ЕФИМ. Глава 2

Глава вторая

Весна настала, солнце пригревает,
Снега с полей сгоняет тёплый луч,
Лениво в зЕмлю влага проникает,
Не видно в небе синем тёмных туч.
И с каждым утром день длиннее ночи,
Природа, просыпаясь ото сна,
Мужик плетётся в поле неохоче,
Опять ему трудится дотемна.
Сменил лихие сани на телегу,
Кобылка еле тянет тяжкий воз,
Уж сколько лет подряд, и сколько веку,
Спешит батрак разбрасывать навоз.
Скрипит и стонет добрая телега,
Лошадка, низко голову склонив,
Хотя б успеть, всё сделать до ночлега,
Сегодня барин был весьма сварлив.
?Ефим, толкни! Устала видно лошадь,
Уж ей-то тяжелее, али нам?
Замного нагрузили, так негоже,
Ослабла Зорька, вижу по ногам.
Загубим лошадь - пан нас не похвалит,
Семь шкур потом он с нас со всех сдерёт,
Гляди, Ефим, как пар с лошадки валит.
Ту! Стой родная! Пусть передохнёт.
Когда всё свозим, нам с тобой раскИдать,
Уж как успеть, всё сделать дотемна?
И воз потом весь надо будет вымыть,
Да вымыть так, чтоб не было пятна?,
?Зачем же, батька? Але воз не гарны??
?Да, завтра пан муку в мешках везёт,
Не хочет он, чтоб воз был сильно мАрны,
И сало для продажи он берёт.
Запахивать с тобою завтра будем?,
?А лошадь как же? Пан же заберёт??
?От пана работёнка не убудет,
Другую он кобылку нам даёт.
Гляди, как дышит, пар с ноздрей клубами,
Попробуй воз гружёный потягай,
Всё вёрстами, дорогами, полями,
Авдею нужен добрый урожай.
Ну всё, сынок, уж малость отдохнула,
Давай, Ефим, телегу толканИ,
Но, пошла родная!?
Скрипя телегу лошадь потянула
Попробуй-ка вот так здесь отдохни.

В лачужке все к обеду собирались,
С другого поля ФоминЫ пришли,
Весь день я описать здесь постараюсь,
До ночи, пока спать все не легли.
Глафира наша, ?низкая? стряпуха?
Овсяные лепёшки напекла,
Сказать, что в доме бЫла голодуха,
Вот эта ложь была бы великА.
Свекольник в саганЕ густой варила,
Нажарила яиц в сковороде,
И сок берёзовый в кувшин налила,
Уж Глаша, то была в своей среде.
С коровами умело управлялась,
Хозяйство всё батрачное вела,
Со всеми тихо, мирно уживалась,
И видно счастье в этом обрела.
Федот с Ефимом лошадь накормили,
Овса и сена вдоволь принесли,
Колодяжной водою напоили,
И пОдчивать в избу свою пошли.
Большая печь в лачужке той стояла,
По центру хаты, как заведено,
Дом надвое та печка разделяла,
Хоть места мало, всё было учтено.
Добротный стол сбит с досок широченных,
Две лавки по краям большой длины,
Окно размеров мало-неприметных
И стены все кругом затемнены.
От времени быть может иль от скуки,
Но стены все имели мрачный вид,
Да что тут нам хотеть от той лачуги,
Коль строили её как неликвид.
Вдоль стен лежанки сбитые стояли,
Старинный шкаф, Петра ещё времён,
Дрова внизу у печки в ряд лежали,
И стол лишь из окна был освещён.
На полке керосиновая лампа,
Вверху угла обрАз с свечёй старел,
В ольховую святая взЯта рамку,
Свекольник на огне вовсю кипел.
И потолок сбит с досок чёрно-серых,
Прокопчен жизнью иль некою нуждой,
С землИ утоптан пол ногами смертных,
ПарИло всё здесь блеклой нищетой.
Берёзовых ряд ложек деревянных,
Лежали чинно, ровно на столе,
Был суп на стол поставлен всем желанный,
И все присели тихо в полутьме.
Молчание настало, как обычно,
На лик святой, все взоры устремив,
Перекрестился каждый, самолично,
Батрак к молитве Божьей был учтив.
Потом все дружно прИнялись к обедне,
Лишь ложек только частый звук звучал,
У всех был аппетит совсем безбедный,
Горячее – начало всех начал.
С кусками хлеба суп сей поедая,
Прихлёбывая, сёрбая взахлёб,
Испариной на лбу своём сверкая,
Глафира вытирала потный лоб.
С свекольником управились уж быстро
Потом все за яЕшню принялИсь,
Овсяные лепёшки очень шустро,
С тарелки исчезали враз, кажись.
Насытились, слегка передохнули,
Запили всё берёзовым кваском,
Ефим с Федотом глубоко вздохнули
И здесь мужик речь держит с мужиком.
?Ну что, Архип?? - спросил Федот довольный
?Не тЯжка с батькой лес вдвоём валить??
Архип ответил очень тривиально:
?При этом деле, главное - не спешить.
Мне тата объяснил сию работу,
Как ствол трещит, так тут же отбегай,
Сучки все обрубить - моя забота,
И сильным буду, прямо как бугай?.
Федот взглянул на Пантелея мЕльком,
А он с ухмылкой лик изобразил,
А тот лишь от себя убрал тарелку,
Он сына всё же своего щадил.
И Пантелей своё словцо промолвил:
?А ты навоз успеешь развести??
?Да, больше половины я уж справил,
Потом с Ефимом надо растрясти.
Кобылка что-то наша ослабела,
Совсем устала бедная, поди,
Овёс сейчас лениво как-то ела,
Возьми, попробуй дальше разгляди.
У вас камней Агафья вижу много,
Уж добрый холмик видно с далека,
Авдей потом просматривает строго,
ЗемлЮ мотЫчить, ноша нелегка?.
Агафья будто ждАла понимания,
С пол оборота тут же завелась,
И полилОсь из уст её признание,
Уж видно - вся работой извелась.
?Уж бьём мы с Пелагеей эту зЕмлю!
Камней на поле – Боже упаси!
Авдея завтра я сюда поставлю!?
Ей муж в ответ: ?Язык свой прикуси!?
Ещё чуток в избе передохнули,
Потом Федот Ефиму говорит:
?Ну что, сынок родной, слегка сопнули,
Пошли родимый, дело то стоит?.
За ними тут же Пантелей поднялся,
Архип, Агафья, Пелагея вмиг,
Лишь запах от свекольника остался,
Их отдых был не очень-то велик.
Глафира сразу приберёт за ними,
Овёс ей тут же надо замочить,
Их к вечеру накормит зерновыми,
И к дойке трёх коров переходить.
Федот, Ефим опять пошли на поле,
И воз до верха, с горкой нагрузив,
Окрепли лишь рабочие мозоли,
Ефим мой был весьма трудолюбив.

До вечера, до позднего возили,
Потом вдвоём разбрасывать пошли
Сподручностью своею поразили,
И весь навоз, как было, растрясли.
На баз вошли, совсем уже стемнело,
Отменно, быстро лошадь распрягли,
И панский воз Ефим помыл умело,
В конюшню тут же Зорьку повели.
Овса ей дал Федот, зерна сухого,
Водицы чистой ей налил в ведро,
У лошади вообще нет выходного,
Всё это испокон веков старО.
Потом Федот обнЯл свою кобылку,
И трепетно погладил по щеке,
Ещё взъерошил гриву на затылке
Любовь царила в этом мужике.
?Подковы все твои уж, Зорька, стёрты,
Прости меня ты, бедная моя?
Сказал Федот, лошадке не тая,
И гладил её ласково по морде.

Вошли в лачужку. Лампы свет унылый,
Слегка все стены жёлтым осветил,
Но домик всё ж для них уютно милый,
Был всеми ими, горячо любим.
На стол была поставлена затирка,
И каша из овса на молоке,
Глафира у печи возилась с стиркой,
Архип сидел в углу на сундуке.
Агафья, Пантелей и Пелагея,
Все кашу доедали с молоком,
Глафира от работы вся потея
Дышала от нагрузки часто ртом.
?Садитесь-ка за стол, мы вас заждАлись?
Сказал вошедшим мигом Пантелей,
С любовью меж собой они общались,
?Не сыщите Вы каши посытней?.
Федот к ведру – набрал воды холодной,
И вмиг он выпил воду залпом всю,
Хоть конюх был при этом и голодный,
Но жажда пересилила вовсю.
Помыли руки и за стол уселись
За кашу с аппетитом принялИсь,
Овсянки с молоком они наелись,
Вечеряй в полном смысле насладись.
Теперь и погутарить вяло можно,
И в хате все проблемы обсудить,
Что завтра надо сделать безотложно,
Кору от брёвен надо отделить.
Все кушали устало и неспешно,
Куда спешить, ведь день идёт к концу
Гутарили, зима что бЫла снежна,
И влаги, что в земле по образцу.
Что завтра пан муку везёт на продаж,
Что печку в хате надобно белить,
При въезде покосилися ворота,
И лес, что завтра надобно валить.
Лишь бодро керосиновая лампа,
Огнём мерцала ярко на столе,
Пишу всё это пятистопным ямбом,
И мой Пегас сегодня на крыле.
А с Музою своею я не спорю,
К чему мне с ней пустая болтовня,
Я спешкою себя лишь опозорю,
Пусть личность тут моя во всём скромнА.
Не за медали, не за гонорары,
Быть может лишь от скуки иль хандры,
Пишу себе я эти мемуары,
Иль просто ради пафосной игры.
Порою мне бывает как-то трудно,
Все мысли на бумагу изложить,
И мыслю я тогда премерзко, нудно
И Музу надо мне расшевелить.
Вокруг меня сонливо и лениво,
Она всё бродит, строк не говоря,
Но смотрит на меня миролюбиво,
Экспромтами своими не соря.
Вот это уж паскудная работа,
Бумаги я все чёркаю вразнос,
На полного похож я идиота,
И гневным становлюсь, как злобный пёс.
Я кОмкаю бумаги и мараю,
И в мусорку небрежно всё летит,
И низость я в душе к себе питаю,
А Муза всё настойчиво молчит.
О, хитрая и злобная подруга!
Тебе я это Муза говорю,
Себя ведёшь ты прямо, как супруга,
Я нрав твой не весёлый узнаю.
И если я с тобой, увы, не дружен,
Ты всё до мелочей в себе учтёшь,
Не буду вдохновеньем я разбужен,
И слога мне, и рифму не даёшь.
Ну, хватит мне о ней марать бумагу,
Пора к поэме взор свой устремить,
Продолжить о Ефиме надо сагу,
И день в лачужке как-то завершить.
Глафира всю одежду достирала,
Дровишек в печь подкинула ещё,
Не меньше всех других она устала,
И пульс её слегка был учащён.
Ей завтра сАмой первой подниматься,
На утреннею дойку ей спешить,
На жизнь она не смела обижаться,
И всех с утра ей надо накормить.
В свои кровати все легли устало,
Архип так самый первый захрапел,
За день работы сделали не мало,
Лишь лампы свет желтеющий горел.
Федот к обрАзу встал, перекрестился,
И что-то в тишине произносил,
Главой своею низко поклонился,
И лампу конюх тихо погасил.
Уснули все, лишь треск в печи поленьев,
Таинственно и глухо чуть звучал,
К сомнительным вернусь теперь я пеньям,
Что так я этот день обрисовал.
К чему мне надо это представление?
Ужель хотел вас рифмой поразить?
Всей жизни той не лёгкой отражение
Одним лишь днём хотел изобразить.
Конечно, дни бывали и полегче,
Но суть-то жизни, всё как есть одна,
Бывало, что трудились и покрепче,
Работу выполняли все сполна.
Зимой могли и вовсе не работать,
Скотину покорми, да снег почисть,
Но там была совсем другая пОдать,
У пана есть своя во всём корысть.
Бывало и прялИ зимой на прялке,
Плели лукошки и на праздник шли,
И песни пели на весёлой пьянке,
На прОдаж поросят малых везли.
Но это было только лишь зимою,
Ну а сейчас весенняя страда,
Уж с силою своей мужик тройною,
Работает весной, как никогда.
Весенний день весь год потом всех кормит,
А тут ещё Авдей с своей женой,
Никто тогда не слышал о реформе,
И нЕбыл одержим мужик борьбой.

Весна прошла в трудах весьма весомых,
И лето в ярких красках расцвело,
Кругом полно жужжащих насекомых,
В тот год нещадно солнце землю жгло.
Дождей пролилось, не то чтобы уж очень,
Но год был славный, рожь кругом взошла,
И вид её был ярко-позолочен,
Когда она всю силу набралА.
Авдей с утра спешит дать указание:
?Вся рожь поспела, надо убирать,
Я чувствую её благоухание,
Погода нас не будет нынче ждать.
Я в помощь Вам даю свою стряпуху,
Глафира здесь управится одна,
Вам час на всё, чтоб не было и духу,
Работаем сегодня допоздна.
Воды с собой возьмите Вы с запасом,
Сегодня, вижу, будет жаркий день?
Он речь всю эту молвил барским гласом,
И важно перетягивал ремень.
?Глафира принесёт еды на поле,
Она всё знает, я ей всё сказал,
Снопы вежи размером чуть поболе,
Я новых два серпа Архипу дал.
Ну, всё, с богом!?
Покушали все быстро и собрались,
И ?белая? стряпуха тоже к ним,
ДорОгою болтливо усмехались,
Но здесь мы о другом поговорим.

Иль жито, или рожь, иль что иное,
Работа это женская была,
В лачужке жило женщин только трое,
А в барском доме ?белая? жила.
Авдей наш рассудил отменно чётко,
Глафире всё равно коров доить,
Коль женщин у него совсем нехватка,
То надо Евдокию подключить.
Снопы вязать всё ж женская работа,
Но и мужик тут может подсобить,
У пана лишь одна была забота,
Ларец деньгАми дОверху набить.
В работу эту все вошли привычно,
Снопки любой батрак умел вязать,
Работали все складно, педантично,
Не смея даже стебля пропускать.
На поле рядом другие крепостные,
По-видимому, с ближнего села,
Свои пришли вязать здесь зерновые,
Погода нынче многих привлекла.
Ефим узрел средь прибывших батрачек,
Девицу необычной красоты,
И в сердце тут же вспыхнул яркий лучик,
Но мысли были все внутри чистЫ.
Вязал снопки, а взор его усердно,
Следит за той, чей облик, как луна,
И вся она ему казалась чудной,
Как будто это дева с полусна.

Она была одета в сарафане,
Широкая одежда тех времён,
Никто тогда не слышал о Милане,
Не каждый будет модой той польщён.
Здесь вышивка по центру и подолу,
Узором красным вдоль и поперёк,
Я пару слов ещё себе позволю,
О чём вам даже будет невдомёк.
Ведь нижнего белья и не носили,
Девицам было так заведено,
Мужчины это очень-то ценили,
А плюс иль минус, вам решать дано.
Платок на голове её был белый,
Он шею аккуратно прикрывал,
И лик лица её был загорелый,
Уж я б такую деву сам желал.
Работала она всегда босАя,
Да нету в этом никакой беды,
И грудь её виднелась небольшая,
Округлые, изящные плоды.
И рост хорош, и талия, и бёдра,
Ефим всё это сходу оценил,
И резвая была, и очень бодра,
Он с первого же взгляда полюбил.
На вид ей было лет примерно двадцать,
Прекрасный возраст для душевных мук,
Не место мне в детали тут вдаваться,
Влюблённого я знаю сердца стук.
Ефим, как будто, сам стал очарован,
В работе стал нелепо отставать,
Но рок судьбы был свыше уготован,
Ефима стала дева замечать.
То повернётся, то взглянёт игриво,
То стан свой будто к солнцу повернёт,
То взор опустит в землю свой красивый,
Не кстати, но с томлением вздохнёт.
Ефим у батьки справил разрешение:
?Могу на пять минут я отойти??
Не скрытое Федота удивление,
Но всё ж отец сказал ему: ?Иди?.
Девица словно этого и ждАла,
К Ефиму, стан свой дивный повернув,
И взором своим ярким засияла,
И как-то неестественно вздохнув.

О, женщины! Кто этому вас учит?
С рожденья Бог вас флиртом наделил,
Амур лишь над мужчинами хохочет,
На вас Всевышний взор свой обратил.
Ни книг, и ни романов не читали,
И курсов обольщенья не прошли,
Но многое уже с пелёнок знали,
Мужчин вы в этом верно превзошли.
Как надо нОгу правильно поставить,
В момент весомый волос распустить,
И взором своим милым одурманить,
Улыбкою своей ошеломить.
И плечи чуть слегка свои раздвинуть,
И грудь свою чуть-чуть вперёд подать,
И брови вмиг для значимости сдвинуть,
И голосом своим очаровать.
Читаем мы все эти ваши знаки,
И знаем все уловки наперёд,
Но мы порой как глупые собаки,
Нам нужен подтверждения пин-код.
Собака коль не пОняла команду,
Ей надо повторить условный знак,
Не будет никому тогда накладу,
А псу, что надо? Кость – вот как-то так.

Но я здесь демагогией увлёкся,
Поэму мне б пора начАть писать,
Не раз мы здесь от темы отвлечёмся,
А глав, предвижу, будет этак пять.
Рассказ я сократить сейчас желаю,
Но Муза мне – подруга, не даёт.
Наречия с глаголами мараю,
Когда в ней вдохновенье истечёт?
Итак, Ефим с девицею столкнулся,
В которую до кончиков влюблён,
В сей взгляд её привычный окунулся,
И взором был навеки побеждён.
Зелёные, янтарные глаза,
Не часто вы увидите в природе,
Как буйная, весенняя гроза,
Глаза теперь такие, точно в моде.
Остановился, и перед ней стоит,
Как истукан не зная, что промолвить,
Лицо его от жАра всё горит,
И я не знаю чем строку заполнить.
Она тогда сама его спросила:
?На поле ты с батьками, али как??
В Ефиме вмиг тогда проснулась сила,
И он заговорил, ну как смельчак.
?Я с батькой здесь, а мати дома варит,
Еду потом нам в поле принесёт,
Мои уже про нас с тобой гутарять.
С погодой нам сегодня повезло,
А кличуть как тебя?? - спросил он смело,
?Меня Ефим, а это тата мой?.
Она ему сказала очень мило,
С сердечной и душевной теплотой,
?Меня все дома Фросенькою кличуть,
А пан наш строгий, Фросею зовёт?,
(быть может, я слегка преувеличу,
но диалект ей прелесть придаёт).
?С какого ты села?? - спросил Ефимий,
?С ГорОшенки, что рядом, за холмом?,
И прелестью её кругом манимой,
Он шёл уже упрямо напролом.
?К тебе прийти под вечер в хату можно??
Она слегка замялась, но сказав:
?Ну, приходи, но только, чтоб не поздно?
При этом помня девичий устав.
?Там крыша будет с сводом ярко-красным,
Вот это будет барский, добрый дом,
А наш поменьше - выглядит он праздным,
Вот в нём-то мы все вместе и живём.
Ну, добре, погутарили и будет,
Иди к своим, работа то стоит,
А то меня враз матушка осудит,
И вовсе выйти с хаты запретит?.
Ефим пошёл, в душе его лампада,
Всяк радужными искрами зажглась,
И Фросюшка осталась тоже рада,
В работу тут же быстренько включась.
Ефим снопкИ вязал, как ошалелый,
Закончить жатву быстро он хотел,
В тот день, себе другой не видя цели,
Он словно от работы весь кипел.
Он мыслями уже бежал в деревню,
Обдумывал, что ей, и как сказать,
Увидеть он желал свою царевну,
И воздухом одним с ней подышать.
?У батьки надо будет взять рубаху,
И пояс я свой новый повяжу,
Чтоб мне не дать какого-либо маху?
И к реченьке помыться я схожу?.
Так думал мой герой неугомонный,
Амур то наш уж меткий был стрелок,
Ефим во Фросю до глубин влюблённый,
С собой поделать ничего не мог.

Ефима чувства мне во всём знакомы,
Я вкус эмоций помню как сейчас,
Я тела каждой клеточкой весомый,
Душевный слышал я порыв и глас.
Бежал я к ней, как будто угорелый,
Меня к ней ноги самого несли,
Я страстью и любовью очумелый,
Не чуял под собою я земли.
Ни боли, ни усталости, ни плана,
Взволнованность и кроткая любовь,
На сердце лишь любовная нирвана,
И лик её увидеть мне бы вновь.
Я чувством окрылён любовной силы,
Как некая весенняя гроза,
Узреть хотел я облик нежно-милый,
И искренние, яркие глаза.
Но я хочу к Ефиму возвратиться,
И далее, что было описать,
Свиданьем в полной мере насладиться,
И как по нотам встречу расписать.

Как жатву он свою в тот день окончил,
Как собирался, и как кашу ел,
В ГорОшенки бежал, он словно гончий,
От всех волнений он любовных тлел.
Всё этого описывать не стану,
Зачем нам здесь пустая болтовня,
В моей поэме всё идёт по плану,
К чему терять в стихах три светлых дня?
В томительный тот миг перенесу я,
Читатель вас, а также и себя,
Когда Ефим, мой, у двери волнуясь,
Стучит в ту дверь, где ждёт его судьба.
И вышла она тут же, видно ждАла,
До пояса плетёная коса,
В ней царственная прелесть обитала,
Ну, право, деревенская краса!
Платок, накинув с роз цветных на плечи,
На ней был бирюзовый сарафан,
Герой наш потерял на миг дар речи,
Ведь перед ним – любви был океан.
В тени вечерней цвета глаз не видно,
Глаза у Фроси словно цвета ночь,
Её все формы стали благовидней,
И я два слова здесь сказать не прочь,

Главу окончить эту платонически,
Мне долг поэта классика велит,
Душою я писал – не механически,
Моя поэма всё в себя вместит.
Но открывать заранее все карты,
Прости, читатель, вам я не могу.
В поэзии везде свои стандарты,
Побыть в укромном мне надо уголкУ.
Обдумать всё, и важно поразмыслить,
Уж классика не терпит пустоты,
Нюансы очень тонкие домыслить,
Я с мудрой должен видеть высоты.
Примеров было много – вы поверьте,
Обсмеян был и Байрон и ВенсЕнт,
Теперь мою ответственность измерьте,
В поэзии уж я то, не доцент.
И спрос с меня, я знаю, будет выше.
Я к ценности стихов своих стремлюсь,
И лирикой своей вас не обижу,
Ну а сейчас я спать в постель ложусь.

Главу читайте далее вы третью,
Как Фросю жизнь окутывала сетью.