эдем-47
ЭДЕМ
Объят слезами, вздохами гонимый,\ Я мнил: спасен, кто в сад войдет,\ Где слышимый и зримый\Бальзам врачует от любых невзгод.\ Увы, себе я враг – и вот\Паук любви, мой спутник постоянный,\ В желчь претворил, что был Манной.
Он любовался этим краем, Он пел, он упивался раем. Что сам он был неувядаем, Наш прародитель понимал. Аракел Сюнеци. Перевод Н.Гребнева
Максимилиан Волошин (1877-1932) Полное собрание стихотворений
Годы странствий Стихотворения 1900 – 1910
Пещера
Сперва мы спим в пурпуровой Пещере,
Наш прежний лик глубоко затая:
Для духов в тесноту земного бытия
Иные не открыты двери.
Потом живем... Минуя райский сад,
Спешим познать всю безысходность плоти:
В замок влагая ключ, слепые, в смертном поте,
С тоской стучимся мы назад...
О, для чего с такою жадной грустью
Мы в спазмах тел палящих ищем нег,
Устами льнем к устам и припадаем к устью
Из вечности текущих рек?
Нам путь закрыт к предутренней Пещере:
Сквозь плоть нет выхода – есть только вход.
А кто-то за стеной волнуется и ждет...
Ему мы открываем двери.
Не мы, а он возжаждал видеть твердь!
И наша страсть – полет его рожденья...
Того, кто в ласках тел не ведал утоленья,
Освобождает только смерть!
<12—13 сентября (30—31 августа) 1915
Биарриц>
ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ
Марксизм — оружие, огнестрельный метод. Применяй умеючи метод этот!
Штыками
Двух столетий стык
Закрепляет
Рабочая рать.
А некоторые
Употребляют штык,
Чтоб им
В зубах ковырять.
Все хорошо:
Поэт поет,
Критик
Занимается критикой.
У стихотворца —
Корытце свое,
У критика —
Свое корытико.
Но есть
Не имеющие ничего,
Окромя
Красивого почерка.
А лезут
В книгу,
Хваля
И громя
Из пушки
Критического очерка.
А чтоб
Имелось
Научное лицо
У этого
Вздора злопыха- нного —
Всегда
На столе
Покрытый пыльцой
Неразрезанный том
Плеханова.
Зазубрит фразу
(ишь, ребятье! )
И ходит за ней,
Как за няней.
Бытье —
А у этого — еда и питье
Определяет сознание.
Перелистывая
Авторов
На букву ?эл?,
Фамилию
Лермонтова
Встретя,
Критик выясняет,
Что- он ел
На первое
И что- — на третье.
— Шампанское пил -
Выпивал, допустим.
Налет буржуазный густ.
А его
Любовь
К маринованной капусте
Доказывает
Помещичий вкус.
В Лермонтове, например,
Чтоб далеко не идти,
Смысла
Не больше,
Чем огурцов в акации.
Целые
Хоры
Небесных светил,
И ни слова
Об электрификации.
Но,
Очищая ядро
От фразерских корок,
Бобы —
От шелухи лиризма,
Признаю,
Что Лермонтов
Близок и дорог
Как первый
Обличитель либерализма.
Массам ясно,
Как ни хитри,
Что, милюковски юля,
Светила
У Лермонтова
Ходят без ветрил,
А некоторые —
- и без руля
*
.
Но так ли
Разрабатывать
Важнейшую из тем -
Индивидуализмом пичкать -
Демоны в ад,
А духи —
В эдем -
А где, я вас спрашиваю, смычка -
Довольно
Этих
Божественных легенд!
Любою строчкой вырванной
Лермонтов
Доказывает,
Что он —
Интеллигент,
К тому же
Деклассированный!
То ли дело
Наш Степа
— забыл,
К сожалению,
Фамилию и отчество, —
У него
В стихах
Коминтерна топот…
Вот это —
Настоящее творчество!
Степа —
Кирпич
Какого-то здания,
Не ему
Разговаривать вкось и вкривь.
Степа
Творит,
Не затемняя сознания,
Без волокиты аллитераций
И рифм.
У Степы
Незнание
Точек и запятых
Заменяет
Инстинктивный
Массовый разум,
Потому что
Батрачка —
Мамаша их,
А папаша —
Рабочий и крестьянин сразу. —
В результате
Вещь
Ясней помидора
Обволакивается
Туманом сизым,
И эти
Горы
Нехитрого вздора
Некоторые
Называют марксизмом.
Не говорят
О веревке
В журнале повешенного
Не изменить
Шаблона прилежного.
Лежнев зарадуется —
?он про Вешнева?.
Вешнев
— ?он про Лежнева?.
19/IV-26 г.
ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН
Симфония
Схороните меня среди лилий и роз,
Схороните меня среди лилий.
Мирра Лохвицкая
Моя любовь твоей мечте близка.
Черубина де Габриак
У старой лавры есть тихий остров,
Есть мертвый остров у старой лавры,
И ров ползет к ней, ползет под мост ров,
А мост минуешь — хранятся лавры
Царицы грез.
Я посетил, глотая капли слез,
Убогую и рубую могилу,
Где спит она — она, царица грез…
И видел я — и мысль теряла силу…
Так вот где ты покоишься! и — как!
Что говорить о прахе величавом -
Где памятник на зависть всем державам -
Где лилии- Где розы- Где же мак -
Нет, где же мак- Что же мак не цветет -
Отчего нагибается крест -
Кто к тебе приходил- Кто придет -
О дитя! о невеста невест!
Отчего, отчего
От меня ты сокрыта -
Ведь никто… Никого…
Ни души… Позабыта…
Нет, невозможно! Нет, не поверю!
Власти мне, власти — я верну потерю!
Взрою землю! … сброшу крест гнилой!..
Разломаю гроб я!.. поборюсь с землей!..
Напущу в могилу солнца!.. набросаю цветов…
Встань, моя Белая!.. Лучше я лечь готов…
?Забудь, забудь о чуде?, -
Шептала мне сентябрьская заря…
А вкруг меня и здесь ходили люди,
И здесь мне в душу пристально смотря…
И где же-! где ж-! — У алтаря.
Из черного гордого мрамора высечь
Хотел бы четыре гигантские лиры,
Четыре сплетенные лиры-решетки —
На север, на запад, на юг, на восток.
У лир этих струны — из чистого золота прутья,
Увитые алым и белым душистым горошком,
Как строфы ее — бархатистым, как чувства — простым.
А там, за решеткой, поставил бы я н часовню,
Не памятник пышный, не мрачный — как жизнь — мавзолей,
А белую лилию, символ души ее чистой,
Титанию-лилию, строгих трудов образец.
В молочном фарфоре застыло б сердечко из злата,
А листья — сплошной и бесценный, как мысль, изумруд.
Как росы, на листьях сверкали б алмазы и жемчуг
При Солнце, Венере, Авроре и мертвой Луне.
И грезил бы Сириус, ясный такой и холодный,
О лилии белой, застывшей в мечтанье о нем…
И в сердце пели неба клиры,
Душа в Эдем стремила крылия…
А сквозь туман взрастала лилия
За струнной изгородью лиры…
1909
Максимилиан Волошин (1877-1932) Полное собрание стихотворений
Произведения 1925 – 1929 годов
Святой серафим
Преклонясь, ответила: ?Благословите,
Батюшка!? И вдруг смутилась: ?Смерти
Я боюсь...? – ?Что нам с тобой бояться?? —
Успокоил Серафим. Вернулась
И слегла. И больше не вставала.
Перед смертью Огнь Неизреченный
Видела, и райские чертоги.
Так и умерла ?за послушанье?.
И в гробу два раза улыбнулась.
Серафим же, зная час кончины,
Торопил сестер: ?Скорей грядите,
Ваша госпожа великая отходит?.
Плачущим же говорил: ?Не плачьте.
Ничего не понимают – плачут.
Кабы видели – душа-то как взлетела:
Точно птица выпорхнула! Расступились
Серафимы с Херувимами пред ней?.
НИКОЛАЙ ОЦУП (1894-1958) Кн. ОКЕАН ВРЕМЕНИ 1993
ДНЕВНИК В СТИХАХ. Поэма
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (1945–1950)
Тех из нас, кто высосан трудом,
Жертвы принимающим, как идол:
Упоение… а сердца нет.
Даже в кровь подмешаны чернила…
Ты же роковой дала обет:
Лжи не будет. Ты во мне открыла
Робота искусства. Малый блуд
Вытравить еще не главный труд.
Остается автор, об отчизне,
О любви, ко вере, о пути
Пишущий. А человек?.. Две жизни
К вечности пытаются идти.
Не одна ни для кого не глохнет,
Отвращаясь лишь от лести, от
Злобы (так цветок от зноя сохнет),
А другая мнением живет
Ближних, луч Эдема раздробляя
И цветами радуги играя.
В Бога веришь ты не на словах,
Любишь страждущих не по расчету
И унижена в моих стихах:
Наложил на правду позолоту
Я и ничего не объяснил.
Счет великой жертвы не оплачен,
Я литературе послужил,
Но слова — ?а ну-ка, посудачим? —
Что-то осторожнее дождя
Заглушает: каплет кровь с гвоздя.
ДМИТРИЙ БЫКОВ
Баллада о кустах
Пейзаж для песенки Лафоре: усадьба, заросший пруд
И двое влюбленных в самой поре, которые бродят тут.
Звучит лягушечье бре-ке-ке. Вокруг цветет резеда.
Ее рука у него в руке, что означает ?да?.
Они обдумывают побег. Влюбленность требует жертв.
Но есть еще один человек, ломающий весь сюжет.
Им кажется, что они вдвоем. Они забывают страх.
Но есть еще муж, который с ружьем сидит в ближайших кустах.
На самом деле эта деталь (точнее, сюжетный ход),
Сломав обычную пастораль, объема ей придает.
Какое счастие без угроз, какой собор без химер,
Какой, простите прямой вопрос, без третьего адюльтер -
Какой романс без тревожных нот, без горечи на устах -
Все это им обеспечил Тот, Который Сидит в Кустах.
Он вносит стройность, а не разлад в симфонию бытия,
И мне по сердцу такой расклад. Пускай это буду я.
Теперь мне это даже милей. Воистину тот смешон,
Кто не попробовал всех ролей в драме для трех персон.
Я сам в ответе за свой Эдем. Еже писах — писах.
Я уводил, я был уводим, теперь я сижу в кустах.
Все атрибуты ласкают глаз: их двое, ружье, кусты
И непривычно большой запас нравственной правоты.
К тому же автор, чей взгляд прямой я чувствую все сильней,
Интересуется больше мной, нежели им и ей.
Я отвечаю за все один. Я воплощаю рок.
Можно пойти растопить камин, можно спустить курок.
Их выбор сделан, расчислен путь, известна каждая пядь.
Я все способен перечеркнуть — возможностей ровно пять.
Убить одну; одного; двоих (ты шлюха, он вертопрах);
А то, к восторгу врагов своих, покончить с собой в кустах.
А то и в воздух пальнуть шутя и двинуть своим путем:
Мол, будь здорова, резвись, дитя, в обнимку с другим дитем,
И сладко будет, идя домой, прислушаться налегке,
Как пруд взрывается за спиной испуганным бре-ке-ке.
Я сижу в кустах, моя грудь в крестах, моя голова в огне,
Все, что автор плел на пяти листах, довершать поручено мне.
Я сижу в кустах, полускрыт кустами, у автора на виду,
Я сижу в кустах и менять не стану свой шиповник на резеду,
Потому что всякой Господней твари полагается свой декор,
Потому что автор, забыв о паре, глядит на меня в упор.
1996
Объят слезами, вздохами гонимый,\ Я мнил: спасен, кто в сад войдет,\ Где слышимый и зримый\Бальзам врачует от любых невзгод.\ Увы, себе я враг – и вот\Паук любви, мой спутник постоянный,\ В желчь претворил, что был Манной.
Он любовался этим краем, Он пел, он упивался раем. Что сам он был неувядаем, Наш прародитель понимал. Аракел Сюнеци. Перевод Н.Гребнева
Максимилиан Волошин (1877-1932) Полное собрание стихотворений
Годы странствий Стихотворения 1900 – 1910
Пещера
Сперва мы спим в пурпуровой Пещере,
Наш прежний лик глубоко затая:
Для духов в тесноту земного бытия
Иные не открыты двери.
Потом живем... Минуя райский сад,
Спешим познать всю безысходность плоти:
В замок влагая ключ, слепые, в смертном поте,
С тоской стучимся мы назад...
О, для чего с такою жадной грустью
Мы в спазмах тел палящих ищем нег,
Устами льнем к устам и припадаем к устью
Из вечности текущих рек?
Нам путь закрыт к предутренней Пещере:
Сквозь плоть нет выхода – есть только вход.
А кто-то за стеной волнуется и ждет...
Ему мы открываем двери.
Не мы, а он возжаждал видеть твердь!
И наша страсть – полет его рожденья...
Того, кто в ласках тел не ведал утоленья,
Освобождает только смерть!
<12—13 сентября (30—31 августа) 1915
Биарриц>
ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ
Марксизм — оружие, огнестрельный метод. Применяй умеючи метод этот!
Штыками
Двух столетий стык
Закрепляет
Рабочая рать.
А некоторые
Употребляют штык,
Чтоб им
В зубах ковырять.
Все хорошо:
Поэт поет,
Критик
Занимается критикой.
У стихотворца —
Корытце свое,
У критика —
Свое корытико.
Но есть
Не имеющие ничего,
Окромя
Красивого почерка.
А лезут
В книгу,
Хваля
И громя
Из пушки
Критического очерка.
А чтоб
Имелось
Научное лицо
У этого
Вздора злопыха- нного —
Всегда
На столе
Покрытый пыльцой
Неразрезанный том
Плеханова.
Зазубрит фразу
(ишь, ребятье! )
И ходит за ней,
Как за няней.
Бытье —
А у этого — еда и питье
Определяет сознание.
Перелистывая
Авторов
На букву ?эл?,
Фамилию
Лермонтова
Встретя,
Критик выясняет,
Что- он ел
На первое
И что- — на третье.
— Шампанское пил -
Выпивал, допустим.
Налет буржуазный густ.
А его
Любовь
К маринованной капусте
Доказывает
Помещичий вкус.
В Лермонтове, например,
Чтоб далеко не идти,
Смысла
Не больше,
Чем огурцов в акации.
Целые
Хоры
Небесных светил,
И ни слова
Об электрификации.
Но,
Очищая ядро
От фразерских корок,
Бобы —
От шелухи лиризма,
Признаю,
Что Лермонтов
Близок и дорог
Как первый
Обличитель либерализма.
Массам ясно,
Как ни хитри,
Что, милюковски юля,
Светила
У Лермонтова
Ходят без ветрил,
А некоторые —
- и без руля
*
.
Но так ли
Разрабатывать
Важнейшую из тем -
Индивидуализмом пичкать -
Демоны в ад,
А духи —
В эдем -
А где, я вас спрашиваю, смычка -
Довольно
Этих
Божественных легенд!
Любою строчкой вырванной
Лермонтов
Доказывает,
Что он —
Интеллигент,
К тому же
Деклассированный!
То ли дело
Наш Степа
— забыл,
К сожалению,
Фамилию и отчество, —
У него
В стихах
Коминтерна топот…
Вот это —
Настоящее творчество!
Степа —
Кирпич
Какого-то здания,
Не ему
Разговаривать вкось и вкривь.
Степа
Творит,
Не затемняя сознания,
Без волокиты аллитераций
И рифм.
У Степы
Незнание
Точек и запятых
Заменяет
Инстинктивный
Массовый разум,
Потому что
Батрачка —
Мамаша их,
А папаша —
Рабочий и крестьянин сразу. —
В результате
Вещь
Ясней помидора
Обволакивается
Туманом сизым,
И эти
Горы
Нехитрого вздора
Некоторые
Называют марксизмом.
Не говорят
О веревке
В журнале повешенного
Не изменить
Шаблона прилежного.
Лежнев зарадуется —
?он про Вешнева?.
Вешнев
— ?он про Лежнева?.
19/IV-26 г.
ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН
Симфония
Схороните меня среди лилий и роз,
Схороните меня среди лилий.
Мирра Лохвицкая
Моя любовь твоей мечте близка.
Черубина де Габриак
У старой лавры есть тихий остров,
Есть мертвый остров у старой лавры,
И ров ползет к ней, ползет под мост ров,
А мост минуешь — хранятся лавры
Царицы грез.
Я посетил, глотая капли слез,
Убогую и рубую могилу,
Где спит она — она, царица грез…
И видел я — и мысль теряла силу…
Так вот где ты покоишься! и — как!
Что говорить о прахе величавом -
Где памятник на зависть всем державам -
Где лилии- Где розы- Где же мак -
Нет, где же мак- Что же мак не цветет -
Отчего нагибается крест -
Кто к тебе приходил- Кто придет -
О дитя! о невеста невест!
Отчего, отчего
От меня ты сокрыта -
Ведь никто… Никого…
Ни души… Позабыта…
Нет, невозможно! Нет, не поверю!
Власти мне, власти — я верну потерю!
Взрою землю! … сброшу крест гнилой!..
Разломаю гроб я!.. поборюсь с землей!..
Напущу в могилу солнца!.. набросаю цветов…
Встань, моя Белая!.. Лучше я лечь готов…
?Забудь, забудь о чуде?, -
Шептала мне сентябрьская заря…
А вкруг меня и здесь ходили люди,
И здесь мне в душу пристально смотря…
И где же-! где ж-! — У алтаря.
Из черного гордого мрамора высечь
Хотел бы четыре гигантские лиры,
Четыре сплетенные лиры-решетки —
На север, на запад, на юг, на восток.
У лир этих струны — из чистого золота прутья,
Увитые алым и белым душистым горошком,
Как строфы ее — бархатистым, как чувства — простым.
А там, за решеткой, поставил бы я н часовню,
Не памятник пышный, не мрачный — как жизнь — мавзолей,
А белую лилию, символ души ее чистой,
Титанию-лилию, строгих трудов образец.
В молочном фарфоре застыло б сердечко из злата,
А листья — сплошной и бесценный, как мысль, изумруд.
Как росы, на листьях сверкали б алмазы и жемчуг
При Солнце, Венере, Авроре и мертвой Луне.
И грезил бы Сириус, ясный такой и холодный,
О лилии белой, застывшей в мечтанье о нем…
И в сердце пели неба клиры,
Душа в Эдем стремила крылия…
А сквозь туман взрастала лилия
За струнной изгородью лиры…
1909
Максимилиан Волошин (1877-1932) Полное собрание стихотворений
Произведения 1925 – 1929 годов
Святой серафим
Преклонясь, ответила: ?Благословите,
Батюшка!? И вдруг смутилась: ?Смерти
Я боюсь...? – ?Что нам с тобой бояться?? —
Успокоил Серафим. Вернулась
И слегла. И больше не вставала.
Перед смертью Огнь Неизреченный
Видела, и райские чертоги.
Так и умерла ?за послушанье?.
И в гробу два раза улыбнулась.
Серафим же, зная час кончины,
Торопил сестер: ?Скорей грядите,
Ваша госпожа великая отходит?.
Плачущим же говорил: ?Не плачьте.
Ничего не понимают – плачут.
Кабы видели – душа-то как взлетела:
Точно птица выпорхнула! Расступились
Серафимы с Херувимами пред ней?.
НИКОЛАЙ ОЦУП (1894-1958) Кн. ОКЕАН ВРЕМЕНИ 1993
ДНЕВНИК В СТИХАХ. Поэма
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (1945–1950)
Тех из нас, кто высосан трудом,
Жертвы принимающим, как идол:
Упоение… а сердца нет.
Даже в кровь подмешаны чернила…
Ты же роковой дала обет:
Лжи не будет. Ты во мне открыла
Робота искусства. Малый блуд
Вытравить еще не главный труд.
Остается автор, об отчизне,
О любви, ко вере, о пути
Пишущий. А человек?.. Две жизни
К вечности пытаются идти.
Не одна ни для кого не глохнет,
Отвращаясь лишь от лести, от
Злобы (так цветок от зноя сохнет),
А другая мнением живет
Ближних, луч Эдема раздробляя
И цветами радуги играя.
В Бога веришь ты не на словах,
Любишь страждущих не по расчету
И унижена в моих стихах:
Наложил на правду позолоту
Я и ничего не объяснил.
Счет великой жертвы не оплачен,
Я литературе послужил,
Но слова — ?а ну-ка, посудачим? —
Что-то осторожнее дождя
Заглушает: каплет кровь с гвоздя.
ДМИТРИЙ БЫКОВ
Баллада о кустах
Пейзаж для песенки Лафоре: усадьба, заросший пруд
И двое влюбленных в самой поре, которые бродят тут.
Звучит лягушечье бре-ке-ке. Вокруг цветет резеда.
Ее рука у него в руке, что означает ?да?.
Они обдумывают побег. Влюбленность требует жертв.
Но есть еще один человек, ломающий весь сюжет.
Им кажется, что они вдвоем. Они забывают страх.
Но есть еще муж, который с ружьем сидит в ближайших кустах.
На самом деле эта деталь (точнее, сюжетный ход),
Сломав обычную пастораль, объема ей придает.
Какое счастие без угроз, какой собор без химер,
Какой, простите прямой вопрос, без третьего адюльтер -
Какой романс без тревожных нот, без горечи на устах -
Все это им обеспечил Тот, Который Сидит в Кустах.
Он вносит стройность, а не разлад в симфонию бытия,
И мне по сердцу такой расклад. Пускай это буду я.
Теперь мне это даже милей. Воистину тот смешон,
Кто не попробовал всех ролей в драме для трех персон.
Я сам в ответе за свой Эдем. Еже писах — писах.
Я уводил, я был уводим, теперь я сижу в кустах.
Все атрибуты ласкают глаз: их двое, ружье, кусты
И непривычно большой запас нравственной правоты.
К тому же автор, чей взгляд прямой я чувствую все сильней,
Интересуется больше мной, нежели им и ей.
Я отвечаю за все один. Я воплощаю рок.
Можно пойти растопить камин, можно спустить курок.
Их выбор сделан, расчислен путь, известна каждая пядь.
Я все способен перечеркнуть — возможностей ровно пять.
Убить одну; одного; двоих (ты шлюха, он вертопрах);
А то, к восторгу врагов своих, покончить с собой в кустах.
А то и в воздух пальнуть шутя и двинуть своим путем:
Мол, будь здорова, резвись, дитя, в обнимку с другим дитем,
И сладко будет, идя домой, прислушаться налегке,
Как пруд взрывается за спиной испуганным бре-ке-ке.
Я сижу в кустах, моя грудь в крестах, моя голова в огне,
Все, что автор плел на пяти листах, довершать поручено мне.
Я сижу в кустах, полускрыт кустами, у автора на виду,
Я сижу в кустах и менять не стану свой шиповник на резеду,
Потому что всякой Господней твари полагается свой декор,
Потому что автор, забыв о паре, глядит на меня в упор.
1996
Метки:
