По мотивам Чехова. Шутка
В 2012 г. пришла мне охота поиграть немного со знаменитым рассказом А.П. Чехова ?Драма? (к журналисту приходит дама читать свое произведение, читает, ЧИТАЕТ и приводит его в такое состояние, что в конце он ее — пресс-папье по макушке. Еще и ?присяжные оправдали его?). Должна же была какая-нибудь дама, чье чувство юмора обращено в другую сторону, рано или поздно за Мурашкину заступиться. :-)
Рассказ "Драма" можно прочесть, например, здесь: http://feb-web.ru/feb/chekhov/texts/sp0/sp6/sp6-224-.htm?cmd=p (и он лучше, я согласна, вопрос не стоит. Цель была - его немного спародировать, а немного - проанализировать).
Баловство ранее выложено здесь: https://valyarzhevskaya.wordpress.com/2012/10/31/drama2/
Еще раз: охота пришла в 2012 году, а сам рассказ впервые опубликован в 1887 году, поэтому шутка начинается с упоминания именно такой годовщины.
Памяти мадемуазель Мурашкиной
(Mmes, гг, д!) Медам, господа, друзья!
Вот уже сто двадцать пять лет, как рукой недостойного вандала была умерщвлена в минуту благороднейших чувств и высоких вдохновений незабвенная наша Валькирия Станиславовна Мурашкина.
Славный наш и всемирно известный автор Антон Павлович Чехов сохранил нам подробности сего прискорбного события в своем несомненно первосортном рассказе ?Драма?. Он опустил, однако, весь рассказ о судебном рассмотрении дела, оставив его, так сказать, в сфере внимания газетчиков, но не утаил от нас того обстоятельства, что присяжные — увы! — оправдали убийцу. Данный факт, бесспорно, есть красноречивейшее свидетельство высокого, истинно европейского, уровня, достигнутого отечественной адвокатурой в своем развитии, ибо ничем иным, как лукавым мастерством защитника столь легкомысленный вердикт присяжных невозможно объяснить. Об этом явственно и совершенно однозначно свидетельствуют все обстоятельства дела, столь талантливо собранные для нас пером нашего классика. И воистину, дорогие медам и господа, как не подивиться в очередной раз прозорливости также другого нашего, дипломатического классика, с горечью воскликнувшего от лица своего персонажа: ?А судьи кто??
Действуя от имени ?Общества прогрессивных девиц?, неизменно преданных памяти м-ль Мурашкиной, я попытаюсь воскресить перед вами ее драгоценный образ и, сколь возможно, обосновать свое мнение: почему нам следует считать, что присяжные жестоко ошиблись.
Уже с первых строк рассказа нас поражает яркость психологических характеристик, данных его действующим лицам. И что же, руководствуясь этими характеристиками, можем мы сказать об них — о Павле Васильевиче и несчастной Мурашкиной? В Павле Васильевиче преобладают негативные черты. Он, прежде всего, совсем дурной кавалер, способный послать даму, притом незнакомую, к черту — пусть только мысленно, но зато неоднократно, — а также сравнить ее с неэстетичною свиньею — пусть иносказательно, зато очевидно. Далее, пользуясь репутацией даровитого писателя, каковая репутация предполагает также литературный вкус, он в действительности ограничен и одарен от природы мелочным эгоизмом: любит только свои статьи, знакомства же с чужими абсолютно не переносит. Нам легко заключить, что это свойство души, которое никак не может быть названо великодушием, вовсе лишает его способности быть непредвзятым судьею представленного на его суд литературного труда, каковы бы ни были истинные качества последнего. Далее, будучи внешне импозантен, Павел Васильевич на деле скрывает за этой личиной самый малодушный характер, столь талантливо раскрытый с помощью образа ?в душе тряпки?. А ведь прояви он хоть немного твердости, присущей настоящему мужчине, и откажись слушать — это могло бы, без преувеличения, спасти жизнь творческого человека! В ходе повествования мы также проникаем в умственный и душевный мир Павла Васильевича и обнаруживаем, что мир этот какой-то меленький, дрябленький, в нем находим мы лишь осколки хозяйственно-бытовых мыслей. Свою интеллектуальную ограниченность он скрывает от окружающих, заслоняясь пером и книгой как общеизвестными символами высокого умственного труда. Однако и этой личины недостаточно, чтобы от нас ускользнула душевная и ментальная узость внешне респектабельного персонажа.
Таков Павел Васильич. Между тем, обратясь от него к столь же талантливо обрисованной мадемуазель Мурашкиной, что же мы видим? — полную его противоположность. Подчеркнутую вежливость, соединенную с естественною робостию начинающего автора, искренний интерес к литературе, в том числе — к публицистике, вместе с тем — настойчивость, проницательность (наша героиня угадала намерение Павла Васильича послать ее к черту), вместе с тем — известную широту интеллектуальных интересов. Любовь к детям и знание иностранных языков, без которого немыслима переводческая работа, позволяют видеть в м-ль Мурашкиной подлинного гуманиста: она с симпатией наблюдает развитие чужой личности, одновременно развивая свою. Помимо перечисленного, мы можем угадать также в м-ль Мурашкиной скромное и жертвенное одиночество: вполне вероятно, что она, будучи в менее зрелые годы, окружена многими поклонниками — так как незаурядность ее натуры вкупе с ненавязчивой силой характера должна была способствовать интересу противоположного пола — тем не менее отреклась от них, посвятив себя всецело литературному труду. Мы можем также — да простит нам героиня вторжение, может быть, слишком дерзкое, в ее, так сказать, исподние тайны — угадывать в м-ль Мурашкиной не вполне осознанное ей самой нежное и священное чувство к Павлу Васильичу, которого она, стосковавшись по родственной душе, несколько идеализирует, приглушив свою природную проницательность. Бесспорно, это чересчур смелое и даже головокружительное предположение, но оно исчерпывающе объясняет, почему наша героиня, получив все-таки разрешение читать драму, решила прочесть ее всю до конца и не хотела отпускать от собственных души и тела столь мало благодарного слушателя.
Необходимо отметить и следующее. Павел Васильевич — журналист, и статьи его ни разу не цитируются в рассказе. Между тем как отдельные эпизоды, реплики и даже ремарки из драмы Мурашкиной приводятся Антоном Павловичем в изобилии, вызывая неизменно у многих читательских поколений здоровый смех — что, как должно было быть известно писателю и врачу, есть только положительная реакция!
Mmes, гг! Повсеместно приходится слышать мнение, что м-ль Мурашкина была посредственным литератором и жалким графоманом, одержимым, тем не менее, преступной страстью глушить всех и каждого своими далеко не совершенными сочинениями. Следовательно, Павел Васильевич якобы даже правильно поступил, нанеся ей подлый удар и тем самым вынудив доверчивую барышню к вечному молчанию. Распространенность мнения не является еще доказательством его истинности. Добрая наша Валькирия Станиславовна отнюдь не была бездарным литератором, о чем свидетельствует, между прочим, и непреходящая популярность рассказа ?Драма?, нашпигованного буквально, как мы только что заметили, цитатами из ее собственной, так сказать, личной драмы. Скажу больше — Мурашкина была гением! Ее подлинная и слишком рано зачахшая гениальность кричит, вопиет и требует быть замеченной. Мы с вами, дорогие друзья, без лишних экивоков убедимся в гениальности нашей героини, приняв во внимание следующие тезисы.
Прежде всего, м-ль Мурашкина разделила судьбу многих гениев, уйдя, не понятой современниками. Опередив свое время, она изобрела новый, так сказать, междисциплинарный и даже мультимедийный жанр — комическую ?мыльную оперу?, в которой весьма умело высмеяла литературные и общественно-политические штампы своей эпохи. Легко убедиться, что произведение, которое читает Мурашкина Павлу Васильевичу, — это, на самом деле, сценарий многосерийного фильма. Конечно, в те далекие времена снять фильм было невозможно — но если бы можно было совершить невозможное! Будучи реализован, сценарий, вне всякого сомнения, принес бы народную любовь и материальное благополучие (оно лишним не бывает) своей создательнице. (Я не исключаю впрочем, что Валькирия Станиславовна, подчиняясь скромности, неразлучной спутнице таланта, оставила бы всю славу ?кинозвездам?, сама грациозно уйдя в тень).
Затем. Нет нужды повторять, и все-таки я напомню: не все то драма, что зовется ?Драмой?. Произведение м-ль Мурашкиной, как мы определили только что, на самом деле — комедия. Средствами создания комического являются в нем гиперболизация, то есть художественное преувеличение, страстей героев, а также — особо изысканная избыточность, которая просто обязана была прийти на смену пошлому лаконизму.
Во время мимолетной встречи у Хруцких м-ль Мурашкина была, должно быть, удивлена скучной миной Павла Васильича, которого она привыкла представлять себе озаренным неугасимым огнем энтузиазма, и, будучи сама наделена чувством юмора, пришла немного рассеять его мрачность своим сочинением, именно что для развлечения и социальной критики предназначенным. Как и подобает отличной комической актрисе, она выдержала роль и не смеялась сама, читая смешное. Но принять ее ?драму? за чистую монету, то есть воспринять ее как откровенно занудное и непомерно длинное, не годящееся для постановки, сочинение, мог лишь такой безнадежно унылый тип, каким был Павел Васильич.
Я замечу в скобках, дорогие друзья мои, что умение смеяться над собой — свойство если не таланта, то, во всяком случае, сильной личности, как тому из века в век учит нас культурная традиция, подтверждаемая время от времени также жизненным опытом. И, не правда ли? каков бы ни был художественный талант м-ль Мурашкиной, с ее стороны было актом высокого самопожертвования — будучи искренне преданной литературе, предстать пред слушателем всего лишь смешной графоманкой и ради его забавы высмеять величайшую любовь своей жизни.
И наконец, — главное, наиважнейшее. Все мы помним историю о древнем художнике, изваявшем не с натуры, а лишь из воображения статую девушки столь прекрасной, что сам он воспылал к своему же творению духовным и чувственным влечением, притом такой силы, что божественная Афродита оживила статую, снизойдя к зову его сердца. Нередко можно видеть также на художественных выставках, как невинный ребенок, разглядывая натюрморт, начинает при виде искусно исполненного яблока или апельсина теребить свою родительницу: ?Мама, кушать!?
Не в этом ли великое волшебство искусства, превращающее мысль в действительность?
А ведь именно это, друзья мои, и произошло в нашем случае. Валькирия Станиславовна до такой степени заворожила Павла Васильевича своей ?Драмой?, что, хотя он и невнимательно слушал, у него, во-первых, начались от нее зрительные галлюцинации, в которых наша героиня стала расти над собой. А во-вторых — в момент наибольшего экстаза он сделал именно то, о чем шла в этот момент речь на страницах ее труда. К сожалению, речь там шла об аресте и гибели…
Может ли быть лучшее свидетельство тому, что м-ль Мурашкина была действительной жрицей высокого искусства, и что Павел Васильевич поддался чарам его, даже и не будучи способен осознать весь масштаб дарования своей гостьи и своей жертвы?
… Дорогие дамы и господа! Присяжные жестоко ошиблись, но время оказалось справедливейшим судьей. Кто такой Павел Васильич? — ныне лишь герой (правильнее сказать, антигерой) рассказа ?Драма?. Фамилии его, как и его статей, не сохранила история. Но я имею честь сообщить вам, что труд Валькирии Станиславовны Мурашкиной сейчас проходит небольшую доработку в руках коллектива авторов, после чего сериал по ее сценарию будет поставлен телеканалом ?Культура Плюс?, который рассчитывает на теплый прием аудитории самых просвещенных и чувствительных зрителей.
Благодарю за внимание.
Рассказ "Драма" можно прочесть, например, здесь: http://feb-web.ru/feb/chekhov/texts/sp0/sp6/sp6-224-.htm?cmd=p (и он лучше, я согласна, вопрос не стоит. Цель была - его немного спародировать, а немного - проанализировать).
Баловство ранее выложено здесь: https://valyarzhevskaya.wordpress.com/2012/10/31/drama2/
Еще раз: охота пришла в 2012 году, а сам рассказ впервые опубликован в 1887 году, поэтому шутка начинается с упоминания именно такой годовщины.
Памяти мадемуазель Мурашкиной
(Mmes, гг, д!) Медам, господа, друзья!
Вот уже сто двадцать пять лет, как рукой недостойного вандала была умерщвлена в минуту благороднейших чувств и высоких вдохновений незабвенная наша Валькирия Станиславовна Мурашкина.
Славный наш и всемирно известный автор Антон Павлович Чехов сохранил нам подробности сего прискорбного события в своем несомненно первосортном рассказе ?Драма?. Он опустил, однако, весь рассказ о судебном рассмотрении дела, оставив его, так сказать, в сфере внимания газетчиков, но не утаил от нас того обстоятельства, что присяжные — увы! — оправдали убийцу. Данный факт, бесспорно, есть красноречивейшее свидетельство высокого, истинно европейского, уровня, достигнутого отечественной адвокатурой в своем развитии, ибо ничем иным, как лукавым мастерством защитника столь легкомысленный вердикт присяжных невозможно объяснить. Об этом явственно и совершенно однозначно свидетельствуют все обстоятельства дела, столь талантливо собранные для нас пером нашего классика. И воистину, дорогие медам и господа, как не подивиться в очередной раз прозорливости также другого нашего, дипломатического классика, с горечью воскликнувшего от лица своего персонажа: ?А судьи кто??
Действуя от имени ?Общества прогрессивных девиц?, неизменно преданных памяти м-ль Мурашкиной, я попытаюсь воскресить перед вами ее драгоценный образ и, сколь возможно, обосновать свое мнение: почему нам следует считать, что присяжные жестоко ошиблись.
Уже с первых строк рассказа нас поражает яркость психологических характеристик, данных его действующим лицам. И что же, руководствуясь этими характеристиками, можем мы сказать об них — о Павле Васильевиче и несчастной Мурашкиной? В Павле Васильевиче преобладают негативные черты. Он, прежде всего, совсем дурной кавалер, способный послать даму, притом незнакомую, к черту — пусть только мысленно, но зато неоднократно, — а также сравнить ее с неэстетичною свиньею — пусть иносказательно, зато очевидно. Далее, пользуясь репутацией даровитого писателя, каковая репутация предполагает также литературный вкус, он в действительности ограничен и одарен от природы мелочным эгоизмом: любит только свои статьи, знакомства же с чужими абсолютно не переносит. Нам легко заключить, что это свойство души, которое никак не может быть названо великодушием, вовсе лишает его способности быть непредвзятым судьею представленного на его суд литературного труда, каковы бы ни были истинные качества последнего. Далее, будучи внешне импозантен, Павел Васильевич на деле скрывает за этой личиной самый малодушный характер, столь талантливо раскрытый с помощью образа ?в душе тряпки?. А ведь прояви он хоть немного твердости, присущей настоящему мужчине, и откажись слушать — это могло бы, без преувеличения, спасти жизнь творческого человека! В ходе повествования мы также проникаем в умственный и душевный мир Павла Васильевича и обнаруживаем, что мир этот какой-то меленький, дрябленький, в нем находим мы лишь осколки хозяйственно-бытовых мыслей. Свою интеллектуальную ограниченность он скрывает от окружающих, заслоняясь пером и книгой как общеизвестными символами высокого умственного труда. Однако и этой личины недостаточно, чтобы от нас ускользнула душевная и ментальная узость внешне респектабельного персонажа.
Таков Павел Васильич. Между тем, обратясь от него к столь же талантливо обрисованной мадемуазель Мурашкиной, что же мы видим? — полную его противоположность. Подчеркнутую вежливость, соединенную с естественною робостию начинающего автора, искренний интерес к литературе, в том числе — к публицистике, вместе с тем — настойчивость, проницательность (наша героиня угадала намерение Павла Васильича послать ее к черту), вместе с тем — известную широту интеллектуальных интересов. Любовь к детям и знание иностранных языков, без которого немыслима переводческая работа, позволяют видеть в м-ль Мурашкиной подлинного гуманиста: она с симпатией наблюдает развитие чужой личности, одновременно развивая свою. Помимо перечисленного, мы можем угадать также в м-ль Мурашкиной скромное и жертвенное одиночество: вполне вероятно, что она, будучи в менее зрелые годы, окружена многими поклонниками — так как незаурядность ее натуры вкупе с ненавязчивой силой характера должна была способствовать интересу противоположного пола — тем не менее отреклась от них, посвятив себя всецело литературному труду. Мы можем также — да простит нам героиня вторжение, может быть, слишком дерзкое, в ее, так сказать, исподние тайны — угадывать в м-ль Мурашкиной не вполне осознанное ей самой нежное и священное чувство к Павлу Васильичу, которого она, стосковавшись по родственной душе, несколько идеализирует, приглушив свою природную проницательность. Бесспорно, это чересчур смелое и даже головокружительное предположение, но оно исчерпывающе объясняет, почему наша героиня, получив все-таки разрешение читать драму, решила прочесть ее всю до конца и не хотела отпускать от собственных души и тела столь мало благодарного слушателя.
Необходимо отметить и следующее. Павел Васильевич — журналист, и статьи его ни разу не цитируются в рассказе. Между тем как отдельные эпизоды, реплики и даже ремарки из драмы Мурашкиной приводятся Антоном Павловичем в изобилии, вызывая неизменно у многих читательских поколений здоровый смех — что, как должно было быть известно писателю и врачу, есть только положительная реакция!
Mmes, гг! Повсеместно приходится слышать мнение, что м-ль Мурашкина была посредственным литератором и жалким графоманом, одержимым, тем не менее, преступной страстью глушить всех и каждого своими далеко не совершенными сочинениями. Следовательно, Павел Васильевич якобы даже правильно поступил, нанеся ей подлый удар и тем самым вынудив доверчивую барышню к вечному молчанию. Распространенность мнения не является еще доказательством его истинности. Добрая наша Валькирия Станиславовна отнюдь не была бездарным литератором, о чем свидетельствует, между прочим, и непреходящая популярность рассказа ?Драма?, нашпигованного буквально, как мы только что заметили, цитатами из ее собственной, так сказать, личной драмы. Скажу больше — Мурашкина была гением! Ее подлинная и слишком рано зачахшая гениальность кричит, вопиет и требует быть замеченной. Мы с вами, дорогие друзья, без лишних экивоков убедимся в гениальности нашей героини, приняв во внимание следующие тезисы.
Прежде всего, м-ль Мурашкина разделила судьбу многих гениев, уйдя, не понятой современниками. Опередив свое время, она изобрела новый, так сказать, междисциплинарный и даже мультимедийный жанр — комическую ?мыльную оперу?, в которой весьма умело высмеяла литературные и общественно-политические штампы своей эпохи. Легко убедиться, что произведение, которое читает Мурашкина Павлу Васильевичу, — это, на самом деле, сценарий многосерийного фильма. Конечно, в те далекие времена снять фильм было невозможно — но если бы можно было совершить невозможное! Будучи реализован, сценарий, вне всякого сомнения, принес бы народную любовь и материальное благополучие (оно лишним не бывает) своей создательнице. (Я не исключаю впрочем, что Валькирия Станиславовна, подчиняясь скромности, неразлучной спутнице таланта, оставила бы всю славу ?кинозвездам?, сама грациозно уйдя в тень).
Затем. Нет нужды повторять, и все-таки я напомню: не все то драма, что зовется ?Драмой?. Произведение м-ль Мурашкиной, как мы определили только что, на самом деле — комедия. Средствами создания комического являются в нем гиперболизация, то есть художественное преувеличение, страстей героев, а также — особо изысканная избыточность, которая просто обязана была прийти на смену пошлому лаконизму.
Во время мимолетной встречи у Хруцких м-ль Мурашкина была, должно быть, удивлена скучной миной Павла Васильича, которого она привыкла представлять себе озаренным неугасимым огнем энтузиазма, и, будучи сама наделена чувством юмора, пришла немного рассеять его мрачность своим сочинением, именно что для развлечения и социальной критики предназначенным. Как и подобает отличной комической актрисе, она выдержала роль и не смеялась сама, читая смешное. Но принять ее ?драму? за чистую монету, то есть воспринять ее как откровенно занудное и непомерно длинное, не годящееся для постановки, сочинение, мог лишь такой безнадежно унылый тип, каким был Павел Васильич.
Я замечу в скобках, дорогие друзья мои, что умение смеяться над собой — свойство если не таланта, то, во всяком случае, сильной личности, как тому из века в век учит нас культурная традиция, подтверждаемая время от времени также жизненным опытом. И, не правда ли? каков бы ни был художественный талант м-ль Мурашкиной, с ее стороны было актом высокого самопожертвования — будучи искренне преданной литературе, предстать пред слушателем всего лишь смешной графоманкой и ради его забавы высмеять величайшую любовь своей жизни.
И наконец, — главное, наиважнейшее. Все мы помним историю о древнем художнике, изваявшем не с натуры, а лишь из воображения статую девушки столь прекрасной, что сам он воспылал к своему же творению духовным и чувственным влечением, притом такой силы, что божественная Афродита оживила статую, снизойдя к зову его сердца. Нередко можно видеть также на художественных выставках, как невинный ребенок, разглядывая натюрморт, начинает при виде искусно исполненного яблока или апельсина теребить свою родительницу: ?Мама, кушать!?
Не в этом ли великое волшебство искусства, превращающее мысль в действительность?
А ведь именно это, друзья мои, и произошло в нашем случае. Валькирия Станиславовна до такой степени заворожила Павла Васильевича своей ?Драмой?, что, хотя он и невнимательно слушал, у него, во-первых, начались от нее зрительные галлюцинации, в которых наша героиня стала расти над собой. А во-вторых — в момент наибольшего экстаза он сделал именно то, о чем шла в этот момент речь на страницах ее труда. К сожалению, речь там шла об аресте и гибели…
Может ли быть лучшее свидетельство тому, что м-ль Мурашкина была действительной жрицей высокого искусства, и что Павел Васильевич поддался чарам его, даже и не будучи способен осознать весь масштаб дарования своей гостьи и своей жертвы?
… Дорогие дамы и господа! Присяжные жестоко ошиблись, но время оказалось справедливейшим судьей. Кто такой Павел Васильич? — ныне лишь герой (правильнее сказать, антигерой) рассказа ?Драма?. Фамилии его, как и его статей, не сохранила история. Но я имею честь сообщить вам, что труд Валькирии Станиславовны Мурашкиной сейчас проходит небольшую доработку в руках коллектива авторов, после чего сериал по ее сценарию будет поставлен телеканалом ?Культура Плюс?, который рассчитывает на теплый прием аудитории самых просвещенных и чувствительных зрителей.
Благодарю за внимание.
Метки:
