нью-йорк-2

НЬЮ-ЙОРК


Новые русские ?Типа, классическое? \ Русский, провинциальный \ Говорок - шепоток, \ О глупости провиденциальной, \ О свойствах мужних порток. \ Недавно отец Георгий \ Отмерил: ?Грех - жить легко?… \ Как далеко до Нью-Йорка, \ И до Таллинна далеко… \ Андрей Полонский ИЗ ЦИКЛА "ГОСУДАРСТВЕННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ"

Нет, это не птицы,\потому что мгновенье - и птицы станут волами;\это могут быть камни, белые в полнолунье,\и всегда - это дети, истекшие кровью\до того, как судья приподнимет завесу.\Все знают боль, которая дружит со смертью,\но боль настоящая не обитает в душах,\и в воздухе нет ее, и нет ее в нашей жизни,\и в этих задымленных кубах. Федерико Гарсиа Лорка Из сборника ?Поэт в Нью-Йорке? 1929 - 1930 \ Улицы и сны Слепая панорама Нью-Йорка. Перевод А. Гелескула




НИКОЛАЙ АГНИВЦЕВ
Гранитный барин
Париж, Нью-Йорк, Берлин и Лондон!
Какой аккорд! Но пуст их рок!
Всем четырем один шаблон дан,
Один и тот же котелок!

Ревут моторы, люди, стены,
Гудки, витрины, провода…
И, обалдевши совершенно,
По крышам лупят поезда!

От санкюлотов до бомонда
В одном порыве вековом
Париж, Нью-Йорк, Берлин и Лондон
Несутся вскачь за пятаком!..

И в этой сутолке всемирной
Один на целый мир вокруг
Брезгливо поднял бровь Ампирный
Гранитный барин Петербург!

1923





ВЕРА ПАВЛОВА
Роман журавля и синицы
Роман журавля и синицы –
Предмет обсужденья ворон.
Нью-Йорк никогда не снится,
Поскольку он сам – сон,
Приснившийся Семирамиде.
Синица, душа моя,
Что можно во сне увидеть
В объятиях журавля- –
Море.




СЕМЕН ВЕНЦИМЕРОВ
Не сказал бы, чтоб я в этот город влюблен.
Я скорее подавлен им, даже унижен.
Я бы, может, был счастлив в Москве иль Париже,
Только я уже в нем, а во мне уже он.

Этот город - вселенский меняла и торг,
Биржа - храм, ну, а доллар здесь - бог и икона,
Выше доллара нет ни судьи, ни закона...
Но на книжках стихов моих надпись "Нью-Йорк".

Наша встреча была предопределена:
"Город желтого дьявола" вымечтан с детства.
От болезни "мечта" не придумано средства,
Но страшна той мечты воплощенья цена.

О, Нью-Йорк! Ты в следах иммигрантских утрат...
Только я и тебя нынче тоже жалею,
И когда в эти дни прохожу по Бродвею,
Отвожу от разрушенных билдингов взгляд.

Иммигрантский костюмчик ношу пятый год.
Эмиграция - это души перестройка,
Заурядная, в общем, судьбы катастрофка,
От себя, из себя безнадежный уход...

Он-то точно вовек не поверит слезам.
Не рыдай и не верь, не проси и не бойся,
Просветленной душой пред Нью-Йорком откройся,
Отворится и он пред тобой, как Сезам...





ЕВГЕНИЙ РЕЙН ПРЕДСКАЗАНИЕ (Поэмы)М., 1994
“Нет в мире разных душ,
И времени в нем нет...”
Пожалуй, ты не прав, классический поэт.

Все-все судьба хранит, а что — не разгадать.
И все же нас манит тех строчек благодать.
А время — вот оно, погасшие огни,
густая седина и долгая печаль.
Ушедшие на дно десятилетья, дни, и вечная небес рассветная эмаль.
А время — вот оно, беспутный сын-студент, любовница твоя — ей восемнадцать лет.
А время — вот оно, всего один момент, но все уже прошло — вот времени секрет.
И все еще стоят вокруг твод дворцы, Фонтанка и Нева, бульварное кольцо, у времени всегда короткие концы, у времени всегда высокое крыльцо.
Не надо спорить с ним — какая ерунда! Быть может, Бунин прав — но смысл совсем в ином.
Я понимаю так, что время — не беда, и будет время: все о времени поймем.

Всю жизнь я пробродил по этим вот следам, и наконец-то я уехал в Амстердам, всего на десять дней, командировка, чушь! Но и она — успех для наших бедных душ.
И всякий день бывал на Ватерлоо я, поскольку этот торг и есть душа моя,

я — барахольщик, я — любитель вторсырья, что мне куда милей людишек и зверья.
О, Ватерлоо, о, души моей кумир!
Ты Илиада, ты — и Гектор и Омир!
Тебя нельзя пройти, ты долог, что Китай, послушай, погоди, мне что-нибудь продай. Жидомасонский знак, башмак и граммофон, то чучело продай, оно — почти грифон, продай подшивку мне журнала “На посту”, о, вознеси меня в такую высоту!
Продай цилиндр и фрак, манишку и трико, и станет мне опять свободно и легко, как было там тогда на Лиговке моей, вы просто берега двух слившихся морей.
На Лиговке стоит пятидесятый год, и там душа моя по-прежнему живет, там нету ничего, на Ватерлоо — есть, поэтому привет Голландии и честь.
Гуляет Амстердам, и красные огни мерцают по ночам, забудь и помни ты, лучший городок, в котором я бывал, там я пропасть бы мог, но видишь — не пропал. И вот в последний раз зашел я в Рейксмузей, и стал бродить-гулять по залам, ротозей, и вдруг — остолбенел — какая ерунда!
Здесь Ася на холсте, вот это да — так да! Здесь у окна ее Вермеер написал, но диво — кто ему детали подсказал?
Такой воротничок, надбровную дугу!
Но дальше я — молчок, ни слова, ни гу-гу. Что Вена, что Париж, Венеция и Рим? Езжай-ка в Амстердам, потом поговорим.

Покуда “ВМ\\Г” накатывает мили, скажи, моя судьба, тебя не подменили?
Лети, моя судьба, туда на Купертино, какая у друзей хорошая машина!
Какой стоит денек, какая жизнь в запасе! Выходит на порог не кто-нибудь, но Ася.
Вот скромненький ее домок в два миллиона, и легкий ветерок породы Аквилона.
Скользит рассветный час по нашим старым
лицам...
Что Купертино нам, туда, скорей к столицам, Лос-Анжелес дымит, сверкает Сан-Франциско, пространство — динамит, а время — это риска, которой поделен бикфордов шнур судьбины, какие у друзей хорошие машины!
Неужто ты ведешь свой кадиллак вишневый, неужто Данте — это я, а ты Вергилий новый? А впрочем, это так, а впрочем, так и надо. Виват, мой кавардак, победа и блокада.
Все это ничего. Ни спазма, ни азарта, и вот взамен всего — ухмылка Леонардо.
Но как тебя сумел так написать Вермеер? Изобразить судьбу, твое письмо и веер? Загадочный чертеж на этой старой стенке, и разгадать твои загадки и расценки?
Что ты читаешь там? Свое письмо? Чужое?
На белом свете нас осталось только двое.
—Отдай мое письмо! Оно в твоем портфеле. Настал тот самый час, и то, что в самом деле случилось, расскажи. Мне надо знать сегодня,
какая нас свела и разлучила сводня.
Отдай мое письмо за коньяком, за пуншем, обвязано тесьмой оно в портфеле лучшем, да, я нашел его, меня навел Вермеер, верни мне жизнь мою, ведь я тебе поверил. Так почему его не бросила ты в ящик? Предательский твой дух и был всегда образчик фатальной ерунды, пророческой промашки — за все мои труды — две узкие бумажки! Теперь они со мной. Я пьян, пойду до спальни. О, Боже, Боже мой, все небеса печальны над Римом, над Москвой, над Фриско,
Амстердамом,
над худшею пивной, над лучшим рестораном. Теперь прощай навек, пора в Нью-Йорк,
в Чикаго,
вези меня скорей, удача и отвага, в бумажнике моем лежит твоя разгадка, как страшен окоем, в Детройте пересадка.
** *
Надо бы это прочесть немедля, но отчего так долго я размышляю и отчего мне не хочется из сафьяна вытащить два этих листика узких?
Где мой пиджак и за пазухой там бумажник? Но отчего я засунул пиджак в багажник? Лучше посмотрим фильм “Голубой бархат”, что нам прокрутят на боинге невесомом. Лучше посмотрим свежий журнал “Хаслер”,
141
поговорим со студенткой-американкой, ей Горбачев нравится: “О, пэрэстройка!”
Да я и сам с нею вполне согласен.
Вот поднесут чай ледяной “Липтон”, вот подадут персик калифорнийский, вот и закончили фильм “Голубой бархат”, начали “Барсалино”, что с Аль Пачино.
Вот и Нью-Йорк, а там дела, выступленья, Бродский, Довлатов, Ефимов, Каплан, Рабинович, Люда Штерн, Козловский и Лубенецкий, пусть полежат в кармане два этих узких
листочка...





АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ (1933-2010) Сб. ИВЕРСКИЙ СВЕТ 1984
НОЧНОЙ АЭРОПОРТ В НЬЮ-ЙОРКЕ
Автопортрет мой. реторта неона, апостол небесных
ворот
Аэропорт!
Брезжат дюралевые витражи,
точно рентгеновский снимок души.
Как это страшно, когда в тебе небо стоит
в тлеющих трассах
необыкновенных столиц!
Каждые сутки
тебя наполняют, как шлюз,
звездные судьбы
грузчиков, шлюх.
В баре, как ангелы, гаснут твои
алкоголики,
ты им глаголишь!
Ты их, прибитых,
возвышаешь!
Ты им ?Прибытье?
возвещаешь!
Ждут кавалеров, судеб, чемоданов, чудес...
Пять ?Каравелл?
ослепительно
сядут с небес!
Пять полуночниц шасси выпускают устало.
Где же шестая?
Видно, допрыгалась —
дрянь, аистенок, звездо!..
Электроплитками
пляшут под ней города.
Где она реет, стонет, дурит?
И сигареткой
в тумане горит?
Она прогноз не понимает.
Ее земля не принимает.
Худы прогнозы. И ты в ожидании бури,
как в партизаны, уходишь в свои вестибюли,
мощное око взирает в иные мира.
Мойщики окон
слезят тебя, как мошкара,
звездный десантник, хрустальное чудище,
сладко, досадно быть сыном будущего,
где нет дураков
и вокзалов-тортов —
одни поэты и аэропорты!
Стонет в аквариумном стекле
небо,
приваренное к земле.
Аэропорт — озона и солнца
аккредитованное посольство!
Сто поколений
не смели такого коснуться —
преодоленья
несущих конструкций.
Вместо каменных истуканов
стынет стакан синевы —
без стакана.
Рядом с кассами-теремами
он, точно газ,
антиматериален!
Бруклин — дурак, твердокаменный черт.
Памятник эры —
Аэропорт.

Мы все забудем, все с тобой забудем,
когда с аэродрома улетим
из города, где ресторан ?Распутин?,
в край, где живет Распутин Валентин.
В углу один, покинутый оравой,
людское одиночество корит;
?Завидую тебе, орел двуглавый,
тебе всегда есть с кем поговорить?.










***

1

Перекрестит громкое окно
Преданная вогнутая птица,
Скотским чаем увлажнив сукно
Клети многотравной кобылицы.

2

В бреду не доле лета. Прям Господь,
Кто вытряс из меня подобье жизни.
Гроза этажами роняла цветную Триодь,
Ручьи прибирая к посмертной казни.

3

Свечей наливая в ограду нью-йоркского толка,
где мох пешеходною тварью влачится наглядно,
шофёрша послушная правит Гудзонову полку
японского супа цунами в карман пенсильванского яда. Пётр Чейгин УРАЛ 2021 ЦИКЛ Горячий букварь

4

Как мне надышали: в беременных грушах Бродвея,
В живом круассане витаю копорскою птахой.
Себя разумея в цвету артишоков Алкея,
В автобусе смирном с моей неразумною свахой. Пётр Чейгин УРАЛ 2021 ЦИКЛ Горячий букварь






* * *

Алексей работал маркетером
В офисе американской компании
Производившей всемирно известные презервативы
Работа была неплохая, но донимали проблемы с дисциплиной
Он часто выслушивал выговоры от менеджеров.

Иногда в его офис залетала бабочка и садилась на край дисплея.

В офисе у Алексея были друзья
Грузин Звиад и армянин Левон
Звиад заведовал вэб-сайтом
Левон трудился над системой безопасности офиса.

Часто они вместе дружно ловили бабочку чтобы выпустить ее в окно.

Звиад был огромный мужик любил выпить
И говорил я простой человек и лублу людей
Только не лублу когда на мэна пальцэм стучат
Левон был человек мягкий и Звиаду не возражал.

Когда бабочка не ловилась Звиад зверел
А она садилась ему на макушку.

Тот день у Алексея не заладился
Ночью порвался презерватив, и жена устроила скандал
Что даже нормальных гондонов принести не может
Что теперь может даже аборт придется делать
Что все ей в этой гребаной америке надоело
И Алексей в первую очередь.

Иногда бабочка усаживалась одному из них на плечо, и все смеялись.

Скандал продолжался почти всю ночь, и на работу Алексей опоздал
Его вызвал менеджер Майкл и сделал строгий выговор
Алексей пробовал объясниться, но Майкл его заткнул
Сказав, что еще одно слово и Алексей будет уволен. Андрей Цуканов ИНТЕРПОЭЗИЯ 2019 ЦИКЛ Из хроники русскоязычной жизни Нью-Йорка






Бабочка передернула крылышками
И съежилась в пыльном углу на полу.

Алексей вернулся к себе и сел на стул перед дисплеем
К нему зашли Звиад и Левон, но Алексей их не заметил
Звиад глянул на Левона, тот кивнул головой и пошел в свой кабинет
Звиад тихо вышел и закрыл за собой дверь.

Бабочка полетела за Звиадом
Но тот закрыл дверь перед самым ее рыльцем.

Через полчаса к офису подъехали скорая полицейские и пожарные
Менеджера Майкла увезли на скорой
Всем сказали, что кто-то его изувечил
Но свидетелей не было, видеоаппаратура не работала
А менеджер молчал.

Алексей Звиад и Левон вечером пили пиво
И рассказывали анекдоты про бабочек.

Бабочка веселилась всеми своими ножками
И хохотала всеми своими крылышками. Андрей Цуканов ИНТЕРПОЭЗИЯ 2019 ЦИКЛ Из хроники русскоязычной жизни Нью-Йорка







А потом мы многолюдно пошли в паб
Пили пиво, виски и кока-колу
Закусывали креветками, гамбургерами и картошкой
А сейчас я сижу под дождем в цветущем сквере
Рядом с тем самым жилым монстром мегаполиса
Смотрю на дарящее влагу небо
И не задаю ему глупых вопросов
Смотрю на подрагивавшие под напором капель листья куста
С красивыми белыми цветами

Сижу
Думаю
Мысль

Никогда больше не буду покупать канистры
И уж тем более утомлять себя подъемом на чертов шестидесятый этаж Андрей Цуканов ИНТЕРПОЭЗИЯ 2019 ЦИКЛ Из хроники русскоязычной жизни Нью-Йорка







МАКДОНАЛДС – НАШ!

Уже почти тридцать лет назад
В родной первопрестольной
Я занял очередь у подножья памятника Пушкину
И под его безмятежно-спокойным взглядом
В числе прочих любопытствующих
В течение почти четырех часов
Кружил в очереди по площади его имени
Чтобы попасть в только что торжественно открывшийся
Первый в России Макдоналдс
Американскую – в числе прочих – диковинку
Которых много было в лихих 90-х

Теперь эти Макдоналдсы, как грибы после дождя
Рассыпались по всей России
И весело и споро суетятся в них кассиры
И фасовщики бургеров, картошки и прочей фастфудовской снеди
И я без особой уже очереди вполне буднично
Вкушал эту снедь
В Москве, Питере, Рязани, Челябинске, Твери…
И Бог весть еще где на просторах России

Довелось мне вкусить ее и в Америке
Откуда быть пошел Макдоналдс
Но что-то не так было с американскими бургерами

И только недавно я понял, в чем тут дело
Когда на поэтическом фестивале в Рязани
Услышал правдивую историю о происхождении бургеров

В начале прошлого века жили в Рязани
Честные удалые трактирщики братья Макошины
Славились своими котлетами да картошкой жареной
Но пришла власть советская и закрылся трактир
А братья оказались в Америке Андрей Цуканов ИНТЕРПОЭЗИЯ 2019 ЦИКЛ Из хроники русскоязычной жизни Нью-Йорка







Делать нечего – стали в Америке трактир налаживать
Котлеты да картошку жарить – народ кормить
И повалил к ним народ – вкусно ведь, и недорого

Но не верил никто в Америке, что еда эта – русская
Для них, глупых, русская еда – икра черная да красная
Да осетры там, да стерлядь – вкусно, но дорого
А это – фаст фуд, быстрое питание
Так и прижилось это слово

А тут еще супостаты – менеджеры американские
Втерлись в доверие к братьям
Стали подмену творить, качество пищи снижать
Чтобы инкам повысить
И назвали котлету рязанскую бургером
А чтобы рекламу лучше творить свою американскую
Оставили от фамилии братьев первые три буквы
И добавили привычное для американского слуха слово доналдс

Увидев такое непотребство, братья Макошины
Сказали: нечестное дело творить не можем
И ушли, как водится, в светлые дали
А по Америке размножились Макдоналдсы
Торгующие испорченными рязанскими котлетами
Под названием бургеры
Ну а картошку они справедливо считали искони своею

Но в лихие 90-е правое дело братьев Макошиных
Вернулось на свою историческую родину
И опять приобрело российский дух
Хоть и стало зваться иноземным именем

Так зайдем же в ближайший Макдоналдс
Вкусим родного рязанского биг-мака,
Тамбовской картошечки фри
И выпьем российской парной кока-колы
Во славу рязанцев братьев Макошиных
С легкой руки которых по всей России
Кормят народ быстрой и недорогой едой
Бургерами и жареной картошкой. Андрей Цуканов ИНТЕРПОЭЗИЯ 2019 ЦИКЛ Из хроники русскоязычной жизни Нью-Йорка МАКДОНАДС- НАШ!







После
До и после Вифлеемского мальчика было слово,
Серебряные черви любви,
Усмирение плоти, дорога в Рай через
Многолюдную и крошечную Голгофу.
Был день третий и тысячи дней потом,
Залитые теплым человеческим потом,
И сбитый навечно с толку, преданный, добрый Сын.
Была смерть во имя жизни в походах,

На окровавленных шелковых символах
Тысячи падали не для воскрешения,
Падали, падали, падают все еще, как один.

После всякой истории о Царях, и особенно —
О небесных.
Люди выносят их на плечах,
Люди уносят их на плечах,
Только все больше к бездне.

До и после Адольфа были словесные штурмы,
Был молодой Иосиф, который писал стихи,
А потом, у того Иосифа, были свои тюрьмы
(Мечтать нужно возвышенно),
Они излучали солнце, шаги в них были легки.

После голодных дней и бескрылых мух
Слов было не меньше, как после нью-йоркских башен,
Все разрывается глухо и немо. Вслух
Делятся дети на очень чужих и наших.
Делятся округи на квадратные лоскуты,
Делятся головы на участие и на участь,
Распределяются степени под научность,
Движется очередь в пост занимать посты.

После двенадцати ночи я дико хочу спать,
Но широко открываю свои глаза,
Мне нужно все это себе сказать,
Мне нужно все это тебе сказать,
Мне нужно две спички, всего ничего,
Для тех, кому завтра со мной стоять,
Для тех, кому завтра за мной стоять,
Но спичек нет, и за мной никого. Елена БОРИШПОЛЕЦ НЕВА 2014






Делается в Китае

…Делается в Китае
Жалкие сувениры
Пластиковые Лондон Нью-Йорк и Дели
Зиккураты и небоскребы
Красные телефонные будки
Бесполезные в силу прогресса мобильной связи
Все, что увозят в своих чемоданах бедные люди
Из городов в которые не вернутся
Делается в Китае
Йоши Ямамото Джозеф и Гуччи
Воздушная кукуруза жареные каштаны
Картошка фри нарезанная соломкой
Кока кола, пепси и амаретто
Якутские алмазы ямайский ром сигареты Кэмел
Делаются в Китае
Жалкие вспышки света
Жалость и нежность
Бедные наши маленькие любови
Наши партнёры ходят почти как люди
Неотличимы на ощупь от настоящих
Все они выписаны в Китае трудолюбивой кистью
Все они любовно выписаны по почте с али экспресса
Там в Китае упаковщиков труд в почете
Там в Китае только грузчиков сто миллионов
Там в Китае добрый начальник цеха
Смотрит сверху с добрым таким прищуром
Все поглаживает реденькую бородку
Холосо говорит у нас получилось
Очень холосо у нас опять получилось
Наша смерть делается в Китае
как и все остальное – массового производства
с крохотным логотипом на упаковке
Маленький мир большой Китай столько работы
Столько интересных трудновыполнимых проектов
хотя на всех и не угодишь конечно Мария Галина ВОЛГА 2020 ЦИКЛ ?Я была на краю земли…?






Жить в Нью-Йорке — не избежать порки:
?Город Жёлтого Дьявола?, как сказал Горький.
С грешных и праведных равно сдирают шкуры:
всех помещают в плавильный котёл
и вливают азы языка и культуры,
а потом Герион является хмурый
и начинает сдирать три шкуры,
так что не взвидишь белого света
и станешь, как до рождения, гол,
и растет дефицит доверия, любви, иммунитета,
пока поражённые не застынем:
жизнь, словно свечку, задули. ЯН ПРОБШТЕЙН Новый мир 2016 ЦИКЛ Узлы и цепи \ Две стороны медали





СЕГОДНЯ

От всех слепящих клёнов и осин,
от воздуха чуть горького на вкус,
от осени – так непереносим,
свет при секундном страхе! – заслонюсь.
Не обещал тебе и никому
не обещал я славить этот мир,
который на просвет являет тьму.
Тлетворный страх – мой верный конвоир.
Что смерть? Ничто? Ни тела, ни души?
Ни осенённых позолотой дней?
Не окна в сад сегодня хороши,
а шторы потемней и поплотней.
Зато теперь, глотая темноту,
узнаешь из придонного угла,
чего лишён живущий на свету:
тоски по дням последнего тепла. Владимир ГАНДЕЛЬСМАН Крещатик 2018 ЦИКЛ Сегодня НЬЮ-ЙОРКСКИЙ САБВЕЙ






МЫ ЗАМОЛЧИМ

Мы замолчим, а снег – без остановки.
В снегу свою добычу растеряв,
койоты воют, и, хвосты поджав,
уже ютятся в поисках ночёвки:
ни псы, ни волки – леса полукровки –
они, как мы. И каждый будет прав.

Их гонит ночь не выстрелом винтовки:
один из клёнов, надломив сустав
тяжёлого ствола, лежит, упав;
дымится снегом, точно для издёвки.
А, вслед за ним – разнузданный состав

ночного на Нью-Йорк свои речёвки,
стуча вдоль фонарей пустой парковки,
несёт в пучину – вечный батискаф;
списав по расписанью остановки.

Тут нет сестёр, а те, что есть – золовки.
Запомни: никого не оправдав,
тут и слова как будто из листовки;
здесь время – как смирительный рукав
в котором все движения неловки.
Мы замолчим. Но, даже замолчав,
продолжим говорить без остановки,
как снег идёт. И каждый будет прав. Игорь Джерри КУРАС Крещатик 2018 ЦИКЛ Ночная пастораль






СПАЛЬНАЯ ЗОНА

За окном обыкновенного нью-йоркского автобуса –
обыкновенный дождливый день.
Tакой же серый, как Квинс –
большой и безликий кусок земли.
Топографическое недоразумение.
Ландшафт авторемонтных мастерских
и бензозаправок.
Незыблемая проза жизни…
Даже Бруклин более вариативeн –
там есть променад и даунтаун.
И музей изобразительного искусства
с неплохой коллекцией импрессионистов.
Под станциями бруклинской ?надземки?
варились сценарии кассовых фильмов,
бродил призрак Роки Бальбоа…
А в Квинсе совсем нет поэзии.
И нет мифологии.
Но есть назначение –
это огромная спальня
маршевых солдат капитализма.
И я один из них.
Но мне не хочется в генералы.…
Не хватает амбициозности.
Мне также не хочется
доспать остаток своих дней именно здесь.
Я сделаю это в каком-нибудь другом месте. Сергей ШАБАЛИН Крещатик 2018 ЦИКЛ Авиамоторная





* * *

Возрождённое из пепла
Детство нищенское радо
То окликнуть из Сиэтла,
То возникнуть в Колорадо.

Объявиться в Монреале,
Обозначиться в Нью-Йорке,
Где цветы его привяли,
А плоды его прогоркли.

Только Киев, город отчий,
В ком оно души не чает,
Признавать его не хочет
И в упор не замечает,

Как оно седою птицей
Над златыми куполами,
Не решаясь опуститься,
Машет белыми крылами. Марк ВЕЙЦМАН Крещатик 2018 ЦИКЛ ?Возрождённое из пепла…?

Метки:
Предыдущий: эдем-53, лилит
Следующий: нью-йорк