эдем-46
ЭДЕМ
И творец обиженный покинул Сад цветущий молодого рал II пески горячие раскинул Вкруг него от края и до края. Наталья Крандиевская
Курс на Эдем!\Море, позволь\К берегам твоим\Привести корабль! Эмили Дикинсон. Перевод А.Угольниковой
Валерий СКОБЛО НЕВА 3’2021
ПОСВЯЩЕНИЕ
Когда я умру, тут и узнаешь, что я повзрослел:
Помню о продуктах, квартплате, не прикрываюсь Музой... Не ищу поводов уклониться от всяческих дел,
Казавшихся сдуру при жизни неподъемной обузой.
Но это без пользы тебе, поскольку ?там? как-то так...
Там, возможно, жилплощадь и пища — сплошная химера, И неизвестно, есть ли семья, обязательства, брак,
И платны ли райские кущи... или котлы и сера?
Но если и так, то точно не в Петроэлектросбыт Взносы придется платить мне в этой обители вечной. Глядеть на меня противно: совсем позабыв про стыд,
Я тут прохлаждаюсь пока... веселый такой, беспечный...
Рафаэль Мовсесян
Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2016
ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ ИЗГНАНИЙ
Арсению Ли
вначале вселенная была изгнана из воображения Творца
Адам был изгнан из земли в мужчину
Ева была изгнана из ребра в женщину
плод был изгнан с запретного дерева в Еву
Адам и Ева были изгнаны из Эдемского сада
с тех самых пор люди изгоняются из небытия в жизнь
младенцы изгоняются из матерей
крики изгоняются из уст новорожденных
затем все ускоряется
изгоняются слова
молочные зубы
чернила из ручки в школьную пропись
изгоняется непонимание простых вещей
изгоняется детство
золотые кольца из магазина изгоняются на пальцы новобрачных
семя из мужчины изгоняется в женщину
младенец изгоняется из матери
изгоняется молодость
из мужчины изгоняются эгоизм и амбиции
из библиотеки изгоняются книги для чтения
изгоняется понимание простых вещей
изгоняются годы
изгоняются деньги из карманов
постепенно изгоняется память
человек изгоняется из мира
* * *
ИРИНА ЕВСА
Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2008
Что в твоем Эдеме? — несладко, чай,
кочевая моя подружка?
Там примято облако по ночам,
как заплаканная подушка.
Глину темно-красную твой каблук
пробивает насквозь невольно.
А дожди висят, как растет бамбук:
неподвижно и тонкоствольно.
И никто стихи не гудит шмелем,
замыкая ударным слогом
путь наверх, где, зноем ошеломлен,
терн шуршит на холме пологом;
где народ не хочет сдвигать столы,
как всегда, поделясь на группы:
пунктуальны немцы, арабы злы,
а французы все так же скупы.
Ни за что не сможешь прибиться к ним
ты, хранящая аз и буки.
Так впадает в оторопь славянин,
залетевший в театр кабуки.
И, как в прошлой жизни, где мы ни дня
не сгубили с тобой безгласно,
ты опять надеешься на меня,
но, по-видимому, напрасно:
почва мне по-летнему горяча,
высь — по-зимнему синеока.
И слетят две птицы на два плеча —
sine annо и sine loco.
Ури Цви Гринберг (1896 - 1981)
ЧЁРНАЯ ХРОНИКА
/ПереводР. Торпусман/
Десять лет назад я сошел на этот берег.
Я был юн и восторжен и, пылал, как Божий куст,
И райской арфой для меня звучал иврит из детских уст,
И на небе скрипки пели все напевы поколений,
А по земле ходило племя героев и смельчаков,
Бежавших с вавилонских рек, чтоб возродить свою страну —
И было это племя словно горн, танк, бетон и сталь!
Свет солнца был в плечах его
И чудо — в кулаках его.
Герои строили дома,
И делали водопроводы,
И поливали огороды —
Как радовался я за них!
И на бульваре в Тель-Авиве
Я на скамейке ночевал —
И не было меня счастливей!
И тихо улыбалась мне
Луна, как мама, в вышине...
Когда весь хлеб мой выходил,
Я сыт одним сознаньем был,
Что есть зато еда У НИХ,
В столовой Эйн-Харода!
Когда они копали грунт
И находили воду,
Когда давили виноград —
Я будто напивался сам,
Так я за них был рад!
И словно пес сторожевой,
Я рыл и нюхал всё вокруг.
И всякий раз, почуяв зло,
Я лаял: ?Караул! Беда!
Я вижу полосу огня!
Я вижу полчища врагов!?
Но эти медлили ВСЕГДА:
Привыкли без оружья спать.
И волк арабский успевал
Свою добычу растерзать
И, сытый, восвояси шел,
Весь перепачкан кровью жертв...
Вот тут герои приходили
И кровь, как грязь, закрыть спешили.
А их геройские вожди,
Любители жратвы и власти,
Учили дружески тянуть
Братскую руку к волчьей пасти,
Учили мирно созидать,
Обуздывать дурные страсти,
Учили без оружья спать:
?Арабский волк — он нам не враг!?
Мне жег глаза их красный флаг,
Их чествованье Первомая
От Тель-Авива до Тель-Хая;
Мне жег язык визгливый гимн:
?Не Бог, не царь и не герой? —
И это пелось посреди
Чудес долины Изреэль,
И на горе, где пал Саул,
И в граде, где царил Давид!
Я лаял им до хрипоты:
— Вы слепы, как затылок!
Беда хоть скрыта, но грядет!
Под каждой феской спит вулкан,
И скоро пламя полыхнет!
Но я взывал к глухой стене —
Пока не начался погром,
Пока мне душу не прожгли
Потоки крови и огня...
Пока не сгреб я в чемодан свое немногое добро
И — будто нож в меня вонзен — простился с Иерусалимом...
Так я в изгнание ушел.
Теперь свои же на меня
Навет кровавый возвели!
Таких времен, как этот год,
Я не видал и в страшных снах.
Пропало племя смельчаков,
Настало время палачей.
По флагу их узнать легко:
Не зря он красен! Он в крови!
1933
Перевод Р. Торпусман
АДЕЛАИДА ГЕРЦЫК ?Из круга женского? 2008
ЗАПЛАЧКА
Дни твои кончаются,
Книги разгибаются.
Тайные дела обличаются.
Духовный стих ?О Свитке Ерусалимском?
Ты куда, душа, скорбно течешь путем своим?
Что дрожишь, тоскуешь, горючая?
Ах, нельзя в ризы светлые
Тебя облачить,
Нельзя псалмы и песни
Над тобой сотворить?
Ах, не так ты жила, как положено,
Как заповедали тебе Словеса Его.
Прожила свой век ни огнян, ни студян,
Ныне приспела пора ответ держать перед Господом.
Тебя Бог пожаловал селеньем райским,
Душу дал поющую, играющую,
В руку дал лазоревый цвет,
На главу — смарагдовый венец.
Ты наказа Божья не послушала,
Разметала цвет Господний лазоревый,
Не пошла в селенье свое райское
Из закутья, со двора не выглянула,
За кудель засела тихомерную,
Возлюбила кротость плачевную.
Не воспела живучи
Песни радости,
Не возжгла светильника
В ночь под праздником.
Идти бы тебе сырой земле на преданье,
Засыпать тебя песками рудо-желтыми!
Да глянь — Отец до тебя умилился,
Не отвратил Лица Своего…
Радуйся, утешься, душа прекрасная,
Посылает тебя вновь Творец на трудную землю.
Ты ступай — поищи для Него
Златоструйных вод,
Златоперых птиц,
А себе — скуй свадьбу
Вековечную, нерушимую.
Сошла с небес туча каменная,
Солнце-Месяц опять зажигается.
Возвеселися, душа, на земле!
Небо и вся тварь играет,
Дольняя с горними поет.
Осень 1907
Эмили Дикинсон ?Стихотворения Письма? 2007 Перевод Аркадия ГАВРИЛОВА
27
Как если бы цветок из тундры -
Нежней, чем тонкий шелк -
Пошел шагать через Широты -
Покуда не пришел
На континенты солнца -
Где полчища цветов
Немыслимых расцветок!
Как если бы такой цветок
Пришел бы в Райский Сад!..
Ну, и какой же вывод?
А вывод сделай сам.
I860
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ (1933-2010) Сб. ТЬМАТЬ 2007
РАУРА
Двухтысячные
МОЁ BРЕМЯ
Пришло моё время. Пускай запоздав.
Вся жизнь – только тренинг
пред высшим мгновеньем.
Отходит состав.
Пришло моё время.
Оно, моё время, взяв секундомер,
стоит на пороге.
А кто испугался, душой оскудел —
пусть делает ноги!
Сердца миллионов колотятся в такт
моим бумаженциям.
Со мной – не абстракт! —
на Владимирский тракт
пришла моя женщина.
Мы – нищие брюхом. Как все погоря,
живу не в эдеме.
Но Хлебников нынче – ясней букваря.
Пришло моё время.
Да здравствует время, с которым борясь,
мы стали, как кремний!
Кругом вероломное время сейчас.
Но каждый в себе своё время припас.
Внутри – моё время.
Меня, как исчезнувшую стрекозу,
изучат по Брему.
Ну что на прощанье тебе я скажу?
Пришло моё время.
2000
АЛЕКСЕЙ ПУРИН
Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2007
В саду эдемском, не в горниле адском,
от боголюбованья не дыша,
над словарем египетско-аккадским
склонись, забыв о времени, душа!
Склонись, забыв о бремени. А рядом —
ее душа, с невидимым шитьем.
И щебетанье ангелов — над садом…
Вот только так! Иначе — не умрем.
Вот только так!.. А что на самом деле
случится с каждым, знает и дурак.
Но для того ли рылись в нонпарели,
пока рассвету не сдавался мрак?..
Он и не сдался видимости лгущей,
всё затопившей, исчезая в ней.
Раскрой все двери в смерть, как “Стерегущий”, —
и одолей, вобрав ее полней.
ДМИТРИЙ БЫКОВ
Тоталитарное лето
Тоталитарное лето! Полурасплавленный глаз
Блекло-янтарного цвета, прямо уставленный в нас.
Господи, как припекает этот любовный догляд,
Как с высоты опекает наш малокровный разлад!
Крайности без середины. Черные пятна теней.
Скатерть из белой холстины и георгины на ней.
Все на ножах, на контрастах. Время опасных измен —
И дурновкусных, и страстных, пахнущих пудрой ?Кармен?.
О классицизм санаторный, ложноклассический сад,
Правильный рай рукотворный лестниц, беседок, дриад,
Гипсовый рог изобильный, пыльный, где монстр бахчевой
Льнет к виноградине стильной с голову величиной.
Фото с приветом из Сочи (в горный пейзаж при Луне
Вдет мускулистый рабочий, здесь органичный вполне).
Все симметрично и ярко. Красок и воздуха пир.
Лето! Просторная арка в здании стиля вампир,
В здании, где обитают только герои труда —
Вскорости их похватают и уведут в никуда,
Тем и закончится это гордое с миром родство,
Краткое — так ведь и лето длится всего ничего.
Но и беспечность какая! Только под взглядом отца!
В парках воздушного рая, в мраморных недрах дворца,
В радостных пятнах пилоток, в пышном цветенье садов,
В гулкой прохладе высоток пятидесятых годов,
В парках, открытых эстрадах (лекции, танцы, кино),
В фильме, которого на дух не переносишь давно.
Белые юноши с горном, рослые девы с веслом!
В схватке с любым непокорным жизнь побеждает числом.
Патерналистское лето! Свежий, просторный Эдем!
Строгая сладость запрета! Место под солнцем, под тем
Всех припекающим взглядом, что обливает чистюль
Жарким своим шоколадом фабрики ?Красный Июль?!
Неотменимого зноя неощутимая боль.
Кто ты- Тебя я не знаю. Ты меня знаешь- Яволь.
Хочешь — издам для примера, ежели ноту возьму,
Радостный клич пионера: здравствуй, готов ко всему!
Коитус лени и стали, ласковый мой мезозой!
Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой.
Сменою беглому маю что-то клубится вдали.
Все, узнаю, принимаю, истосковался. Пали.
1999
Эмили Дикинсон ?Стихотворения Письма? 2007 Перевод Аркадия ГАВРИЛОВА
189
Кончалась дважды Жизнь моя -
Осталось посмотреть,
Что нам Бессмертие сулит -
Уж коли умереть
Придется в третий раз подряд -
Тюрьму иль райский сад?
Разлука - всё, что знаем мы
Про Небеса и Ад.
Б.г.
НИКОЛАЙ ОЦУП (1894-1958) Кн. ОКЕАН ВРЕМЕНИ 1993
ДНЕВНИК В СТИХАХ. Поэма
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (1945–1950)
Трогаю, как свежее белье,
С наслажденьем прошлое твое.
Как, освободившись от балласта,
Легче удаляться от земли
(Не к тому, о чем вздыхала часто,
Здешние дороги привели),
Праведно и горько негодуя,
К небу взмыл твой самый трудный дар,
Дар любви. Есть жрицы поцелуя,
Чья душа — от губ летящий пар.
Дух и вдохновенный, и могучий,
Нежность у тебя не жалкий случай.
Сердце — это: бережно любить,
Тайное поддерживая пламя,
И сентиментальных слез не лить,
Охраняя добрыми глазами
Дело очень сильного ума,
Очень сильных чувств — ничто не мелко, —
Творчество свое же — ты сама.
Как великих мастеров отделка,
Все в твоей удаче без длиннот
Сбивчивых. Все ясно. Все живет.
Понимая, но изнемогая,
Все насквозь увидев и простив,
Поднимается душа иная
Над землей, и ей наперерыв
Птицы сообщают птичьи вести,
Ночь, и день, и звёзды о своем,
Горы говорят, что все на месте,
И трава, и тварь, что вот живем,
И зима, что скоро будет лето, —
И душа благословляет это.
Но вплетается в согласный хор
Жалоба, единственная в мире, —
Человека: нежность и позор
Ищут утешения в эфире.
Столько дивных понастроив там
Для себя убежищ, он оттуда,
Обращаясь к Богу и богам,
Ждет и указания, и чуда,
А пока, но этого пока
Безысходна злоба и тоска.
Как больных судить за рецидивы
Не сумел бы и жестокий врач, —
То, что я и двойственный, и лживый,
Не кляня тягчайших неудач,
Ты и тем и этим извиняла,
А когда мы погрузились в бред
И от каждого почти вокзала
Уносил вагон для подлых бед
Ближнего, лишенного свободы,
Что ты выстрадала в эти годы?
Как поверила ты глубоко
(Идеализируя невольно)
В человека: вместо рококо
Всей моей эстетики, так больно
Ранившей чувствительностью твою
В дни, когда тобой я как бы хвастал, —
Вот меня толкают к лезвию
Топора, и мне уже не каста
Сочиняющих, как я, близка,
А в тюрьму посаженных тоска.
И каких бы только истязаний
За меня ты не перенесла!
Счастья для тебя была желанней
Мука: оттянуть побольше зла
На себя, чтоб твоему больному.
Чистому в несчастье (так, увы,
Ты себя уверила), по дому
Истомившемуся, — головы
Не сложить, как многие другие,
Там, на две бушующей стихии.
Потускнел лица чудесный цвет,
Тяжко ты от горя заболела
И за шесть невероятных лет
Стала тем, чем после смерти тела,
По высоким верованьям, дух
Станет, удостоившийся рая:
Он в тебе не только не потух,
Как в других, но, чувствовать давая.
Что такое на земле Эдем, —
За меня ты послужила всем.
Памятник себе нерукотворный,
Женщина, воздвигла ты у нас.
Родины великой и просторной
Волю воплотила… в добрый час.
Нам о Зое, о Козьмодемьянской,
Рассказали, да таких ведь тьмы.
Но и в бедной доле эмигрантском
Кое-что проделали и мы
Для других по образу России
Честь и слава матери Марии!
Мать Мария, светится она
В памяти, как мучеников лики,
Но и поскромнее имена,
Ну хотя бы Оболенской Вики,
И Волконской, или Сарры Кнут,
И других, неведомых, но равных, —
Разве в сердце места не займут
У наследниц будущих и славных,
И дела учительниц своих
Вспомнить не захочет кто из них?
У тебя заметные заслуги
В том же (незаметных и не счесть),
Как у тех, кто в холоде и вьюге
Родины отстаивали честь.
Воплощенное сопротивленье
Злобе и насилию всегда,
Ты была как предостереженье
В эти подловатые года,
И наотмашь кулаком бандита
Дважды по лицу была ты бита.
По лицу ты бита кулаком,
По лицу, которое любили
Неизвестные тебе, но в ком
Только чувство доброе будили
Одухотворенные черты…
Не игры высокая забава —
Главное: свободе служишь ты!..
Слава рыцарскому веку, слава!
Для него важнее героинь
В ямочке ладони героин.
Он холодный любит порошочек,
Он и говорит немного в нос.
Вырос он из величайших строчек:
В Достоевского корнями врос
(Неуменье обращаться с ядом).
Он, помилуйте, — христианин,
Впрочем, Ницше, тронутый де Садом,
Тоже в нем… И как же, века сын,
В зле идей и бомбовозов шуме,
Как же и тебе не обезуметь?
И творец обиженный покинул Сад цветущий молодого рал II пески горячие раскинул Вкруг него от края и до края. Наталья Крандиевская
Курс на Эдем!\Море, позволь\К берегам твоим\Привести корабль! Эмили Дикинсон. Перевод А.Угольниковой
Валерий СКОБЛО НЕВА 3’2021
ПОСВЯЩЕНИЕ
Когда я умру, тут и узнаешь, что я повзрослел:
Помню о продуктах, квартплате, не прикрываюсь Музой... Не ищу поводов уклониться от всяческих дел,
Казавшихся сдуру при жизни неподъемной обузой.
Но это без пользы тебе, поскольку ?там? как-то так...
Там, возможно, жилплощадь и пища — сплошная химера, И неизвестно, есть ли семья, обязательства, брак,
И платны ли райские кущи... или котлы и сера?
Но если и так, то точно не в Петроэлектросбыт Взносы придется платить мне в этой обители вечной. Глядеть на меня противно: совсем позабыв про стыд,
Я тут прохлаждаюсь пока... веселый такой, беспечный...
Рафаэль Мовсесян
Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2016
ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ ИЗГНАНИЙ
Арсению Ли
вначале вселенная была изгнана из воображения Творца
Адам был изгнан из земли в мужчину
Ева была изгнана из ребра в женщину
плод был изгнан с запретного дерева в Еву
Адам и Ева были изгнаны из Эдемского сада
с тех самых пор люди изгоняются из небытия в жизнь
младенцы изгоняются из матерей
крики изгоняются из уст новорожденных
затем все ускоряется
изгоняются слова
молочные зубы
чернила из ручки в школьную пропись
изгоняется непонимание простых вещей
изгоняется детство
золотые кольца из магазина изгоняются на пальцы новобрачных
семя из мужчины изгоняется в женщину
младенец изгоняется из матери
изгоняется молодость
из мужчины изгоняются эгоизм и амбиции
из библиотеки изгоняются книги для чтения
изгоняется понимание простых вещей
изгоняются годы
изгоняются деньги из карманов
постепенно изгоняется память
человек изгоняется из мира
* * *
ИРИНА ЕВСА
Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2008
Что в твоем Эдеме? — несладко, чай,
кочевая моя подружка?
Там примято облако по ночам,
как заплаканная подушка.
Глину темно-красную твой каблук
пробивает насквозь невольно.
А дожди висят, как растет бамбук:
неподвижно и тонкоствольно.
И никто стихи не гудит шмелем,
замыкая ударным слогом
путь наверх, где, зноем ошеломлен,
терн шуршит на холме пологом;
где народ не хочет сдвигать столы,
как всегда, поделясь на группы:
пунктуальны немцы, арабы злы,
а французы все так же скупы.
Ни за что не сможешь прибиться к ним
ты, хранящая аз и буки.
Так впадает в оторопь славянин,
залетевший в театр кабуки.
И, как в прошлой жизни, где мы ни дня
не сгубили с тобой безгласно,
ты опять надеешься на меня,
но, по-видимому, напрасно:
почва мне по-летнему горяча,
высь — по-зимнему синеока.
И слетят две птицы на два плеча —
sine annо и sine loco.
Ури Цви Гринберг (1896 - 1981)
ЧЁРНАЯ ХРОНИКА
/ПереводР. Торпусман/
Десять лет назад я сошел на этот берег.
Я был юн и восторжен и, пылал, как Божий куст,
И райской арфой для меня звучал иврит из детских уст,
И на небе скрипки пели все напевы поколений,
А по земле ходило племя героев и смельчаков,
Бежавших с вавилонских рек, чтоб возродить свою страну —
И было это племя словно горн, танк, бетон и сталь!
Свет солнца был в плечах его
И чудо — в кулаках его.
Герои строили дома,
И делали водопроводы,
И поливали огороды —
Как радовался я за них!
И на бульваре в Тель-Авиве
Я на скамейке ночевал —
И не было меня счастливей!
И тихо улыбалась мне
Луна, как мама, в вышине...
Когда весь хлеб мой выходил,
Я сыт одним сознаньем был,
Что есть зато еда У НИХ,
В столовой Эйн-Харода!
Когда они копали грунт
И находили воду,
Когда давили виноград —
Я будто напивался сам,
Так я за них был рад!
И словно пес сторожевой,
Я рыл и нюхал всё вокруг.
И всякий раз, почуяв зло,
Я лаял: ?Караул! Беда!
Я вижу полосу огня!
Я вижу полчища врагов!?
Но эти медлили ВСЕГДА:
Привыкли без оружья спать.
И волк арабский успевал
Свою добычу растерзать
И, сытый, восвояси шел,
Весь перепачкан кровью жертв...
Вот тут герои приходили
И кровь, как грязь, закрыть спешили.
А их геройские вожди,
Любители жратвы и власти,
Учили дружески тянуть
Братскую руку к волчьей пасти,
Учили мирно созидать,
Обуздывать дурные страсти,
Учили без оружья спать:
?Арабский волк — он нам не враг!?
Мне жег глаза их красный флаг,
Их чествованье Первомая
От Тель-Авива до Тель-Хая;
Мне жег язык визгливый гимн:
?Не Бог, не царь и не герой? —
И это пелось посреди
Чудес долины Изреэль,
И на горе, где пал Саул,
И в граде, где царил Давид!
Я лаял им до хрипоты:
— Вы слепы, как затылок!
Беда хоть скрыта, но грядет!
Под каждой феской спит вулкан,
И скоро пламя полыхнет!
Но я взывал к глухой стене —
Пока не начался погром,
Пока мне душу не прожгли
Потоки крови и огня...
Пока не сгреб я в чемодан свое немногое добро
И — будто нож в меня вонзен — простился с Иерусалимом...
Так я в изгнание ушел.
Теперь свои же на меня
Навет кровавый возвели!
Таких времен, как этот год,
Я не видал и в страшных снах.
Пропало племя смельчаков,
Настало время палачей.
По флагу их узнать легко:
Не зря он красен! Он в крови!
1933
Перевод Р. Торпусман
АДЕЛАИДА ГЕРЦЫК ?Из круга женского? 2008
ЗАПЛАЧКА
Дни твои кончаются,
Книги разгибаются.
Тайные дела обличаются.
Духовный стих ?О Свитке Ерусалимском?
Ты куда, душа, скорбно течешь путем своим?
Что дрожишь, тоскуешь, горючая?
Ах, нельзя в ризы светлые
Тебя облачить,
Нельзя псалмы и песни
Над тобой сотворить?
Ах, не так ты жила, как положено,
Как заповедали тебе Словеса Его.
Прожила свой век ни огнян, ни студян,
Ныне приспела пора ответ держать перед Господом.
Тебя Бог пожаловал селеньем райским,
Душу дал поющую, играющую,
В руку дал лазоревый цвет,
На главу — смарагдовый венец.
Ты наказа Божья не послушала,
Разметала цвет Господний лазоревый,
Не пошла в селенье свое райское
Из закутья, со двора не выглянула,
За кудель засела тихомерную,
Возлюбила кротость плачевную.
Не воспела живучи
Песни радости,
Не возжгла светильника
В ночь под праздником.
Идти бы тебе сырой земле на преданье,
Засыпать тебя песками рудо-желтыми!
Да глянь — Отец до тебя умилился,
Не отвратил Лица Своего…
Радуйся, утешься, душа прекрасная,
Посылает тебя вновь Творец на трудную землю.
Ты ступай — поищи для Него
Златоструйных вод,
Златоперых птиц,
А себе — скуй свадьбу
Вековечную, нерушимую.
Сошла с небес туча каменная,
Солнце-Месяц опять зажигается.
Возвеселися, душа, на земле!
Небо и вся тварь играет,
Дольняя с горними поет.
Осень 1907
Эмили Дикинсон ?Стихотворения Письма? 2007 Перевод Аркадия ГАВРИЛОВА
27
Как если бы цветок из тундры -
Нежней, чем тонкий шелк -
Пошел шагать через Широты -
Покуда не пришел
На континенты солнца -
Где полчища цветов
Немыслимых расцветок!
Как если бы такой цветок
Пришел бы в Райский Сад!..
Ну, и какой же вывод?
А вывод сделай сам.
I860
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ (1933-2010) Сб. ТЬМАТЬ 2007
РАУРА
Двухтысячные
МОЁ BРЕМЯ
Пришло моё время. Пускай запоздав.
Вся жизнь – только тренинг
пред высшим мгновеньем.
Отходит состав.
Пришло моё время.
Оно, моё время, взяв секундомер,
стоит на пороге.
А кто испугался, душой оскудел —
пусть делает ноги!
Сердца миллионов колотятся в такт
моим бумаженциям.
Со мной – не абстракт! —
на Владимирский тракт
пришла моя женщина.
Мы – нищие брюхом. Как все погоря,
живу не в эдеме.
Но Хлебников нынче – ясней букваря.
Пришло моё время.
Да здравствует время, с которым борясь,
мы стали, как кремний!
Кругом вероломное время сейчас.
Но каждый в себе своё время припас.
Внутри – моё время.
Меня, как исчезнувшую стрекозу,
изучат по Брему.
Ну что на прощанье тебе я скажу?
Пришло моё время.
2000
АЛЕКСЕЙ ПУРИН
Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2007
В саду эдемском, не в горниле адском,
от боголюбованья не дыша,
над словарем египетско-аккадским
склонись, забыв о времени, душа!
Склонись, забыв о бремени. А рядом —
ее душа, с невидимым шитьем.
И щебетанье ангелов — над садом…
Вот только так! Иначе — не умрем.
Вот только так!.. А что на самом деле
случится с каждым, знает и дурак.
Но для того ли рылись в нонпарели,
пока рассвету не сдавался мрак?..
Он и не сдался видимости лгущей,
всё затопившей, исчезая в ней.
Раскрой все двери в смерть, как “Стерегущий”, —
и одолей, вобрав ее полней.
ДМИТРИЙ БЫКОВ
Тоталитарное лето
Тоталитарное лето! Полурасплавленный глаз
Блекло-янтарного цвета, прямо уставленный в нас.
Господи, как припекает этот любовный догляд,
Как с высоты опекает наш малокровный разлад!
Крайности без середины. Черные пятна теней.
Скатерть из белой холстины и георгины на ней.
Все на ножах, на контрастах. Время опасных измен —
И дурновкусных, и страстных, пахнущих пудрой ?Кармен?.
О классицизм санаторный, ложноклассический сад,
Правильный рай рукотворный лестниц, беседок, дриад,
Гипсовый рог изобильный, пыльный, где монстр бахчевой
Льнет к виноградине стильной с голову величиной.
Фото с приветом из Сочи (в горный пейзаж при Луне
Вдет мускулистый рабочий, здесь органичный вполне).
Все симметрично и ярко. Красок и воздуха пир.
Лето! Просторная арка в здании стиля вампир,
В здании, где обитают только герои труда —
Вскорости их похватают и уведут в никуда,
Тем и закончится это гордое с миром родство,
Краткое — так ведь и лето длится всего ничего.
Но и беспечность какая! Только под взглядом отца!
В парках воздушного рая, в мраморных недрах дворца,
В радостных пятнах пилоток, в пышном цветенье садов,
В гулкой прохладе высоток пятидесятых годов,
В парках, открытых эстрадах (лекции, танцы, кино),
В фильме, которого на дух не переносишь давно.
Белые юноши с горном, рослые девы с веслом!
В схватке с любым непокорным жизнь побеждает числом.
Патерналистское лето! Свежий, просторный Эдем!
Строгая сладость запрета! Место под солнцем, под тем
Всех припекающим взглядом, что обливает чистюль
Жарким своим шоколадом фабрики ?Красный Июль?!
Неотменимого зноя неощутимая боль.
Кто ты- Тебя я не знаю. Ты меня знаешь- Яволь.
Хочешь — издам для примера, ежели ноту возьму,
Радостный клич пионера: здравствуй, готов ко всему!
Коитус лени и стали, ласковый мой мезозой!
Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой.
Сменою беглому маю что-то клубится вдали.
Все, узнаю, принимаю, истосковался. Пали.
1999
Эмили Дикинсон ?Стихотворения Письма? 2007 Перевод Аркадия ГАВРИЛОВА
189
Кончалась дважды Жизнь моя -
Осталось посмотреть,
Что нам Бессмертие сулит -
Уж коли умереть
Придется в третий раз подряд -
Тюрьму иль райский сад?
Разлука - всё, что знаем мы
Про Небеса и Ад.
Б.г.
НИКОЛАЙ ОЦУП (1894-1958) Кн. ОКЕАН ВРЕМЕНИ 1993
ДНЕВНИК В СТИХАХ. Поэма
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (1945–1950)
Трогаю, как свежее белье,
С наслажденьем прошлое твое.
Как, освободившись от балласта,
Легче удаляться от земли
(Не к тому, о чем вздыхала часто,
Здешние дороги привели),
Праведно и горько негодуя,
К небу взмыл твой самый трудный дар,
Дар любви. Есть жрицы поцелуя,
Чья душа — от губ летящий пар.
Дух и вдохновенный, и могучий,
Нежность у тебя не жалкий случай.
Сердце — это: бережно любить,
Тайное поддерживая пламя,
И сентиментальных слез не лить,
Охраняя добрыми глазами
Дело очень сильного ума,
Очень сильных чувств — ничто не мелко, —
Творчество свое же — ты сама.
Как великих мастеров отделка,
Все в твоей удаче без длиннот
Сбивчивых. Все ясно. Все живет.
Понимая, но изнемогая,
Все насквозь увидев и простив,
Поднимается душа иная
Над землей, и ей наперерыв
Птицы сообщают птичьи вести,
Ночь, и день, и звёзды о своем,
Горы говорят, что все на месте,
И трава, и тварь, что вот живем,
И зима, что скоро будет лето, —
И душа благословляет это.
Но вплетается в согласный хор
Жалоба, единственная в мире, —
Человека: нежность и позор
Ищут утешения в эфире.
Столько дивных понастроив там
Для себя убежищ, он оттуда,
Обращаясь к Богу и богам,
Ждет и указания, и чуда,
А пока, но этого пока
Безысходна злоба и тоска.
Как больных судить за рецидивы
Не сумел бы и жестокий врач, —
То, что я и двойственный, и лживый,
Не кляня тягчайших неудач,
Ты и тем и этим извиняла,
А когда мы погрузились в бред
И от каждого почти вокзала
Уносил вагон для подлых бед
Ближнего, лишенного свободы,
Что ты выстрадала в эти годы?
Как поверила ты глубоко
(Идеализируя невольно)
В человека: вместо рококо
Всей моей эстетики, так больно
Ранившей чувствительностью твою
В дни, когда тобой я как бы хвастал, —
Вот меня толкают к лезвию
Топора, и мне уже не каста
Сочиняющих, как я, близка,
А в тюрьму посаженных тоска.
И каких бы только истязаний
За меня ты не перенесла!
Счастья для тебя была желанней
Мука: оттянуть побольше зла
На себя, чтоб твоему больному.
Чистому в несчастье (так, увы,
Ты себя уверила), по дому
Истомившемуся, — головы
Не сложить, как многие другие,
Там, на две бушующей стихии.
Потускнел лица чудесный цвет,
Тяжко ты от горя заболела
И за шесть невероятных лет
Стала тем, чем после смерти тела,
По высоким верованьям, дух
Станет, удостоившийся рая:
Он в тебе не только не потух,
Как в других, но, чувствовать давая.
Что такое на земле Эдем, —
За меня ты послужила всем.
Памятник себе нерукотворный,
Женщина, воздвигла ты у нас.
Родины великой и просторной
Волю воплотила… в добрый час.
Нам о Зое, о Козьмодемьянской,
Рассказали, да таких ведь тьмы.
Но и в бедной доле эмигрантском
Кое-что проделали и мы
Для других по образу России
Честь и слава матери Марии!
Мать Мария, светится она
В памяти, как мучеников лики,
Но и поскромнее имена,
Ну хотя бы Оболенской Вики,
И Волконской, или Сарры Кнут,
И других, неведомых, но равных, —
Разве в сердце места не займут
У наследниц будущих и славных,
И дела учительниц своих
Вспомнить не захочет кто из них?
У тебя заметные заслуги
В том же (незаметных и не счесть),
Как у тех, кто в холоде и вьюге
Родины отстаивали честь.
Воплощенное сопротивленье
Злобе и насилию всегда,
Ты была как предостереженье
В эти подловатые года,
И наотмашь кулаком бандита
Дважды по лицу была ты бита.
По лицу ты бита кулаком,
По лицу, которое любили
Неизвестные тебе, но в ком
Только чувство доброе будили
Одухотворенные черты…
Не игры высокая забава —
Главное: свободе служишь ты!..
Слава рыцарскому веку, слава!
Для него важнее героинь
В ямочке ладони героин.
Он холодный любит порошочек,
Он и говорит немного в нос.
Вырос он из величайших строчек:
В Достоевского корнями врос
(Неуменье обращаться с ядом).
Он, помилуйте, — христианин,
Впрочем, Ницше, тронутый де Садом,
Тоже в нем… И как же, века сын,
В зле идей и бомбовозов шуме,
Как же и тебе не обезуметь?
Метки:
