Взъерошенная душа - дикая Книга стихов
Андрей ЖигАлин (Сокращённый вариант книги "Взъерошенная душа")
?Вытоптали поле, засевая небо...?
А. Башлачёв
Песенка о творчестве
Андрею Мошанову
Плачет маленький Шагал,
дети смотрят с укоризной:
он Быка нарисовал -
получился бык, как в жизни.
Плачет маленький Шагал,
Он не то сказать хотел им, -
слезы катятся в шерсти, -
заплатить за душу - телом
и отдать, чтоб обрести...
Слезы прячутся в шерсти...
Не пасущегося зверя -
вечность он отдать хотел;
голод гордого неверья,
неизбежности предел
он сломить в себе хотел...
Но коварная рука
аккуратно,
осторожно,
повторяя путь несложный,
ловко вывела -
быка.
Трудно людям донести
то, что ты один умеешь,
то, что ты уже имеешь,
можно ль снова обрести?
Ты опять в конце пути...
Людям страшно обрести
новый мир, тобой любимый.
Старый мир, с рожденья зримый,
Трудно в жертву принести -
ты уже чужой почти.
Ты себе чужой почти...
Плачет маленький Шагал
от восторга и досады:
он быка нарисовал -
получился бык, как надо...
Получился бык, как НАДО.
Плачет маленький Шагал...
* * *
Я у церкви слышал этот
звук веселый и простой:
смех рассыпанных монеток
над людскою нищетой...
Пыль веков
В неприемный день в роддом
с запыленным узелком
тихо, робко, чуть дыша,
к малышу пришла
Душа.
* * *
Я проснулся сегодня,
как в детстве:
с ощущением Нового дня.
Клен бездомный
шумит по соседству,
небо манит куда-то меня.
День. Обычный.
Ни лучше, ни хуже.
Впрочем, только он начат.
Пока.
И в оконной простуженной луже,
словно листья,
плывут облака.
* * *
Огонь веселый
в красном пиджачке
в печи танцует и руками машет,
и розовые отраженья
пляшут
на льде оконном,
робком новичке.
И спать давно ушел
уставший вечер,
и сказками часов
потемки душу лечат -
встревоженную,
как перед грозой...
И ночь идет цыганкою босой.
И тени
распускаются,
как свечи...
Пролетел День ангела
Звезды пожали плечами,
крылья смешно приподняв:
- Кто это дрыхнет ночами?
Ты, именинник, неправ!
Ты же, бедняга, не вечен, -
так не спеши и живи
каждый дарованный вечер
лишь для чудес и Любви...
Учение травы
Просто это ночная роса.
Просто это чудес голоса.
Это просто учение звезд:
этот мир бесконечен и прост.
Для того, кто себя превозмог,
равноценны кузнечик и Бог.
Просто, если живешь не спеша -
успевает проснуться душа.
* * *
Это таинство леса,
эти запахи мяты!
Мы для веры воскресли,
мы лучами распяты.
В этом храме сосновом
так легко без опаски
прикоснуться к основам
нестареющей сказки...
* * *
На ясном косогоре добрым вечером,
услышать вновь, Судьба, благослови,
как скачет от кузнечика
к кузнечику
мелодия Покоя и Любви.
Стеклянные Атланты-облака
несут на спинах небо голубое,
и не найти бездомнее покоя...
А жизнь опять бессмертна и легка!
Язычество
Чудесное я видел дело:
в снегу икона. А на ней
Святая троица сидела:
снегирь, синица, воробей.
Дождь в городе
Дождь метался меж домами,
налетая на людей,
Синеватыми губами
пил пространства площадей.
Добротой траву калеча,
забывая все пути,
он смывал по стеклам вечер
и желал одно: пройти!
Предначертанной истоме
не желая уступить,
он запутался в бетоне.
лишь глаза просили: пить!
В проводах-сетях шатался,
опираясь на карниз..
А к рассвету заметался
и бессмысленно повис...
И ударом ветра скошенный,
он упал, как луч подброшенный.
Почему дети ночью спят
Ночью в споре - явь и небыль,
с отраженьем бьется тень.
Спозаранку раны неба
перевязывает День.
Она и Вальс
(Одиночество)
- Я приглашаю Вас
на танец,
хоть Вы и Вальс,
и иностранец.
Я очень танцевать хочу,
стоять одной весь вечер трудно,
Я Вас ничуть не огорчу -
я танцевать умею чудно!
Я страстно музыку люблю!
Нет, правда,
я не притворяюсь:
как заболею, так пою
и так быстрее поправляюсь.
Я Вас узнаю с первых нот,
так Ваш наряд красив и ладен.
Люблю я также и фокстрот,
да он неряшливей наряден.
Пускай сегодня праздник будет
для двух чудных существ - для нас.
Под Вас кружить мы с Вами будем,
мой милый, добрый,
чудный Вальс.
- Я также рад знакомству с Вами.
Как это платье Вам идет! -
и Вальс с улыбкой юной даме,
волнуясь, руку подает.
* * *
Смешные всадники снежинок
летят, гарцуя и гордясь,
на тот неравный поединок,
где белизною будет грязь.
Над гулкими в ночи домами, -
как мир осенний опустел! -
скользит серебряное знамя,
из сотен сотканное тел.
Но станут воины слезами,
коснувшись рубища дорог.
Вот твой удел, о войско-знамя?!
Снежинки, грустен ваш итог:
Отдать свой свет теплу земли,
чтоб стало легче новым ратям.
Ваш путь красив и безвозвратен...
Но вы иначе не могли.
Стихи и звезды
Когда пытаешься ответить
стихам, что ночью рождены:
- Скажи, поэт, а чьи мы дети?
Твои? А может - Тишины?
Луны? Травы? Звезды картавой?
Прости. Но нас сумей понять:
какое ты имеешь право
нас всех своими называть?
Вдруг вспомнишь ночи привкус липкий
тот трепет, что не побороть.
Пророчат, плачут звезды-скрипки:
- О, дай нам сил облечься в плоть!
Доверься нам, и до рассвета,
пока не смолк язык свечи -
поверь в себя и стань поэтом,
безличье наше излечи!
И вот к утру, когда дремоту
пугают лихо петухи,
к крыльцу души подкинет кто-то
новорожденные стихи.
И отступает шепот млечный.
А слов мерцают образа.
И очень маленькая вечность
глядит на мир во все глаза...
- Ответ мой путанный и темный
простите, друже сыновья.
Я, может быть,
отец - приемный,
но в муках
вырастил вас
я!
Свернись в ладони, мир бездомный...
Не плачь,
не плачь,
Звезда моя.
* * *
Я иду босиком
по стеклянному миру.
Мне и страшно, и больно
делать каждый мой шаг.
Расплескать я боюсь
драгоценную Силу
и боюсь с этой силой
сделать что-то не так.
Опускаю глаза -
вижу звездные раны,
поднимаю глаза -
вижу счастья оскал...
Неужели, скажите,
я пришел слишком рано?!
Неужели, ответьте,
я опять опоздал?!
Ангел
Тихо шепчет вода: "Молчи..."
Лишь поют провода в ночи.
Лишь скребется ветка в стекло.
в жизни нам так редко везло...
Честных звезд не лгут голоски -
в жизни больше тайн, чем тоски.
В жизни меньше слез, чем любви.
Полюби меня... Позови...
Баллада о тумане
"Общество есть форма
коллективной неискренности..."
А. Битов.
Зверь-туман ловил прохожих,
маски, жесты отбирал...
Стали все на всех похожи,
одиноким каждый стал.
Сети цепкие тумана,
изловив людскую ложь,
доказали без обмана:
всяк на всякого похож.
И старушки, и мальчишки
врут, надеются, снуют,
притворяясь - даже слишком -
что в работе, что живут.
А затем туман растаял,
людям выказав их суть.
Вмиг солидными все стали,
Хоть смущенными чуть-чуть.
Снова все надели маски,
быстро юркнули в тщету,
горько пряча от огласки
нищету
да красоту.
Осенний человек
Я брожу, смешной и ничей,
по поверхности сентября,
заблудившись меж трех свечей,
из которых одна - моя.
* * *
Лишь мгновение длится, -
чуть заметна в ночи, -
жизнь моя - танцовщица
на лучинке свечи.
Я стою под луною,
выгнув лучики рук.
И ликует со мною
мир смертей и разлук.
Это разные дали:
смерть с разлукой рябой,
вы умерших едва ли
позовете домой...
Ты меня не молиться,
а летать научи,
жизнь моя - танцовщица
на лучинке свечи...
У меня за плечами
девятнадцать времен...
Но молчу я, - лучами
сам с собой
разлучен...
Мой Петpогpад
Волн чешyйки в сеpом моpе
сеpебpо лyны чеканят.
Все безвеpье этот гоpод
дyшит добpыми pyками.
Этот зыбкий мальчик-пpизpак,
сын Величия и Стpаха,
может быть как штоpм капpизным,
и надменным, словно плаха.
В гyлких каменных одеждах
над Hевой глyмится скpомной.
А к довеpчивым пpиезжим
псом ласкается бездомным.
В этом стойбище тyмана,
в этом логове химеpы
даже семечко обмана
выpастает дpевом веpы.
Этот гоpдый мальчик-пpизpак,
сын Свободы и Hасилья,
был самой сyдьбою пpизван,
чтоб сyдить дела Росии.
Волн чешyйки в летнем моpе
сеpебpо Hевы чеканят.
Все печали этот гоpод
дyшит добpыми pyками...
Память
Когда поэта
в сети страха
загонит грешная тоска,
большая звездная собака
глядит сквозь боль его зрачка.
И говорит:
- Не вой, братишка!
На помощь нежность призови.
Бояться жизни - это слишком!
А смерть дается для Любви...
Сновитянка
Пьедестал стоит, покосившись,
и скатилась с него луна.
Я тебя разбужу, приснившись,
уведу из чужого сна.
Для тебя мой сон - новоселье,
для меня он - постыл и мал,
Я, как птица, искал спасенья,
да о разум крылья сломал.
Вот и все. Что же делать дальше?
Сон закрылся на боль замков.
Как я мог не любить без фальши?!
Как я смел не писать стихов?!
* * *
Для тех, кто роется в секретах
искусства,
как в белье чужом,
мечтая сразу стать Поэтом,
а тайну покорить трудом,
я подарю секрет свой главный.
Он очень древний и простой:
ты просто говори на равных
с любой Былинкой и Звездой.
И спрашивай у них совета,
и вспоминай себя травой...
Секретов у искусства нету,
но звезды есть над головой.
И голоски заслышав эти,
прислушивайся - и пиши...
Вся жизнь - из Тайны,
все мы - дети
одной единственной души.
Ранимость - грозное оружие,
и если не впадешь в обман,
к тебе пробьется образ нужный
по венам путеводных ран.
Дружи с пространством и рассветом
и каждый день рождайся вновь.
Секретов в этом мире нету,
а есть лишь трусость и Любовь.
Ненаписанные стихи о звездной паузе
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Если стих из молчанья пророс,
значит, нет у него окончанья.
"Значит, - шепчут мне личики звезд, -
это пауза, а не молчанье".
Вечной паузы млечный глоток
пьют поэты обугленным ртом,
и звучит отголосок - меж строк -
слов, что сказаны были потом.
Кто сказал;
иль сказать не успел,
укоряя себя за беспечность;
или, может быть, не захотел
объяснить эту синюю вечность.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
И вспомнил я, подслушав разговоры
деревьев, что раскачивались в такт,
что мир - театр,
а все мы в нем - актеры,
и нам известен только первый акт.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
* * *
Луны курсив
висит в ночи;
молчит, красив,
язык свечи...
Июньская ночь
Опустились на осину
стайки звезд, как снегири...
Мать-звезда вдогонку сыну:
- Возвращайся до зари...
Оттепель
Н. Пересторонину
Снег промок до костей,
Ведь бывают же кости у снега...
Он бежал из гостей
В ожиданьи тепла и ночлега.
Обрученье с дождем
Обернулось для снега слезами...
- Не пройдем - переждем! -
Как сказал ему кто-то глазами.
... Он оттаял совсем,
Опаленный семейным уютом.
Было времени - семь.
И хотелось свистеть почему-то.
В коловрате борьбы
Обреченного снега с водою, -
Он промок до судьбы;
И любовь не казалась бедою.
Он летел все быстрей,
Согреваясь от белого бега...
Снег промок до костей.
А бывают ли гости у снега?
Сновидение
То не камушки в ночи
сквозь глаза ручья белели -
мы на облаке сидели,
как чудные циркачи.
Чуть заметные в ночи
у молчанья на пределе,
мы на облаке сидели,
как на краешке свечи...
Тихо таяла свеча,
белый воск печально капал...
Если кто из нас и плакал -
прятал слезы, хохоча.
Не смирившийся в ночи,
у прозренья на пределе,
иногда и в самом деле
кто-то падал со свечи.
Хохочи или молчи -
хрупок краешек свечи.
Мы над вечностью сидели
как святые циркачи.
Ноктюрн
Ладони ночи
на плечах ветвей.
И страшно в небо
посмотреть без страха...
И голубые гривы тополей
похожи на доверчивых монахов.
И ночь стоит, бессмертием полна,
и души неуснувших
тьмой тревожит...
А старая горбатая луна
никак себе ночлег
найти
не может...
ШЕСТНАДЦАТЬ КОПЫТ
1-4. Гонец октября
Осенней тучи лопнул кокон,
и лишь немного погодя,
промчался мимо спящих окон
кентавр из снега и дождя.
Его серебряная свита
рвала в лоскутья полумрак,
клубочки дремлющих собак
скулили под его копытом...
Дивясь над жизни кратким веком,
сентиментален и жесток,
он подписался первым снегом
на грязных рубищах дорог...
Конец октября 1992 г
5-8.
" Поелику не путай гнев и злость"
(Миф о Перуне)
Летний ливень, июньский конь,
ты грибами пахнешь и мятой.
Всадник твой - небесный огонь,
чьи лиловые губы сжаты.
Он не тратит всуе слова.
А уж скажет - застынут вены.
Ибо краткость всегда права.
Гнев и кроткость - всегда священны!
Принимая в небе родню,
в восхищении светлом клены
тянут руки свои к огню,
полыхая листвой зеленой...
9-12. Дуэль
На тоненьких ногах
и в паутине крыльев,
внушая легкий страх
упрямством и бессильем.
Похожа на осу
осанкой и окраской,
шуршащая в лесу
осенней страшной сказкой.
С загадкой горбуна
и ясными очами,
пришедшая из сна
восторга и печали.
Тобою в солнце влит
желток яйца кукушки.
О, всадница Лилит!
О, твой соперник Пушкин!!!
13-16.
Когда любви огонь
зимы сметает стены, -
подснежник белый конь
уносится из плена.
И возникает он
средь снеговых излучин,
любовью опален
и вечностью измучен...
... А из дремучих туч,
где пламя память лечит,
любви зеленый луч
летит ему навстречу...
- Забудь... И извини!
Дуэль любви и долга.
Но встретились они
на радуге недолгой...
И на его седле
мерцает Феникс-птица...
Что нравится земле -
то снова повторится...
Конец декабря 1997 г.
* * *
Сын монахинь и менуэта,
я тебя полюбил давно,
пыльный лучик живого света,
залетевший в мое окно.
Отраженный зеркальным ликом,
всем теням и ухмылкам - враг,
можешь быть ты звериным, диким,
можешь - мелочным, как пятак.
Ты бываешь ростком прозренья,
(а бываешь и западней),
и последним ключом к спасенью,
и любви надежной броней.
Равнодушный и злой калека -
в ком твой луч беспробудно спит.
Коронованный эхом смеха,
о святой, благородный
Стыд!
Воспоминание о первом снеге
Снег, счастливый, как котенок,
и нежданный, как всегда,
падал тихо до потемок
удивляя города.
Выбрал землю он ночлегом,
туч оставив острова...
я молчал под первым снегом,
все разжаловав слова...
..........................
..........................
..........................
..........................
* * *
Я видел полет человека.
В больнице, а не в небесах.
Он был от рожденья калека,
со страхом, зажатым в глазах.
Его к операции вечность
готовили. Он лишь вздыхал.
Но маска стыдливой беспечности
сползала, как шелуха...
Не выдержав вечной разлуки,
решил вдруг: "Она не придет..."
Ресницы разжались, как руки...
И ложь превратилась в полет.
* * *
Запах ржавчины, зелени, тлена.
Ангел-ветер гнездится в трубе.
Только фрески на выцветших стенах
тихо молятся сами себе.
Осыпаются радужным крошевом
но взывают к грядущим векам:
- Что еще мы сумеем хорошего
сделать, жители города, вам...
Все обходят те стены облезлые,
где мерцает трава чернобыль
где пророки и царства небесные
возвращаются в яркую пыль.
И апостолы, смерти обманщики,
превращаются в летнюю блажь.
И уносят их смех одуванчики
на соседний детдомовский пляж.
Земные глаза Босха
Босх играл с загробным миром,
на холсте нарисовав
за кромешно-алым пиром
чудищ дьявольский конклав.
Проникая взором хмурым
в бесконечные миры,
он писал, спеша, с натуры
птиц и роботов пиры.
Поступь правды проступает
сквозь живых картин ключи.
Что здесь - бред,
то Там - бывает.
Где? Ни слова, Страх, молчи!
Эти чудища и вещи,
эти башни из стекла
кисть художника зловеще
через бездны пронесла.
В эти дымчатые дали,
в дикий шабаш голых тел,
что глаза его видали -
так он верить не хотел!
Извини, мой бедный разум
выбирай и не робей:
не писать? А может разом -
салки чудищ и людей?
И не знаешь, что страшней...
Но глаза его и нервы
продолжали крестный путь.
Выход был один, но верный:
написать - и отдохнуть.
Люди режут, люди плачут...
Люди, сжальтесь надо мной.
Мысли чудищами скачут,
искажая мир земной.
Выбирая мир иной...
Есть ли он, тот рай прокрустов,
караван времен и стран?
Или сны, любовь, искусство -
лишь спасительный обман?
Память ящериц и птиц,
с кем родные мы по плоти
грозным сполохом зарниц
в разум мой пугливо входит?
О глаза, во что мне верить?
В то, что я - в чужой стране?
В то, что хрупки плоти двери?
В то, что бездны звезд - во мне?
Так, распят на истин нитях,
он страдал во тьмах один -
всемогущ и беззащитен,
как Христос с его картин.
Кисти в киноварь макая,
он переносил на холст,
в плоть земную облекая
сновиденья грешных звезд.
И теперь в ночи прозрений
можно смутно угадать,
где живет бесстрашный гений,
что с небес сорвал печать.
* * *
Печаль, как небосвод,
объемлет грудь.
И хочется любить, летать
и плакать,
и облаков сосать густую
мякоть...
Да ширь земная не дает вздохнуть...
Глаза поэтов - света корабли,
им не страшны бессмертие
и старость...
Для счастья нам нужна
такая малость -
ладони неба,
полные земли.
* * *
Неба бархатная шкура
прикасается к душе...
Что, звезда, мерцаешь хмуро
каплей меда на ноже?
Не слизнуть тебя беспечно,
не изранив губы в кровь.
У кого в душе - Любовь,
у того в запасе - вечность!
Мы - на равных. не робея
в грешной сказочной ночи,
дарим людям, как умеем,
я - стихи,
а ты - лучи.
Майский дождь
Тает теплая погода,
словно дым.
Холодком грозит природа
молодым.
И светло пошел под утро
в руки рек
дождь, разжалованный в крупный
майский снег.
Так и ты спешишь, покуда
не пройдешь,
как обыденное чудо -
майский дождь...
Так и канешь,
все ясней и холодней,
в мутный рай воспоминаний, -
в театр теней...
Вечно юная - поверьте! -
жизни нить.
На земле без чуда смерти
не прожить.
Старикам одна забота -
жить во сне.
вечно предана природа
новизне.
Ах, светло пошел под утро
в руки рек
дождь,
разжалованный в крупный
майский снег...
МУЗЕЙ ПАМЯТИ
( 23 свечи)
В кладовке пыль и дальний писк…
От старой книги пахнет тушью…
Там Мандельштам, как василиск,
Закинул голову петушью.
И Пастернак с оленьим ртом
И семидневными глазами,
За ним - бессонницы гуртом
И пригородные вокзалы.
А Заболоцкого очки
Мерцают чинно и спокойно,
И строчек точные смычки
Судьбы касаются невольно.
И Лермонтов, пророк обид,
Апостол гордых и спешащих
Забыть - убить - забыл - убит -
Как дважды два крыла горящих
И Пушкин, нервный и простой,
Мирской святой и ясный грешник,
Стоящий кротко пред судьбой
И сплевывающий черешни.
Анчаров - клоун и трубач
Космической эпохи,
Меняющий на хохот плач,
На вдохновенье - вздохи.
И нежный Франсуа Вийон,
Запекшийся багровой коркой
Под лицемерно - медный звон, -
Рубец веков, мирской и горький.
Да Горький - нежность босяков,
Прикрытая черствинкой боли.
Как племена без вожаков
Так день без солнца, хлеб без соли.
Нахал и нежность, бунт и бой -
О, Маяковский, горло с кровью.
Прикрывший ненависть собой
И поплатившийся любовью.
Есенин с ликом словно плес,
Любимец баб и птичий лекарь,
В краю непуганых берез
Пронзенный черным человеком.
Некрасов. Торные пути
Железной сдавлены дорогой.
И к Правде снова не пройти
Руси неспешной и убогой…
И. Бунин, резкий и цветной,
Как резеда при свете вспышки.
С луной, собакой и женой
Испивший боль не понаслышке...
Набоков, хрупкий и цветной,
Как витражи в соборе сером,
Не побоявшийся спиной
Встать к дрессированным химерам.
Тарковский, древняя гроза.
И корни света - оправданье…
Души больная бирюза,
Пересиявшая страданье!
И Шпаликов, дорожный князь
И постоялец улиц пыльных,
Писал, трезвея и смеясь,
Стихи на лбах автомобильных.
И Андерсен, - как "Львиный зев",
Расцветший меж канав и книжек,
Читавший сказки нараспев
И потешавший ребятишек.
И Льюис Кэролл, пуританин,
Фотограф голеньких детей,
Профессор логики и тайны,
Философ шахмат и страстей.
Я. Гашек, чей "тупой двойник"
Истыкан остриями славы.
О, браво Швейку, чей язык
Безукоризненно корявый!
И Саша Черный в белом фраке,
С вишневой трубкою в зубах,
Дверь отворяющий собаке
С грустинкой в преданных глазах.
Насмешник добрый Алан Милн,
Чей Винни-Пух во всей красе
Ведет в лукавый мудрый мир,
Где чуть наивны все-все-все…
Зовущий всех нас наконец
Понять, что мы не так уж плохи -
Жванецкий, ерник и мудрец,
И кухонный Эзоп эпохи.
Гриневский - мрачный господин,
(На многих фото - даже слишком),
Ну а в душе - бродяга Грин,
Поэт, философ и мальчишка…
Негромкий голос, тихий звон…
О, Окуджава, брат Арбата,
Я верю - после похорон
Ты начал путь в Апрель, обратно.
Земля все так же далеко…
К дверям открытым нет отмычки…
И земляное молоко
Горчит, как прежде, с непривычки.
Поставлю свечи тем, кто дорог,
Кто жив, кто вечно будет жить!
Простите, что мой стих так долог,
Что не про всех сумел сложить
Слова признательности тихой.
Что, может, резок был слегка -
Поверьте, это не от лиха -
Лишь оперенная рука
Догадывается, кто ей водит…
Кто молится и кто колдует,
Когда строка течет легко?!
И лишь ханжа трусливо дует
На земляное молоко…
Выставка рисунков детей-инвалидов
1
На листе кривовато приколотом,
пригвождая к ответу семью,
дрались ангелы в небе над городом
и кричали друг другу: "Убью!"
2
"Мы не врачи, мы - боль"
Чехов
Бились ангелы в небе над городом,
(продолжая безбожно линять)
по какому-то глупому поводу,
и никто их не взялся разнять.
И, теряя перо и достоинство,
стали голы, как люди Земли.
И вернуться в небесное воинство
без прощения уж не могли.
Как в старинной зачитанной повести
стали грустно ходить среди тех,
чья потеря любви и достоинства -
самый страшный и будничный грех.
Нет совести печальнее на свете,
чем ангелы потерянные эти.
ПОКОЛЕНИЕ "П"
В. Трефилову
Гребень буйвола, око дракона,
Белый лев да орел голубой,
Да в углу телевизор - икона.
Мы живем под полынной звездой.
Не мигай, полынья океана,
Добрый сфинкс, не тряси бородой,
Мы не поздно пришли и не рано -
Нам гореть под полынной звездой.
Суждено, если мы не восстанем
И, как в детстве, не станем собой,
Если нежности верить устанем -
Сами станем полынной звездой.
… В лебеде почерневшие зданья.
Никого. Только ангел с трубой.
Зарастет полынья мирозданья,
Как душа зарастает судьбой.
Не рассмотришь за травами море,
Да за морем увидишь огонь…
Мы хлебнули достаточно горя.
Бес Покоя, нас больше не тронь!
Ни на миг не кончается песня.
Ни на жизнь не кончается бой.
Мы запомним, когда мы воскреснем,
Как горели полынной звездой.
И, припомнив, что сбудется с нами,
Мы войдем в океанскую синь,
И сердцами, - как будто руками, -
Мы раздвинем беду, как полынь…
(с)Андрей ЖигАлин
?Вытоптали поле, засевая небо...?
А. Башлачёв
Песенка о творчестве
Андрею Мошанову
Плачет маленький Шагал,
дети смотрят с укоризной:
он Быка нарисовал -
получился бык, как в жизни.
Плачет маленький Шагал,
Он не то сказать хотел им, -
слезы катятся в шерсти, -
заплатить за душу - телом
и отдать, чтоб обрести...
Слезы прячутся в шерсти...
Не пасущегося зверя -
вечность он отдать хотел;
голод гордого неверья,
неизбежности предел
он сломить в себе хотел...
Но коварная рука
аккуратно,
осторожно,
повторяя путь несложный,
ловко вывела -
быка.
Трудно людям донести
то, что ты один умеешь,
то, что ты уже имеешь,
можно ль снова обрести?
Ты опять в конце пути...
Людям страшно обрести
новый мир, тобой любимый.
Старый мир, с рожденья зримый,
Трудно в жертву принести -
ты уже чужой почти.
Ты себе чужой почти...
Плачет маленький Шагал
от восторга и досады:
он быка нарисовал -
получился бык, как надо...
Получился бык, как НАДО.
Плачет маленький Шагал...
* * *
Я у церкви слышал этот
звук веселый и простой:
смех рассыпанных монеток
над людскою нищетой...
Пыль веков
В неприемный день в роддом
с запыленным узелком
тихо, робко, чуть дыша,
к малышу пришла
Душа.
* * *
Я проснулся сегодня,
как в детстве:
с ощущением Нового дня.
Клен бездомный
шумит по соседству,
небо манит куда-то меня.
День. Обычный.
Ни лучше, ни хуже.
Впрочем, только он начат.
Пока.
И в оконной простуженной луже,
словно листья,
плывут облака.
* * *
Огонь веселый
в красном пиджачке
в печи танцует и руками машет,
и розовые отраженья
пляшут
на льде оконном,
робком новичке.
И спать давно ушел
уставший вечер,
и сказками часов
потемки душу лечат -
встревоженную,
как перед грозой...
И ночь идет цыганкою босой.
И тени
распускаются,
как свечи...
Пролетел День ангела
Звезды пожали плечами,
крылья смешно приподняв:
- Кто это дрыхнет ночами?
Ты, именинник, неправ!
Ты же, бедняга, не вечен, -
так не спеши и живи
каждый дарованный вечер
лишь для чудес и Любви...
Учение травы
Просто это ночная роса.
Просто это чудес голоса.
Это просто учение звезд:
этот мир бесконечен и прост.
Для того, кто себя превозмог,
равноценны кузнечик и Бог.
Просто, если живешь не спеша -
успевает проснуться душа.
* * *
Это таинство леса,
эти запахи мяты!
Мы для веры воскресли,
мы лучами распяты.
В этом храме сосновом
так легко без опаски
прикоснуться к основам
нестареющей сказки...
* * *
На ясном косогоре добрым вечером,
услышать вновь, Судьба, благослови,
как скачет от кузнечика
к кузнечику
мелодия Покоя и Любви.
Стеклянные Атланты-облака
несут на спинах небо голубое,
и не найти бездомнее покоя...
А жизнь опять бессмертна и легка!
Язычество
Чудесное я видел дело:
в снегу икона. А на ней
Святая троица сидела:
снегирь, синица, воробей.
Дождь в городе
Дождь метался меж домами,
налетая на людей,
Синеватыми губами
пил пространства площадей.
Добротой траву калеча,
забывая все пути,
он смывал по стеклам вечер
и желал одно: пройти!
Предначертанной истоме
не желая уступить,
он запутался в бетоне.
лишь глаза просили: пить!
В проводах-сетях шатался,
опираясь на карниз..
А к рассвету заметался
и бессмысленно повис...
И ударом ветра скошенный,
он упал, как луч подброшенный.
Почему дети ночью спят
Ночью в споре - явь и небыль,
с отраженьем бьется тень.
Спозаранку раны неба
перевязывает День.
Она и Вальс
(Одиночество)
- Я приглашаю Вас
на танец,
хоть Вы и Вальс,
и иностранец.
Я очень танцевать хочу,
стоять одной весь вечер трудно,
Я Вас ничуть не огорчу -
я танцевать умею чудно!
Я страстно музыку люблю!
Нет, правда,
я не притворяюсь:
как заболею, так пою
и так быстрее поправляюсь.
Я Вас узнаю с первых нот,
так Ваш наряд красив и ладен.
Люблю я также и фокстрот,
да он неряшливей наряден.
Пускай сегодня праздник будет
для двух чудных существ - для нас.
Под Вас кружить мы с Вами будем,
мой милый, добрый,
чудный Вальс.
- Я также рад знакомству с Вами.
Как это платье Вам идет! -
и Вальс с улыбкой юной даме,
волнуясь, руку подает.
* * *
Смешные всадники снежинок
летят, гарцуя и гордясь,
на тот неравный поединок,
где белизною будет грязь.
Над гулкими в ночи домами, -
как мир осенний опустел! -
скользит серебряное знамя,
из сотен сотканное тел.
Но станут воины слезами,
коснувшись рубища дорог.
Вот твой удел, о войско-знамя?!
Снежинки, грустен ваш итог:
Отдать свой свет теплу земли,
чтоб стало легче новым ратям.
Ваш путь красив и безвозвратен...
Но вы иначе не могли.
Стихи и звезды
Когда пытаешься ответить
стихам, что ночью рождены:
- Скажи, поэт, а чьи мы дети?
Твои? А может - Тишины?
Луны? Травы? Звезды картавой?
Прости. Но нас сумей понять:
какое ты имеешь право
нас всех своими называть?
Вдруг вспомнишь ночи привкус липкий
тот трепет, что не побороть.
Пророчат, плачут звезды-скрипки:
- О, дай нам сил облечься в плоть!
Доверься нам, и до рассвета,
пока не смолк язык свечи -
поверь в себя и стань поэтом,
безличье наше излечи!
И вот к утру, когда дремоту
пугают лихо петухи,
к крыльцу души подкинет кто-то
новорожденные стихи.
И отступает шепот млечный.
А слов мерцают образа.
И очень маленькая вечность
глядит на мир во все глаза...
- Ответ мой путанный и темный
простите, друже сыновья.
Я, может быть,
отец - приемный,
но в муках
вырастил вас
я!
Свернись в ладони, мир бездомный...
Не плачь,
не плачь,
Звезда моя.
* * *
Я иду босиком
по стеклянному миру.
Мне и страшно, и больно
делать каждый мой шаг.
Расплескать я боюсь
драгоценную Силу
и боюсь с этой силой
сделать что-то не так.
Опускаю глаза -
вижу звездные раны,
поднимаю глаза -
вижу счастья оскал...
Неужели, скажите,
я пришел слишком рано?!
Неужели, ответьте,
я опять опоздал?!
Ангел
Тихо шепчет вода: "Молчи..."
Лишь поют провода в ночи.
Лишь скребется ветка в стекло.
в жизни нам так редко везло...
Честных звезд не лгут голоски -
в жизни больше тайн, чем тоски.
В жизни меньше слез, чем любви.
Полюби меня... Позови...
Баллада о тумане
"Общество есть форма
коллективной неискренности..."
А. Битов.
Зверь-туман ловил прохожих,
маски, жесты отбирал...
Стали все на всех похожи,
одиноким каждый стал.
Сети цепкие тумана,
изловив людскую ложь,
доказали без обмана:
всяк на всякого похож.
И старушки, и мальчишки
врут, надеются, снуют,
притворяясь - даже слишком -
что в работе, что живут.
А затем туман растаял,
людям выказав их суть.
Вмиг солидными все стали,
Хоть смущенными чуть-чуть.
Снова все надели маски,
быстро юркнули в тщету,
горько пряча от огласки
нищету
да красоту.
Осенний человек
Я брожу, смешной и ничей,
по поверхности сентября,
заблудившись меж трех свечей,
из которых одна - моя.
* * *
Лишь мгновение длится, -
чуть заметна в ночи, -
жизнь моя - танцовщица
на лучинке свечи.
Я стою под луною,
выгнув лучики рук.
И ликует со мною
мир смертей и разлук.
Это разные дали:
смерть с разлукой рябой,
вы умерших едва ли
позовете домой...
Ты меня не молиться,
а летать научи,
жизнь моя - танцовщица
на лучинке свечи...
У меня за плечами
девятнадцать времен...
Но молчу я, - лучами
сам с собой
разлучен...
Мой Петpогpад
Волн чешyйки в сеpом моpе
сеpебpо лyны чеканят.
Все безвеpье этот гоpод
дyшит добpыми pyками.
Этот зыбкий мальчик-пpизpак,
сын Величия и Стpаха,
может быть как штоpм капpизным,
и надменным, словно плаха.
В гyлких каменных одеждах
над Hевой глyмится скpомной.
А к довеpчивым пpиезжим
псом ласкается бездомным.
В этом стойбище тyмана,
в этом логове химеpы
даже семечко обмана
выpастает дpевом веpы.
Этот гоpдый мальчик-пpизpак,
сын Свободы и Hасилья,
был самой сyдьбою пpизван,
чтоб сyдить дела Росии.
Волн чешyйки в летнем моpе
сеpебpо Hевы чеканят.
Все печали этот гоpод
дyшит добpыми pyками...
Память
Когда поэта
в сети страха
загонит грешная тоска,
большая звездная собака
глядит сквозь боль его зрачка.
И говорит:
- Не вой, братишка!
На помощь нежность призови.
Бояться жизни - это слишком!
А смерть дается для Любви...
Сновитянка
Пьедестал стоит, покосившись,
и скатилась с него луна.
Я тебя разбужу, приснившись,
уведу из чужого сна.
Для тебя мой сон - новоселье,
для меня он - постыл и мал,
Я, как птица, искал спасенья,
да о разум крылья сломал.
Вот и все. Что же делать дальше?
Сон закрылся на боль замков.
Как я мог не любить без фальши?!
Как я смел не писать стихов?!
* * *
Для тех, кто роется в секретах
искусства,
как в белье чужом,
мечтая сразу стать Поэтом,
а тайну покорить трудом,
я подарю секрет свой главный.
Он очень древний и простой:
ты просто говори на равных
с любой Былинкой и Звездой.
И спрашивай у них совета,
и вспоминай себя травой...
Секретов у искусства нету,
но звезды есть над головой.
И голоски заслышав эти,
прислушивайся - и пиши...
Вся жизнь - из Тайны,
все мы - дети
одной единственной души.
Ранимость - грозное оружие,
и если не впадешь в обман,
к тебе пробьется образ нужный
по венам путеводных ран.
Дружи с пространством и рассветом
и каждый день рождайся вновь.
Секретов в этом мире нету,
а есть лишь трусость и Любовь.
Ненаписанные стихи о звездной паузе
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Если стих из молчанья пророс,
значит, нет у него окончанья.
"Значит, - шепчут мне личики звезд, -
это пауза, а не молчанье".
Вечной паузы млечный глоток
пьют поэты обугленным ртом,
и звучит отголосок - меж строк -
слов, что сказаны были потом.
Кто сказал;
иль сказать не успел,
укоряя себя за беспечность;
или, может быть, не захотел
объяснить эту синюю вечность.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
И вспомнил я, подслушав разговоры
деревьев, что раскачивались в такт,
что мир - театр,
а все мы в нем - актеры,
и нам известен только первый акт.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
* * *
Луны курсив
висит в ночи;
молчит, красив,
язык свечи...
Июньская ночь
Опустились на осину
стайки звезд, как снегири...
Мать-звезда вдогонку сыну:
- Возвращайся до зари...
Оттепель
Н. Пересторонину
Снег промок до костей,
Ведь бывают же кости у снега...
Он бежал из гостей
В ожиданьи тепла и ночлега.
Обрученье с дождем
Обернулось для снега слезами...
- Не пройдем - переждем! -
Как сказал ему кто-то глазами.
... Он оттаял совсем,
Опаленный семейным уютом.
Было времени - семь.
И хотелось свистеть почему-то.
В коловрате борьбы
Обреченного снега с водою, -
Он промок до судьбы;
И любовь не казалась бедою.
Он летел все быстрей,
Согреваясь от белого бега...
Снег промок до костей.
А бывают ли гости у снега?
Сновидение
То не камушки в ночи
сквозь глаза ручья белели -
мы на облаке сидели,
как чудные циркачи.
Чуть заметные в ночи
у молчанья на пределе,
мы на облаке сидели,
как на краешке свечи...
Тихо таяла свеча,
белый воск печально капал...
Если кто из нас и плакал -
прятал слезы, хохоча.
Не смирившийся в ночи,
у прозренья на пределе,
иногда и в самом деле
кто-то падал со свечи.
Хохочи или молчи -
хрупок краешек свечи.
Мы над вечностью сидели
как святые циркачи.
Ноктюрн
Ладони ночи
на плечах ветвей.
И страшно в небо
посмотреть без страха...
И голубые гривы тополей
похожи на доверчивых монахов.
И ночь стоит, бессмертием полна,
и души неуснувших
тьмой тревожит...
А старая горбатая луна
никак себе ночлег
найти
не может...
ШЕСТНАДЦАТЬ КОПЫТ
1-4. Гонец октября
Осенней тучи лопнул кокон,
и лишь немного погодя,
промчался мимо спящих окон
кентавр из снега и дождя.
Его серебряная свита
рвала в лоскутья полумрак,
клубочки дремлющих собак
скулили под его копытом...
Дивясь над жизни кратким веком,
сентиментален и жесток,
он подписался первым снегом
на грязных рубищах дорог...
Конец октября 1992 г
5-8.
" Поелику не путай гнев и злость"
(Миф о Перуне)
Летний ливень, июньский конь,
ты грибами пахнешь и мятой.
Всадник твой - небесный огонь,
чьи лиловые губы сжаты.
Он не тратит всуе слова.
А уж скажет - застынут вены.
Ибо краткость всегда права.
Гнев и кроткость - всегда священны!
Принимая в небе родню,
в восхищении светлом клены
тянут руки свои к огню,
полыхая листвой зеленой...
9-12. Дуэль
На тоненьких ногах
и в паутине крыльев,
внушая легкий страх
упрямством и бессильем.
Похожа на осу
осанкой и окраской,
шуршащая в лесу
осенней страшной сказкой.
С загадкой горбуна
и ясными очами,
пришедшая из сна
восторга и печали.
Тобою в солнце влит
желток яйца кукушки.
О, всадница Лилит!
О, твой соперник Пушкин!!!
13-16.
Когда любви огонь
зимы сметает стены, -
подснежник белый конь
уносится из плена.
И возникает он
средь снеговых излучин,
любовью опален
и вечностью измучен...
... А из дремучих туч,
где пламя память лечит,
любви зеленый луч
летит ему навстречу...
- Забудь... И извини!
Дуэль любви и долга.
Но встретились они
на радуге недолгой...
И на его седле
мерцает Феникс-птица...
Что нравится земле -
то снова повторится...
Конец декабря 1997 г.
* * *
Сын монахинь и менуэта,
я тебя полюбил давно,
пыльный лучик живого света,
залетевший в мое окно.
Отраженный зеркальным ликом,
всем теням и ухмылкам - враг,
можешь быть ты звериным, диким,
можешь - мелочным, как пятак.
Ты бываешь ростком прозренья,
(а бываешь и западней),
и последним ключом к спасенью,
и любви надежной броней.
Равнодушный и злой калека -
в ком твой луч беспробудно спит.
Коронованный эхом смеха,
о святой, благородный
Стыд!
Воспоминание о первом снеге
Снег, счастливый, как котенок,
и нежданный, как всегда,
падал тихо до потемок
удивляя города.
Выбрал землю он ночлегом,
туч оставив острова...
я молчал под первым снегом,
все разжаловав слова...
..........................
..........................
..........................
..........................
* * *
Я видел полет человека.
В больнице, а не в небесах.
Он был от рожденья калека,
со страхом, зажатым в глазах.
Его к операции вечность
готовили. Он лишь вздыхал.
Но маска стыдливой беспечности
сползала, как шелуха...
Не выдержав вечной разлуки,
решил вдруг: "Она не придет..."
Ресницы разжались, как руки...
И ложь превратилась в полет.
* * *
Запах ржавчины, зелени, тлена.
Ангел-ветер гнездится в трубе.
Только фрески на выцветших стенах
тихо молятся сами себе.
Осыпаются радужным крошевом
но взывают к грядущим векам:
- Что еще мы сумеем хорошего
сделать, жители города, вам...
Все обходят те стены облезлые,
где мерцает трава чернобыль
где пророки и царства небесные
возвращаются в яркую пыль.
И апостолы, смерти обманщики,
превращаются в летнюю блажь.
И уносят их смех одуванчики
на соседний детдомовский пляж.
Земные глаза Босха
Босх играл с загробным миром,
на холсте нарисовав
за кромешно-алым пиром
чудищ дьявольский конклав.
Проникая взором хмурым
в бесконечные миры,
он писал, спеша, с натуры
птиц и роботов пиры.
Поступь правды проступает
сквозь живых картин ключи.
Что здесь - бред,
то Там - бывает.
Где? Ни слова, Страх, молчи!
Эти чудища и вещи,
эти башни из стекла
кисть художника зловеще
через бездны пронесла.
В эти дымчатые дали,
в дикий шабаш голых тел,
что глаза его видали -
так он верить не хотел!
Извини, мой бедный разум
выбирай и не робей:
не писать? А может разом -
салки чудищ и людей?
И не знаешь, что страшней...
Но глаза его и нервы
продолжали крестный путь.
Выход был один, но верный:
написать - и отдохнуть.
Люди режут, люди плачут...
Люди, сжальтесь надо мной.
Мысли чудищами скачут,
искажая мир земной.
Выбирая мир иной...
Есть ли он, тот рай прокрустов,
караван времен и стран?
Или сны, любовь, искусство -
лишь спасительный обман?
Память ящериц и птиц,
с кем родные мы по плоти
грозным сполохом зарниц
в разум мой пугливо входит?
О глаза, во что мне верить?
В то, что я - в чужой стране?
В то, что хрупки плоти двери?
В то, что бездны звезд - во мне?
Так, распят на истин нитях,
он страдал во тьмах один -
всемогущ и беззащитен,
как Христос с его картин.
Кисти в киноварь макая,
он переносил на холст,
в плоть земную облекая
сновиденья грешных звезд.
И теперь в ночи прозрений
можно смутно угадать,
где живет бесстрашный гений,
что с небес сорвал печать.
* * *
Печаль, как небосвод,
объемлет грудь.
И хочется любить, летать
и плакать,
и облаков сосать густую
мякоть...
Да ширь земная не дает вздохнуть...
Глаза поэтов - света корабли,
им не страшны бессмертие
и старость...
Для счастья нам нужна
такая малость -
ладони неба,
полные земли.
* * *
Неба бархатная шкура
прикасается к душе...
Что, звезда, мерцаешь хмуро
каплей меда на ноже?
Не слизнуть тебя беспечно,
не изранив губы в кровь.
У кого в душе - Любовь,
у того в запасе - вечность!
Мы - на равных. не робея
в грешной сказочной ночи,
дарим людям, как умеем,
я - стихи,
а ты - лучи.
Майский дождь
Тает теплая погода,
словно дым.
Холодком грозит природа
молодым.
И светло пошел под утро
в руки рек
дождь, разжалованный в крупный
майский снег.
Так и ты спешишь, покуда
не пройдешь,
как обыденное чудо -
майский дождь...
Так и канешь,
все ясней и холодней,
в мутный рай воспоминаний, -
в театр теней...
Вечно юная - поверьте! -
жизни нить.
На земле без чуда смерти
не прожить.
Старикам одна забота -
жить во сне.
вечно предана природа
новизне.
Ах, светло пошел под утро
в руки рек
дождь,
разжалованный в крупный
майский снег...
МУЗЕЙ ПАМЯТИ
( 23 свечи)
В кладовке пыль и дальний писк…
От старой книги пахнет тушью…
Там Мандельштам, как василиск,
Закинул голову петушью.
И Пастернак с оленьим ртом
И семидневными глазами,
За ним - бессонницы гуртом
И пригородные вокзалы.
А Заболоцкого очки
Мерцают чинно и спокойно,
И строчек точные смычки
Судьбы касаются невольно.
И Лермонтов, пророк обид,
Апостол гордых и спешащих
Забыть - убить - забыл - убит -
Как дважды два крыла горящих
И Пушкин, нервный и простой,
Мирской святой и ясный грешник,
Стоящий кротко пред судьбой
И сплевывающий черешни.
Анчаров - клоун и трубач
Космической эпохи,
Меняющий на хохот плач,
На вдохновенье - вздохи.
И нежный Франсуа Вийон,
Запекшийся багровой коркой
Под лицемерно - медный звон, -
Рубец веков, мирской и горький.
Да Горький - нежность босяков,
Прикрытая черствинкой боли.
Как племена без вожаков
Так день без солнца, хлеб без соли.
Нахал и нежность, бунт и бой -
О, Маяковский, горло с кровью.
Прикрывший ненависть собой
И поплатившийся любовью.
Есенин с ликом словно плес,
Любимец баб и птичий лекарь,
В краю непуганых берез
Пронзенный черным человеком.
Некрасов. Торные пути
Железной сдавлены дорогой.
И к Правде снова не пройти
Руси неспешной и убогой…
И. Бунин, резкий и цветной,
Как резеда при свете вспышки.
С луной, собакой и женой
Испивший боль не понаслышке...
Набоков, хрупкий и цветной,
Как витражи в соборе сером,
Не побоявшийся спиной
Встать к дрессированным химерам.
Тарковский, древняя гроза.
И корни света - оправданье…
Души больная бирюза,
Пересиявшая страданье!
И Шпаликов, дорожный князь
И постоялец улиц пыльных,
Писал, трезвея и смеясь,
Стихи на лбах автомобильных.
И Андерсен, - как "Львиный зев",
Расцветший меж канав и книжек,
Читавший сказки нараспев
И потешавший ребятишек.
И Льюис Кэролл, пуританин,
Фотограф голеньких детей,
Профессор логики и тайны,
Философ шахмат и страстей.
Я. Гашек, чей "тупой двойник"
Истыкан остриями славы.
О, браво Швейку, чей язык
Безукоризненно корявый!
И Саша Черный в белом фраке,
С вишневой трубкою в зубах,
Дверь отворяющий собаке
С грустинкой в преданных глазах.
Насмешник добрый Алан Милн,
Чей Винни-Пух во всей красе
Ведет в лукавый мудрый мир,
Где чуть наивны все-все-все…
Зовущий всех нас наконец
Понять, что мы не так уж плохи -
Жванецкий, ерник и мудрец,
И кухонный Эзоп эпохи.
Гриневский - мрачный господин,
(На многих фото - даже слишком),
Ну а в душе - бродяга Грин,
Поэт, философ и мальчишка…
Негромкий голос, тихий звон…
О, Окуджава, брат Арбата,
Я верю - после похорон
Ты начал путь в Апрель, обратно.
Земля все так же далеко…
К дверям открытым нет отмычки…
И земляное молоко
Горчит, как прежде, с непривычки.
Поставлю свечи тем, кто дорог,
Кто жив, кто вечно будет жить!
Простите, что мой стих так долог,
Что не про всех сумел сложить
Слова признательности тихой.
Что, может, резок был слегка -
Поверьте, это не от лиха -
Лишь оперенная рука
Догадывается, кто ей водит…
Кто молится и кто колдует,
Когда строка течет легко?!
И лишь ханжа трусливо дует
На земляное молоко…
Выставка рисунков детей-инвалидов
1
На листе кривовато приколотом,
пригвождая к ответу семью,
дрались ангелы в небе над городом
и кричали друг другу: "Убью!"
2
"Мы не врачи, мы - боль"
Чехов
Бились ангелы в небе над городом,
(продолжая безбожно линять)
по какому-то глупому поводу,
и никто их не взялся разнять.
И, теряя перо и достоинство,
стали голы, как люди Земли.
И вернуться в небесное воинство
без прощения уж не могли.
Как в старинной зачитанной повести
стали грустно ходить среди тех,
чья потеря любви и достоинства -
самый страшный и будничный грех.
Нет совести печальнее на свете,
чем ангелы потерянные эти.
ПОКОЛЕНИЕ "П"
В. Трефилову
Гребень буйвола, око дракона,
Белый лев да орел голубой,
Да в углу телевизор - икона.
Мы живем под полынной звездой.
Не мигай, полынья океана,
Добрый сфинкс, не тряси бородой,
Мы не поздно пришли и не рано -
Нам гореть под полынной звездой.
Суждено, если мы не восстанем
И, как в детстве, не станем собой,
Если нежности верить устанем -
Сами станем полынной звездой.
… В лебеде почерневшие зданья.
Никого. Только ангел с трубой.
Зарастет полынья мирозданья,
Как душа зарастает судьбой.
Не рассмотришь за травами море,
Да за морем увидишь огонь…
Мы хлебнули достаточно горя.
Бес Покоя, нас больше не тронь!
Ни на миг не кончается песня.
Ни на жизнь не кончается бой.
Мы запомним, когда мы воскреснем,
Как горели полынной звездой.
И, припомнив, что сбудется с нами,
Мы войдем в океанскую синь,
И сердцами, - как будто руками, -
Мы раздвинем беду, как полынь…
(с)Андрей ЖигАлин
Метки:
