Мясорубка часть 9

Тайга

Тайга: огромный лес, различные деревья,
Животный мир – в тайге особенно велик!
А площадь, где тайга стоит неимоверна:
Места, где человек туда доселе не проник.

Тайга – великое небесное творенье.
Огромные богатства спрятала она.
Она необитаема народом, к сожаленью,
Богатства в недрах, например: железная руда.

А лес! Какое это для страны обогащенье.
Различные породы ценные растут в тайге.
Без дерева не может обходиться населенье:
На стройках, в мебели – да исключительно везде.

А ?население? в тайге – такое удивленье!
Кого только не встретишь, осторожно, не зевай:
Медведи, волки, рыси – и другое ?населенье?.
А для охотника здесь место – просто ?рай?.

Сюда пришли невольники валять те исполины-
Деревья древние, ?живущие? там тысяча уж лет.
В диаметре: до метра и до неба их вершины,
Как с ними может совладеть он – слабый человек.

Тайга, по праву, над лесами мира – королева.
И не страшны ей ни тайфуны, ни ветра,
Но человек освоил даже космос, небо-
И с древними дубами справится, коль в том нужда.

Лесоповал

Режим насильно на работу ссыльных ставил:
Кого в тайгу – вручную лес дремучий вырубать.
Злодей с позиции надсмотрщика нами правил.
Лучковой он пилой заставил лес валять.

Моя сестра, ей было ровно девятнадцать,
Когда её в тайгу послали лес рубить.
Тростинка тонкая, а за топор как браться?
Так можно неокрепшую легко сгубить.

Штаны ей выдали на вате – и фуфайку,
А обувь сами добывать себе должны.
Ищите на портянки, хоть сукно иль байку,
Чтоб ноги защитить, тут лапти вам нужны.

А лапти были всем нужны – семья большая,
А торговали ими лишь лаптёжники – деды.
Изнашивались, что платить не успевали,
Другая обувь не годилась никуды.

Мы валенки свои лишь дома надевали,
А на работе валенки в лесу не подойдут.
Там только лапти на портянки обували,
Где снег по пояс, только лапти вас спасут.

Уже тринадцать мне. Хожу в тайгу за лыком.
Меня знакомый дед, как лапти плесть учил.
В работе ловко управлялся я с кадыком.
Лаптёжник я теперь – и в мастерах ходил.

С тех пор моя семья лаптей не покупала.
Всем - точно по размеру обувь мастерил.
Излишки были. Даже людям продавали.
Так первую профессию себе нажил.

Итак, сестру обули новыми лаптями.
На складе выдали лучковую пилу.
Снабдили также ?лесоруба? топорами,
А завтра – приступить к таёжному труду.

Два топора, пила лучковая, два клина-
Тот полный арсенал, чем должно норму дать.
Да. Счастье, если ты здоровая ?дубина?,
А коли девушка она, с неё, что взять?

?Закон один. Хоть богатырь ты – или сошка.
Вы все – преступники! И мера вам одна.
Не бойсь, как жрать, так надобно – большая ложка?.
Насильно забрала её в тайгу судьба.

Так началась знать Маргаритина карьера.
Теперь кормилицей была моя сестра.
Работать допоздна была дана ей мера.
Чтоб норму дать, я помогал ей иногда.

В лесу работы много силы забирали.
Ещё трудней – дорога к ней всегда была.
По семь километров в один конец шагали,
Пока придёшь домой, то спать уже пора.

Так каждый день изматывали те дороги.
Всем после них – бы хоть немного отдохнуть.
Особенно бы – пожалеть больные ноги,
А кто же норму даст? Присесть им не дадут.

А как зимой работать – в лютые морозы?
Как защититься им в большие холода?
?Работой согревайтесь, вы же – не мимозы,
Ах, неженки нашлись. Привыкнуть уж пора?.

Как может человек привыкнуть к наводненью?
Тайфуны и торнадо полюбить нельзя.
И никогда не радует землетрясенье!
Так почему морозы принимать, любя.

А летом мошкара - ещё одно страданье.
В тайге их миллиард. Не скроешься – беда.
И комары. Терпеть укусы – нет желанья,
Но надо всё терпеть. Не деться никуда.

Ещё одна беда, когда жара стояла,
Там, кроме луж вонючих, не было воды,
А жажда душит. Пить хотелось. Донимала!
И пили нечисть мы и вонь через платки.

Стоят деревья. Вековые великаны!
Как подступиться к ним, и как их завалить?
И нужно, чтоб крестом легли, а не рядами,
А то зажмёт пилу, не сможешь распилить.

Очисть до земли вокруг ствола от снега,
И спереди засечку в дереве вруби.
Затем пили, пили, пили, еще пили - до бреда,
Пили, пока не рухнет исполин тайги.

?Пилить ты должен на коленях, а не стоя.
Мерь пень - тринадцать сантиметров над землёй?.
Опоры нет, спина трещит от боли, воя.
?Коль выше пень, ещё раз повторишь пилой?.

Теперь от дерева – все сучья подчистую
Срубить их топором, знать сила здесь нужна.
Не женскую, а настоящую, мужскую,
Без мускулов и мощных кулаков – беда.

Когда очистили деревья, сучья все срубили,
Теперь тяжёлые, как гнёт, их нужно собирать.
Потом, когда на место всё вокруг стащили,
Чтоб чисто было на делянке, надо всё сжигать.

Теперь хлысты на части пилят по размеру,
Чтоб все поленья были - точно метр пятьдесят.
И вдоль их расколоть – тяжёлые не в меру,
Коль толстые поленья, ты не сможешь их поднять.

Дрова, что заготовил ты уже сегодня,
На место отведенное, всё на горбу стащить.
Размеры выдержать, чтоб было точно, ровно,
По мерке – аккуратно всё в поленницу сложить.

Десятник – шеф свои владения обходит.
Он метром каждую поленницу обмерит:
На высоту, длину и ширину умножит-
И выработку за день он твою проверит.

Так десять лет в тайге деревья мы валяли.
Нас спрятали в глуши, чтоб мир про нас не знал.
Что за тайгой творилось, мы совсем не знали.
Безвинных – сталинский режим нас наказал.

Рубили лес не просто так, ради забавы-
Кому эти дрова в глухой тайге нужны?
Не складывали их в запас на эстакады,
А постоянно лес старались вывозить.

В лесном отделе ведь не только лес валяли.
И были люди, что трудились, словно муравьи.
С делянок на горбу поленницы таскали-
На ту площадку для погрузки, будто ишаки.

А на площадку эту рельсы подходили.
По ним узкоколейка за дровами шла.
И были грузчики, которые дрова грузили,
Работа непрерывно рабская была.

Дрова на поезде постоянно ночью забирали.
Завод древесный уголь тоннами ?глотал?.
Весь этот лес, ведь на себе, ?рабы? таскали.
?Верблюд? в душе режим – и Сталина проклял.

Дрова по – прежнему из леса вывозили.
Меж пней железная дорога эта шла.
В лесу проблемы постоянно с нею были.
Подчас дорога по болотам даже шла.

Но главная проблема та не в этом состояла.
А главное - делянки с каждым днём всё двигались вперёд.
Железная дорога же на месте оставалась-
И расстояние меж ними с каждым днём растет.

Растёт и путь носильщика до той дороги-
С тяжёлыми поленьями на собственном горбу.
Подчас от тяжести такой не держат ноги.
Натёрты плечи до крови – уж лучше быть в аду!

На каждую делянку не построишь ведь дорогу,
А из делянки надо как-то забирать дрова.
Нет выхода, наверно, невозможно по – другому.
Надежда только на послушного раба.

По мере продвижения вперед делянки-
Железная дорога же всё больше отстает.
Путейщики опять прокладывают вновь времянку-
Теперь к делянкам поезд ближе подойдёт.

Рудники

Тайга не только славится зверьём, лесами!
Там рудники. Места для ссыльных каторжан.
В земле работают забойщики кирками,
А их тяжёлый труд, приравненный к труду рабам.

И так. Часть ссыльных на работу в лес попали.
Другие – в рудники железную руду копать.
Шахтёры в сырости там быстро пропадали.
Ведь каждый должен норму ?на - гора? давать.

Мы тоже этой участи не избежали.
И многие из нас копали в рудниках.
Железную руду вручную добывали,
А на заводе плавили её в печах.

Сестра вторая – Соня. Ей ещё пятнадцать,
Но в ссылке детство быстро кончилось её.
?Кончай гулять. Пора работой заниматься?.
Несовершеннолетнюю впрягли в ?ярмо?.

Шахтёром быть ей даже и во сне не снилось.
Девчонку затолкали в шахту под землю.
Судьба детей ?врагов? по воле сверху не сложилась.
Заставили детей возить железную руду.

Катать вагончики - то женская была работа.
Их ?запрягали парами?, как лошадей.
Возить руду, породу – это их забота.
Тяни вагон, как паровоз, сил не жалей!

Вагончики, как водится, по рельсам знать катились,
А рельсы крепятся на шпалах; шпалы на земле.
Земля сырая, капельки из стен сочились,
И часто рельсы укрывались в той воде.

А шпалы – на подпорках потихоньку бродят.
Вагончики по рельсам катятся с рудой.
Катальщицы на ощупь ног по рельсам ходят-
Под рельсами канавы с мутною водой.

И днём, и ночью темнота. Лишь ольфы лучик бродит.
На стыках рельсы совпадают не всегда.
Дорога кривится. Колёса с рельсов сходят,
А чтоб вагон с рудой поднять, то силушка нужна.

Породу тоже на себе на главный штрек возили.
Руду туда же на вагонах нужно доставлять.
До шурфа на конях вагоны подвозили,
И дальше ?на - гора?, на клетях их поднять.

Порода на отвалы шла. Высокие громады!
По всей округе горы рукотворные стоят.
Руда для обработки шла на эстакады.
Её там очищали, чтоб смогли забрать.

Руками женщин ту руду сортировали,
Там отделяли настоящий железняк.
Потом вручную на платформы нагружали,
А поезд – он спешил руду заводу передать.

А шахта – не простое, знать, в земле сооруженье.
Не просто роют под землёю, как кроты.
Там сверху действует высокое давленье;
Забои, штреки, на все стороны ходы.

Объекты в шахте все защищены крепленьем:
И потолки, и стены, всё закреплено.
А плахи, стойки, баганы – то выдержат давленье-
Без них бы всё это обрушилось давно.

Забойщик в шахте – это главная фигура.
Работа вся зависит только от него.
Без молотка отбойного не знал он бура.
Его комбайн - топор, лопата и кайло.

Работа проводилась испокон вручную.
Кайлом забойщик из породы вырубал руду.
Лопатой он отбрасывал землю ?пустую?.
Отдельно – железняк складировал в углу.

Бросает много тонн породы он за смену.
Лопата постоянно у него в ходу.
Кайлом в забой врубаясь, продвигая стену,
Находит между той породой нужную руду.

В забое он один в ответе за работу:
За выработку нормы, и за общий план,
Катальщицам помочь, и оказать заботу.
За рельсы, вагонетки – он в ответе сам.

Без помощи катальщиц ведь работа не удастся.
Забойщик – он без них руду не сможет дать.
Когда руда, порода будет выдаваться,
Они должны всё вовремя свезти, убрать.

Забойщик и катальщицы – одна бригада.
Они должны во всём друг другу помогать.
Упал вагончик с рельсов ё - он поможет, если надо,
Катальщицы должны породу вовремя убрать.

?Горбатились? здесь наши многие в забоях.
Руду железную давали ?на - гора?.
Своё здоровье ?рвали? в тех сырых условьях:
Внизу канавы, сверху капает вода.

Там сырость вечная на лёгкие влияла.
От ольфы лучик – дальше всюду темнота.
А после смены – копоть в лёгких застревала.
Чахотка обеспечена! И слепота!

Меня, как плотника, в забой копать не брали.
С друзьями поступили мы учиться в ФЗО.
Там дело плотницкое в группе изучали-
И получили мы: строительное ремесло.

Крепёжный матерьял готовить нас послали.
Для шахты постоянно нужен – позарез.
Кололи плахи, стойки, баганы тесали.
Для этой цели привозили нам готовый лес

Однако вскоре тоже в шахту опустили.
Меня крепильщиком послали – по ночам.
Когда домой дневная смена уходила,
Бригада наша проходила по штрекам.

Крепили всё, где в шахте было оседанье,
И сломанные стойки мы меняли по ночам.
И в потолках серьёзные, где были осыпанья.
Улучить безопасность – предписанье было нам.

Руду, что горняки кирками ковыряли,
На эстакаде очищалась от пустой земли.
Тот чистый железняк руками загружали,
А грузчиками той руды лишь женщины были.

Руду, очищенную поездом увозили.
Завод - он постоянно требовал сырьё.
Там в доменные печи железняк грузили,
А сталевары отвечали за чугунное литьё.

Завод особый был. Сверх сталь там выпускали.
В больших печах завода плавили металл,
А из руды чугун – сверхчистый получали.
И вредных примесей чугун не содержал.

Там сталь из чугуна особую варили.
Для медицинских инструментов шёл металл.
Таких заводов: два в СССРе было.
Он редкую и дорогую сталь давал.

Руду в печах обычно по Руси углём варили.
Для стали – вредных примесей полно.
Коррозиям подвержены те стали были,
А ржавчина в металле – истинное зло.

Как сталь особо чистую здесь получали?
Известно, что без вредных примесей дрова.
Их в специальных длинных печах обжигали,
А от древесного угля – сталь чистая была.

Знакомо, что древесный уголь легковесный.
Его для плавки стали - тоннами идёт.
Тайга в избытке – этот матерьял древесный,
Руками лесорубов Каторжных даёт.

Народу было много тех, что лес валяли.
Завод всё требовал древесного угля.
Для этой цели: Нас – рабов и забирали-
Бесплатная рабсила им была нужна.

Таёжный шок

Нас по приезде в Гниловку зима застала.
Продукты все по карточкам были тогда.
По норме жёсткой выдавали очень мало.
Нам доставалась очень скудная еда.

Картошку покупать, но деньги не водились.
И огородов не было. Явились мы зимой.
Всегда без ужина, голодными ложились,
А на ночь пили мы стакан – с подсоленной водой.

От нашей ссылки, где работали и жили,
Вёрст семь пути - было кулацкое село.
Мы с братом Колем, барахло своё менять носили.
Из дома – в дом, наверно, это нас и сберегло.

Мы в основном меняли вещи – на картошку,
Но иногда: давали также нам зерно.
И так продукты мы таскали понемножку-
За семь километров пешком, в своё село.

Мы вещи очень разные свои меняли:
Рубашки, брюки, и постельное бельё.
За вещи мы одни продукты только брали,
А иногда – брели впустую. Не везло.

Сегодня, как обычно: по дворам шагали.
В кирпичном доме, где мне крупно повезло,
Тогда мне полмешка картошки поменяли-
На маминое обручальное кольцо.

Но как теперь домой доставить эту ношу?
А для меня она - понятно тяжела.
Картошку дома ждут, конечно же, не брошу.
Один я не смогу. Тут помощь мне нужна.

Пришёл домой почти пустой. Картошка там осталась,
А моего прихода вся семья ждала.
Недолго думая, моя сестра собралась.
Доставить ценный груз Катюша знать пошла.

Уж было поздновато. К вечеру то было.
Туда – семь километров надобно пройти.
Знакомая дорога. Но сердце что-то сердце ныло.
Но главное: в большом селе тот дом найти.

Уже почти темно, пока в село добрались.
Теперь нам нужно улицу, где дом стоит найти.
Дома впотьмах - на вид все чёрными казались.
В конце концов, мы этот дом с трудом нашли.

Кирпичный дом с картошкой. Всё же, мы узнали.
Хозяйку эту тоже быстро мы нашли.
Свою картошку за кольцо, мы всю забрали,
И вышли вон. По тёмной улице пошли.

Куда теперь идти? Домой мы не успели -
Семь вёрст: кустарник, лес! Мы ночью не пройдём!
На край села, мы вышли, на бревно присели.
Решили: до рассвета мы тут подождём.

Поднялся ветер. Стало холодно и сыро.
Одежда наша - лишь для солнечного дня.
Им дома всем тепло и спят, наверно, мирно,
А нам тут: околеть, не стерпим до утра!

В хозяйстве, при заводе том, имелся лесовоз.
С тайги на нём возили на завод дрова.
Узкоколейный был сей малый паровоз.
На нём из шахты подвозилась и руда.

Всегда ночами из тайги дрова возили,
А лесовоз - он в нашу сторону идёт.
С картошкой на хребту к заводу поспешили-
Быть может, на платформе нас он подвезёт.

Не зря спешили к поезду, как раз успели.
Теперь, наверняка, поедем мы домой.
Тихонько, на последнюю платформу сели:
Знать радость на душе у нас – и был покой.

Наш путь совсем недолго на платформе длился,
Как из кабины сцепщик тихо подошёл.
Он, видимо, с похмелья плохо похмелился,
Надеясь поживиться, он сюда прибрёл.

?За всё надо платить. Вы, это, что?- Не знайте?
Давайте на бутылку, дело – будь с концом.
Иначе, как хотите, сразу вылезайте,
По шпалам, по тайге пойдёте вы пешком!?.

А поезд, по ?привычке?, лихо ночью мчался.
Он благо, что на рельсах путь свой продолжал,
А пьяный смазчик требовал и издевался,
И русским матом он на нас – детей орал.

?Нас, дяденька, не трогай?,- плача я взмолился.
Он озверел. Мне дал ногой под зад – пинка,
Потом: в угаре он ко мне вплотную наклонился,
Схватил меня – и бросил за борт, как щенка.

Каким же зверем надо быть?! На это, чтоб решиться!
Ребёнка, чтобы сбросить с поезда – на ходу в тайгу!
К тому же ночью тёмную! А если, что случится?
Так оказался я средь ночи – у тайги в плену!

Не помню: как летел! И как я приземлился!
Не чувствовал себя, меня окутал шок!
Я замер. И стою на месте, будто заблудился:
Куда, зачем, откуда – вспомнить ничего не мог!

Бог дал, что не попал на пень, я не убился.
Он мягкий и густой мне кустик подстелил;
Не чувствуя ушиба, в шоке подхватился-
И на железную дорогу я вскочил.

Шок продолжался. В голове всё помутилось!
В какую сторону мне надобно бежать?
И почему я здесь? И что со мной случилось?
Куда поехал поезд, я не мог понять.

И вдруг испуг! Холодным потом я покрылся,
Стал отходить от шока, приходить в себя.
Я вспомнил куст, в который только что свалился,
В какую сторону забросил он меня.

Проехали немного мы. Вернусь! К кому стучаться?
Назад бежать - никто в селе меня не ждал.
Ворота не откроют, так не стоит возвращаться.
Решал, прикидывал. Что делать?- Я не знал!

Вперёд! Что ждёт меня в опаснейшей дороге?
В ночь. Без луны. Через дремучую тайгу!
Меня домой в семью тянуло, мысль о доме:
К нему семь вёрст пути, быть может, я пройду.

В тайге годами, та прорублена просека.
Железная по ней дорога пролегла.
И кулаки, и ссыльные – на стройках века,
А сколько здесь под шпалами невольных полегло.

Стаю я здесь один. В ночи. Ни зги не видно.
Дорожкой небо низкое. Горит звезда.
Стеной стоят в века деревья эти мирно.
Вглубь – бесконечная и вечная тайга!

Зверьё обычно по ночам выходит на охоту.
Но ест обычно тот из них, кто посильней,
И деткам малым принести – знать проявить заботу,
Чтоб набирали сил кормить их посытней.

А жертвы те, кто медленно бежит, и послабее.
Детёныши зверей должны на ?ус мотать?.
Пред волком лис и заяц так, как волк сильнее,
?У сильного - всегда бессильный виноват?.

Выходит поохотиться рысь. Зверь коварный.
Он тихо на суку сидит и жертву стережёт-
Зверь из кошачьих - хитрый, ловкий и проворный,
Он не боится. Даже волка загрызёт.

Кабан таёжный – злой и крупная зверина,
Но стая: корни, желуди, что попадёт - грызёт.
Но, если потревожит кто, тому могила.
Вожак клыками нарушителя порвёт.

А волки. На охоте жертву окружают.
Вожак – матёрая волчица их ведёт.
И даже в хитрые ловушки загоняют-
Никто живым от этой своры не уйдёт.

Медведь. Он царь тайги, их волки обходили.
И на своём пути - их лучше не встречать.
Семьёю с медвежатами своими жили,
А сильного, как должно – нужно уважать.

Домой сестра с картошкой, еле ковыляла.
?Он же – страдалец. Там в тайге, совсем один?.
Что было - Катя всё им дома рассказала:
?Ах, Боже, помоги ему. Что будет с ним??

А в это время: я ?беседовал с богами?.
И так бежал, что не касался я земли!
И шпалы под собой не чувствовал ногами,
Видать, меня на крыльях Ангелы несли!

Ах, если б эту скорость кто – нибудь померил!
Откуда только, не понятно, черпал сил?
Конечно, в этот счёт никто бы не поверил.
Наверное, рекорды в беге все побил.

Но я ещё в тайге. И впереди – путь дальний.
И неизвестно, что меня ещё там ждёт.
Как сложится: удачно или же печально-
Не будем мы загадывать судьбу вперёд.

Как сказано: зверь в ночь выходит на охоту,
Чтоб съесть кого, а может в зубы угодить.
И нечисть ночью вся резвится по болоту,
Чтоб душу грешную свою повеселить.

Симфония тайги похожа на страданье:
Там крики, стоны, вопли можно услыхать!
И раздирающие душу – завыванья!
Там плач, рыданье, хохот из тайги – звучат!

То тут, то там раздастся громкий смех колдуньи,
Что сердце леденеет, хочется взлететь.
Подальше – от исчадья ада, от совы певуньи,
И чтоб не слышать эту жизнь, хотелось умереть!

Но жизнь настойчиво молилась о пощаде,
И клетки организма – все хотели тоже жить.
А воля и Душа – повержены. И нету слада.
Надежда лишь на Бога, чтобы это пережить.

А время не спешит, минута долго бродит.
И путь ещё не скоро я смогу преодолеть.
А в памяти картинки жизни вновь проходят -
Их накопилось много за двенадцать лет.

А музыка таёжная – без паузы завывает,
Терзает душу, сей смертельный жуткий хор.
В ней перерывов ночью, видно, не бывает.
К тому же хвоя и листва - шумит зелёный бор.

А темнота - она всегда пугает человека.
И даже дома, во дворе, когда уже темно.
Но в замкнутой сплошной тайге, когда совсем нет света,
Такие страхи пережить - не каждому дано!

Был риск – быть съеденным зверьём в глуши таёжной,
А дикими зверями славилась всегда тайга.
И чем быстрей бежал, спастись было надёжней.
И потому от смерти я стрелой летел тогда.

Не знаю, сколько времени тогда на бег потратил.
Никто не мерил сей опасный, жуткий путь.
На Бога я надеялся! За ночь – полжизни я истратил!
Какие испытания меня ещё сегодня ждут?

Но долго ли, аль скоро ли, пять вёрст осилил.
А две ещё версты - осталось впереди.
Теперь тайга закончилась, кустарники явились.
Но эти две – страшней и потрудней пройти.

Теперь налево от просеки – нужно повернуть.
В село дорога. Ночью лужи не видать.
Путь пролегает по болоту. Ноги не идут:
Здесь, кажется, живые чудища стоят.

Но это лишь цветки! Страх будет впереди:
По кладбищу дорога к дому пролегла.
От страха ноги сами медленнее шли.
И вот дорога эта – к кладбищу пришла.

То был отвал. Пароду шахта насыпала.
Давно здесь хоронили. Мягкая земля.
Гробы с земли при ливнях часто вымывало-
Торчали из земли и, верно, ждут меня.

Мы с пацанами здесь уже не раз бывали.
Уже тогда, в душе, мне было нелегко.
Где, что лежит, стоит, весит – мы точно знали.
Теперь тут нет ребят и очень уж темно.

Нет сил на эту мёртвую гору подняться,
В сей полуночный час, когда сюда пришёл.
Что сильно струсил я тогда - могу признаться,
По кладбищу тогда я еле-еле брёл.

Сдавило голову, и ноги ?наливались?.
А сердце сжалось, что совсем не мог дышать!
Я двигаться не мог, мне ноги отказали!
Чтоб разглядеть чего, глаза не мог поднять!

А время, будто бы навек остановилось.
Тем страшным мукам не было конца.
Свиданье с духами неимоверно затянулось,
Но Бог помог. Закончилась та мёртвая гора.

Я не видал, но чувствовал чужие взоры.
Хотелось побыстрей куда – нибудь бежать!
А по щекам, вниз, крупные катились слёзы-
Я даже оглянуться не посмел назад.

Не знаю: как прошёл проклятое то место.
Мне стало очень жарко – даже весь вспотел.
Откуда ноги силу взяли – неизвестно!
Пока не спохватились, я сбежать успел.

Бежал я без оглядки, как с цепи сорвался.
Остановился резко, только за мостом.
Смотрел издалека туда и ужасался,
А где–то девки песни пели за селом.

Все за столом в слезах сидели и, конечно, ждали.
Никто так просто в эту ночь не смог заснуть.
Семья: все вместе за меня переживали.
В семье всегда найдешь: защиту и приют.

Та ночь осталась, как сигнал, как знак перед глазами.
Такое потрясенье выпало на мой удел!
Не до, ни–после не было такой душевной раны!
За эту ночку – преждевременно я поседел!

ФЗО
(Фабрично - заводское обучение)

Война прошла. Сплошь разоренье и руины.
И дел невпроворот. С чего же начинать?
Знать срочно, обезвредить всё: снаряды, бомбы, мины,
Смертельные ловушки, что в земле лежат.

Убрать развалины, расчистить все заторы.
И планировку можно будет начинать.
Со всех сторон площадки обнести заборы.
Теперь строителей, возможно, приглашать.

Но ведь строители – почти все воевали.
И вряд ли скоро нам удастся их собрать.
Чтоб строить тут могли, те жизнь свою отдали.
А значит: надо срочно новых обучать.

И так. Фабрично – заводское обученье.
Повсюду появилось прочно, и по всей стране.
Там изучала молодежь и навыки, уменья,
И специальность получала по душе.

Четырнадцать мне было, как пошёл учиться.
С ребятами своими вместе – в ФЗО.
Профессию строитель получить стремился.
Как видно, это было сверху мне дано.

То был ноябрь. На дворе уже зимы начало,
Когда мы в первый раз пришли и сели в класс.
Администрация в журнал свой записала,
Учащимися ФЗО признала нас.

Нас в форму зимнюю здесь полностью одели.
Всем выдали: рубашки, брюки и бушлат,
Портянки, шапку, сапоги – вовсю скрипели.
И белое бельё. Одели, как солдат.

Нас в общежитие завода разместили.
Отдельно – всем кровать. И было там тепло.
В столовой заводской три раза в день кормили.
И баня вовремя, меняли нам бельё.

Занятия мы в классе редко проводили,
Ведь мы не инженеры, а рабочий класс.
Обычно топорами срубы мы рубили.
И как жилище строить, приучали нас.

По-разному ребята к делу относились.
Занятия всерьез не всяк воспринимал.
Все были ещё дети. Часто мы бесились.
Что мы строители, не каждый сознавал.

Всего шесть месяцев продлилась та наука.
За это время надо было нам взрослеть.
Построить дом, но это – не простая штука.
И сколько разного всего нужно уметь.

Пришёл наш час, и мы экзамены сдавали.
Пятнадцать нам всего! У нас всё впереди.
Теперь - мы плотники. И документ нам дали,
Что мы строители, и полный курс прошли.

По мастерству оценки никогда не ставят,
Присваивается здесь каждому разряд.
О мастерстве всегда лишь по разряду судят:
Чем выше он, тем больше мастеру подстать.

Пятнадцать в группе нас. По – разному сдавали.
Мы с братом Колей сдали сей разряд - на пять.
Другие семь ребят – немножко ?подкачали?,
А остальные шесть – на третий лишь разряд.

Из лучших мастеров бригаду сколотили.
Нам поручили ремонтировать жилье.
В домах работы разные мы проводили:
На новое меняли старое ломьё.

Мы даже в клубе новые полы постлали.
И балки новые, сменили плинтуса.
Фундамент в школе двухэтажной поменяли,
Все стойки – там работа сложная была.

Фундаменты под печки русские рубили.
Перегородки ставили в иных домах.
Худые протекающие крыши крыли.
Да невозможно написать о всех делах.

Других наших ребят на шахту отослали,
Которым был присвоен третий лишь разряд.
Крепёжный матерьял в забой заготовляли,
Готовить плахи, стойки, баганы – был их наряд.

Когда в селе мы всё, что нужно обновили,
Перевели нас на другой совсем объект.
Барак в тайге для лесорубов мы рубили.
В работе этой надо много было, что уметь.

Срубив барак, нам снова место поменяли.
Теперь работа будет всем ещё сложней.
Электростанцию теперь мы воздвигали.
И тут не обойтись без сложных чертежей.

Всю площадь под застройку уровнем сравнили.
Ось котлованов и фундаментов нашли.
Кругом в траншеи арматуру проложили,
Раствором из цемента арматуру залили.

Теперь за главное - пора поставить стены,
Проёмы окон и дверей нельзя забыть,
А после стен и потолки уж подоспели.
На стену можно сразу крышу наводить.

А что мы справимся, не каждый в это верил!
Осталось в помещениях полы залить;
Поставить окна, и навесить в залах двери.
Покрасить потолки, и стены побелить.

Котлы локомотивные установили,
Пульт управленья, чтобы генератор оживить,
Электрогенератор в схему подключили,
И можно людям долгожданный ток уже пустить.

Голод

Прошла война. В стране разруха и страданье.
Кругом нехватки средств, и всюду нищета!
Но главное - по карточкам всё пропитанье.
Когда же кончится голодная пора?

Беспомощна была семья наша большая.
Детишки малые: всего нас было семь.
Отец войной затерян, мать была больная.
Хотят все есть, а пищи не было совсем.

На карточки продуктов очень мало выдавали:
Лишь на неделю месячный паёк хватал.
Траву домой мы разную таскали.
Зимой без ужина знать каждый засыпал.

Хлеб лесорубам восемьсот грамм в день давали.
За день – пятнадцать вёрст пройти. И норму дать.
Жестоко. При таких нагрузках голодали!
И люди от недоеданья стали опухать.

Шахтёрам хлеба восемьсот грамм в день давали.
Забойщикам давали хлеб - один кило.
Они породу тоннами за день бросали.
Им не хватало сил тянуть это ярмо.

Несовершеннолетним - двести грамм давали.
И иждивенцам: двести граммов хлеба – в день.
То бабушки и дедушки, они страдали,
От этой нормы хлеба превращались в тень.

В сорок седьмом году – повсюду голодали!
По всей Руси почти он всеми овладел!
И люди опухали, тихо погибали;
А в ссылке был - в сто раз страшней этот удел.

Ведь в ссылке не было: ни дач, ни огородов,
И никаких наделов, никакой земли.
И даже не видать нигде было заборов;
Ни сотки не давали, чтоб садить могли.

И так же не было: ни рынков, ни базаров.
То места, где хоть что – нибудь купить могли:
Хотя б картошку, огурец иль помидоры.
Из денег заработанных не сваришь щи.

В соседних сёлах раскулаченные жили.
И мы повадились в ближайшее село.
Туда мы барахло своё менять носили-
Меняли на картошку или на зерно.

Но не бездонны же узлы у нас с вещами!
И, к сожалению, и им пришел конец.
Зиму прожили. Что есть голод - мы познали!
Теперь: крапива, листья, травы, наконец.

Давно в лесу себе землю раскорчевали.
Картошку сеяли – в надежде на свою.
Но каждый раз весной побеги замерзали.
Уже три года, нет надежды на свою землю.

Мы с Катей за крапивой каждый день ходили:
За три километра. Тянули два мешка.
И из неё в обед похлёбку мы варили.
И эта пища – главная для нас была.

Предолгий голод - отвратительное чувство.
Зимою без еды сидели: по три дня,
А выжить - было настоящее искусство!
Воду мы пили на ночь - подсоленную не зря.

В тех семьях, где мужчин ?шакалы? забирали;
Где оставались женщины одни с детьми,
Такие долго и жестоко голодали-
Одни из первых эти семьи вымерли!

Но были вещи пострашней голодной смерти!
Моя рука не поднимается писать.
Но совесть не даёт моя молчать, поверьте,
Я просто вам обязан всё про это рассказать.

Всё по шаблону шло, где мужика забрали.
И дали так же по шаблону – двадцать пять.
Жена и четверо детей от голода страдали:
Двенадцать старшей было, младшенькому пять.

Мать в шесть утра – уже в пути. Семь вёрст до леса.
В тайгу её загнали тоже лес рубить.
Зимой страдалица пока дойдёт до места,
Работать сил не оставалось, как же с нормой быть?

Из дома ежедневно уходила рано,
А дома дети малые, совсем одни.
Голодные детишки плакали: ? Где мама??
Домой – уж вечер, поздно. Мать ещё в пути.

?Жила? мать - на износ. Всё больше уставала.
Голодная. Дать норму - больше не могла.
Кой - как работала и часто отдыхала.
Разбитая, к детишкам еле добрела.

К зиме мать выдохлась. Уже не поднималась.
От дальнего пути она совсем ?дошла?!
С ней голодали дети, и она ?сломалась?!
А обессилив, уж работать не смогла.

Кормилицы теперь не стало - мать болела.
А иждивенцам хлеб давали: двести грамм.
Хлеб срезали в три раза ей, чтоб не объелась.
Теперь семья в пять душ получит килограмм.

От голода вторая дочка заболела.
Когда ей было только десять, умерла.
На похоронах вся семья совсем не ела-
Ещё на той неделе кончилась еда.

От голода они давно поопухали.
Семья лежит. И нет уж больше сил, страдать.
Ждать помощь неоткуда. И они не ждали.
И, значит, надо им, как Лене умирать.

Буран с утра, метелью всё позадувало.
Земля промёрзла сильно, превратилась в лёд.
На санках трупик привезла, в снег закопала.
Мать тихо удалилась, оставляя след.

Мать видеть не могла, как дети умирали.
Обезумев, пошла на этот страшный шаг.
И ночью, в тот буран нашла, где трупик закопала.
Со страшной ношей пробиралась, как маньяк.

В полночь пришла домой и печку затопила.
Хотелось ей скорей детишек обогреть.
Никто из них не спал. Она их покормила.
Никто не знал, что ели. Это был секрет.

А время шло. Детишки снова ободрились.
Но мать, наоборот, истратила покой.
Весна. Почти через зиму, считай, пробились,
А с матерью беда: всё хуже с головой.

Она слаба, не может уж вести хозяйство.
Дочь Лиза, старшая, взяла всё на себя.
Просилась на работу - проявили байство:
?Тебе – двенадцать только. И куда тебя??

Где только было можно, Лиза промышляла.
Она пыталась даже милости просить.
И даже крала, если плохо, где лежало.
Семью старалась лишь бы как-то подкормить.

Колхозы из тайги в то время лес возили.
Пыталась, верно, Лиза что-то там украсть.
И мужики её со зла, чуть не убили,
Потешили свою – нечеловеческую страсть.

Знать кто-то из селян - бедняжку притянули.
Жила, где Лиза там и кинули в сенях.
Мать и детишки кое-как домой её втянули.
Она тогда у смерти уж была в когтях.

Несчастную семьёй втроём похоронили.
И прах покойной Лизы предали земле.
Опоры их последней – Сволочи, лишили.
Надежда рухнула, и быть большой беде.

Теперь уж малыши себя кормили сами.
С Антоном Катя – всё просили, кто что даст.
Ей восемь, пять ему, они ходили днями.
И только мать теперь была в семье балласт.

Здоровье у неё совсем не улучшалось.
На фоне жутких стрессов – всё на оборот.
И с головою состоянье ухудшалось.
Наверно, ?грешницу? Господь на суд зовёт.

С утра она помылась, в чистое оделась.
Детей на улицу отправила гулять.
А оставлять детей одних же, не хотела.
Злой рок петлю набросил ей! Решил её убрать.

Я думаю: сполна мать грех свой искупила.
Она детей от страшной гибели спасла;
И вовремя от смерти верной защитила;
Сироток маленьких власть в детский Дом сдала.

Нет! Эта мать не совершила преступленья!
Она, любя, детишек малых сберегла.
Виновен сталинский режим! И нет ему прощенья!
За Геноцид народа! За все подлые дела!

В сорок восьмом году немного лучше стало.
Купила наша мать на деньги сразу две козы.
С весны нам молока они давали мало,
Зато добавили достаточно нам суеты.

Сначала сложные у нас проблемы были.
Сараев не было. Куда их закрывать?
Их поместили под крыльцо, они там жили.
Скотина шустрая – и может убежать.

Пришлось тогда сарай им срочный тёплый строить.
И, чтоб для выпаса на волю был загон;
Чтоб из сарая козы выходили, лаз устроил,
А чтобы не украли, в ночь закрыть замком.

И сена не было для них. Кое-как кормили.
Ведь на лугах ещё не поросла трава.
Так веток разных мы из леса им носили.
И даже ели молодые деревца.

А летом - мы к зиме кустарник натаскали.
И наши козы объедались на лугу.
Привязывали так их, чтоб не удирали.
С тех пор ещё я козье молоко люблю.

Из-за болезни нашу мать в колхоз списали.
Там, в ссылке, это называли: лёгкий труд.
Зато ей, как колхознице, участок дали.
Землю, где можно будет сеять что-нибудь.

Теперь в Руси продкарточки всем отменили.
И жизнь совсем у нас по - новому пошла.
Уже в еде - концы с концами мы сводили.
Мы живы! И пора голодная прошла.

К тому ж картошку на участке мы садили.
Теперь, хоть не в достатке, но была своя.
Своя морковка, лук, капуста – у нас были.
Трудились взрослые и дети – вся семья.

В селе у кулаков корову мать купила.
Хозяин утверждал, что стельная она.
Корова тощая и мало что доила.
И дальше не видали больше молока.

Нам сенокос тогда в болоте наделили.
Там за селом, у ельника, в тех липовых кустах.
И, кроме малышей, мы все в семье косили,
А сено по снегу возили на санях.

Коровник нужно до зимы ещё построить.
В лесу готовить брёвна. Там же сруб рубить.
А брёвна надо высушить в лесу. Оставить.
Сухие на плечах домой переносить.

Для стройки нужен мох - зимой для утепленья.
Надрать в болотах, и в мешках таскать домой.
Меж бревен в стены положить при составлении,
И для тепла – на потолок претолстый слой.

Коровник для коровы строил я всё лето.
Фундамент, стены, двери, также потолок.
И балки, и стропила ставил незаметно.
Покрыл и крышу. Всё построил точно – в срок.

В начале декабря коровка отелилась.
Здорового бычка она нам принесла.
Всю зиму и всё лето напролет доилась.
За тёплое жильё давала молока.

Нас быстро власти ?дорогие? обложили.
Как оказалось, дорогое это молочко.
(Теперь не рады, что корову мы купили).
Дешевле было бы - вдвойне купить его.

Мы масло дорогое летом покупали.
Его топили, чтобы сдать шальной налог.
Чтоб не было пени, мы вовремя сдавали,
А то корову уведут. Был бы подлог.

Облава

Нас семьями сюда в Сибирь загнали.
Коварный, ненавистный сталинский режим.
Тираны - деспоты судьбу нашу сломали.
И неизвестно, кто останется в живых.

Как истина гласит: ?в тайге медведь – хозяин?.
Так в ссылке – комендант нас строго опекал.
Для нас он был: судья, защитник, в общем - барин.
Он, главное, нас от свободы охранял.

Он был для нас: пастух, а мы – его бараны.
За каждого из нас он лично отвечал.
И потому не оставлял нас без охраны.
За малые провинности он нас карал.

Но не один пастух - за нами соглядали.
При нём: шакалов свора охраняла нас.
К нам из района постоянно приезжали:
Забрать ?преступников? - баранов про запас.

Н.К.В.Д. следили, чтоб мы не сбежали.
Хоть и стоит кругом на сотни вёрст - тайга.
И каждый вечер нас по спискам отмечали.
Чуть что, тревога враз объявлена была.

Иметь велосипед – нам строго запрещали,
Как будто по тайге могли на нём сбежать.
Ружьё иметь: тебя бы вместе с ним забрали,
Чтоб в коменданта мы бы не могли стрелять.

И за любое слово, хоть невинное, сажали.
Рассказанный ?друзьям? - забавный анекдот.
А на допрос: обычно ночью забирали.
И длился до утра. Всю ночку напролёт.

Чекисты из района часто приезжали.
И ?чёрный ворон постоянно здесь кружил?.
Доносчики – их материалами снабжали.
А ?ворон? в тюрьмы свои жертвы увозил.

Судили всех шаблонно. Как ?врагов народа?.
И по шаблону: всем давали двадцать пять.
Им нас судить - была дана сполна свобода.
Чтоб непременно: каждого из нас карать.

Почти всех мужиков врагами объявили,
Оставив семьи без кормильца, прозябать.
Им, как врагам народа, полный срок давали,
Чтоб не было обидно, всем – по двадцать пять.

Я не хочу быть голословным перед вами.
Таких два ареста были в моей семье.
В сорок девятом – зятю ?ворон? подогнали,
А в пятьдесят втором - родной сестре.

Но всё об этом будет дальше: по порядку.
А речь идёт: о тройке молодых друзей.
Ведь с ссыльными чекисты не играли в прятки.
Их, просто вовсе, не считали за людей.

Свидетелей различных тайно вызывали.
Допрос об этой тройке непрерывно шёл:
Что? Где? Когда? – про них вопросы задавали.
Как поносили наш отважный комсомол?

Им верные друзья про слежку доложили.
Они в лесу решили время переждать,
А сыщики в ответ тревогу объявили;
И стали беглецов с овчарками искать.

Два дня искали, но не находили.
Тогда решили беглецов измором взять.
Ведь за продуктами придут- то по ночам следили.
Их тут же, тёпленькими можно забирать.

В тот день мы с братом Колей чистку проводили.
Мы очищали шурф, где вентиляция была.
Из шахты загазованные массы выходили.
Поверхность их давно кустарниками обросла.

К нам прямо на работу беглецы вдвоём явились.
Они голодные. За хлебушком пришли.
Чтоб в лес продукты им принёс, договорились.
Свой хлеб мы им отдали, и они ушли.

А через час беглец и третий появился.
И всё, о чём мы сговорились, он от нас прознал.
Не знали мы тогда, что он призатоился.
Всё, что узнал у нас, чекистам передал.

А через полчаса нагрянули чекисты.
У каждого в руках взведённый автомат.
Овчарка впереди, глаза её искристы.
Все ринулись ко мне: за всё - я виноват.

?Мразь! Где они??- Раздался хриплый голос матом!
Собака крепко затянула поводок.
Он подбежал, размахивая автоматом,
И в ярости не помнил, как он взвёл курок.

?Мухтар!?- Скомандовал он бешеной собаке.
Как волки кругом встали все – вокруг меня.
Шесть автоматчиков и пёс - идут в атаку!
На пацана в шестнадцать лет – столько огня.

Меня, как диверсанта, по рукам скрутили.
И под охраной, и овчарки - повели.
В комендатуру в изолятор поместили.
До вечера меня надёжно заперли.

Под вечер мою келью срочно отворили.
А мне котомку дали: в ней была еда.
И по дороге в лес – мне строго объяснили.
Подсадкой буду я. Такие вот дела.

Пришли к поленнице, что было в договоре,
Куда продукты я им должен принести.
И группа по захвату ?диверсантов?- в сборе.
Вокруг поленницы все тихо залегли.

Лежать в сырых кустах им неприятно было.
А время шло. Уже нельзя было вставать.
Быть долго в неподвижной позе: тело ныло.
А я сижу. Не стал, как велено, гулять.

Старшой не выдержал такое поведенье.
Давай в полголоса внушительно ругать:
?Ты – сволочь. Что сидишь, как будто приведенье.
Чтоб двигался, подлец. Тебя в такую мать?.

Вокруг пеньков ходить - уж ноги не носили.
И сколько можно: просто возле дров гулять.
Чекисты все кругом, как мыши, затаились.
Я на поленницу залез и стал лежать.

Лежал в смятении. И сердце разрывалось.
Не мог своих я – просто подло так предать.
Когда услышал свист, ?капканом? сердце сжалось,
Не поднял голову. И я не стал их звать.

Что я лежу, то сразу хлопцы увидали.
Они не сразу без оглядки подошли.
Тогда свистели потихоньку. Меня звали.
Понять, что не зову их, парни не могли.

Вот потихоньку, осторожно подходили.
Не знали, что кругом засада их тут ждёт
Когда они совсем буквально рядом были,
Отряду прокомандовали: ?Всем вперёд?!!!

Кольцо Н.К.В.Д. вкруг беглецов сомкнулось.
?Закрылась в мышеловке, плотно западня?.
А беглецы от выстрелов совсем очнулись.
Закончилась с огнём опасная игра.

Им руки за спиною крепко повязали.
Через болото под конвоем повели.
За дерзость мне затрещин вволю надавали,
А их на ?черном вороне? вдаль повезли.

За этот ?страшный грех? их строго наказали.
Судил их, как и всех, военный трибунал.
За три голодных дня: по двадцать пять лет дали.
?Фашист, запомни, чтобы каждый своё место знал?.

Прошло полгода лишь, как Саша поженился.
Он выбрал в жёны для себя мою сестру.
И были счастливы. Он на неё ?молился?.
А сталинский режим: взял, заточил в тюрьму.

В расцвете лет жестоко крылья обломали,
Чтоб сокол в небе никогда не смог летать.
И всё, что дорго в жизни было, отобрали.
Не смели даже, чтоб о чём – либо мечтать.

А в пятьдесят втором пришла беда – вторая.
Опять она ворвалось к нам в семью, в наш дом.
К нам ночью постучалась с криком банда – стая.
Нас всех подняли, и устроили погром.

Нас спящих – из постелей в угол всех загнали.
Постели в спальне полетели к верху дном.
Знать вещи здесь запретные искали.
Искали что-то очень, даже под полом.

Уж два часа безрезультатно ?воевали?.
Наверное, им кто-то что-то подсказал.
Конкретно, что искали - так мы не узнали.
Старшой от злости покраснел, даже стонал.

Улики не найдя, сестру мою забрали.
Двенадцать мужиков составил тот наряд.
Конвой и ?чёрный ворон? у крыльца стояли.
Наш дом покинул ?героический? отряд.

Ведь из семьи кормильца главного забрали.
Остались шестеро детей! Больная мать.
Что делали тираны - точно понимали.
У них своя задача: Жестче покарать!

Её, ?врага народа?, также осудили.
Ей той же меркой ?подарили? двадцать пять!
И в лагерь Инта в Воркуту! В тот холод заточили.
В том лютом холоде сей срок не выстоять!

Опухшая от голода, там что-то говорила:
Что здесь нам всем придётся с голоду сдыхать.
Одна ?тварина? коменданту доложила:
?Простить нельзя! Конечно, надобно карать!?

Так просто вот ?враги народа? получались,
Когда доносчик слушает тебя, любя.
Потом с чекистами тайком, про всё якшались.
И вот пошёл процесс: и скоро – нет тебя.

В тайге на ссылке десять лет безвинно мы страдали,
Не зная за собой пред Родиной вины!
Её искусственно те власти нам сфабриковали,
Безвинно кару тяжкую в тайге мы все несли!

За что страдали дети? В чём их преступленье?
В младенчестве своём, что совершить смогли?
Ответ один, не вызывающий сомненья-
Вина их, что в стране чужой на свет пришли.

В России немцев много раз уже карали,
Но не сумели истребить нас до конца.
Весь мир, как будто бы про всё это не знали,
Как пропускали немцев через жернова.

Ценою - в миллион сограждан заплатили!
Мы за несуществующую лжевину!
А те, что двадцать миллионов душ сгубили,
Отделались всего - в три - пять годков в плену.