хлеб-75
ХЛЕБ
Отложи корку хлеба,\ скользящую по волне от запада до востока -\ кажется, это принесет пользу.\ Если ты не хочешь разжевать другую половину\ избежать блестящей поверхности расколотого льда.\ Дно реки: неподвижная логика,\ речные травы, рыба и соленая поэтика.\ Это утро принадлежит нам\ так же, как женщине, бегущей в порыве ветра.\ Распространения возвышенного ума скрываются от доброты:\ Вдохи выдыхаются тяжело осязаемое тепло\ Напевай короткую песню, что ты написал для меня\ с бесконечными вариациями согласно сознанию. Чжан Эр. Перевод А.Уланова
Толкотня в хлеботоргах\ профессорских и кандидатских\ Аспиранских, студенческих,\ соискательских, спецвыдвиженских\ Офицерских, солдатских,\ немецких, ненецких, сарматских\ Толкотня и неясность\ с пофамильными списками лиц\ К ним посмертно приписанных Сергей Стратановский Из сборника ?ТЬМА ДНЕВНАЯ? Стихи девяностых годов
Дмитрий Кедрин (1907-1945) Стихотворения и поэмы БСП 1959
Поэмы
Конь
5
В тот вечер, запалив лучину,
Трудился Штаден до утра:
Писал знакомому немчину
Дружку с Посольского двора:
?Любезный герр! В известном месте
Я вам оставил кое-что…
В поход готовьте пушек двести,
Солдат примерно тысяч сто.
Коль можно больше — шлите больше…
Из шведов навербуйте рать.
Неплохо б также в чванной Польше
Отряд из ляхов подобрать.
Все это сделать надо вскоре,
Чтоб, к лету армию послав,
Ударить скопом с Бела моря
На Вологду и Ярославль…?
И, дописав (судьба превратна!),
Письмо в подполье спрятал он —
Благоразумный, аккуратный,
Предусмотрительный шпион.
А Федька Конь сбежал, прослышав
О надвигавшейся беде.
Он со двора задами вышел,
Стащил коня бог знает где,
Пихнул в суму — мужик бывалый —
Ржаного хлеба каравай,
Прибавил связку воблы вялой,
Жене промолвил: — Прощевай!
Ты долго ждать меня не будешь,
По сердцу молодца найдешь.
Коль будет лучше — позабудешь,
Коль будет хуже — вспомянешь!
Степями тянется путина[4],
Рысит конек, сердечный друг,
Звенит заветная полтина,
Женой зашитая в треух,
Уже в Синоп, как турок, черен
Пробрался дерзостный мужик.
Там чайка плавает над морем
И тучка в Турцию бежит.
Вот, наконец, прилива ярость
Фелюга режет острым лбом.
Не день, не два бродяга-парус
Блуждал в тумане голубом.
И с голубым туманом споря,
В златой туман облечена,
Из недр полуденного моря
Явилась фряжская страна!
Михаил Луконин (1918-1976) Стихотворения и поэмы БП 1985
ПОЭМЫ\144. ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
Бегу из школы
с песнею победной,
сияет на ладони номер мой —
чернильный номер очереди хлебной.
За карточками я бегу домой.
Старик сидит. У ног его — котомка
и чайник. Взял за плечи.
?Погоди!?
— ?А что??
— ?Где мать? — старик спросил негромко. —
Я дед, не узнаешь меня поди??
Стою между колен его несмело,
на голове — тяжелая рука…
?А вот и мама!?
Мама обомлела:
?Откуда, тятя??
— ?Я издалека?.
— ?Вы что же так сидите у подъезда?..?
Я комнату открыл, котомку внес.
Зовем, зовем его, а он — ни с места,
на бороде его — дробинки слез.
Уже темнеет.
В комнате сидим мы.
Хозяйничает мама у стола.
Сияют в свете дедовы седины…
?Ты что же убежала из села??
— ?Да дети вот, а вы теперь откуда??
Он слезы вытер.
?Я из Соловков.
Осип Мандельштам (1891-1938) Кн. ?Немногие для вечности живут…? 2018
Стихи, не вошедшие в основное собрание
Стихотворения 1908–1937 годов
?Египтянин
Я выстроил себе благополучья дом:
Он весь из дерева, и ни куска гранита!
И царская его осматривала свита –
Там виноградники, цветник и водоем.
Чтоб воздух проникал в удобное жилье,
Я вынул три стены в преддверьи легкой клети,
И безошибочно я выбрал пальмы эти
Краеугольными – прямые, как копье.
Кто может описать чиновника доход?
Бессмертны высокопоставленные лица.
Где управляющий? Готова ли гробница?
В хозяйстве письменный я слушаю отчет.
Тяжелым жерновом мучнистое зерно
Приказано смолоть служанке низкорослой;
Священникам налог исправно будет послан;
Составлен протокол на хлеб и полотно.
В столовой на полу пес, растянувшись, лег,
И кресло прочное стоит на львиных лапах.
Я жареных гусей вдыхаю сладкий запах –
Загробных радостей вещественный залог!
1913 (1914?)
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
ВЕЩИ
Все меньше тех вещей, среди которых
Я в детстве жил, на свете остается.
Где лампы-"молнии"? Где черный порох?
Где черная вода со дна колодца?
Где "Остров мертвых" в декадентской раме?
Где плюшевые красные диваны?
Где фотографии мужчин с усами?
Где тростниковые аэропланы?
Где Надсона чахоточный трехдольник,
Визитки на красавцах-адвокатах,
Пахучие калоши "Треугольник"
И страусова нега плеч покатых?
Где кудри символистов полупьяных?
Где рослых футуристов затрапезы?
Где лозунги на липах и каштанах,
Бандитов сумасшедшие обрезы?
Где твердый знак и буква "ять" с "фигою"?
Одно ушло, другое изменилось,
И что не отделялось запятою,
То запятой и смертью отделилось.
Я сделал для грядущего так мало,
Но только по грядущему тоскую
И не желаю начинать сначала:
Быть может, я работал не впустую.
А где у новых спутников порука,
Что мне принадлежат они по праву?
Я посягаю на игрушки внука,
Хлеб правнуков, праправнукову славу.
1957
?* *
ИОСИФ УТКИН (1903-1944)
51. ПРОБЛЕМА ХЛЕБОПШЕНА
Потушена лампа.
Свеча зажжена.
И плачет дитё,
И скулит жена:
?На рынке нет пшена?.
Я утром встаю.
И опять жена
Одной катастрофой поражена:
?На рынке нет пшена?.
Тогда на меня
Из трех углов
Нисходит триада голов.
Мундиром сияя,
Крестом звеня,
Империя прет
На меня.
Сначала
Я чувствую
Адскую боль —
Мне Чичиков
Жмет мозоль.
Потом,
Гомерически скаля зуб,
Спешивается Скалозуб.
И третьим:
Столыпинская труба
Расхваливает отруба,
И трое согнулись:
?У нас
Для вас
Стоит православный квас?.
И трое смеются:
?Жена?
Извольте мешок пшена?.
Тогда я, срываясь,
Ору в упор:
?Жена, до каких это пор?
Когда это кончится, жена,
Проблема хлебопшена?
Ты думаешь, что же, —
Я позабыл,
Кем Чичиков этот был?
И как это
Нижнему чину
В зуб
Въезжал полковой Скалозуб?
А кем
Этот самый Столыпин был,
Ты думаешь,
Я позабыл?
Не будет Республика —
Это чушь —
Республикой мертвых душ!
И к пуле Багрова [35]
В моей стране
Прибавить нечего мне.
Страна не поднимет
Трехцветный позор!? —
Кричу я жене
В упор.
Мы хлопаем дверью.
Разрешена
Проблема хлебопшена.
_____
…Товарищи, дома
У всех жена,
И каждому
С нею жить.
И каждому надо
Проблему пшена,
Товарищи, разрешить.
Давайте же скажем жене и стране
?Домашности — в стороне.
Пшеном мы питаем
Плавильную печь.
И если не хватит пшена,
Мы сами готовы
Горючим лечь
В плавильную печь, жена!
А личность, домашности —
В стороне?,—
Давайте скажем стране.
1929
АРОН ЛИПОВЕЦКИЙ Сб. ?АМФОРА? 2018
?Кто знает, это, быть может, мой день последний?*.
И надо спокойно приветить его начало,
Напоследок подробности радостно созерцая:
Свой двор в тишайшем снегу и суету раздраженных граждан
С поденной тревогой о хлебе своем насущном.
И надо бы это простить, отпустить на волю,
Ведь это день последней исповеди и прощенья.
Но сердце упруго пульсирует в сильном теле
И мысли о завтра во мне убивают радость.
______________________________________________
* Фернандо Пессоа, пер. с португальского Ю. Левитанского
АЛЛА ГОРБУНОВА Пока догорает азбука. Стихотворения (Сб. 2016)
?если люди то мёртвые, живые только деревья…?
если люди то мёртвые, живые только деревья
среди вереска и камней
и колодцев в земле
близость к деревьям и к мёртвым
есть ещё птицы и звери
и подземные реки
есть ещё дети с глазами колодцев в земле
и старухи покрывшиеся древесной корой
нищие которым птицы приносят хлеб
но отчего я не вижу тебя
………
я ребёнок и зверь и мертвец что подходит к тебе
вслепую нащупывая экран
между тобой и темнотой лесов
не-человеческая моя любовь
наполняет кофейню водою подземных рек
затопляет кровью из тобой нанесённых ран
звери и птицы приходят тебя спросить
как ты мог и дети с глазами колодцев в земле
поют о стране которую мы не спасли
сотворённой для нас и старухи в древесной коре
поют о предательстве и убийстве любви
нищие протягивают тебе принесённый птицами хлеб
это хлеб той земли которой теперь уже нет
это свет её принадлежащий нам
это сладчайшая из заповедей блаженств
но эту песнь этот хлеб и распавшийся свет
и теченье подземных рек и венозную кровь
и вопрос на который ты не даёшь ответ
ты не слышишь не видишь
Дмитрий Кедрин (1907-1945) Стихотворения и поэмы БСП 1959
Поэмы
Князь Василько Ростовский
Ужель встречать в воротах
С поклонами беду?..
На Сицкое болото
Батый привел орду.
От крови человечьей
Подтаяла река,
Кипит лихая сеча
У княжья городка.
Врагам на тын по доскам
Взобраться нелегко:
Отважен князь Ростовский,
Кудрявый Василько.
В округе все, кто живы,
Под княжью руку встал.
Громят его дружины
Насильников-татар.
Но русским великанам
Застлала очи мгла,
И выбит князь арканом
Из утлого седла.
Шумят леса густые,
От горя наклонясь…
Перед косым Батыем
Стоит плененный князь.
Под ханом знамя наше
На холм постелено,
Хан из церковной чаши
Пьет сладкое вино.
Прихлебывая брагу,
Он молвил толмачу:
— Я князя за отвагу
Помиловать хочу.
Пусть вытрет ил болотный,
С лица обмоет грязь:
В моей охранной сотне
Отныне служит князь!
Не помня зла былого,
Недавнему врагу
Подайте чашку плова,
Кумыс и курагу…
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
СТИХИ ИЗ ДЕТСКОЙ ТЕТРАДИ
...О, матерь Ахайя,
Пробудись, я твой лучник последний...
Из тетради 1921 года
Почему захотелось мне снова,
Как в далекие детские годы,
Ради шутки не тратить ни слова,
Сочинять величавые оды,
Штурмовать олимпийские кручи,
Нимф искать по лазурным пещерам
И гекзаметр без всяких созвучий
Предпочесть новомодным размерам?
Географию древнего мира
На четверку я помню, как в детстве,
И могла бы Алкеева лира
У меня оказаться в наследстве.
Надо мной не смеялись матросы.
Я читал им:
"0, матерь Ахайя!"
Мне дарили они папиросы,
По какой-то Ахайе вздыхая.
За гекзаметр в холодном вокзале,
Где жила молодая свобода,
Мне военные люди давали
Черный хлеб двадцать первого года.
Значит, шел я по верной дороге,
По кремнистой дороге поэта,
И неправда, что Пан козлоногий
До меня еще сгинул со света.
Босиком, но в буденновском шлеме,
Бедный мальчик в священном дурмане,
Верен той же аттической теме,
Я блуждал без копейки в кармане.
Ямб затасканный, рифма плохая
Только бредни, постылые бредни,
И достойней:
"О, матерь Ахайя,
Пробудись, я твой лучник последний..."
1958
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ТЕОДОР КРАМЕР Перевод Е. Витковского .ПОСЛЕДНЕЕ УСИЛИЕ
В лепрозории даже зимой не топили печей.
Сторожа воровали дрова на глазах у врачей.
Повар пойло протухшее в миски больным наливал,
а они на соломе в бараках лежали вповал.
Прокаженные тщетно скребли подсыхающий гной,
на врачей не надеясь, которым — что пень, что больной.
Десять самых отчаянных ночью сломали барак,
и, пожитки собрав, умотались в болота, во мрак.
Тряпки гнойные сбросили где-то, вздохнули легко.
Стали в город крестьяне бояться возить молоко,
хлеб и пшенную кашу для них оставляли в лесу
и, под вечер бредя, наготове держали косу.
Поздней осенью, ночью, жандармы загнали в овраг
обреченных, рискнувших пойти на отчаянный шаг.
Так стояли, дрожа и друг к другу прижавшись спиной,
только десять — одни перед целой враждебной страной.
Михаил Луконин (1918-1976) Стихотворения и поэмы БП 1985
ПОЭМЫ\143. ДОРОГА К МИРУ
Тетрадь девятая ПРОЩАНИЕ С СЕРЕЖЕЙ
?Ну, Алеша!..?
— ?До свиданья, мой милый…
Сережа, не расставались ни разу?.
— ?Что же делать?
Время нас научило
подчиняться боевому приказу?.
Мне, Неходе и Семе —
в тыл,
на танках учиться.
Сереже —
звездочку на погон пехотинца.
?Помнишь, как мы выходили из окруженья,
женщины хлеб почерневший нам выносили,
чтобы только мы снова
обратились в движенье
с оружием
по просторам России?.
— ?До свиданья!? — повторяет Сережа.
А сами не верим еще в расставанье
и отвернуться друг от друга не можем,
для того чтоб меж нами легли расстоянья.
?Ты не забудь меня!? — говорит он.
И тут же
к дыханью моему подкатывается комочек,
воротник гимнастерки становится туже,
а минуты расставанья —
короче.
Михаил Луконин (1918-1976) Стихотворения и поэмы БП 1985
ПОЭМЫ\143. ДОРОГА К МИРУ
Тетрадь седьмая ВСТРЕЧА
Мы проходим полем орловским.
Ночью Орел обходили мы справа.
Над неубранным полем рассвета полоски.
Кружатся птицы чернокрылой оравой.
Дороги, замешенные на черноземе!
Еще дымится догорающий элеватор.
Черный хлеб,
дымный хлеб по дороге жуем мы,
по своей земле проходя робковато.
?Сегодня седьмое! Ноябрь.
В это утро
мы с тобой революцию славили в наших
колоннах.
И Ленин глядел спокойно и мудро
на отчизну
с наших знамен окрыленных.
А помнишь, — говорю я, хмелея, —
с тобой мы в колонне огромной шагали
по Красной площади
у Мавзолея
и родине
сердцем всем присягали.
Народ на нас рассчитывал, может,
а мы с тобой идем где-то сбоку?.
Голову ниже опускает Сережа:
?Тяжело идти в направленье к востоку?.
Мы проходим полем орловским.
Здравко Кецман ИЛ 2016 Стихи из книги ?Домашняя утварь? Пер. Жанны Перковской
Ложки
Ложка рот кормит.
Бабушка Стана выложила их на стол.
Слова
сыпались по столу,
как кукурузные зерна.
Эта ложка тебе, а эта — тебе, а тебе — вот эта, а эта —
опять тебе, и эта, и эта, и эта…
Лопалась тишина,
как перелатанные обноски…
На стене — паук-косиножка, черный монах,
у него особая роль:
отвести от дома погибель
или
неурочного гостя…
Ложки переходили в руки невесток — новых хозяек,
отведавших за столом только хлеба
из кислого теста.
Я знал, что это — не просто дележ, а уход
в другие дома, которым еще предстояло
отпочковаться от этого.
Ложки —
ноги ползущего паука.
Уходящие ноги.
Главный нож остается здесь.
Вилки — за ложками.
Малые ножики — тоже.
А ночь идет своим чередом, дед продолжает раздел,
слышатся звуки ночные…
Тарелки и прочее
Дед Йоя велит
бабушке Стане:
теперь принеси тарелки.
Дрожащие руки их ставят на стол,
а дед говорит, деля:
тебе вот эту тарелку, тебе — вот эту, а эту тебе,
и тебе…
Глиняная посуда: тебе — кувшин для воды,
тебе — плошку для хлеба,
тебе вот этот горшок, а тебе — вон тот…
Жаровни: тебе — вот эту, тебе — вон ту, а эту тебе, и
тебе…
Роняет слово за словом, а слова все не иссякают —
как и домашний скарб…
Иголка, наперсток, ножницы —
все, что для рукоделия,
старшей дочери Цвете,
пусть коротает ночи,
ожидая того, кто уже не вернется.
Пусть коротает день.
Кадушка для стирки белья, валек и доска —
дочери Марье, вышедшей замуж в Гончине,
у нее родились два сына, их надо растить в чистоте.
Ткацкий станок — младшенькой, Милке,
выданной замуж в Картезе.
Все мы помним, как дед
любил сидеть с нею рядом,
перебирая пальцами длинные нити,
а когда обходил свой дом,
заглядывал полюбоваться,
как она ткет.
И все мы знали, которой из дочек он скажет:
у тебя сто уловок, чтобы меня провести, —
уходи, твоим ухажерам меня уже не разбудить.
Закончив дележ, дед молвил: завтра
обедайте, кто как знает.
И ушел в свою комнату, и заснул,
заснул…
Михаил Луконин (1918-1976) Стихотворения и поэмы БП 1985
ПОЭМЫ\143. ДОРОГА К МИРУ
Немцы уехали, и хозяйка
принесла молока нам, поставила молча,
хлеба дала.
?Слышишь, Вася, вставай-ка,
поднимайся, будем двигаться ночью?.
Он лежит вниз лицом, как в раздумье тяжелом.
Я повернул его:
?Не сдавайся, Василий…?
Не слышит, будто куда-то ушел он.
Капельки пота лицо оросили.
?Я уйду! — прошептал он. — Ты не должен
держать меня?.
— ?А куда ты собрался??
Он вздрогнул.
?Вы тут? Уходите с Сережей.
Вы еще можете до наших добраться?.
— ?Без тебя не пойдем, — говорю я, — понятно??
Простонал он:
?А со мной не дойдете…
Вы идите, — прошептал он невнятно,
и горит весь. —
…Передайте пехоте!..?
Мы ходили по улицам,
одни — туда,
другие — оттуда.
Передавали один другому телефон-автомат.
Приходили за утренним хлебом,
сдавали посуду,
в институте учились строить жилые дома…
Жизнь полыхнула прозреньем
тревожным и резким
В понедельник у военкомата становимся в пары.
Год рождения? Двадцать один.
Национальность? Советский
Владислав Ходасевич (1886-1939) Собрание стихотворений БП 1989
Сборник ?Путем зерна? (1920)
Мельница
Мельница забытая
В стороне глухой.
К ней обоз не тянется,
И дорога к мельнице
Заросла травой.
Не плеснется рыбица
В голубой реке.
По скрипучей лесенке
Сходит мельник старенький
В красном колпаке.
Постоит, послушает —
И грозит перстом
Вдаль, где дым из-за лесу
Завился веревочкой
Над людским жильем.
Постоит, послушает —
И пойдет назад:
По скрипучей лесенке,
Поглядеть, как праздные
Жернова лежат.
Потрудились камушки
Для хлебов да каш.
Сколько было ссыпано,
Сколько было смолото,
А теперь шабаш!
А теперь у мельника
Лес да тишина,
Да под вечер трубочка,
Да хмельная чарочка,
Да в окне луна.
Весна 1920, Москва
13 марта 1923, Saarow
ИННА КАБЫШ Сб. ?МАМА МЫЛА РАМУ? 2013
Мария-Антуанетта
У меня в Трианоне деревьев подстрижены кроны,
будет ночь — будет бал: королевское наше житье.
Но я чувствую кожей, моей ты робеешь короны.
Перестань, дурачок, я ж в постели снимаю ее.
Я корону сниму, но сначала сними остальное:
мои туфли, подвязки, чулки, кружева, кружева…
Поскорее, родной! Скоро утро настанет стальное
и потребует хлеба, и смелют меня жернова.
Но должно же меж ночью и утром быть что-нибудь
третье,
но должно ж между жизнью и смертью быть что-то
еще…
Я корону сниму, как бродяга снимает отрепья,
и мне станет теплее, тепло, горячо, горячо…
Впрочем, стой… Ничего мы уже не успеем с тобою…
Вот идет мой народ — и я чувствую боль в волосах,
потому что короны снимают всегда с головою.
Так что я без всего буду ждать тебя на небесах.
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
МОЯ ХАТА
? Перевод П. Семынин
Бедна моя хата, приткнулася с края
Меж голых каменьев у самого гая,
У самого леса, у темного бора.
Один ты, и гостя дождешься не скоро.
Никто не заглянет, не стукнет в окошко,
Коль нету горелки и хлеба ни крошки.
А всё ж не пойду я по свету с сумою,
Трудясь, проживу со своею бедою.
Худа моя хата, всё ветхо, подгнило,
Студено в ней, дымно, а всё-таки мило,
Ее на дворец не сменяю пригожий,
Колок мой мудреных замков мне дороже.
На кровле березка растет молодая…
ДМИТРИЙ БЫКОВ ?Последнее время? стихи, поэмы (1986-2005)
Н.С.
Юность смотрит в телескоп.
Ей смешон разбор детальный.
Бьет восторженный озноб
От тотальности фатальной.
И поскольку бытиё
Постигается впервые,
То проблемы у нее
Большей частью мировые,
Так что как ни назови —
Получается в итоге
Все о дружбе и любви,
Одиночестве и Боге.
Юность пробует парить
И от этого чумеет,
Любит много говорить,
Потому что не умеет.
Зрелость смотрит в микроскоп.
Мимо Бога, мимо черта,
Ибо это — между строк.
В окуляре — мелочовка:
Со стиральным порошком,
Черным хлебом, черствым бытом,
И не кистью, а мелком,
Не гуашью, а графитом.
Побеждая тяжесть век,
Приопущенных устало,
Зрелость смотрит снизу вверх,
Словно из полуподвала,—
И вмещает свой итог,
Взгляд прицельный, микроскопный,—
В беглый штрих, короткий вздох
И в хорей четырехстопный.
1990 год
Е. Евтушенко Поэты Грузии
СТАРЫЙ ДОМ
Дом, прохладный и темный, как будто комод.
Его трещина будто бы шрам на груди полководца.
И поныне он жив, этот дом, и поныне он ждет
от кого-то письма и никак не дождется.
Все дороги, друзей и врагов приводившие в дом,
почему-то сейчас оказались то справа, то слева,
и на мертвые окна в оставленном доме пустом
посторонние смотрят сейчас без любви и без гнева.
Словно ржавая форма отливки сердец, он устал,
в своем собственном сердце услышав безмолвье
внезапно.
Острый запах невянущий стены его пропитал —
запах честности, бедности, нашего прошлого запах.
Призрак деда стоит у погасшего очага.
Дед стоит постояльцем, глаза опуская стыдливо,
и не хлеб на столе, это, так широка и долга,
матерь хлеба колышется — добрая тихая нива.
Тени всякие в доме, почти что умершем, кишат.
Сам он тоже стал тенью, себя под платанами прячет.
С упованьем он ловит любой человеческий шаг,
но вот-вот захохочет сова, а быть может, заплачет.
Старый дом, ты слеза, что застыла, скатясь от невзгод.
Ты хранитель, а может, убийца всего, что уже
не вернется...
И поныне он жив, этот дом, и поныне он ждет
от кого-то письма и никак не дождется...
(760)
Тем и тронула бедняжка —
Тем меня и поразила —
Как безмолвно — как смиренно —
Подаянья попросила —
Будь сама я в этом мире
Голодней всех меньших братий —
Голодней — и бесприютней —
Как могла я отказать ей —
Нищенка — не прочирикав —
За мою-то крошку хлеба —
Подхватила дань — вспорхнула —
И назад вернулась — в небо — ЭМИЛИ ДИКИНСОН НОВЫЙ МИР 2013 Перевод Григория Кружкова
Ирина Озерова (1934–1984) Память о мечте. Стихи и переводы 2013
Из английской поэзии
(перевод с английского)
Филип Сидни (1554–1586 гг.)
№ 108
Когда беда (кипя в моем огне)
Прольет на грудь расплавленный свинец,
До сердца доберется, наконец,
Ты – свет единственный в моем окне.
И снова в первозданной вышине
К тебе лечу, как трепетный птенец,
Но горе, как безжалостный ловец,
Подстережет и свяжет крылья мне.
И говорю я, голову склонив:
Зачем слепому ясноликий Феб,
Зачем глухому сладостный мотив,
И мертвому зачем вода и хлеб?
Ты в черный день – отрада мне всегда,
А в радости лишь ты – моя беда.
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
МОЯ ХАТА
? Перевод П. Семынин
Люблю и такой тебя, хатка родная.
А звали ведь, сватали в новую хату
С землей урожайной и девкой богатой,
Мол, будешь ты ездить, хозяин счастливый,
Как важный асессор, на паре ретивой.
Да нет, мне желанней свой угол убогий,
Песок у могилы, валун при дороге,
Чем поле чужое, чужие палаты,
На бархат свои не сменяю заплаты.
И в гости не раз зазывали соседи,
Но, видно, недаром толкуют на свете,
Что губы дареный кусок обдирает,
Кто ищет чужого — свое растеряет.
Я хату не кину, пока еще волен,
И к вам не пойду, — может, только с конвоем;
Силком оторвут от порога родного —
Как в логово зверь, я вернулся бы снова.
Пусть сгнило бы всё, одичали б покосы —
Ползком воротился б, хоть голый да босый.
Подправил бы крышу, подгнившие стены,
И поднял бы хатку опять постепенно,
И сошку б наладил, и вытесал жернов,
Ел свой бы ломоть, хоть с половой да черный.
Отстаньте ж, зачем я вам, сирый и горький:
Растить для вас хлеб иль просить у вас корки?
<1891>
ДАВИД САМОЙЛОВ (1920-1990) ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ в 2 томах 1989 Т.1 Голоса за холмами (1981-1985)
?Теперь вы плачете. А где ж вы были…?
Теперь вы плачете. А где ж вы были,
Друзья-приятели, в тот смертный час,
Когда поэт привел себя к могиле
И жизнь покинул, не оборотясь.
Детдомовец, матрос, бедняк, бродяга,
В славянский дух и в Родину влюблен,
Не сделал бы он рокового шага,
Когда б услышал славы сладкий звон.
Подайте хлеба алчущим признанья,
Им поднесите сладкое вино.
Иначе их высокое призванье
Тщетой убитым быть осуждено.
* * *
Сюжетной линией дорога
К развязке приведет меня
В сопровожденьи диалога
Крылатых персонажей дня.
Экспромтом за границей жанра,
Российский представляя стиль,
Колок, спасенный от пожара,
Подробностей не упустил.
Весна издания второго.
Снег под кустами лишь деталь.
Поля в пометках хлебороба.
Родная речь: за Далем — Даль. Николай Година НЕВА 2015
Юлия Друнина (1924-1991) Стихотворения (1970–1980) Т.2 ИЗБР. ПР. 1989
АДЖИМУШКАЙ
Героическим защитникам подземной крепости
СВЕТЛЯЧКИ
Вначале, случалось, пели,
Шалили, во тьме мелькая,
Вы, звездочки подземелий,
Гавроши Аджимушкая,
Вы, красные дьяволята,
Вы, боль и надежда старших…
И верили дети свято,
Что скоро вернутся наши.
— В каком же ты классе?
— В пятом.
Мне скоро уже двенадцать! —
…При этих мальцах солдату
Отчаянью можно ль сдаться?
Да, стали вы светлячками
Подземного гарнизона.
…Мрак. Жажда. Холодный камень.
Обвалы. Проклятья. Стоны.
И меньше живых, чем мертвых,
Осталось уже в забоях…
?Эх, если бы возле порта
Послышался грохот боя!
Мы наших сумели б встретить,
Ударили б в спину фрицам!?
Об этом мечтали дети,
Еще о глотке водицы,
О черном кусочке хлеба,
О синем кусочке неба.
Спасти их мы не успели…
Но слушайте сами, сами:
Наполнены подземелья
Их слабыми голосами.
Мелькают они по штольням
Чуть видными светлячками.
И кажется, что от боли
Бесстрастные плачут камни…
Нежданный праздник
Думал ли я, что после расхристанных дорог,
потерь
буду посиживать дома у горящего камина.
Неужто Сим-Сим открыл дверь
в заветные палестины.
И хоть камин ненастоящий
и тепла от него как от одеяла
в детском спецприёмнике,
дух, от притягательной штуковины исходящий,
удаляет бывшего бедолагу
от ледяной кромки.
В какой же надо было торчать яме,
на каком хлебе,
чтобы, греясь у поддельного пламени,
чувствовать себя на седьмом небе.
Но рядом с этим настроением радостным,
досадное, как соседская дрель,
ютится и ощущение зыбкости праздника.
Кажется, Сим-Сим вот-вот закроет дверь. Евгений Карасёв НОВЫЙ МИР 2015 ЦИКЛ Странная малость
ВАРВАРЫ
все люди в этом мире братья
и только варвары в нем чужаки
они таранят наши римы они стирают наши рифмы
они тиранят наши чувства
они едят наш хлеб
и наше пьют вино
усвоив нашей жизни соль
мы не заметили
как стало их бессчетно много
что именно они отныне братья в мире
где мы,
люди,
будучи не в силах есть их хлеб
их вина пить
и постигать их жизни соль
лишь чужаки
и оттого мы стали нетерпимо
таранить их римы стирать их рифмы
и ранить их чувства Леонс БРИЕДИС КРЕЩАТИК 2017 ЦИКЛ Мой шестой подвиг Перевод с латышского Юрия Касянича
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
ПРАВДА
? Перевод М. Голодный
Ой, горько мне, тяжко!
Тяжка не сермяжка,
А лютая доля, —
Всё боле и боле.
Ох, тяжкая доля! Уж лучше б, казалось,
Вот взял провалился, слезами залился!
Как жить, если столько мне горя досталось!
Ой, боже мой, боже, зачем я родился?!
Уж лучше б не знать языка мне родного,
Когда я не смею сказать того слова,
Которое б люди, услышав, узнали,
Узнали да правдой заветной назвали;
Чтоб всюду то слово гуляло по свету,
Как солнца лучи в пору красного лета;
Чтоб взоры людей от него просветлели,
Как лица детей на пасхальной неделе;
Чтоб крепко людей это слово спаяло,
Чтоб недругов больше на свете не стало,
Чтоб люди раскрыли друг другу объятья,
Чтоб долей и хлебом делились, как братья.
Без этого слова немой я калека!
Уж лучше молчать до скончания века!
ВАРВАРЫ
все люди в этом мире братья
и только варвары в нем чужаки
они таранят наши римы они стирают наши рифмы
они тиранят наши чувства
они едят наш хлеб
и наше пьют вино
усвоив нашей жизни соль
мы не заметили
как стало их бессчетно много
что именно они отныне братья в мире
где мы,
люди,
будучи не в силах есть их хлеб
их вина пить
и постигать их жизни соль
лишь чужаки
и оттого мы стали нетерпимо
таранить их римы стирать их рифмы
и ранить их чувства Леонс БРИЕДИС КРЕЩАТИК 2017 ЦИКЛ Мой шестой подвиг Перевод с латышского Юрия Касянича
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
ДУМА
? Перевод П. Семынин
С чего мне так грустно, на плач забирает,
Откуда на сердце такая кручина?
Иль что-то случится… Что? — Кто его знает!
Град жито побьет? Занедужит скотина?
Иль требовать будет урядник подводу?
Иль вдруг донесут, что украл я колоду?
Помрет ли сыночек, в солдатах что служит?
Иль тот, что в далекой Америке тужит?
Так тяжко, что, если б греха не страшился,
Я в петлю б полез иль в реке утопился!
Уж было так раз: и волы запропали,
И свиньи все гряды как есть ископали,
Покойница мать в эти дни заболела,
И дядькина хата дотла погорела,
Сукна не сваляли — ходил без кафтана,
А нынче без хлеба, голодный да рваный!
Хоть скорей сбылось бы, что должно свершиться.
Чтоб не так мутило душу мне и разум:
Бедовать приучен, не впервые биться —
Всё пусть пропадает, только бы уж разом.
Я тогда бы ведал — от чего спасаться:
От господней кары иль от зла людского,
И сидеть ли в хате, иль куда податься,
Иль, сложивши руки, пропадать без слова.
Да чего заране я боюсь, томлюся?
Хлеба нет — ну что же, у людей добуду;
На недолю плюну, богу помолюся,
До последней меты дотяну, хоть худо.
Вон стоит березка под окном, тоскует,
Косы распустила… плачет, молвят люди.
А мне так сдается, что она не чует —
Ничего не помнит, не знает, что будет.
А быть может, помнит, как я хлопцем малым
Лазал к ней на ветви гибкие, качался,
Как она кудрявилась по весне, бывало…
Навсегда с весельем тем я распрощался!
Что же мне так грустно? Ты ответь, березка!
Нет, молчишь! Сама, знать, ранена тоскою.
Может, это правда — то живая слезка,
А ее, не зная, все зовут росою.
Жаль мне и березку: чего ж она плачет,
Коли нашей доли не переиначить?
Не тужи, березка, с нами свет не сгинет,
Вот повеет ветер, семена раскинет,
И хоть ты засохнешь — вырастут другие.
Перестанем сетовать на невзгоды злые,
Будем жить, покуда не возьмет могила,
Пусть и не богаче, да не так уныло!
Семена раскинешь, как пораскидало
Шесть моих сыночков, — иль этого мало?
Все, все разбрелися: первый сын в наборе,
Другой за морями — в нищете и горе,
Третий за Дунаем вовсе поселился,
А один в Сибири — с паном не ужился,
Пятый в Петербурге — писарем он служит,
Дома только Юрка — кривой и недужный.
Ну да — рано ль, поздно ль — всё же,
мне сдается,
Каждый затоскует и домой вернется.
<1891 >
* * *
Диабаз, Гороховая, грохот
Хоть сейчас прислушайся: живёт… –
Маленькая пыльная эпоха
Каждый день по имени зовёт.
Запинаясь на ?и иже с ними?,
Мелочью разбивки речевой
Каждый день своё уносит имя
Сохранить – Бог знает, для чего.
Диабаз, Гороховая, грохот,
Ритм сердечный, тянущий на сбой, –
По камням рассыпанным горохом,
Кое-как случившейся судьбой.
Своего – ни дома и ни хлеба,
Ничего, что стоило б беречь, –
Праздником и шумом похвалебным
Скрадывает косвенную речь.
И, собрав по камешкам, по крохам, –
Может, хоть немного повезёт? –
Диабаз, Гороховая, грохот,
Что ещё? Пожалуй, что и всё… Игорь САВВО КРЕЩАТИК 2017 ЦИКЛ ?Собеседник деревьев…?
Ирина Озерова (1934–1984) Память о мечте. Стихи и переводы 2013
Из нидерландской поэзии
(перевод с голландского)
Геррит Каувенар
(р. 1923 г.)
Я никогда
Я никогда не стремился
высечь нежность из камня
добыть огонь из воды
сделать из засухи ливень
И все-таки холод мне тяжек
ибо солнце было однажды
до краев наполнено ею
солон был мой хлеб или сладок
ночь была темна как и должно
Может, вся беда от познанья?
Я себя перепутал с тенью
как слова иногда заменяют
ночь и день единого цвета
К плачу долгому глухи люди
Никогда ничего иного
только высечь нежность из камня
и добыть огонь из воды
или сделать из засухи ливень
Дождь идет
я жажду
я пью
Это
Это совсем не красиво,
это нельзя прочитать,
это неведомо детям.
Это, пожалуй, не тайна,
это не зря восхваляют:
это – всего лишь нутро
двери наружной,
и все же: тянется палец к губам
и призывает к молчанью;
возле дверей под ногами
прошелестела газета;
за день, за месяц, за год;
снег, не растаявший в пекле,
в месяц морозный умрет.
Тужилось слово напрасно,
правда лгала, и ничто
ей не дало благородства.
* * *
Любительница абсента
сидит за столом напротив
любительница абсента
предпочитает водку
поскольку это дешевле
а она не знакома с Пикассо
зато она знает прекрасно
где и почём фунт лиха
и килограмм мяса
а также буханка хлеба –
и глядит она в свою рюмку –
как в небо… Андрей ТОЗИК КРЕЩАТИК 2017 ЦИКЛ ?Непохожим проснуться…?
* * *
Сойти со времени, забыть,
где переход на эту воду или землю,
вернуться к хлебу на полях,
не смятому телами, где
смотреть издалека на грусть —
когда же завершится облаком над нами.
Когда дадут остаться там,
где имя далеко от нас.
Забыть свою ходьбу туда,
где смятый переход на хлеб и воду — телу
казался той душой, в какой
нам не остаться больше здесь.
И забыванием кормить
свой жадный взгляд, что тянется туда, где время
незрелое течет землей,
благоухая речью сна. Алексей Порвин НЕВА 2010
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
БАЛЛАДА
? Перевод П. Дружинин
Продав на подать добра немало,
Стал больше того Онуфрий хиреть.
Сварит горшочек бобов, бывало,
И кормится, лишь бы не умереть.
Лета дождался, дал бог недород:
Сгнили в поле хлеба и сено,
Картошка погибла, пропал огород,
А подати те же, без перемены!
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
БОГ НЕ ПОРОВНУ ДЕЛИТ
? Перевод Б. Иринин
Бог сиротину любит, да доли не дает.
Народная поговорка
Почему на свете белом
Не по правде делит бог?
Этот — жирный да дебелый,
Раззолоченный до ног,
А другой, едва прикрытый,
И онуче был бы рад;
Свитка светится, как сито,
Всюду дыры меж заплат.
Тот — домов настроил много,
Да каких, — что твой костел!
Поселить бы там хоть бога,
Так и бог бы не ушел.
А другой — в хлеву ютится,
Ветер ходит, дым и снег,
Тут и телка, тут и птица,
Тут и мука, тут и грех.
Этот — странствует в вагоне,
Вымыт, вылощен, прикрыт,
Мчится — ветер не догонит,
Сам же опит себе да спит.
Тот — в морозы да в метели,
Что всю кровь застудят в лед,
По сугробам еле-еле
С узелком своим ползет.
Этот — хлеба и не знает,
Только мясо да пирог,
И собакам он кидает
Всё, что сам доесть не мог.
У другого ж — хлеб с мякинкой,
В миске — квас да лебеда,
Пища — сообща со свинкой,
Пополам с конем — вода.
На того — в сплошные будни
Спину гнут десятки слуг;
Жир его трясется студнем,
И подушки — вместо рук.
А вот этот — для десятка
Дармоедов льет свой пот.
Весь он высох, как облатка,
Руки тонки, впал живот.
<1891>
* * *
Мне бы хлеба белого кусочек
Отломить и отнести с собой
В край суровый, в стан рабочих
В общем, просто взять и съесть
Николай Старообрядцев ЗЕРКАЛО 2018 ЦИКЛ Карликовый пудель в Древнем Риме
Отложи корку хлеба,\ скользящую по волне от запада до востока -\ кажется, это принесет пользу.\ Если ты не хочешь разжевать другую половину\ избежать блестящей поверхности расколотого льда.\ Дно реки: неподвижная логика,\ речные травы, рыба и соленая поэтика.\ Это утро принадлежит нам\ так же, как женщине, бегущей в порыве ветра.\ Распространения возвышенного ума скрываются от доброты:\ Вдохи выдыхаются тяжело осязаемое тепло\ Напевай короткую песню, что ты написал для меня\ с бесконечными вариациями согласно сознанию. Чжан Эр. Перевод А.Уланова
Толкотня в хлеботоргах\ профессорских и кандидатских\ Аспиранских, студенческих,\ соискательских, спецвыдвиженских\ Офицерских, солдатских,\ немецких, ненецких, сарматских\ Толкотня и неясность\ с пофамильными списками лиц\ К ним посмертно приписанных Сергей Стратановский Из сборника ?ТЬМА ДНЕВНАЯ? Стихи девяностых годов
Дмитрий Кедрин (1907-1945) Стихотворения и поэмы БСП 1959
Поэмы
Конь
5
В тот вечер, запалив лучину,
Трудился Штаден до утра:
Писал знакомому немчину
Дружку с Посольского двора:
?Любезный герр! В известном месте
Я вам оставил кое-что…
В поход готовьте пушек двести,
Солдат примерно тысяч сто.
Коль можно больше — шлите больше…
Из шведов навербуйте рать.
Неплохо б также в чванной Польше
Отряд из ляхов подобрать.
Все это сделать надо вскоре,
Чтоб, к лету армию послав,
Ударить скопом с Бела моря
На Вологду и Ярославль…?
И, дописав (судьба превратна!),
Письмо в подполье спрятал он —
Благоразумный, аккуратный,
Предусмотрительный шпион.
А Федька Конь сбежал, прослышав
О надвигавшейся беде.
Он со двора задами вышел,
Стащил коня бог знает где,
Пихнул в суму — мужик бывалый —
Ржаного хлеба каравай,
Прибавил связку воблы вялой,
Жене промолвил: — Прощевай!
Ты долго ждать меня не будешь,
По сердцу молодца найдешь.
Коль будет лучше — позабудешь,
Коль будет хуже — вспомянешь!
Степями тянется путина[4],
Рысит конек, сердечный друг,
Звенит заветная полтина,
Женой зашитая в треух,
Уже в Синоп, как турок, черен
Пробрался дерзостный мужик.
Там чайка плавает над морем
И тучка в Турцию бежит.
Вот, наконец, прилива ярость
Фелюга режет острым лбом.
Не день, не два бродяга-парус
Блуждал в тумане голубом.
И с голубым туманом споря,
В златой туман облечена,
Из недр полуденного моря
Явилась фряжская страна!
Михаил Луконин (1918-1976) Стихотворения и поэмы БП 1985
ПОЭМЫ\144. ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
Бегу из школы
с песнею победной,
сияет на ладони номер мой —
чернильный номер очереди хлебной.
За карточками я бегу домой.
Старик сидит. У ног его — котомка
и чайник. Взял за плечи.
?Погоди!?
— ?А что??
— ?Где мать? — старик спросил негромко. —
Я дед, не узнаешь меня поди??
Стою между колен его несмело,
на голове — тяжелая рука…
?А вот и мама!?
Мама обомлела:
?Откуда, тятя??
— ?Я издалека?.
— ?Вы что же так сидите у подъезда?..?
Я комнату открыл, котомку внес.
Зовем, зовем его, а он — ни с места,
на бороде его — дробинки слез.
Уже темнеет.
В комнате сидим мы.
Хозяйничает мама у стола.
Сияют в свете дедовы седины…
?Ты что же убежала из села??
— ?Да дети вот, а вы теперь откуда??
Он слезы вытер.
?Я из Соловков.
Осип Мандельштам (1891-1938) Кн. ?Немногие для вечности живут…? 2018
Стихи, не вошедшие в основное собрание
Стихотворения 1908–1937 годов
?Египтянин
Я выстроил себе благополучья дом:
Он весь из дерева, и ни куска гранита!
И царская его осматривала свита –
Там виноградники, цветник и водоем.
Чтоб воздух проникал в удобное жилье,
Я вынул три стены в преддверьи легкой клети,
И безошибочно я выбрал пальмы эти
Краеугольными – прямые, как копье.
Кто может описать чиновника доход?
Бессмертны высокопоставленные лица.
Где управляющий? Готова ли гробница?
В хозяйстве письменный я слушаю отчет.
Тяжелым жерновом мучнистое зерно
Приказано смолоть служанке низкорослой;
Священникам налог исправно будет послан;
Составлен протокол на хлеб и полотно.
В столовой на полу пес, растянувшись, лег,
И кресло прочное стоит на львиных лапах.
Я жареных гусей вдыхаю сладкий запах –
Загробных радостей вещественный залог!
1913 (1914?)
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
ВЕЩИ
Все меньше тех вещей, среди которых
Я в детстве жил, на свете остается.
Где лампы-"молнии"? Где черный порох?
Где черная вода со дна колодца?
Где "Остров мертвых" в декадентской раме?
Где плюшевые красные диваны?
Где фотографии мужчин с усами?
Где тростниковые аэропланы?
Где Надсона чахоточный трехдольник,
Визитки на красавцах-адвокатах,
Пахучие калоши "Треугольник"
И страусова нега плеч покатых?
Где кудри символистов полупьяных?
Где рослых футуристов затрапезы?
Где лозунги на липах и каштанах,
Бандитов сумасшедшие обрезы?
Где твердый знак и буква "ять" с "фигою"?
Одно ушло, другое изменилось,
И что не отделялось запятою,
То запятой и смертью отделилось.
Я сделал для грядущего так мало,
Но только по грядущему тоскую
И не желаю начинать сначала:
Быть может, я работал не впустую.
А где у новых спутников порука,
Что мне принадлежат они по праву?
Я посягаю на игрушки внука,
Хлеб правнуков, праправнукову славу.
1957
?* *
ИОСИФ УТКИН (1903-1944)
51. ПРОБЛЕМА ХЛЕБОПШЕНА
Потушена лампа.
Свеча зажжена.
И плачет дитё,
И скулит жена:
?На рынке нет пшена?.
Я утром встаю.
И опять жена
Одной катастрофой поражена:
?На рынке нет пшена?.
Тогда на меня
Из трех углов
Нисходит триада голов.
Мундиром сияя,
Крестом звеня,
Империя прет
На меня.
Сначала
Я чувствую
Адскую боль —
Мне Чичиков
Жмет мозоль.
Потом,
Гомерически скаля зуб,
Спешивается Скалозуб.
И третьим:
Столыпинская труба
Расхваливает отруба,
И трое согнулись:
?У нас
Для вас
Стоит православный квас?.
И трое смеются:
?Жена?
Извольте мешок пшена?.
Тогда я, срываясь,
Ору в упор:
?Жена, до каких это пор?
Когда это кончится, жена,
Проблема хлебопшена?
Ты думаешь, что же, —
Я позабыл,
Кем Чичиков этот был?
И как это
Нижнему чину
В зуб
Въезжал полковой Скалозуб?
А кем
Этот самый Столыпин был,
Ты думаешь,
Я позабыл?
Не будет Республика —
Это чушь —
Республикой мертвых душ!
И к пуле Багрова [35]
В моей стране
Прибавить нечего мне.
Страна не поднимет
Трехцветный позор!? —
Кричу я жене
В упор.
Мы хлопаем дверью.
Разрешена
Проблема хлебопшена.
_____
…Товарищи, дома
У всех жена,
И каждому
С нею жить.
И каждому надо
Проблему пшена,
Товарищи, разрешить.
Давайте же скажем жене и стране
?Домашности — в стороне.
Пшеном мы питаем
Плавильную печь.
И если не хватит пшена,
Мы сами готовы
Горючим лечь
В плавильную печь, жена!
А личность, домашности —
В стороне?,—
Давайте скажем стране.
1929
АРОН ЛИПОВЕЦКИЙ Сб. ?АМФОРА? 2018
?Кто знает, это, быть может, мой день последний?*.
И надо спокойно приветить его начало,
Напоследок подробности радостно созерцая:
Свой двор в тишайшем снегу и суету раздраженных граждан
С поденной тревогой о хлебе своем насущном.
И надо бы это простить, отпустить на волю,
Ведь это день последней исповеди и прощенья.
Но сердце упруго пульсирует в сильном теле
И мысли о завтра во мне убивают радость.
______________________________________________
* Фернандо Пессоа, пер. с португальского Ю. Левитанского
АЛЛА ГОРБУНОВА Пока догорает азбука. Стихотворения (Сб. 2016)
?если люди то мёртвые, живые только деревья…?
если люди то мёртвые, живые только деревья
среди вереска и камней
и колодцев в земле
близость к деревьям и к мёртвым
есть ещё птицы и звери
и подземные реки
есть ещё дети с глазами колодцев в земле
и старухи покрывшиеся древесной корой
нищие которым птицы приносят хлеб
но отчего я не вижу тебя
………
я ребёнок и зверь и мертвец что подходит к тебе
вслепую нащупывая экран
между тобой и темнотой лесов
не-человеческая моя любовь
наполняет кофейню водою подземных рек
затопляет кровью из тобой нанесённых ран
звери и птицы приходят тебя спросить
как ты мог и дети с глазами колодцев в земле
поют о стране которую мы не спасли
сотворённой для нас и старухи в древесной коре
поют о предательстве и убийстве любви
нищие протягивают тебе принесённый птицами хлеб
это хлеб той земли которой теперь уже нет
это свет её принадлежащий нам
это сладчайшая из заповедей блаженств
но эту песнь этот хлеб и распавшийся свет
и теченье подземных рек и венозную кровь
и вопрос на который ты не даёшь ответ
ты не слышишь не видишь
Дмитрий Кедрин (1907-1945) Стихотворения и поэмы БСП 1959
Поэмы
Князь Василько Ростовский
Ужель встречать в воротах
С поклонами беду?..
На Сицкое болото
Батый привел орду.
От крови человечьей
Подтаяла река,
Кипит лихая сеча
У княжья городка.
Врагам на тын по доскам
Взобраться нелегко:
Отважен князь Ростовский,
Кудрявый Василько.
В округе все, кто живы,
Под княжью руку встал.
Громят его дружины
Насильников-татар.
Но русским великанам
Застлала очи мгла,
И выбит князь арканом
Из утлого седла.
Шумят леса густые,
От горя наклонясь…
Перед косым Батыем
Стоит плененный князь.
Под ханом знамя наше
На холм постелено,
Хан из церковной чаши
Пьет сладкое вино.
Прихлебывая брагу,
Он молвил толмачу:
— Я князя за отвагу
Помиловать хочу.
Пусть вытрет ил болотный,
С лица обмоет грязь:
В моей охранной сотне
Отныне служит князь!
Не помня зла былого,
Недавнему врагу
Подайте чашку плова,
Кумыс и курагу…
АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ (1907-1989)
СТИХИ ИЗ ДЕТСКОЙ ТЕТРАДИ
...О, матерь Ахайя,
Пробудись, я твой лучник последний...
Из тетради 1921 года
Почему захотелось мне снова,
Как в далекие детские годы,
Ради шутки не тратить ни слова,
Сочинять величавые оды,
Штурмовать олимпийские кручи,
Нимф искать по лазурным пещерам
И гекзаметр без всяких созвучий
Предпочесть новомодным размерам?
Географию древнего мира
На четверку я помню, как в детстве,
И могла бы Алкеева лира
У меня оказаться в наследстве.
Надо мной не смеялись матросы.
Я читал им:
"0, матерь Ахайя!"
Мне дарили они папиросы,
По какой-то Ахайе вздыхая.
За гекзаметр в холодном вокзале,
Где жила молодая свобода,
Мне военные люди давали
Черный хлеб двадцать первого года.
Значит, шел я по верной дороге,
По кремнистой дороге поэта,
И неправда, что Пан козлоногий
До меня еще сгинул со света.
Босиком, но в буденновском шлеме,
Бедный мальчик в священном дурмане,
Верен той же аттической теме,
Я блуждал без копейки в кармане.
Ямб затасканный, рифма плохая
Только бредни, постылые бредни,
И достойней:
"О, матерь Ахайя,
Пробудись, я твой лучник последний..."
1958
Западно-европейская поэзия ХХ века. БВЛ т.152
ТЕОДОР КРАМЕР Перевод Е. Витковского .ПОСЛЕДНЕЕ УСИЛИЕ
В лепрозории даже зимой не топили печей.
Сторожа воровали дрова на глазах у врачей.
Повар пойло протухшее в миски больным наливал,
а они на соломе в бараках лежали вповал.
Прокаженные тщетно скребли подсыхающий гной,
на врачей не надеясь, которым — что пень, что больной.
Десять самых отчаянных ночью сломали барак,
и, пожитки собрав, умотались в болота, во мрак.
Тряпки гнойные сбросили где-то, вздохнули легко.
Стали в город крестьяне бояться возить молоко,
хлеб и пшенную кашу для них оставляли в лесу
и, под вечер бредя, наготове держали косу.
Поздней осенью, ночью, жандармы загнали в овраг
обреченных, рискнувших пойти на отчаянный шаг.
Так стояли, дрожа и друг к другу прижавшись спиной,
только десять — одни перед целой враждебной страной.
Михаил Луконин (1918-1976) Стихотворения и поэмы БП 1985
ПОЭМЫ\143. ДОРОГА К МИРУ
Тетрадь девятая ПРОЩАНИЕ С СЕРЕЖЕЙ
?Ну, Алеша!..?
— ?До свиданья, мой милый…
Сережа, не расставались ни разу?.
— ?Что же делать?
Время нас научило
подчиняться боевому приказу?.
Мне, Неходе и Семе —
в тыл,
на танках учиться.
Сереже —
звездочку на погон пехотинца.
?Помнишь, как мы выходили из окруженья,
женщины хлеб почерневший нам выносили,
чтобы только мы снова
обратились в движенье
с оружием
по просторам России?.
— ?До свиданья!? — повторяет Сережа.
А сами не верим еще в расставанье
и отвернуться друг от друга не можем,
для того чтоб меж нами легли расстоянья.
?Ты не забудь меня!? — говорит он.
И тут же
к дыханью моему подкатывается комочек,
воротник гимнастерки становится туже,
а минуты расставанья —
короче.
Михаил Луконин (1918-1976) Стихотворения и поэмы БП 1985
ПОЭМЫ\143. ДОРОГА К МИРУ
Тетрадь седьмая ВСТРЕЧА
Мы проходим полем орловским.
Ночью Орел обходили мы справа.
Над неубранным полем рассвета полоски.
Кружатся птицы чернокрылой оравой.
Дороги, замешенные на черноземе!
Еще дымится догорающий элеватор.
Черный хлеб,
дымный хлеб по дороге жуем мы,
по своей земле проходя робковато.
?Сегодня седьмое! Ноябрь.
В это утро
мы с тобой революцию славили в наших
колоннах.
И Ленин глядел спокойно и мудро
на отчизну
с наших знамен окрыленных.
А помнишь, — говорю я, хмелея, —
с тобой мы в колонне огромной шагали
по Красной площади
у Мавзолея
и родине
сердцем всем присягали.
Народ на нас рассчитывал, может,
а мы с тобой идем где-то сбоку?.
Голову ниже опускает Сережа:
?Тяжело идти в направленье к востоку?.
Мы проходим полем орловским.
Здравко Кецман ИЛ 2016 Стихи из книги ?Домашняя утварь? Пер. Жанны Перковской
Ложки
Ложка рот кормит.
Бабушка Стана выложила их на стол.
Слова
сыпались по столу,
как кукурузные зерна.
Эта ложка тебе, а эта — тебе, а тебе — вот эта, а эта —
опять тебе, и эта, и эта, и эта…
Лопалась тишина,
как перелатанные обноски…
На стене — паук-косиножка, черный монах,
у него особая роль:
отвести от дома погибель
или
неурочного гостя…
Ложки переходили в руки невесток — новых хозяек,
отведавших за столом только хлеба
из кислого теста.
Я знал, что это — не просто дележ, а уход
в другие дома, которым еще предстояло
отпочковаться от этого.
Ложки —
ноги ползущего паука.
Уходящие ноги.
Главный нож остается здесь.
Вилки — за ложками.
Малые ножики — тоже.
А ночь идет своим чередом, дед продолжает раздел,
слышатся звуки ночные…
Тарелки и прочее
Дед Йоя велит
бабушке Стане:
теперь принеси тарелки.
Дрожащие руки их ставят на стол,
а дед говорит, деля:
тебе вот эту тарелку, тебе — вот эту, а эту тебе,
и тебе…
Глиняная посуда: тебе — кувшин для воды,
тебе — плошку для хлеба,
тебе вот этот горшок, а тебе — вон тот…
Жаровни: тебе — вот эту, тебе — вон ту, а эту тебе, и
тебе…
Роняет слово за словом, а слова все не иссякают —
как и домашний скарб…
Иголка, наперсток, ножницы —
все, что для рукоделия,
старшей дочери Цвете,
пусть коротает ночи,
ожидая того, кто уже не вернется.
Пусть коротает день.
Кадушка для стирки белья, валек и доска —
дочери Марье, вышедшей замуж в Гончине,
у нее родились два сына, их надо растить в чистоте.
Ткацкий станок — младшенькой, Милке,
выданной замуж в Картезе.
Все мы помним, как дед
любил сидеть с нею рядом,
перебирая пальцами длинные нити,
а когда обходил свой дом,
заглядывал полюбоваться,
как она ткет.
И все мы знали, которой из дочек он скажет:
у тебя сто уловок, чтобы меня провести, —
уходи, твоим ухажерам меня уже не разбудить.
Закончив дележ, дед молвил: завтра
обедайте, кто как знает.
И ушел в свою комнату, и заснул,
заснул…
Михаил Луконин (1918-1976) Стихотворения и поэмы БП 1985
ПОЭМЫ\143. ДОРОГА К МИРУ
Немцы уехали, и хозяйка
принесла молока нам, поставила молча,
хлеба дала.
?Слышишь, Вася, вставай-ка,
поднимайся, будем двигаться ночью?.
Он лежит вниз лицом, как в раздумье тяжелом.
Я повернул его:
?Не сдавайся, Василий…?
Не слышит, будто куда-то ушел он.
Капельки пота лицо оросили.
?Я уйду! — прошептал он. — Ты не должен
держать меня?.
— ?А куда ты собрался??
Он вздрогнул.
?Вы тут? Уходите с Сережей.
Вы еще можете до наших добраться?.
— ?Без тебя не пойдем, — говорю я, — понятно??
Простонал он:
?А со мной не дойдете…
Вы идите, — прошептал он невнятно,
и горит весь. —
…Передайте пехоте!..?
Мы ходили по улицам,
одни — туда,
другие — оттуда.
Передавали один другому телефон-автомат.
Приходили за утренним хлебом,
сдавали посуду,
в институте учились строить жилые дома…
Жизнь полыхнула прозреньем
тревожным и резким
В понедельник у военкомата становимся в пары.
Год рождения? Двадцать один.
Национальность? Советский
Владислав Ходасевич (1886-1939) Собрание стихотворений БП 1989
Сборник ?Путем зерна? (1920)
Мельница
Мельница забытая
В стороне глухой.
К ней обоз не тянется,
И дорога к мельнице
Заросла травой.
Не плеснется рыбица
В голубой реке.
По скрипучей лесенке
Сходит мельник старенький
В красном колпаке.
Постоит, послушает —
И грозит перстом
Вдаль, где дым из-за лесу
Завился веревочкой
Над людским жильем.
Постоит, послушает —
И пойдет назад:
По скрипучей лесенке,
Поглядеть, как праздные
Жернова лежат.
Потрудились камушки
Для хлебов да каш.
Сколько было ссыпано,
Сколько было смолото,
А теперь шабаш!
А теперь у мельника
Лес да тишина,
Да под вечер трубочка,
Да хмельная чарочка,
Да в окне луна.
Весна 1920, Москва
13 марта 1923, Saarow
ИННА КАБЫШ Сб. ?МАМА МЫЛА РАМУ? 2013
Мария-Антуанетта
У меня в Трианоне деревьев подстрижены кроны,
будет ночь — будет бал: королевское наше житье.
Но я чувствую кожей, моей ты робеешь короны.
Перестань, дурачок, я ж в постели снимаю ее.
Я корону сниму, но сначала сними остальное:
мои туфли, подвязки, чулки, кружева, кружева…
Поскорее, родной! Скоро утро настанет стальное
и потребует хлеба, и смелют меня жернова.
Но должно же меж ночью и утром быть что-нибудь
третье,
но должно ж между жизнью и смертью быть что-то
еще…
Я корону сниму, как бродяга снимает отрепья,
и мне станет теплее, тепло, горячо, горячо…
Впрочем, стой… Ничего мы уже не успеем с тобою…
Вот идет мой народ — и я чувствую боль в волосах,
потому что короны снимают всегда с головою.
Так что я без всего буду ждать тебя на небесах.
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
МОЯ ХАТА
? Перевод П. Семынин
Бедна моя хата, приткнулася с края
Меж голых каменьев у самого гая,
У самого леса, у темного бора.
Один ты, и гостя дождешься не скоро.
Никто не заглянет, не стукнет в окошко,
Коль нету горелки и хлеба ни крошки.
А всё ж не пойду я по свету с сумою,
Трудясь, проживу со своею бедою.
Худа моя хата, всё ветхо, подгнило,
Студено в ней, дымно, а всё-таки мило,
Ее на дворец не сменяю пригожий,
Колок мой мудреных замков мне дороже.
На кровле березка растет молодая…
ДМИТРИЙ БЫКОВ ?Последнее время? стихи, поэмы (1986-2005)
Н.С.
Юность смотрит в телескоп.
Ей смешон разбор детальный.
Бьет восторженный озноб
От тотальности фатальной.
И поскольку бытиё
Постигается впервые,
То проблемы у нее
Большей частью мировые,
Так что как ни назови —
Получается в итоге
Все о дружбе и любви,
Одиночестве и Боге.
Юность пробует парить
И от этого чумеет,
Любит много говорить,
Потому что не умеет.
Зрелость смотрит в микроскоп.
Мимо Бога, мимо черта,
Ибо это — между строк.
В окуляре — мелочовка:
Со стиральным порошком,
Черным хлебом, черствым бытом,
И не кистью, а мелком,
Не гуашью, а графитом.
Побеждая тяжесть век,
Приопущенных устало,
Зрелость смотрит снизу вверх,
Словно из полуподвала,—
И вмещает свой итог,
Взгляд прицельный, микроскопный,—
В беглый штрих, короткий вздох
И в хорей четырехстопный.
1990 год
Е. Евтушенко Поэты Грузии
СТАРЫЙ ДОМ
Дом, прохладный и темный, как будто комод.
Его трещина будто бы шрам на груди полководца.
И поныне он жив, этот дом, и поныне он ждет
от кого-то письма и никак не дождется.
Все дороги, друзей и врагов приводившие в дом,
почему-то сейчас оказались то справа, то слева,
и на мертвые окна в оставленном доме пустом
посторонние смотрят сейчас без любви и без гнева.
Словно ржавая форма отливки сердец, он устал,
в своем собственном сердце услышав безмолвье
внезапно.
Острый запах невянущий стены его пропитал —
запах честности, бедности, нашего прошлого запах.
Призрак деда стоит у погасшего очага.
Дед стоит постояльцем, глаза опуская стыдливо,
и не хлеб на столе, это, так широка и долга,
матерь хлеба колышется — добрая тихая нива.
Тени всякие в доме, почти что умершем, кишат.
Сам он тоже стал тенью, себя под платанами прячет.
С упованьем он ловит любой человеческий шаг,
но вот-вот захохочет сова, а быть может, заплачет.
Старый дом, ты слеза, что застыла, скатясь от невзгод.
Ты хранитель, а может, убийца всего, что уже
не вернется...
И поныне он жив, этот дом, и поныне он ждет
от кого-то письма и никак не дождется...
(760)
Тем и тронула бедняжка —
Тем меня и поразила —
Как безмолвно — как смиренно —
Подаянья попросила —
Будь сама я в этом мире
Голодней всех меньших братий —
Голодней — и бесприютней —
Как могла я отказать ей —
Нищенка — не прочирикав —
За мою-то крошку хлеба —
Подхватила дань — вспорхнула —
И назад вернулась — в небо — ЭМИЛИ ДИКИНСОН НОВЫЙ МИР 2013 Перевод Григория Кружкова
Ирина Озерова (1934–1984) Память о мечте. Стихи и переводы 2013
Из английской поэзии
(перевод с английского)
Филип Сидни (1554–1586 гг.)
№ 108
Когда беда (кипя в моем огне)
Прольет на грудь расплавленный свинец,
До сердца доберется, наконец,
Ты – свет единственный в моем окне.
И снова в первозданной вышине
К тебе лечу, как трепетный птенец,
Но горе, как безжалостный ловец,
Подстережет и свяжет крылья мне.
И говорю я, голову склонив:
Зачем слепому ясноликий Феб,
Зачем глухому сладостный мотив,
И мертвому зачем вода и хлеб?
Ты в черный день – отрада мне всегда,
А в радости лишь ты – моя беда.
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
МОЯ ХАТА
? Перевод П. Семынин
Люблю и такой тебя, хатка родная.
А звали ведь, сватали в новую хату
С землей урожайной и девкой богатой,
Мол, будешь ты ездить, хозяин счастливый,
Как важный асессор, на паре ретивой.
Да нет, мне желанней свой угол убогий,
Песок у могилы, валун при дороге,
Чем поле чужое, чужие палаты,
На бархат свои не сменяю заплаты.
И в гости не раз зазывали соседи,
Но, видно, недаром толкуют на свете,
Что губы дареный кусок обдирает,
Кто ищет чужого — свое растеряет.
Я хату не кину, пока еще волен,
И к вам не пойду, — может, только с конвоем;
Силком оторвут от порога родного —
Как в логово зверь, я вернулся бы снова.
Пусть сгнило бы всё, одичали б покосы —
Ползком воротился б, хоть голый да босый.
Подправил бы крышу, подгнившие стены,
И поднял бы хатку опять постепенно,
И сошку б наладил, и вытесал жернов,
Ел свой бы ломоть, хоть с половой да черный.
Отстаньте ж, зачем я вам, сирый и горький:
Растить для вас хлеб иль просить у вас корки?
<1891>
ДАВИД САМОЙЛОВ (1920-1990) ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ в 2 томах 1989 Т.1 Голоса за холмами (1981-1985)
?Теперь вы плачете. А где ж вы были…?
Теперь вы плачете. А где ж вы были,
Друзья-приятели, в тот смертный час,
Когда поэт привел себя к могиле
И жизнь покинул, не оборотясь.
Детдомовец, матрос, бедняк, бродяга,
В славянский дух и в Родину влюблен,
Не сделал бы он рокового шага,
Когда б услышал славы сладкий звон.
Подайте хлеба алчущим признанья,
Им поднесите сладкое вино.
Иначе их высокое призванье
Тщетой убитым быть осуждено.
* * *
Сюжетной линией дорога
К развязке приведет меня
В сопровожденьи диалога
Крылатых персонажей дня.
Экспромтом за границей жанра,
Российский представляя стиль,
Колок, спасенный от пожара,
Подробностей не упустил.
Весна издания второго.
Снег под кустами лишь деталь.
Поля в пометках хлебороба.
Родная речь: за Далем — Даль. Николай Година НЕВА 2015
Юлия Друнина (1924-1991) Стихотворения (1970–1980) Т.2 ИЗБР. ПР. 1989
АДЖИМУШКАЙ
Героическим защитникам подземной крепости
СВЕТЛЯЧКИ
Вначале, случалось, пели,
Шалили, во тьме мелькая,
Вы, звездочки подземелий,
Гавроши Аджимушкая,
Вы, красные дьяволята,
Вы, боль и надежда старших…
И верили дети свято,
Что скоро вернутся наши.
— В каком же ты классе?
— В пятом.
Мне скоро уже двенадцать! —
…При этих мальцах солдату
Отчаянью можно ль сдаться?
Да, стали вы светлячками
Подземного гарнизона.
…Мрак. Жажда. Холодный камень.
Обвалы. Проклятья. Стоны.
И меньше живых, чем мертвых,
Осталось уже в забоях…
?Эх, если бы возле порта
Послышался грохот боя!
Мы наших сумели б встретить,
Ударили б в спину фрицам!?
Об этом мечтали дети,
Еще о глотке водицы,
О черном кусочке хлеба,
О синем кусочке неба.
Спасти их мы не успели…
Но слушайте сами, сами:
Наполнены подземелья
Их слабыми голосами.
Мелькают они по штольням
Чуть видными светлячками.
И кажется, что от боли
Бесстрастные плачут камни…
Нежданный праздник
Думал ли я, что после расхристанных дорог,
потерь
буду посиживать дома у горящего камина.
Неужто Сим-Сим открыл дверь
в заветные палестины.
И хоть камин ненастоящий
и тепла от него как от одеяла
в детском спецприёмнике,
дух, от притягательной штуковины исходящий,
удаляет бывшего бедолагу
от ледяной кромки.
В какой же надо было торчать яме,
на каком хлебе,
чтобы, греясь у поддельного пламени,
чувствовать себя на седьмом небе.
Но рядом с этим настроением радостным,
досадное, как соседская дрель,
ютится и ощущение зыбкости праздника.
Кажется, Сим-Сим вот-вот закроет дверь. Евгений Карасёв НОВЫЙ МИР 2015 ЦИКЛ Странная малость
ВАРВАРЫ
все люди в этом мире братья
и только варвары в нем чужаки
они таранят наши римы они стирают наши рифмы
они тиранят наши чувства
они едят наш хлеб
и наше пьют вино
усвоив нашей жизни соль
мы не заметили
как стало их бессчетно много
что именно они отныне братья в мире
где мы,
люди,
будучи не в силах есть их хлеб
их вина пить
и постигать их жизни соль
лишь чужаки
и оттого мы стали нетерпимо
таранить их римы стирать их рифмы
и ранить их чувства Леонс БРИЕДИС КРЕЩАТИК 2017 ЦИКЛ Мой шестой подвиг Перевод с латышского Юрия Касянича
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
ПРАВДА
? Перевод М. Голодный
Ой, горько мне, тяжко!
Тяжка не сермяжка,
А лютая доля, —
Всё боле и боле.
Ох, тяжкая доля! Уж лучше б, казалось,
Вот взял провалился, слезами залился!
Как жить, если столько мне горя досталось!
Ой, боже мой, боже, зачем я родился?!
Уж лучше б не знать языка мне родного,
Когда я не смею сказать того слова,
Которое б люди, услышав, узнали,
Узнали да правдой заветной назвали;
Чтоб всюду то слово гуляло по свету,
Как солнца лучи в пору красного лета;
Чтоб взоры людей от него просветлели,
Как лица детей на пасхальной неделе;
Чтоб крепко людей это слово спаяло,
Чтоб недругов больше на свете не стало,
Чтоб люди раскрыли друг другу объятья,
Чтоб долей и хлебом делились, как братья.
Без этого слова немой я калека!
Уж лучше молчать до скончания века!
ВАРВАРЫ
все люди в этом мире братья
и только варвары в нем чужаки
они таранят наши римы они стирают наши рифмы
они тиранят наши чувства
они едят наш хлеб
и наше пьют вино
усвоив нашей жизни соль
мы не заметили
как стало их бессчетно много
что именно они отныне братья в мире
где мы,
люди,
будучи не в силах есть их хлеб
их вина пить
и постигать их жизни соль
лишь чужаки
и оттого мы стали нетерпимо
таранить их римы стирать их рифмы
и ранить их чувства Леонс БРИЕДИС КРЕЩАТИК 2017 ЦИКЛ Мой шестой подвиг Перевод с латышского Юрия Касянича
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
ДУМА
? Перевод П. Семынин
С чего мне так грустно, на плач забирает,
Откуда на сердце такая кручина?
Иль что-то случится… Что? — Кто его знает!
Град жито побьет? Занедужит скотина?
Иль требовать будет урядник подводу?
Иль вдруг донесут, что украл я колоду?
Помрет ли сыночек, в солдатах что служит?
Иль тот, что в далекой Америке тужит?
Так тяжко, что, если б греха не страшился,
Я в петлю б полез иль в реке утопился!
Уж было так раз: и волы запропали,
И свиньи все гряды как есть ископали,
Покойница мать в эти дни заболела,
И дядькина хата дотла погорела,
Сукна не сваляли — ходил без кафтана,
А нынче без хлеба, голодный да рваный!
Хоть скорей сбылось бы, что должно свершиться.
Чтоб не так мутило душу мне и разум:
Бедовать приучен, не впервые биться —
Всё пусть пропадает, только бы уж разом.
Я тогда бы ведал — от чего спасаться:
От господней кары иль от зла людского,
И сидеть ли в хате, иль куда податься,
Иль, сложивши руки, пропадать без слова.
Да чего заране я боюсь, томлюся?
Хлеба нет — ну что же, у людей добуду;
На недолю плюну, богу помолюся,
До последней меты дотяну, хоть худо.
Вон стоит березка под окном, тоскует,
Косы распустила… плачет, молвят люди.
А мне так сдается, что она не чует —
Ничего не помнит, не знает, что будет.
А быть может, помнит, как я хлопцем малым
Лазал к ней на ветви гибкие, качался,
Как она кудрявилась по весне, бывало…
Навсегда с весельем тем я распрощался!
Что же мне так грустно? Ты ответь, березка!
Нет, молчишь! Сама, знать, ранена тоскою.
Может, это правда — то живая слезка,
А ее, не зная, все зовут росою.
Жаль мне и березку: чего ж она плачет,
Коли нашей доли не переиначить?
Не тужи, березка, с нами свет не сгинет,
Вот повеет ветер, семена раскинет,
И хоть ты засохнешь — вырастут другие.
Перестанем сетовать на невзгоды злые,
Будем жить, покуда не возьмет могила,
Пусть и не богаче, да не так уныло!
Семена раскинешь, как пораскидало
Шесть моих сыночков, — иль этого мало?
Все, все разбрелися: первый сын в наборе,
Другой за морями — в нищете и горе,
Третий за Дунаем вовсе поселился,
А один в Сибири — с паном не ужился,
Пятый в Петербурге — писарем он служит,
Дома только Юрка — кривой и недужный.
Ну да — рано ль, поздно ль — всё же,
мне сдается,
Каждый затоскует и домой вернется.
<1891 >
* * *
Диабаз, Гороховая, грохот
Хоть сейчас прислушайся: живёт… –
Маленькая пыльная эпоха
Каждый день по имени зовёт.
Запинаясь на ?и иже с ними?,
Мелочью разбивки речевой
Каждый день своё уносит имя
Сохранить – Бог знает, для чего.
Диабаз, Гороховая, грохот,
Ритм сердечный, тянущий на сбой, –
По камням рассыпанным горохом,
Кое-как случившейся судьбой.
Своего – ни дома и ни хлеба,
Ничего, что стоило б беречь, –
Праздником и шумом похвалебным
Скрадывает косвенную речь.
И, собрав по камешкам, по крохам, –
Может, хоть немного повезёт? –
Диабаз, Гороховая, грохот,
Что ещё? Пожалуй, что и всё… Игорь САВВО КРЕЩАТИК 2017 ЦИКЛ ?Собеседник деревьев…?
Ирина Озерова (1934–1984) Память о мечте. Стихи и переводы 2013
Из нидерландской поэзии
(перевод с голландского)
Геррит Каувенар
(р. 1923 г.)
Я никогда
Я никогда не стремился
высечь нежность из камня
добыть огонь из воды
сделать из засухи ливень
И все-таки холод мне тяжек
ибо солнце было однажды
до краев наполнено ею
солон был мой хлеб или сладок
ночь была темна как и должно
Может, вся беда от познанья?
Я себя перепутал с тенью
как слова иногда заменяют
ночь и день единого цвета
К плачу долгому глухи люди
Никогда ничего иного
только высечь нежность из камня
и добыть огонь из воды
или сделать из засухи ливень
Дождь идет
я жажду
я пью
Это
Это совсем не красиво,
это нельзя прочитать,
это неведомо детям.
Это, пожалуй, не тайна,
это не зря восхваляют:
это – всего лишь нутро
двери наружной,
и все же: тянется палец к губам
и призывает к молчанью;
возле дверей под ногами
прошелестела газета;
за день, за месяц, за год;
снег, не растаявший в пекле,
в месяц морозный умрет.
Тужилось слово напрасно,
правда лгала, и ничто
ей не дало благородства.
* * *
Любительница абсента
сидит за столом напротив
любительница абсента
предпочитает водку
поскольку это дешевле
а она не знакома с Пикассо
зато она знает прекрасно
где и почём фунт лиха
и килограмм мяса
а также буханка хлеба –
и глядит она в свою рюмку –
как в небо… Андрей ТОЗИК КРЕЩАТИК 2017 ЦИКЛ ?Непохожим проснуться…?
* * *
Сойти со времени, забыть,
где переход на эту воду или землю,
вернуться к хлебу на полях,
не смятому телами, где
смотреть издалека на грусть —
когда же завершится облаком над нами.
Когда дадут остаться там,
где имя далеко от нас.
Забыть свою ходьбу туда,
где смятый переход на хлеб и воду — телу
казался той душой, в какой
нам не остаться больше здесь.
И забыванием кормить
свой жадный взгляд, что тянется туда, где время
незрелое течет землей,
благоухая речью сна. Алексей Порвин НЕВА 2010
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
БАЛЛАДА
? Перевод П. Дружинин
Продав на подать добра немало,
Стал больше того Онуфрий хиреть.
Сварит горшочек бобов, бывало,
И кормится, лишь бы не умереть.
Лета дождался, дал бог недород:
Сгнили в поле хлеба и сено,
Картошка погибла, пропал огород,
А подати те же, без перемены!
Белорусские поэты (XIX - начала XX века) (fb2) (Антология поэзии - 1963)
ФРАНЦИСК БОГУШЕВИЧ
БОГ НЕ ПОРОВНУ ДЕЛИТ
? Перевод Б. Иринин
Бог сиротину любит, да доли не дает.
Народная поговорка
Почему на свете белом
Не по правде делит бог?
Этот — жирный да дебелый,
Раззолоченный до ног,
А другой, едва прикрытый,
И онуче был бы рад;
Свитка светится, как сито,
Всюду дыры меж заплат.
Тот — домов настроил много,
Да каких, — что твой костел!
Поселить бы там хоть бога,
Так и бог бы не ушел.
А другой — в хлеву ютится,
Ветер ходит, дым и снег,
Тут и телка, тут и птица,
Тут и мука, тут и грех.
Этот — странствует в вагоне,
Вымыт, вылощен, прикрыт,
Мчится — ветер не догонит,
Сам же опит себе да спит.
Тот — в морозы да в метели,
Что всю кровь застудят в лед,
По сугробам еле-еле
С узелком своим ползет.
Этот — хлеба и не знает,
Только мясо да пирог,
И собакам он кидает
Всё, что сам доесть не мог.
У другого ж — хлеб с мякинкой,
В миске — квас да лебеда,
Пища — сообща со свинкой,
Пополам с конем — вода.
На того — в сплошные будни
Спину гнут десятки слуг;
Жир его трясется студнем,
И подушки — вместо рук.
А вот этот — для десятка
Дармоедов льет свой пот.
Весь он высох, как облатка,
Руки тонки, впал живот.
<1891>
* * *
Мне бы хлеба белого кусочек
Отломить и отнести с собой
В край суровый, в стан рабочих
В общем, просто взять и съесть
Николай Старообрядцев ЗЕРКАЛО 2018 ЦИКЛ Карликовый пудель в Древнем Риме
Метки: