Людмила Окназова

ЛЮДМИЛА ОКНАЗОВА
(1905 - 1985)

Здесь места нет
трагическому жесту,
Здесь вольно и недремно
светят травы,
И хлам разлук –
венки из ржавой жести
Не укорят
в забвении неправом.
Здесь – воздух,
воздух,
воздух бесконечный, –
Губами пить –
вовеки не напиться, –
Крылом рассечен, ливнями увенчан
И весь до дна просвечен
пеньем птицы.
Широк и чист над полем
свет ковыльный,
Ни вздоха,
ни надгробья,
ни ограды...
В покое васильковом, изобильном
Забытый дом
Безвестного солдата.

***

Зеленую жизнь
приютили мы в доме,
как будто птенца отогрели в ладони.

Мы деревце
долго и зорко растили,
а листья у деревца вдруг загрустили.

По веткам сосудов,
как желтое солнце,
прошло седины золотой волоконце.

Нежданная, ранняя, горькая проседь,
обманутых веток недобрая осень.

Но стала светить седина золотая
и свет все сильнее
сквозь цвет прорастает.

Рассыпана нежить,
развеяны тени,
и синие окна глядят в изумленье...

Какая завидная все-таки доля:
ни жалоб, ни вздохов,
ни стонов юдольных.

Вот так бы и нам,
до последнего края,
светить, умирая, –
любить, умирая.

* * *

Молилась травам, облаку молилась,
чтоб выше звезд молитву вознесли.
И тихо засветился звездный клирос
над горькою молитвою Земли.

И, словно окна, распахнув созвездья,
вне осужденья, вне добра и зла,
молитву тела принимала бездна
и в тайну тайн ее перенесла.

Стая

Из подручных Мастера благого –
малый крестик на Его канве –
я в ладони принимаю Слово,
голубем летящее ко мне.

И единым, истовым движеньем,
заплетясь душой в певучий круг,
вызываю ждущий выраженья,
тайно образующийся звук.

Бережно ощупываю тайну,
припадаю сердцем к бытию –
и внезапный шум летящей стаи
в радостном испуге узнаю.

Стрелы, стрелы, стрелы
стрелы птиц
брошены в полет с высокой кроны:
ливень света льется с небосклона
на пустынный свет моих страниц.

Соловей

Он пел, не зная, что поет,
укрывшись в жесткой пене листьев.
Звучаньем жизни упоен,
он слушал только звуки жизни;

И музыку воды,
и дождь,
и созреванье грома в туче...
И горла выгнутого дрожь
мерцала звездами на сучьях.

Он пел
еще, еще, еще,
отщелкивая четки ритма,
ведя непостижимый счет
сердцебиеньям и молитвам.

Он создавал и разрушал
мечты и формы,
явь и небыль,
и от любви едва дыша,
он в клювике держал Планету.

И страшной силой бытия,
себя в себе не сознающей,
он загремел и засиял
над канувшим и над грядущим.

И мир внезапно онемел,
забыв про все свои увечья...
А он – не знал,
а он все пел,
светло, бессмертно, бесконечно.

***

Когда я вся перетеку в стихи,
Что мне на этом свете остаётся?
Улечься в борозду моей строки
И погасить у изголовья солнце.
Моё – не то, округлого огня,
Моё – обыкновенный одуванчик,
Что светит белобрысо в море дня,
А к ночи улетает, ветром схвачен.