
Где без питья и хлеба — тюремного пайка,
Атланты держат небо на каменных руках.
Держать его махину — не мёд и не шашлык,
Особенно кто хилый и с детства не привык.
А рядом бабы ходят, с друзьями водку пьют…
А им колени сводит — им смены не дают.
Стоят они, ребята — точёные тела,
Поставлены когда-то в чём мама родила.
И вдруг, на эти штуки ужастно разозлясь,
Они отпустят руки, и небо с неба — хрясь!
И даже над Канадой не будет синевы.
?Не надо, ох, не надо!? — так закричите Вы.
Надежда сохранится до той поры пока
Подержит Городницкий на собственных руках.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ОРХАН ВЕЛИ. Перевод А.Ибрагимова
ПРАЗДНИК
Получен весь хлеб по карточке,
Уголь выбран по всем талонам.
Обезденежил ты? Ну и что же?
До завтра, считай, уже дожил,
А там что пошлет Аллах:
Авось не оставит в беде.
Крепись, мое сумасбродное сердце!
Осип Мандельштам (1891-1938) Кн. ?Немногие для вечности живут…? 2018
Стихи, не вошедшие в основное собрание
Ранние стихи (1906)
?Среди лесов, унылых и заброшенных…?
Среди лесов, унылых и заброшенных,
Пусть остается хлеб в полях нескошенным!
Мы ждем гостей незваных и непрошенных,
Мы ждем гостей!
Пускай гниют колосья перезрелые!
Они придут на нивы пожелтелые,
И не сносить вам, честные и смелые,
Своих голов!
Они растопчут нивы золотистые,
Они разроют кладбище тенистое,
Потом развяжет их уста нечистые
Кровавый хмель!
Они ворвутся в избы почернелые,
Зажгут пожар, хмельные, озверелые…
Не остановят их седины старца белые,
Ни детский плач!..
Среди лесов, унылых и заброшенных,
Мы оставляем хлеб в полях нескошенным.
Мы ждем гостей незваных и непрошенных,
Своих детей!
VI. В магазине
Я подозревал во вселенной туман,
Который умеет ёкать.
Когда я сунул руку в карман,
Она провалилась по локоть.
Когда я шарить стал и хватать,
Она провалилась по плечи,
Видимо, просто нельзя совать
Конечности в бесконечность.
А дома ни хлеба, ни колбасы,
И спичек осталось мало…
Я руки в карманы растил, как усы,
Но это не помогало.
А взгляд мой пульсировал ?ёк? да ?ёк?
В глаза продавщице гневной.
Ну был же, ну был же, ну был кошелек!
Расплачиваюсь вселенной. Софья РЭМ ЗИНЗИВЕР 2016 ЦИКЛ Вавилонское дерево
ЮРИЙ ШЕВЧУК Сольник. Альбом стихов 2009
мне снилась мама в мае…
Мне снилась
Мама в мае.
Ночь Мамая
Вилась дорогой в поле.
Чья-то Поля
Шла с ведрами,
Качая бедрами
Земли.
И доносилось пение.
Журавли
Привычно охраняли
Небо.
Заморские растения
Цвели,
И мама рисовала
Их золотистой пылью,
Добавляя
Карминовые
Листья хлеба…
Когда очнулся,
Выйдя из провала,
Светило утро —
Мама рисовала.
ЮРИЙ ШЕВЧУК Сольник. Альбом стихов 2009
понимающее сердце
Понимающее сердце
По дорогам павшим бродит,
Еле слышно между нами,
Съеденными городами,
Что-то ищет и находит.
Что-то ищет и находит,
Разгребает там, где воет,
Языкастыми ветрами.
Понимающее сердце
Носит хлеб в худых карманах,
По заснеженному полю
Ищет пепел дорогого.
Понимающее сердце,
Я погиб в далеких странах,
Подари мне крошку неба,
Нитку облака родного.
Понимающее сердце,
Я забыл дорогу к морю,
Только падать и бороться
Научился в совершенстве.
Я устал ходить по краю,
Умирать в пустом блаженстве
На холодных свалках улиц,
Я тебя собою вскрою.
Понимающее сердце
Нам всегда помочь готово:
И взорвётся, и воскреснет,
Если им хоть кто-то дышит.
У разбитого корыта,
У смертельного больного
Умиряет тех, кто видит,
Утешает тех, кто слышит.
Понимающее сердце
Укрепляет тех, кто любит,
Тех, кто верит, очень скоро
Позовет с собой в дорогу.
Понимающее сердце
И простит нас, и рассудит,
И распятое на Мойке
Отогреет понемногу.
Песни Матушки Гусыни (пер. Г. Варденга Антология поэзии - 2012)
IV
What happens in life, or Misfortunes of Loneliness, Various Tricks of Courting and the Vicissitudes of Love
Вот ведь как оно бывает, или Невзгоды одиночества, ухищрения обхаживаний и превратности любви
* * *
There was a little boy and a little girl
Lived in an alley;
Says the little boy to the little girl,
Shall I, oh, shall I?
Says the little girl to the little boy
What shall we do?
Says the little boy to the little girl,
I will kiss you.
АХ, ЕСЛИ Б Я ТОЛЬКО МОГ!
Жили-были мальчишка с девчонкой
У перекрестка дорог;
И сказал мальчишка девчонке:
?Ах, если б только я мог!?
?Что бы мог?? — спросила девчонка,
Платьице теребя.
И сказал мальчишка девчонке:
?Поцеловать тебя?.
* * *
Curly locks, Curly locks,
Wilt thou be mine?
Thou shalt not wash dishes
Nor yet feed the swine,
But sit on a cushion
And sew a fine seam,
And feed upon strawberries,
Sugar and cream.
КУДРЯВАЯ ДЕВЧОНКА
Кудрявая девчонка,
Хочешь быть моей?
Ты не будешь мыть тарелки
И кормить свиней.
Будешь, сидя на подушке,
Вышивать на пяльцах
И макать клубнику в сахар,
Облизывая пальцы.
Песни Матушки Гусыни (пер. Г. Варденга Антология поэзии - 2012)
V
Touching, Adorable and Outrageous Stories about Boys and Girls
Умилительные, восхитительные и возмутительные истории из жизни мальчишек и девчонок
TOMMY TUCKER
Little Tommy Tucker
Sings for his supper;
What shall we give him?
White bread and butter.
How shall he cut it
Without any knife?
How will he marry
Without any wife?
ТОММИ ТАККЕР
Томми Таккер — надоеда,
Он на жалость нас берет:
Вот остался без обеда
И под окнами поет.
Будь у парня хлеб и ножик,
Мы бы дали ветчины,
И жениться он не может,
Если нет ему жены.
Песни Матушки Гусыни (пер. Г. Варденга Антология поэзии - 2012)
IV
What happens in life, or Misfortunes of Loneliness, Various Tricks of Courting and the Vicissitudes of Love
Вот ведь как оно бывает, или Невзгоды одиночества, ухищрения обхаживаний и превратности любви
* * *
There was a little boy and a little girl
Lived in an alley;
Says the little boy to the little girl,
Shall I, oh, shall I?
Says the little girl to the little boy
What shall we do?
Says the little boy to the little girl,
I will kiss you.
АХ, ЕСЛИ Б Я ТОЛЬКО МОГ!
Жили-были мальчишка с девчонкой
У перекрестка дорог;
И сказал мальчишка девчонке:
?Ах, если б только я мог!?
?Что бы мог?? — спросила девчонка,
Платьице теребя.
И сказал мальчишка девчонке:
?Поцеловать тебя?.
* * *
Curly locks, Curly locks,
Wilt thou be mine?
Thou shalt not wash dishes
Nor yet feed the swine,
But sit on a cushion
And sew a fine seam,
And feed upon strawberries,
Sugar and cream.
КУДРЯВАЯ ДЕВЧОНКА
Кудрявая девчонка,
Хочешь быть моей?
Ты не будешь мыть тарелки
И кормить свиней.
Будешь, сидя на подушке,
Вышивать на пяльцах
И макать клубнику в сахар,
Облизывая пальцы.
НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ (1919-1989)
?Все изменяется под небом…?
Все изменяется под небом,
Цепь изменений — божий глас;
И книги по сравненью с хлебом
Подешевели во сто раз.
Своею всякий занят соткой,
Дабы картошка завелась.
А книги по сравненью с водкой
Подешевели в двадцать раз.
Мои стихи хотя как водка,
Но разделили судьбы книг,
Ибо окно они — не фортка,
И много свету через них.
Весь белый свет стихам цена,
Окно стихов не затемнят.
Но нет поэту мецената…
И сам себе ты меценат.
В дурацких хлопотах утонешь.
Времени уходит треть
Минимум на то лишь,
Чтоб с голоду не умереть.
1944
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ФАЗЫЛ ХЮСНЮ ДАГЛАРДЖА. Перевод М.Ваксмахера
ПРИНАДЛЕЖАЩЕЕ НАМ
Угасает еще один день
Борьбы и работы,
Наши руки в грязи,
Гудят от усталости ноги,
Мы собираемся на чердаке —
Ахмед, Мехмед, Мустафа, Али,
И где-то вдали затухают
Отголоски дневной суматохи,
И словно и не было вовсе
Ни хозяина,
Ни объявлений в газете,
Ни Фатьмы, ни Айше,—
Все уходит куда-то,
И нашими безраздельно
Становятся
Хлеб и ночь.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ОРХАН ВЕЛИ. Перевод А.Ибрагимова
ДАРОМ
Жизнь нам дается даром.
Как не ценить даровщины?
Даром — небо и тучи,
Даром — холмы и лощины.
Дождь и распутица — даром.
Даром — дымки выхлопные,
Даром — узоры лепные
Над входами в кинотеатры
И вывески над тротуаром.
Вот брынза и хлеб — за денежки;
Даром — вода натощак.
Свобода — ценой головы;
Рабство бесплатно, за так.
Жизнь нам дается даром.
Алексей Константинович Толстой (1817-1875)
Стихотворения и поэмы Эксмо 2011
Иоанн Дамаскин
Но не для них моя хвала,
Не им восторга излиянья!
Мечта для песен избрала
Не их высокие деянья!
И не в венце сияет он,
К кому душа моя стремится;
Не блеском славы окружен,
Не на звенящей колеснице
Стоит он, гордый сын побед;
Не в торжестве величья – нет, —
Я зрю его передо мною
С толпою бедных рыбаков;
Он тихо, мирною стезею,
Идет меж зреющих хлебов;
Благих речей своих отраду
В сердца простые он лиет,
Он правды алчущее стадо
К ее источнику ведет.
Зачем не в то рожден я время,
Когда меж нами, во плоти,
Неся мучительное бремя,
Он шел на жизненном пути!
Зачем я не могу нести,
Филип Сидни (1554-1586) Астрофил и Стела. Защита поэзии М., 1982. (Литературные памятники).
Сонет 108[113]
Когда беда (кипя в расплавленном огне)
Прольет на грудь расплавленный свинец,
До сердца доберется, наконец,
4 Ты — свет единственный в моем окне.
И снова в первозданной вышине
К тебе лечу, как трепетный птенец,
Но горе, как безжалостный ловец,
8 Подстережет и свяжет крылья мне.
И говорю я, голову склонив:
Зачем слепому ясноликий Феб,
Зачем глухому сладостный мотив,
И мертвому зачем вода и хлеб?
Ты в черный день — отрада мне всегда,
14 И в радости лишь ты — моя беда.
перевод И. Озеровой
Уильям Батлер ЙЕЙТС (1865-1939) Ястребиный источник (пер. Григорий Михайлович Кружков) Азбука-Классика М., 2014
ПЬЕСЫ
СМЕРТЬ КУХУЛИНА (1939)
Кухулин
Двенадцать пенсов! Славная цена
За человечью жизнь! Твой нож наточен?
Слепой
Мой нож востер: ведь я им режу хлеб.
(Кладет мешок на землю и принимается медленно, снизу вверх ощупывать тело Кухулина.)
Кухулин
Ты, верно, знаешь все, Слепой. Мне в детстве
Мать или нянька говорили, будто
Слепые знают все.
Слепой
Нет, но они
Умеют мыслить здраво. Как иначе
Я мог бы получить двенадцать пенсов,
Когда б не здравый смысл?
ПЕСНЯ НАД ОЗЕРОМ 1971 Лирика средневековой Кореи
Перевод Александра Жовтиса
Пак Ин Но (1561–1648)
СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В СЕЛЕНИИ НУХАН
(Отрывок)
Верно, нет глупей меня на свете,
Потому что счастьем называл я
Жизнь в заброшенном, глухом селенье.
В час, когда осенний хлещет дождь,
Я очаг топлю гнилой соломой
И на дымном пламени готовлю
Свой обед из трех горстей зерна…
…Хлебопашеством как делом низким
Не пренебрегал я. Но весною
Засуха была. Трудясь усердно,
Я на склоне западном холма
Смог залить лишь половину поля,
А в исходе дня пошел к соседу,
Обещавшему быка. И долго
У калитки запертой стоял.
Окликал. Стучал. И громко кашлял.
Вышел наконец сосед. Спросил:
— Почему так поздно? Что случилось?
— Я прошу, почтеннейший, быка.
Помогите старику, как прежде!
Но сердито он ответил мне:
— Вечером мы пили с другом старым,
Заедали жареным фазаном.
Другу обещал я дать быка.
Башмаками шлепая худыми,
Я домой в тот вечер возвращался,
Мне вдогонку лаяли собаки,
Охранявшие свои дома.
Ночью я не спал. Все ждал рассвета.
И никто моих забот со мною
Разделить не захотел. К утру
Только голуби заворковали
Ласково и нежно, как всегда.
ЮРИЙ ШЕВЧУК Сольник. Альбом стихов 2009
любовь, подумай обо мне
Когда огонь ударил в пляс,
а звезды — иглы-палачи,
Когда судьба в урочный час
орало плавит на мечи,
И ветер больше не живет,
и падший ангел на коне,
И никого никто не ждет…
Любовь, подумай обо мне.
Когда оглохли времена,
и в заколоченной дали
Растет еще одна стена,
и мир, как злые сны Дали,
И различаешь слабый пульс
в заросшей кожею стране,
И не уйти от дуль и пуль…
Любовь, подумай обо мне.
Когда вернется в города живая,
умная вода,
Продолжит уцелевший путь пускай не я,
пусть кто-нибудь.
Я стану пеплом на ветру,
дождями на твоем окне,
И если даже не умру…
Любовь, подумай обо мне.
Храни меня среди огня, мой светлый звук
тебе, мой друг.
Ты кормишь хлеб, ты веришь в соль,
и легок крест, и прост пароль.
И если даже я на дне,
любовь, подумай обо мне.
Софья РЭМ ЗИНЗИВЕР 2016 ЦИКЛ Вавилонское дерево
ТАРАКАНЬИ ДЕГА VII
Когда огромный шар ценой с полнеба
Приблизится настолько, что устанут
Смотреть глаза на это разрастанье —
Помилуй нас, последнее созданье
На всей земле, о ты, что был обманут —
Бордовый таракан на крошке хлеба.
Когда прихлопнут тапком ты и я
(Твоим? Моим? Иль это Божий тапок?),
Скопление живых страстей и лапок,
Останется безжизненной Земля.
Цунами упадет кусками льда,
Секвойя перекрошится на уголь,
И мир зевнет от скуки перед смертью.
Но мы, в аду оставленные черти,
Забытые, оглохнем от испуга
И в тишине застынем навсегда
Смотрящими друг в друга с той минуты,
Как в вечно эстетическое чудо.
И громко всхлипнет тот, кого не знали,
Кого мы всю историю прозвали,
К последним людям наклонившись так,
Что никуда в ничто взлетит неслышно,
Как будто это вечность прозвучала,
Но все же мы останемся недвижно
Стоять. А все опять пойдет сначала,
От смеха Бога ускоряя шаг.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
АВСТРИЯ КАРЛ КРАУС Перевод В. Топорова
ДЕТЕРМИНИЗМ
Нету масла, дороги овощи,
картошку — по многу часов ищи,
яйца — до желудка недоводимы.
Не хлебом единым — а что же едим мы?
Электричество надо беречь.
Печь без дров, зато в кране — течь.
Ввиду постоянных перебоев в снабжении
нужны запасы. Чего? Терпения.
Курение — запрещенный порок.
Мыла — на город один кусок;
есть подозрение, что Пилату
мыло везут во дворец по блату.
Есть ботинки, но без шнурков,
кофе без кофеина, котлеты — не из коров.
Бумаги в обрез, и она опечатана.
Ничто не может быть напечатано.
Государственный строй могуч.
Невыносимо воняет сургуч.
Идет победоносное наступление,
поэтому эмиграция — преступление.
Все это ясно без лишних слов.
Тем более что за слова сажают.
Тем более что нас уважают.
Мы вооружены до зубов.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
АЛЬМА ИОГАННА КЁНИГ Перевод И. Грицковой
КРЕДО
Я призывать к проклятьям не смогла.
Кичиться злобой не мое призванье.
И только жалость, боль и состраданье
Я через эти годы пронесла.
Пусть грешникам простятся злодеянья.
Их имена еще покроет мгла.
Пусть ненависть спалит меня дотла —
Запрячу в сердце я негодованье.
И как зимою ищет воробей
Повсюду крошки хлеба беспрестанно,
Ищу любовь средь горя и скорбен —
Всех нас она связует, как ни странно.
Она всегда со мной в душе моей.
Она поможет. Поздно или рано.
Константин Вагинов (1899-1934) Кн. ?Песня слов? 2012
Приложение 1. Парчовая тетрадь
В театре
При красной лампе кого-то убивали,
При красной лампе кто-то плакал.
Кокотки душу всю раздевали
И где-то скорбно браслетик звякал.
Кокотки душу совсем раздели.
Какое дело всем до кокотки?!
Глаза кокотки от слез горели
Звучали в голосе печали нотки.
А зритель в зале смеялся шумно –
Он был далек от жизни сцены,
И хохотали весьма бравурно
Портьеры залы до белой пены.
Они смотрели, они внимали,
Они читали во взглядах мумий,
Что им не надо, ни вакханалий,
Ни нежной страсти и раздумий.
Какое дело им до кокотки?
Они пришли, чтобы развлечься
И смехом громким и коротким
Сказать кокотке: ?Прошу раздеться!?
Душа кокотки на все согласна,
Она разделась до боли странной.
При свете томном, при свете красном
Все смотрит ласковым обманом.
И зритель в креслах весьма удобных
Смакует гордо кокотки душу –
Она как хлебец румяный, сдобный
Его покоя – не нарушит!
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ФАЗЫЛ ХЮСНЮ ДАГЛАРДЖА. Перевод М.Ваксмахера
НА СТРАЖЕ
Что все мы братья, все мы братья,
Что все мы первенцы Земли,
Мы проглядели,
Прозевали,
Мы мимо истины прошли.
Что все мы братья, все мы братья
И хлебом вскормлены одним,
Об этом нам
Шептали травы,
Но не поверили мы им.
Что все мы братья, все мы братья,
У всех у нас одна звезда,
Мы до сих пор
Не понимаем,
Хоть смотрим в небо иногда.
НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ (1919-1989)
За новое счастье!
На столе много разной закуски и хлеба,
Апельсинов, пирожных, конфет и вина…
Если б мог я взлететь в тридевятое небо
И отправиться в прошлые времена!..
Я б туда захватил этот стол новогодний,
Превосходно накрытый богатой едой.
Я б из многих годов выбрал самый голодный:
Из столетья двадцатого — сорок второй.
Я созвал бы друзей самых лучших и милых,
На себе испытавших тяжелые дни.
Я продуктами этими всех угостил их,
Так что были бы мною довольны они.
В нашей власти, друзья, сдвинуть горы
и скалы,
Только старому горю не сможем помочь…
Так за новое счастье подымем бокалы
В эту радостную новогоднюю ночь!
1955
НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ (1919-1989)
1612–1812–2012?
?В мелких и грязных делах…?
В мелких и грязных делах
здорово руки умыть,
Смело взглянуть в жизни
слащавую муть.
К черту уйти навсегда
да при этом иметь
Только лишь веру в себя
да черного хлеба ломоть,
В поле открытом его
пополам разломить
Здорово…………..!
ДМИТРИЙ МЕРЕЖКОВСКИЙ (1865-1941) СТИХОТВОРЕНИЯ 1891 — 1895
НИВА
На солнце выхожу из тени молчаливой,
По влажной колее неведомой тропы,
Туда, где в полдень серп звенит над желтой нивой
И золотом блестят тяжелые снопы.
Благослови, Господь, святое дело жизни,
Их жатву мирную, — тебе угодный труд!
Жнецы родных полей когда-нибудь поймут,
Что не чужой и ты, певец, в своей отчизне.
Не праздна жизнь твоя, не лгут твои уста:
Как жатва Господом дарованного хлеба,
Святое на земле благословенье Неба
И вечных слов твоих живая красота.
Как в полдень свежести отрадной дуновенье
На лик согбенного, усталого жнеца —
За бескорыстный труд и на главу певца
Пошли, о Господи, Твое благословенье!
16 августа 1892
НАТАН АЛЬТЕРМАН (1910—1970)
Огненный бастион
(Из одноименного цикла стихов)
Пер. А. Пэнн
Лишь небо и шатер. Вдвоем они весь век.
Дорога к ним горит, зажатая песками.
Во тьме к порогу их приходит человек,
Его глаза —
Два зеркала для камня.
Не на покой несет он сердце.
Пусть устал.
Но отдыха не настал еще для ран и ссадин.
Идущий из песков, он обнимает сталь, —
Буравя и кроша, она устала за день.
Ни тени облачной. Не поля хлебный круг —
Ночная дымка гор простор заворожила.
Он заступ опустил, и пальцы смелых рук
Улыбкой светятся — а плачут только жилы.
И небо, бровь кривя, глядит из тьмы ночей;
В шатре, сминая боль, растет покой звериный.
Свеча —
Могучей всех божественных свечей! —
Над хлебом и письмом слезится стеарином.
*
ДМИТРИЙ БЫКОВ Сб. ?Новые письма счастья? 2010
ПРОГРЕСС ВРУЧНУЮ
Грузовой корабль ?Прогресс М-53? осенью 2005 года стыковали вручную. А все из-за того, что в Щелкове, откуда управляют космической станцией, были перебои с электроэнергией. Вот и Роспотребнадзор подал в суд на Московский метрополитен – за то, что тот плохо работал в день энергетического кризиса.
Недавно в направленьи МКС по бледно-голубому небосводу летел корабль транспортный ?Прогресс?, везущий космонавтам хлеб и воду. Он совершал очередной виток, – связисты принимали поздравленья, – когда внезапно отключился ток на подмосковном центре управленья. У главковерха сделалась мигрень. Припомнились ему Содом с Гоморрой. Там, в Щелкове, такое через день. И вот пришлось на день, через который.
Но тут не растерялся экипаж! Он плюнул на поломку сволочную! Он дружно взял ?Прогресс? на абордаж – и смог пристыковать его вручную! Они его поближе подвели – и с помощью российского ?А фули? в ?Прогресс?, неуправляемый с Земли, могучий штырь стыковочный воткнули. Забрали хлеб и воду с корабля, стотонный грузовик к себе придвинув. Вот люди, мля! ?Какие люди, мля!? – сказал глава Роскосмоса Перминов.
Из Щелкова куда девался ток – не знаю сам. Причин всегда хватало. Украли, скажем, провода моток и сдали в пункт приема цветметалла. Мальчишка изолятор отвинтил. Дождями телеграфный столб подмыло. Монтера участковый поментил за пьяный выкрик: ?Путина на мыло?. Причины – чушь. Нам главное – итог. Нам, доблестным трудящимся Востока, не так уж нужен этот самый ток. Мы, если надо, можем и без тока.
Такой пример. В больнице гаснет свет (РАО ЕЭС не дремлет, все видали). Простой хирург берет велосипед, с размаху нажимает на педали, ?динамо? крутит – и опять светло! Теперь продолжим начатое дело. Скрипит велосипедное седло, а скальпель аккуратно режет тело. Больной спасен. Или такой момент (его еще опишут журналюги!): в Дубне открыли новый элемент, но он возможен только в центрифуге. Там центрифуга набирает прыть – в секунду двадцать тысяч оборотов! Но тока нет, и некому крутить. Сгоняют сотню местных обормотов, впрягают кандидатов, докторов – и заставляют их бежать по кругу! Они за пару суток будь здоров раскручивают эту центрифугу (все бегают, и даже местный мент, и детвора, и пять старух-ворчуний). И открывают новый элемент, и требуют назвать его ?Вручуний?.
А вот и самый радостный пример. (Как описать? Накликать страшновато!) Россия наша, бывший эсесер, ведет войну с неугомонным НАТО. Боеголовки все наведены. Промозглый воздух трассами проколот. Но тут узнали, что среди войны бомжи опять украли медный провод! Что сделаешь? Ведь атомный заряд на нас летит, пронзая тьму ночную! Полковник Н. берет своих солдат и мучает противника вручную. Солдаты наши злы и голодны, и смерть в бою им кажется нестрашной. Исход ужасной ядерной войны решается в обычной рукопашной. Отчизна снова подтверждает класс. Она дерется быстро и жестоко.
Короче, если руки есть у нас, мы новый мир построим и без тока.
Ярослав Смеляков (1913-1972)
Признание
Не в смысле каких деклараций,
не пафоса ради, ей-ей, —
мне хочется просто признаться,
что очень люблю лошадей.
Сильнее люблю, по-другому,
чем разных животных иных…
Не тех кобылиц ипподрома,
солисток трибун беговых.
Не тех жеребцов знаменитых,
что, — это считая за труд, —
на дьявольских пляшут копытах
и как оглашенные ржут.
Не их, до успехов охочих,
блистающих славой своей, —
люблю неказистых, рабочих,
двужильных кобыл и коней.
Забудется нами едва ли,
что вовсе в недавние дни
всю русскую землю пахали
и жатву свозили они.
Недаром же в старой России,
пока еще памятной нам,
старухи по ним голосили
почти как по мертвым мужьям.
Их есть и теперь по Союзу
немало в различных местах,
таких кобыленок кургузых
в разбитых больших хомутах.
Недели не знавшая праздной,
прошедшая сотни работ,
она и сейчас безотказно
любую поклажу свезет.
Но только в отличье от прежней,
косясь, не шарахнется вбок,
когда на дороге проезжей
раздастся победный гудок.
Свой путь уступая трехтонке,
права понимая свои,
она оглядит жеребенка
и трудно свернет с колеи.
Мне праздника лучшего нету,
когда во дворе дотемна
я смутно работницу эту
увижу зимой из окна.
Я выйду из душной конторки,
заранее радуясь сам,
и вынесу хлебные корки,
и сахар последний отдам.
Стою с неумелой заботой,
осклабив улыбкою рот,
и глупо шепчу ей чего-то,
пока она мирно жует.
1956
Иван БУНИН (1870-1953)
?В гостиную, сквозь сад и пыльные гардины…?
Русская весна
{12}
Скучно в лощинах березам,
Туманная муть на полях,
Конским размокшим навозом
В тумане чернеется шлях.
В сонной степной деревушке
Пахучие хлебы пекут.
Медленно две побирушки
По деревушке бредут.
Там, среди улицы, лужи,
Зола и весенняя грязь,
В избах угар, а снаружи
Завалинки тлеют, дымясь.
Жмурясь, сидит у амбара
Овчарка на ржавой цепи.
В избах — темно от угара,
Туманно и тихо — в степи.
Только петух беззаботно
Весну воспевает весь день.
В поле тепло и дремотно,
А в сердце счастливая лень.
10.1.05
ЮРИЙ ШЕВЧУК Сольник. Альбом стихов 2009
рождество 2007
Январским вечером храним,
Под ледяными куполами
Стою, невидим, невредим.
Любим землею, но не Вами.
Вы постоянно в стороне.
Как смерть,
Близки и неподвластны,
Но тем не менее прекрасны,
Как сны о мире на войне.
Я понимаю, что у Вас
Таких, как я, довольно много,
И не украсит Ваших глаз
Моя нелегкая дорога.
Но я ищу, ращу слова,
Вам посвящаю каждый вечер,
Как объяснивший небо кречет.
Как хлеб, познавший жернова.
Сегодня ночью Рождество —
Звезда рассыплется на свечи,
И мы сольемся в Одного,
И Он возьмет, и Он ответит,
И поведет нас под венец,
У алтаря откроет тайну —
Что все на свете не случайно,
И смерть для жизни не конец.
Алексей Константинович Толстой (1817-1875)
Стихотворения и поэмы Эксмо 2011
Иоанн Дамаскин
О братья, где сребро и злато?
Где сонмы многие рабов?
Среди неведомых гробов
Кто есть убогий, кто богатый?
Все пепел, дым, и пыль, и прах,
Все призрак, тень и привиденье —
Лишь у тебя на небесах,
Господь, и пристань и спасенье!
Исчезнет все, что было плоть,
Величье наше будет тленье —
Прими усопшего, Господь,
В твои блаженные селенья!
И Ты, Предстательница всем!
И Ты, Заступница скорбящим!
К Тебе о брате, здесь лежащем,
К Тебе, Святая, вопием!
Моли Божественного Сына,
Его, Пречистая, моли,
Дабы отживший на земли
Оставил здесь свои кручины!
Все пепел, прах, и дым, и тень!
О други, призраку не верьте!
Когда дохнет в нежданный день
Дыханье тлительное смерти,
Мы все поляжем, как хлеба,
Серпом подрезанные в нивах, —
Прими усопшего раба,
Господь, в селениях счастливых!
Иду в незнаемый я путь,
Иду меж страха и надежды;
Мой взор угас, остыла грудь,
Не внемлет слух, сомкнуты вежды;
Лежу безгласен, недвижим,
Не слышу братского рыданья,
И от кадила синий дым
Не мне струит благоуханье;
Но вечным сном пока я сплю.
Моя любовь не умирает,
И ею, братья, вас молю,
Да каждый к Господу взывает:
Господь! В тот день, когда труба
Вострубит мира преставленье, —
Прими усопшего раба
В Твои блаженные селенья!?
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ЖАК ПРЕВЕР. Перевод М.Кудинова ГОЛОДНОЕ УТРО
Он страшен,
стук этот слабый, когда разбивают о стойку крутое яйцо;
он страшен, если всплывает
в памяти человека, которому голод сводит лицо;
и страшна голова человека,
которому голод сводит лицо,
когда человек, в шесть утра подойдя к магазину,
глядит на витрину
и налиты ноги его свинцом.
Он видит голову цвета пыли,
но он рассматривает совсем не ее,
ему наплевать на свое отражение,
которое появилось на стекле витрины,
он думает не о нем,
в его воображении —
голова другая, совсем другая:
ему мерещится голова телячья,
голова телячья с острой приправой
или голова все равно какая,
лишь бы она съедобной была.
У человека шевелится челюсть
совсем тихонько,
совсем тихонько,
и он тихонько скрежещет зубами,
потому что весь мир смеется над ним,
а он бессилен перед этим миром,
и он начинает считать на пальцах —
один, два, три,
один, два, три,
три дня без еды, три дня без еды,
и все три дня он твердил напрасно:
?Так продолжаться больше не может?;
но это продолжается
три дня,
три ночи,
совсем без еды...
А тут, за витриной,
эти паштеты, бутылки, консервы,
мертвые рыбки в консервных банках,
консервные банки за стеклом витрины,
стекло витрины под охраной ажанов,
ажаны с дубинками под охраною страха —
сколько баррикад для несчастных сардинок!..
Немного поодаль — двери бистро,
кофе со сливками, хруст пирожков,
человек шатается,
у него в голове
туман слов,
туман слов:
сардины в банках,
крутые яйца,
кофе со сливками,
кофе с ромом,
кофе со сливками,
взбитые сливки,
убитые сливки,
кофе с кровью...
Человек, почитаемый в своем квартале,
был среди бела дня зарезан;
убийца-бродяга украл у него
два франка,
что значит: кофе со сливками
(по счету семьдесят пять сантимов),
два ломтика хлеба, намазанных маслом,
и двадцать пять сантимов на чай официанту.
Он страшен,
стук этот слабый, когда разбивают о стойку крутое яйцо,
он страшен, если всплывает
в памяти человека, которому голод сводит лицо.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ШАРЛЬ ПЕГИ. Перевод А.Кочеткова ПАРИЖ —ГРУЗОВОЙ КОРАБЛЬ
Двойной бездонный трюм на двух уступах Сены,
Фрахтовщик пурпура и драгоценных мирр,
Корабль, грузивший хлеб и правосудный мир,
Гордыню терпкую и кроткий дух вербены,—
Ты скорбью отягчен, как золотом Офир;
Страданьями отцов тяжки твои накрени.
Раздутей нет боков над чашей водной пены
Перегрузил нутро тысячелетний пир.
Но мы тебе несем, вослед угасшей вере,
Суровую тоску с тревогой пополам
И опаленный стяг безвыходной потери;
Его мы вознесем — превыше орифламм,
Раздутых гневом бурь при Септиме Севере —
И спущенных навек к подножью Нотр-Дам.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ОКТАЙ РИФАТ. Перевод А.Ибрагимова КАРАВАН
Есть у всех у нас рот и нос,
Есть у всех голова на плечах.
Всем нам ясно, как божий день,
Где правда, где ложь в речах.
Караван все в пути и пути.
Наши баи — верхом, мы пешком.
Отощали мы, сил нет идти,
Кто завшивел, кто стал плешаком.
Ах, родные края широки,
Ах, родные края велики.
Бродят жирные овцы по ним
И откормленные телки.
Мы народ трудовой, землячок,
Но едим не инжир с молоком,
Черствый хлеб мы едим, да такой,
Что его не разбить и киркой.
Нет, как видно, счастливой нам доли,
На ладонях — мозоли, мозоли.
Друг, скажи, отчего, отчего
Все нутро изнывает от боли.
?Чтоб вы сдохли! — бормочет шайтан.—
Для чего вам и жить, окаянным??
Отвяжись ты, проклятый смутьян!
Жизнь — какая ни есть — дорога нам.
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ПЬЕР ЮНИК. Перевод Е.Гулыга
МЕЖ СЕГОДНЯ И ЗАВТРА
В твоей каморке теснота,
Погасли звезды, звезды спят.
Приходит сон —
Погасли сны.
Приходит сон —
Усталость спит.
Здесь в жизни не бывало звезд,
В твоей каморке теснота,
А были лишь цветы —
Однажды
Утром...
Голод спит.
И шаркают внизу шаги,
А значит, кто-то держит путь
Об эту пору.
...были лишь цветы однажды утром...
В твоих висках стучат шаги,
Виденья загородных вилл,
И ванн,
И благородных вин.
Приходит сон.
А девы спят в лугах,
Влюбленные не знают сна
В любви.
Здесь в жизни не бывало звезд.
И черный лес, и белый лед,
Воспоминаний мерзлота,
А жизнь — каморка, теснота.
Постель — постелена она
На вечность?
Плетется улицею сон —
Шаги, потом опять шаги...
Нет вечности,
И нет здесь звезд,
И нет цветов,
И утра нет
В твоей каморке,
И постель —
Забыть, забыться...
Дамы и господа!
Мы не вскормлены молоком
Человеческой нежности.
Дамы и господа!
Но, позвольте, к кому же
Я обращаюсь?
К тебе ли — толпа свинцового цвета,
Источник пыли?
Жизнь — скаковой круг, ты стоишь вокруг.
К тебе ль — молодой человек?
Тебя потопит мир
В своей суровой печали.
К тебе ли — выцветшая толпа,
В унижении
Выменивающая кровь на кусок хлеба?
К тебе ли я обращаюсь?
Не был вскормлен я молоком
Человеческой безнадежности — но
Подлость стояла у колыбели моей.
Дамы и господа!
Разлагающаяся толпа,
Расколотая на куски.
Колокола звонят о боге и обо всем таком прочем,
Смертельно ленивом.
А вы, вы охлаждаете нервы
Работой,
Зарабатывая свой хлеб,
Закапывая свою смерть,
Любя каждый свою.
Дамы и господа,
Перемешанные в толпу!
Улицы — колокола, и они звонят
О рабстве и обо всем таком.
И заводы — колокола, и они звонят
О крепком сне и о всем таком.
И любовь — это колокол. Он звонит
О забвении...
Нет, ты лжива, любовь, если велишь забыть
Хлеб, вырванный у другого из рук,
Тело, избитое до синяков,
Мозг, сгоревший дотла,
Разбитую вдребезги жизнь...
Дамы и господа!
Перемешанные в толпу,
На скаковом кругу... Он так не похож на жизнь,
Ни капли, ни крошки.
И еще
Братство — это не просто улыбка, нет.
Товарищи! Говорю это всем вам, не
понимающим слова ?товарищ?.
Братство — это наш дружный смех
При воспоминанье о тех временах,
Когда с грустью мы улыбались.
Товарищ мой!
Та, которую ты полюбил,
Да будет вечно любима,
Пусть вечность мнима.
Товарищ мой!
Вот и всё.
Мы боремся за тот день,
Когда лучше поймем
Друг друга.
Ярослав Смеляков (1913-1972)
Уголь
На какой — не запомнилось — стройке
года три иль четыре назад
мне попался исполненный бойко
безымянной халтуры плакат.
Без любви и, видать, без опаски
некий автор, довольный собой,
написал его розовой краской
и добавил еще голубой.
На бумаге, от сладости липкой,
возвышался, сияя, копер
и конфетной сусальной улыбкой
улыбался пасхальный шахтер.
Ах, напрасно поставил он точку!
Не хватало еще в уголке
херувимчика иль ангелочка
с обязательством, что ли, в руке…
Ничего от тебя не скрывая,
заявляю торжественно я,
что нисколько она не такая,
горняков и шахтеров земля.
Не найдешь в ней цветов изобилья,
не найдешь и садов неземных —
дымный ветер, замешанный пылью,
да огни терриконов ночных.
Только тем, кто подружится с нею,
станет близкой ее красота.
И суровей она и сильнее,
чем подделка дешевая та.
Поважнее красот ширпотреба,
хоть и эти красоты нужны,
по заслугам приравненный к хлебу
черный уголь рабочей страны.
Удивишься на первых порах ты,
как всесильность его велика.
Белый снег, окружающий шахту,
потемнел от того уголька.
Здесь на всем, от дворцов до палаток,
что придется тебе повстречать,
ты увидишь его отпечаток
и его обнаружишь печать.
Но находится он в подчиненье,
но и он покоряется сам
человечьим уму и уменью,
человеческим сильным рукам.
Перед ним в подземельной темнице
на колени случается стать,
но не с тем, чтоб ему поклониться,
а затем, чтоб способнее брать.
Ничего не хочу обещать я,
украшать не хочу ничего,
но машины и люди, как братья,
не оставят тебя одного.
И придет, хоть не сразу, по праву
с орденами в ладони своей
всесоюзная гордая слава
в общежитие бригады твоей.
1956
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ЖАН РУССЕЛО. Перевод М.Кудинова
ХЛЕБ ВЫПЕКАЮТ НОЧЬЮ
В предместьях города, где толп людских не счесть,
Я с незнакомцами шел ночью по асфальту.
Шагали молча и уверенно они
И приняли меня таким, каков я есть.
Когда же день настал, увидел я, что люди,
Не говорившие ни слова, как растенья,
Покрыли неподвижный круг земли
И круг абсурдный снов моих тревожных.
И, чувствуя, как я расту в молчанье этом,
Я начал понимать: тут ждут мое зерно
И я не одинок, раз у меня есть руки,
Которые всегда должны давать и брать.
С тех пор не знаю сам, пишу ли я стихи
Или размахиваю колоколом сердца;
Но знаю, голос мой для слуха создан был,
Услышан он людьми, как мной услышан пекарь,
Что под землей поет, хлеб выпекая ночью.
Хлеб — церковь для людей, и нет у них другой.
В той церкви — витражи из золотистых злаков,
И красный цвет ее — цвет ваших красных глаз,
Сиделки, прачки и шахтеры! Синий цвет —
Цвет ваших рук, что посинели от работы,
Крестьяне, каменщики, бледные служанки,
Поденщики нужды из дальних деревень,
Пустившиеся в путь обратный спозаранку.
Я видел толпы их. Им не было числа,
Как нет числа траве. Но было правом их
Безмолвно умереть иль небу навязать
Республику своих животворящих соков.
И я избрал тогда тех, кто мне руку дал,
Кто Неожиданность хотел узреть воочью.
Пылал рассвет. Мы шли. Туда, где хлеб нас ждал.
И был он, как стихи,— плодом бессонной ночи.
Метки:
